Ошибки прошлого, или Тайна пропавшего ребенка - читать онлайн

3

– Дождь идет. – Тим поднял в воздух ладонь, когда они выходили из кинотеатра.

Кики ощутила на лице капли холодного, моросящего дождя.

– Я люблю дождь, – сказала она, собрав на макушке волосы и надев на них черную шляпу из мягкого фетра. Она любила дождь, а ее волосы нет.

– Теперь ты похожа на Энни Холл[3]. – Тим ухмыльнулся, глядя на нее, и они начали пробираться сквозь толпу студентов к закусочной, что была в двух кварталах от кинотеатра. Они как раз посмотрели «Энни Холл», идеальный фильм для первого свидания. – Впрочем, ты не так глупа, как она.

– Ее глупость привлекает, – сказала Кики.

– Да, – ответил Тим, – а в тебе привлекает серьезность.

– Фу. – Эта мысль ее уязвила. – Мне не хочется быть серьезной. Я хочу быть веселой и… – Что она хотела сказать? Вскинув к небу руки, Кики стала кружиться. – Безрассудной.

– Безрассудной? – Тим засмеялся, хватая ее за руку, чтобы она не врезалась в группу студентов. – Правда, мне нравится, что ты серьезная, – сказал он, слишком быстро отпустив ее руку. – Ты не ждешь от жизни подарков.

Он был прав, но как он узнал об этом?

– На самом деле ты меня еще не знаешь.

– Я наблюдательный, – сказал он. – И проницательный.

– И скромный.

– Это тоже. – Тим резко остановился и зажег сигарету. – Итак, почему у тебя акцент как у янки? – спросил он, продолжая идти вперед.

– У меня? Я думала, что теперь уже говорю как южанка. До одиннадцати лет я жила в Нью-Джерси.

– Как тебя туда занесло?

Она не была готова отвечать на этот вопрос. Ведь Тим думал, что она достаточно серьезна.

– Семейные дела, – сказала она, пожав плечами.

Он не настаивал, но после ее ответа между ними повисло неловкое молчание. Кики быстро взглянула на него краешком глаза. Он казался старше, чем утром, настоящий взрослый мужчина. Она испугалась, что он понял, насколько старше ее, особенно после того, как она кружилась на тротуаре, как десятилетняя девчонка. Может быть, он размышлял о том, о чем, черт побери, он думал, приглашая ее на свидание. Он даже выглядел не так, как в кофейне. Лучше, насколько это было возможно. Она никогда не замечала, что он такой высокий. Сидя рядом с ним в кинотеатре, она мучительно ощущала, как его длинное, стройное бедро под джинсовой тканью слегка прикасалось к ней всякий раз, когда он менял позу.

«Возьми меня за руку, – думала она снова и снова. – Обними меня». Он, к ее великому разочарованию, ничего подобного не сделал.

– Странно, что парень в качестве специализации выбрал социальную помощь, разве нет? – спросила она, чтобы нарушить молчание.

– Ты удивилась бы, – проговорил он, выпуская клуб дыма. – На моем курсе их немного. Сейчас меня больше интересует политический аспект социальной помощи, чем непосредственная работа с людьми. Я хочу научиться влиять на политику.

– На какого рода политику? – Она видела их отражение в витринах магазинов, мимо которых они шли. Кики была похожа на маленького жевуна[4] в большой мягкой шляпе.

– Политику, которая оказывает поддержку людям, – ответил он. – Таким, как та пара, которую ты обслуживала сегодня. Они – старики. Один из них, очевидно, нетрудоспособен. И они черные. Значит, они трижды уязвимы. Так кто же будет представлять интересы таких людей, как они? Кто добьется того, чтобы о них позаботились?

О господи. Он был так умен и так образован, и он проводил вечер с соплячкой, которая на шесть лет младше его.

– Так вот чем ты хочешь заниматься? – спросила она. – Защищать людей?

Мимо прошла группа учеников частной подготовительной школы, и Тим, узнав одного из парней, кивнул ему.

