Терпеть не могу летать в одиночестве.
Не так много я прожила на свете, чтобы иметь склонность к уединенным сосредоточенным размышлениям. Хотя, можно сказать, важный период моей жизни только что закончился, – буквально две недели назад я защитила диссертацию по психологии поведения и уже неделю работаю в должности спецконсультанта МЧС и ГО в нашем тарасовском территориальном управлении.
Профессия, надо сказать, у меня очень редкая – психолог-консультант оперативной федеральной спецгруппы спасателей. Таких групп в России несколько, разбросаны они по всей стране, по наиболее крупным российским городам. С тем расчетом, чтобы максимально сократить скорость реакции структур МЧС на любое чрезвычайное событие. В группах полная взаимозаменяемость специалистов, каждый из которых имеет универсальную подготовку. Первая, ближайшая группа прибывает на место максимум через час после поступления сигнала бедствия, чуть позже – еще несколько, если это необходимо. И только психологи всегда появляются с опозданием. Потому что нас еще слишком мало в подразделениях МЧС – на всю Россию буквально несколько человек. И работать нам приходится со многими группами, во всех регионах.
Ах да, я же не объяснила, что это за странные буквы – МЧС и ГО. Это всего лишь – Министерство чрезвычайных ситуаций и гражданской обороны.
Последнее время наше министерство открыто причисляют к силовым ведомствам. Да оно, собственно, и справедливо. Подготовка наших спецотрядов ничуть не хуже, чем, скажем, в милицейских группах особого назначения или в спецвойсках Федеральной службы безопасности. А то и получше. Они специализируются на стандартных ситуациях – захваты заложников, террористы, бомбы, покушения на лидеров, шпионаж и все такое прочее.
Мы умеем все то же самое, но каждый раз импровизируем. Потому что действуем именно в чрезвычайных, непредвиденных ситуациях. Причем – в любых ситуациях. От каких-нибудь цунами до массовых волнений из-за невыдачи зарплаты… И каждый раз решение вынуждены принимать самостоятельно и на месте, сразу же, в момент получения информации. Секундное промедление может стоить жизни. И не только тебе, но другим людям.
У спасателей больше всего ценится быстрота реакции и быстрота обработки информации. В чрезвычайных ситуациях выживает тот, кто принимает правильное решение прежде, чем успевает об этом подумать, интуитивно… А правильное решение – то, которое спасает тебе жизнь. Тебе и людям, которых ты спасаешь.
Я тоже первое время недоумевала – зачем психолог в войсках МЧС? Но очень быстро поняла, что только природные катаклизмы развиваются безо всякой, по крайней мере видимой, логики, а поведение человека во время катаклизма целиком зависит от его психологических особенностей. И моя помощь попавшему в беду человеку часто становится решающей…
Выдергивают меня из Тарасова постоянно, практически каждый месяц. Где я только не побывала за семь лет, пока училась в университете и аспирантуре! Крупнейшая авиакатастрофа в Орли… После этой командировки я, раздосадованная своей языковой немотой в окружении молодых симпатичных французов-спасателей из национального легиона, твердо решила выучить наконец французский. И теперь могу на нем вполне сносно объясняться… Извержение вулкана Кракатау на маленьком островке в Зондском проливе между Явой и Суматрой, где я впервые увидела, как человек может быть парализован одним только видом потока раскаленной лавы и идти ему навстречу, не замечая жара, пока волосы не вспыхнут у него на голове… Захват заложников в одном из магаданских лагерей, где я работала практически одна от МЧС. Я до сих пор вспоминаю об этом эпизоде моей биографии с содроганием. Мне тогда пришлось проникнуться мыслями и чувствами приговоренного к пятнадцати годам убийцы, чтобы уверенно смоделировать его поведение…
Я, кстати, всегда жалела, что вынуждена была молчать о своих спасательских путешествиях и подвигах. Обидно ужасно, когда не можешь подружкам рассказать о том, что ты только-только вернулась с другой стороны земного шара, и вообще – чудом осталась жива. Но даже упоминать об этих операциях мне было строго запрещено, я давала подписку о неразглашении. В случае нарушения этой подписки я оказывалась автоматически уволенной из спецподразделений МЧС без права еще когда либо служить в этой структуре… Я, честно скажу, крепко держалась за свою работу и за свою зарплату, которую мне платили с первого дня вербовки. Участие в международных спасательных операциях оплачивалось, причем, по моим студенческим меркам, очень высоко, из специального фонда, учрежденного Организацией Объединенных Наций… Потерять такую работу из-за своей болтливости… Это знаете ли!.. Вот я и молчала… Хотя однажды мне это стоило серьезного разочарования в личных отношениях… Но сейчас не хочу даже думать об этом…
Меня, юную тогда еще студенточку факультета психологии Олю Николаеву, завербовали уже на третьем курсе университета, едва только мой научный руководитель, сам, кстати, бывший фээсбэшник, как я потом выяснила, выбрал мне чудненькую тему для дипломной работы: «Особенности поведения человека в экстремальных условиях». И сейчас я уже старший лейтенант, один из немногих в России специалистов по экстремальной психологии.
