Книги рождаются сами по себе. Как дети. Начинаешь какую-нибудь – вроде точно знаешь, чего хочешь. Чем начнёшь, чем закончишь. Что будет в середине. Расписываешь синопсис для издательства, стараешься. Издательство его принимает… Начинаешь писать, несколько десятков страниц проходят как по маслу, и вдруг – всё. Затор. Рука не пишет, мысли уходят в сторону. Почему? А чёрт его знает. Знал бы, что случилось, на Нобелевскую премию можно было бы подавать. И успешно начатая книга может тормозиться годами. Как и случилось с «Книгой Конгресса», по которой вообще никаких затыков быть не могло.
Материала – море. Герои – пальчики оближешь. Сам, лично, варился внутри процессов, проходивших вокруг и около Российского еврейского конгресса в 90-е и 2000-е. Несколько лет этими процессами командовал – в той мере, в какой вообще можно чем-то командовать в этом мире, тем более имея дело с евреями. Да ещё с такими, которые РЕК создавали. Почему застопорилось, совершенно неясно, но пока – намертво. Зато пошли, очевидно, в качестве компенсации, другие книги. Три написались – одна за другой, хотя и рывками. Никогда такого не было, но тут буквально вымучивались. Писать было тяжело, как никогда раньше. И что это было – не поймёшь.
Не слишком оптимистичные получились книги – про окружающую действительность, какая уж она есть. Где-то жёсткие. То ли иллюзии испарились. Вообще про всё. И про мир вокруг. И про нас, и наше начальство. И про перспективы развития страны. И про то, как всё везде, не только у нас, устроено. Возрастные такие книги. Может, потому и про Конгресс не писалось и пока не пишется. Как раньше написал бы – теперь невозможно. Не получится. Нет больше на горизонте ничего, из того бодрого и светлого, что держало в тонусе. Куда только делось? Но его нет.
Вроде бы самое время писать. Жена рядом, у детей всё нормально. Внук, две внучки, кот – уже в возрасте, собачка – ровесница внучек. То ли, как мама заболела, а потом и ушла – то ли в мир иной, к папе, то ли просто из этой жизни, что-то в душе сломалось… Бывает и хуже. Вон, Лев Толстой на душевном надрыве вообще из дому ушёл, так и помер невесть на каком полустанке. Но это Толстой. Он вегетарианцем был, графом, модным писателем. Слава, популярность, характер бешеный. Мог себе позволить. Хотя домашних так достал…
Тут – никаких поблажек и закидонов нельзя. Радио. Хочешь не хочешь – сначала три дня в неделю по три часа (а в четверг поутру ещё час у Соловьёва), потом пять раз по два. Опять же – телевидение. Хотя и сведённое постепенно к минимуму. А то такое впечатление, что ты вещаешь даже из утюга. Но если, кроме того же Соловьёва, сначала – как позовёт, а потом – за вычетом передач на тему Украины, которые осточертели из-за безумных участников с киевской стороны, и Куликова с его «Правом знать», ни к кому не ходить – терпимо.
Опять же – после того, как исполнилось шестьдесят, к Соловьёву стали звать в щадящем режиме. Организм постепенно восстановился. Сил прибавилось. Тем более университет дал статус профессора (ещё бы деньги, которые этому званию соответствовали, платили), а со студентами не расслабишься. Год за годом, семестр за семестром… Пока им объясняешь, сам яснее понимаешь, что в мире происходит. Да ещё Путин правительство сменил. Как шутили в Москве по этому поводу: «Шойгу, Лавров и Трамп остались на своих местах». Благо Трамп у демократов свой импичмент примерно в это же время отыграл.
В общем расписалось, постепенно. В ежедневном режиме – благодаря Соловьёву с идеей завести канал на «Телеграмме». Так что всё ниженаписанное – оттуда. Но только своё. Как оно, впрочем, всегда и было. Хроника рубежа 2019–2020 годов…