– Да, – сказал он, – но политика, которая меня волнует, включает в себя тюремную реформу.

– Почему?

– Я думаю, нам нужны тюрьмы получше, – сказал он. – Я не имею в виду, что заключенные должны жить в роскоши. Я говорю не об этом. Я думаю, мы должны перевоспитывать заключенных, а не просто сажать их в тюрьмы. И мне кажется, что смертная казнь – это неправильно, ее следует отменить.

– Я думала, что она уже отменена.

– Была, на короткий период. Хотя как раз в конце июня прошлого года она снова стала законной в Северной Каролине.

Она не думала, что все так страшно.

– Ну, если кто-то, к примеру, убьет маленького ребенка, думаю, он или она должен заплатить ту же цену. – сказала Кики.

Тим шел, устремив взгляд вперед. Она была уверена, что ему не понравился ее ответ, но она не собиралась расставаться со своими принципами только ради того, чтобы понравиться ему. Парень повернулся к ней и посмотрел на нее так, как никогда прежде. Это была злость? Или разочарование?

– Око за око, так? – спросил он.

– Почему бы и нет?

– Ладно, с чего же начать? – Тим бросил окурок на тротуар и наступил на него, потом он засунул руки глубоко в карманы своей синей ветровки. – Я верю, что некоторые из тех, кто был казнен, на самом деле были невиновны. Может быть, их недостаточно хорошо защищали, потому что они были слишком бедными для того, чтобы нанять приличного адвоката. И даже если они виновны, я считаю, что неправильно лишать их жизни. Даже того, кто кого-нибудь убил. Злом зла не исправишь.

– То есть, я полагаю, ты считаешь, что аборт – это тоже плохо? – Два месяца назад, в августе, Ронни сделала аборт. Кики ездила с ней в больницу и плакала, пока ее подруге делали операцию, не потому, что считала это ошибкой, нет, ей казалось, что это очень печально. Ронни не поняла ее слез.

– Всего десять недель, Кики, – сказала она. – Кроме того, он был бы Водолеем. Знаешь, я не уживаюсь с Водолеями.

– Иногда аборт является неизбежным злом. – Тим посмотрел на нее. – Почему? Ты делала аборт?

– Я? У меня еще даже не было секса. – Она почувствовала досаду. Зачем она сказала ему об этом? Вот идиотка. Но Тим рассмеялся и взял ее за руку, держась рядом, пока они шли по тротуару.

– Ты классная девчонка, – сказал он. – Ты все говоришь как есть.

Закусочная была полна студентов, и все помещение словно вибрировало от их болтовни. Пока они с Тимом протискивались сквозь толпу к столику у задней стены, он останавливался, приветствуя то одного, то другого. У него были знакомые почти за каждым столиком. Неважно, были ли эти студенты спортсменами, наркоманами, учились ли они на подготовительном отделении или выглядели как претенциозные типы с отяжелевшими веками. Он знал всех. Его друзей объединяло то, что они были значительно старше ее. Тим представил ее некоторым из них. Парни едва обращали на Кики внимание. Девушки улыбались ей, но она чувствовала, что за их сердечностью кроется что-то иное. Она надеялась, что это была зависть, а не пренебрежение.

– Мне нравится такая атмосфера, – сказала Кики, как только они уселись. Этой атмосферой был тот мир, частью которого ей хотелось стать. – Все здесь студенты. Как будто… – она вдохнула аромат жареного картофеля, – в воздухе пахнет учебниками.

Тим засмеялся.

– Беру свои слова обратно, – сказал он. – На самом деле ты глупа.

Сняв шляпу, она смотрела, как он улыбается, глядя на ее рассыпавшиеся по плечам волосы.

– Ты заслуживаешь того, чтобы стать студенткой, – сказал он.

– Когда-нибудь стану.

– Все дело только в деньгах? – спросил он. – Я имею в виду – ты хорошо училась в школе? Ты сдала отборочный тест в колледж?

Она кивнула.