Не думаю, что единственный, но остальные, похоже, – чистые теоретики…
Иначе стали бы посылать за мной лично наш ведомственный самолет! Лишь для того, чтобы доставить меня одну из Тарасова на границу Таджикистана с Афганистаном, в район, где только что, два часа назад, произошло сильнейшее землетрясение. Как сообщила наша спецсвязь, в Афганистане почти полностью разрушено несколько городов. А в одном, который находился прямо над эпицентром, вообще не осталось ни одного целого здания – сплошные завалы. Там работала группа наших врачей-специалистов, ее-то и должна вывезти из района бедствия наша спецгруппа, даже состава ее я еще не знаю…
Несколько смущало, что за мной лично прислали целый авиалайнер, но, видно, я и в самом деле единственный в России специалист-практик по экстремальной психологии. И кроме того – офицер, для которого приказ есть приказ. А приказы, сами понимаете… Можно, конечно, и пообсуждать, но только после того, как выйдешь в отставку или будешь уволен… И потому лечу на юго-восток. С весьма туманным представлением о ситуации в районе стихийного бедствия и о том, что мне предстоит делать. Ну, это как обычно.
Но вот в одиночестве я лечу впервые. Мерзкое, надо сказать, чувство. Как будто летишь на свидание с господом богом. А мне вовсе не хочется с ним встречаться. Мне пока и на земле, в этой жизни, хорошо.
Да и смерти я боюсь ужасно. Мне всего-то двадцать пять лет. Я хочу жить и получать удовольствие. А для этого как минимум вокруг меня должно быть много разных людей. Потому что любое удовольствие начинается с общения с человеком…
Вид пустого салона самолета «Як-42», на борту которого была только я и экипаж, действовал на меня угнетающе. Что-то слишком много чести для рядового специалиста, пусть даже и редкой профессии. Во мне бродили какие-то смутные подозрения, что спасением врачей дело не ограничится…
Весьма настораживало и то, что никого из нашей региональной тарасовской группы больше не вызвали. Только меня одну.
Ни Александра Васильевича Маслюкова, классного альпиниста, оперативника с десятилетним стажем, клавшего девять выстрелов из десяти в десятку, а ударом кулака способного пробить дверь стандартной квартиры в новостройке, видела своими глазами. Во время одного из пожаров, после взрыва в квартире директора крупнейшего в Тарасове валютного магазина, дядя Саша, или, как его чаще называли, КВН, отодвинул нас с Игорьком от двери соседней квартиры, из-за которой слышались детские голоса, пробил кулаком дыру в закрытой двери и открыл замок изнутри. Двух мальчишек тогда еле откачали. Взрывом снесло перегородку между квартирами, и они задыхались в дыму…
Ни того же Игорька, неразлучного с дядей Сашей-Кавээном, аналитика от бога, в доли секунды просчитывающего любую ситуацию и находящего единственно возможный выход из безвыходных положений. Если идти за Игорьком след в след, никогда не попадешь ни в какую ловушку…
Но они почему-то остались, а я полетела одна. И теперь сижу в пустом салоне, поглядываю в иллюминатор на бесформенные облака, над которыми мы летим, и остро чувствую, как мне не хватает дяди-Сашиной иронии и интеллектуальных рассуждений Игорька, который всегда совершенно неопровержимыми аргументами обосновывает свой единственный и постоянный вывод – как бы сейчас ни было плохо, закончится все обязательно хорошо…
А мне сейчас было плохо и очень не хватало его аргументов. В душе шевелилась неясная и необъяснимая тревога. Может быть, потому, что это мое первое самостоятельное задание? И никто не будет меня страховать?