– Мне не хватило совсем чуть-чуть, чтобы получить стипендию, – сказала она, сложив большой палец с указательным и показав четверть дюйма[5].

– Прости. – Он слегка нахмурился. – Наверное, это несправедливо.

– Все нормально. Правда. – Она заглянула в меню, испытывая неловкость от его сочувствия.

– Когда ты думаешь заработать достаточно денег для того, чтобы поступить в университет? – спросил он.

– В следующем году, если Ронни будет по-прежнему жить вместе со мной и мы будем делить наши расходы. Просто мы вместе снимаем комнату, и я знаю, что она хочет снять для нас квартиру, но она не умеет экономить. Мне нужно найти работу получше. Через несколько месяцев я наберусь опыта и пойду работать в хороший ресторан, там чаевые будут больше.

– Мне нравится, что ты честолюбива, – сказал Тим.

– Спасибо, – ответила Кики. – Да, а где ты живешь? Наверное, рядом с кафе, поскольку ты приходишь туда каждое утро.

– Всего в нескольких кварталах от Франклин-стрит, – сказал он. – Я живу в доме вместе со своим братом Марти. Дом принадлежит моему отцу, но он живет в Калифорнии, просто разрешил нам с братом пользоваться им.

– Твой отец? Твои родители развелись? – Она надеялась, что вопрос не слишком личный.

Официантка, блондинка с прямыми, как палки, волосами до плеч, пухлыми розовыми губами и накрашенными кроваво-красным лаком ногтями, поставила перед ними стаканы с водой.

– Привет, Тим, – сказала она, не сводя глаз с Кики. – Как у тебя дела сегодня вечером?

– Хорошо, – ответил Тим. – Бетс, это Кики. Кики, это Бетс.

– Присматривай за ним, Кики, – подмигнув, проговорила Бетс. – Он – опасный человек.

– Спасибо за предупреждение, – засмеялась Кики.

– Вы готовы? – Вытащив две соломинки из кармана фартука, Бест положила их на стол.

Тим, подняв брови, посмотрел на Кики.

– Ты решила, что хочешь заказать?

Кики была не готова есть, сидя напротив него, она опасалась, вдруг что-нибудь расплещет или что-нибудь застрянет у нее в зубах.

– Пирог с лаймом, – сказала она. Это было как будто безопасно. Тим заказал сэндвич с жареным мясом.

– Что она имела в виду, назвав тебя опасным человеком? – спросила Кики, едва Бетс отошла от столика.

– Она просто издевается над тобой, – ответил Тим. Он отпил из стакана. – Кстати, к вопросу о моих родителях: они не разведены. Моя мать умерла не так давно.

– Ой, прости, – сказала она, но это было полуправдой. Теперь у них было нечто общее: и у нее, и у него не было матери. Она подумала, что, возможно, его мать тоже умерла от рака, но не спросила. Ей не нравилось, когда люди задавали ей вопросы о ее собственной матери. – Твой брат тоже учится в университете? – спросила она.

– Нет-нет. Марти не силен в учебе. – Тим забарабанил пальцами по столу, словно слушая музыку, которая была только у него в голове. – Он был во Вьетнаме, – сказал Тим. – Он отправился туда красивым восемнадцатилетним мальчишкой, а вернулся почти стариком.

– То есть он не работает? – Она распрямила соломинку и бросила ее в стакан с водой.

– Нет, он работает. Занимается строительством. Какому-то идиоту пришло в голову вложить ему в руки топор и напильник. – Тим рассмеялся.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. – Он покачал головой, словно желая сменить тему, а потом наклонился вперед, сложив руки на столе. – Так вернемся к тебе, моя загадочная Кики. Ты сказала, что тебе всего шестнадцать лет. Ты раньше пошла в школу или как?

– Я раньше пошла в школу, а потом перепрыгнула сразу в пятый класс, – сказала она. – Я перешла в другую школу. Из хорошей школы попала во второсортную, я намного опережала своих одноклассников, поэтому меня перевели на класс вперед.

– Я знал, что ты умница, – сказал он. – А где твоя семья?

Она задумалась, не зная, насколько можно открыться ему.

– Я не хочу, чтобы ты жалел меня, понимаешь? – сказала она.

– Ладно, договорились.

Кики крутила в руках салфетку от соломинки.

– Моя мама тоже умерла, – начала она.

– О нет, – сказал он, – прости меня.

– У нее обнаружили рак груди, когда ей было двадцать с небольшим, и мы переехали сюда из Нью-Джерси, чтобы она могла наблюдаться в Дьюке. Она умерла, когда мне было двенадцать лет, и тогда меня стали передавать из рук в руки.

Перегнувшись через стол, Тим накрыл ее руки своими ладонями.

– В двадцать с небольшим. – Он покачал головой. – Не думал, что такое случается.

Его ресницы были такими же белесыми, как волосы, и очень длинными. Она не отрывала от них глаз, чтобы не совершить какую-нибудь глупость, например повернуть свою ладонь вверх и взять его за руку.

– Тем не менее с ней случилось, – сказала она, – то есть она никогда не обследовалась на предмет опухоли и все такое.

Она не сказала ему, что всегда будет внимательно следить за своим здоровьем. Ей не хотелось, чтобы он стал думать о ней как о женщине, которая может потерять обе груди, как и ее мать.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя стали передавать из рук в руки?

Он не убрал своих ладоней. На самом деле он сжал ее пальцы и поглаживал фаланги своим большим пальцем. Под его пальцами бился ее пульс.

– Ну, – сказала она, – они поместили меня в такое место… Я никогда не могла с уверенностью сказать, что это в точности было… я называла это колонией для несовершеннолетних, потому что там было полно слабоумных детей.

– Дом-интернат?

Она улыбнулась.

– Правильно, мистер социальный работник.

– Продолжай.

– Я оставалась там до тех пор, пока они не нашли моего отца. Мои родители не были официально женаты, и я никогда не видела его. Оказалось, что он сидел в тюрьме за приставание к детям, то есть, думаю, мне повезло, что я с ним никогда не встречалась.

– Я бы сказал, что да, – кивнул Тим. – Должно быть, ты была ужасно разочарована…

Именно в этот момент появилась Бетс с их заказом, и Тиму не оставалось ничего другого, как отпустить руку Кики, пока та ставила перед ними тарелки.

– Вот, пожалуйста, – сказала Бетс, ставя на стол лаймовый пирог. – Хочешь еще соуса, Тимми? – спросила она.

Тимми? Кики смутилась. Насколько близко Бест знакома с ним?

– Все нормально, – сказал Тим.

– Отлично, – Бетс направилась к другому столику, пожелав через плечо приятного аппетита.

Тим придвинул к Кики свою тарелку.

– Хочешь кусочек? – спросил он.

Она отрицательно покачала головой.

– Выглядит аппетитно, – сказала Кики.

Когда он впился зубами в сэндвич, она снова стала крутить салфетку от соломинки.

– Итак, – проглотив кусок, сказал он, – что случилось после того, как нашелся твой отец?

– Они отдали меня в приемную семью.

– А! – сказал он. – У тебя был опыт общения с социальными работниками.

– Большой. – Она вонзила зубцы вилки в бледную мякоть пирога. – Я побывала в шести приемных семьях. Не потому, что проблема была во мне, – добавила она. – Просто дурацкие обстоятельства.

Тим кивнул. Он понимал ее.

– В последней семье было лучше всего. Там была удивительная женщина с маленькими детьми, она была по-настоящему добра ко мне. Впрочем, как только я окончила школу, стала жить самостоятельно.

– Тебе многое пришлось пережить, – сказал он, отпивая глоток воды.

– Все было не так плохо, – сказала она. – Я познакомилась с разными людьми. Всегда можно научиться чему-нибудь у того, кого встречаешь на своем пути.

– Очень мудрое утверждение.

– Привет, Глисон! – раздался голос за спиной.