Ровное гудение турбин самолета усыпляло не хуже хорошей колыбельной. Я устала тревожиться и нервничать, и как всегда, нашла самый простой выход – заснула, чтобы спрятаться от неприятностей…
Я не всегда помню свои сны – наверное, мне часто снятся не совсем приятные для меня вещи. Ведь, анализируя сон, можно многое понять о себе – и часто такое, от чего проще и легче отвернуться, чем осознать. Вот мое сознание и не разрешает мне помнить некоторые мои сны… Слишком уж откровенные.
Но этот я помнила очень хорошо. Потому что приснились мне Кавээн с Игорьком, и они явно хотели меня о чем-то предупредить. Правда, они не хотели сказать об этом прямо, а лишь подталкивали меня к тому, чтобы я сама догадалась. Намекали. Но я не могла понять их туманных намеков и только злилась…
Дядя Саша с Игорьком сидели напротив меня, лицом ко мне, хотя я точно знала, что кресла в салоне расположены по-другому, в затылок друг другу.
Но это мне не казалось странным. Это было как-то несущественно.
Важно во сне для меня было то, что у обоих у них были серьезные лица и обиженно поджатые губы. Но обижались они не на меня, а друг на друга.
Оба хотели на мне жениться, никто не мог уступить. Выбирать должна была я, а я хотела выйти замуж сразу за обоих.
И когда я им это сказала, они сразу же перестали дуться, жутко обрадовались и принялись совершенно по-мальчишески прыгать по салону и раскачивать самолет. Пока не вышел командир экипажа, который оказался совершенно седым стариком с большой окладистой бородой, смешными залысинами и очень умными глазами. Он был одет, вместо летной формы, в странный белый балахон с длинными широкими рукавами, наподобие монашеской рясы. Спереди у него было что-то вроде огромного фартука с одним карманом.
Командир объявил нам, что никакой свадьбы не будет, потому что женихам нужно срочно улетать в командировку. Я, кажется, забилась в истерике, а Кавээн с Игорьком покивали головами и покорно вышли из самолета через дверь салона. В иллюминатор я увидела, как они полетели в обратную сторону: дядя Саша впереди, а Игорек – за ним следом.
«И два-а гу-у-ся…», – с чувством пропела я во сне им вслед.
Командир подошел ко мне, вытер своей бородой мне слезы и достал из фартука мятую телеграмму, адресованную лично мне. В телеграмме было то самое сообщение, которое сегодня утром прислали на мой компьютер из Москвы по электронной почте:
«Николаевой. Борт 003. Рейс 10.30. Готовность – первая. Экипировка – полная. Эвакуация медгруппы из района землетрясения. Кайдабад. Степень разрушения – 98 %. Старший группы – генерал-майор Васильев».
Во сне я взглянула на часы и с ужасом заметила, что на них уже 13.30. Я опоздала на три часа! Но странный командир экипажа вдруг стянул с себя дурацкий балахон, снял парик и превратился в моложавого пятидесятилетнего красавца, генерал-майора Васильева.
Я принялась ему что-то объяснять, но он жестом остановил меня и вручил запечатанный конверт. Я хотела тут же вскрыть его, но генерал-майор сказал, что сделать это я должна только после приземления. А потом схватил меня за голову и стал очень сильно сжимать ее руками…
Проснулась от того, что тон гудения турбин изменился, и уши начало закладывать. «Заходим на посадку», – сообразила я. Сон с меня разом слетел. Начиналась работа…