Кики обернулась и увидела одного из спортсменов, который подходил к их столику. Он был чернокожим, опрятным и красивым парнем, ростом, вероятно, футов[6] семь. Она видела его в городе время от времени, обычно с баскетбольным мячом в руках. Иногда она слышала, как он стучит мячом, еще до того, как замечала его.

– Эй, Уолли, что случилось? – Тим отставил стакан и протянул руку Уолли, приветствуя его.

Уолли брезгливо покачал головой.

– Эта цыпочка, с которой ты видел меня недавно… Черт, она продинамила меня, – сказал он.

Тим рассмеялся.

– Расскажи что-нибудь поновее.

– Ты сегодня вечером зависаешь в «Подвале»?

– Не сегодня. – Тим кивнул в ее сторону. – Это Кики, – сказал он.

Кики подняла ладонь и помахала ему.

– Привет, – сказала она.

– Тяжело тебе ужинать с такой шевелюрой, девушка, – сказал Уолли, и она поняла, что это комплимент.

– Спасибо.

– Все в порядке, босс, – сказал Уолли Тиму. – Увидимся позже.

Они смотрели вслед уходящему Уолли, тот взмахнул рукой, словно подбрасывая невидимый баскетбольный мяч.

– Ты всех знаешь в Чапел-Хилле?

Тим засмеялся.

– Я давно живу здесь. – Он взял сэндвич с тарелки. – Тебе придется немного поболтать, пока я расправлюсь с этой штукой, – сказал он. – Расскажи о своей матери. Ты была близка с ней?

Он был настоящим социальным работником. Он не стыдился задавать такие вопросы.

– Хорошо. – Она поковыряла вилкой с другой стороны пирога и восхитилась шахматной доской, которая у нее получилась. – Моя мать была удивительной женщиной, – сказала она. – Она знала, что умрет, и изо всех сил старалась подготовить меня к этому, хотя на самом деле к этому никогда нельзя подготовиться. Полагаю, тебе все об этом известно.

Продолжая жевать, он кивнул, и его лицо помрачнело.

– Сначала мама ужасно злилась, – сказала Кики, вспоминая, как мать кричала на нее за малейший проступок. – Потом она погрузилась в состояние… знаешь, что-то между злостью и депрессией. А потом стала очень спокойной.

– ОГТДП, – сказал Тим.

– ОГТДП?

– Пять стадий печали. Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие[7].

– Круто, да, так оно и было, – сказала она. – Хотя как понимать торг? – уточнила Кики.

– Это вроде соглашения с Богом. – Он вытер губы салфеткой. – Господи, если ты смилуешься и мне станет лучше, я больше никогда не сделаю ничего плохого.

– Не знаю, просила ли она об этом, – сказала Кики. Ей было больно представить свою мать пытающейся выторговать себе спасение от неизбежного. – Я просила. – Она рассмеялась, вспомнив об этом. – Я всегда обещала Богу быть послушной девочкой, если мама выздоровеет.

– Думаю, ты, вероятно, и была послушной девочкой. – Голос Тима звучал нежно.

Она посмотрела на свой несъеденный пирог.

– Я до самого конца ждала, что ее спасет чудо. Знаешь, что она делала? – Она не могла поверить, что сейчас расскажет ему об этом. – Перед смертью она писала мне письма, – произнесла Кики. – Их около шестидесяти. Каждое из них она запечатала в отдельный конверт, написав на нем, когда я должна его открыть. Первое я должна была открыть в день ее похорон, а потом по одному в каждый свой день рождения, было несколько писем, приходившихся на случайные даты, думаю, на те годы, когда, как ей казалось, мне может понадобиться ее совет. Например, когда мне исполнилось шестнадцать лет, там был конверт с надписью «Шестнадцатилетие», потом было еще одно письмо «Шестнадцать лет и пять дней», и еще «Шестнадцать лет и два месяца», и так далее.

Тим проглотил последний кусок своего сэндвича и с удивлением покачал головой.

– Необыкновенная женщина, – проговорил он. – Сколько ей было лет?

– Двадцать девять.

– Черт! Не знаю, хватило ли бы мне сил, окажись я на ее месте.

Кики было приятно услышать его слова.

– Значит, у тебя остались еще десятки неоткрытых писем от матери? – спросил он.

– На самом деле нет. – Она засмеялась. – Я открыла все до последнего в день ее похорон. – Она сидела в одиночестве в гостевой спальне у старой двоюродной бабушки и читала строки, написанные ее матерью, многие из которых она не могла понять, будучи еще слишком маленькой. Читая их, она плакала и тряслась, крепко обхватив себя руками, чтобы успокоиться, до глубины души ощущая свою потерю. Она многое не понимала в этих письмах. Кики пропустила советы о сексе, будучи слишком юной для того, чтобы они возбудили ее. Советы по воспитанию детей были для нее бессмысленны. Неважно, что она не понимала их, ей была дорога каждая строчка, написанная рукой матери. – Впрочем, они до сих пор со мной. – Письма лежали в коробке под кроватью, которая кочевала вместе с ней из одной приемной семьи в другую. Это было все, что осталось ей от матери. – Она говорила мне, что я всегда могу решить сама, радоваться мне или печалиться, – сказала Кики. – Когда она перешла на… как ты назвал эту стадию? Принятие?

– Правильно.

– Думаю, именно тогда она сказала мне, что понимает, что может провести свои последние дни как последняя сука – это ее слова, не мои – или же провести их, будучи благодарной за то время, которое мы пробудем вместе. Она сочинила песню о том, как она благодарна утру, деревьям и воздуху. Мама сказала, что я каждое утро могу петь себе эту песню и… – Смутившись, она внезапно умолкла. Она слишком много наговорила, почти в эйфории, чувствуя облегчение оттого, что ее внимательно слушали.

– Почему ты остановилась? – спросил Тим.

– Я слишком много болтаю.

– Ты поешь эту песню?

Она кивнула.

– Пою, про себя.

– И она помогает тебе? – спросил Тим.

– Очень. Я чувствую себя так, будто она все еще со мной. Поэтому я стараюсь быть благодарной за все, в том числе за все, что произошло со мной. – Она опустила глаза на пирог. Он превратился в месиво. – Вот так так! – сказала Кики. – Я никогда так много не говорила. О своей жизни, я имею в виду. Прости.

– Не извиняйся, – ответил Тим. – Мне приятно узнать тебя поближе. И я думаю, тебе повезло, что у тебя была такая мать.

– Я совсем не дала возможности поговорить тебе, – сказала она.

– У нас будет время для этого, Кики. – Тим минуту смотрел на нее, а потом улыбнулся. – Ты мне очень нравишься, – сказал он. – Никогда не думал, что встречу такого позитивного человека, как ты.

Этот комплимент значил для нее гораздо больше, чем все, что он мог бы сказать. Если ты позитивна, ты всего добьешься.

После того как они вышли из закусочной, Тим предложил подвезти ее домой. Кики прыгнула в его белый минивэн «Форд», а когда включился верхний свет и она заметила матрас в задней части салона, у нее чуть было не подкосились колени. Ей хотелось намекнуть ему, что им лучше забраться в эту темную пещеру сзади. Ей хотелось, чтобы он стал ее первым любовником. Но, остановившись перед пансионом в викторианском стиле, Тим вышел из фургона и, обойдя его, открыл Кики дверь.

– Мне хотелось бы пригласить тебя к себе, – сказала она, когда они поднимались по ступенькам крыльца, – но нам не разрешается приводить в комнаты гостей мужского пола.

– Все нормально, – сказал Тим. Наклонившись, он поцеловал ее. Он едва прикоснулся к ней губами, и ей пришлось отшатнуться, чтобы не потребовать большего.

– Увидимся завтра утром, – сказал он. Свет от лампочки на крыльце отражался в его глазах, и он нежно погладил ее по волосам, как та чернокожая женщина на автобусной остановке.

Улыбнувшись в ответ, она помахала ему рукой, потом открыла дверь и взбежала по ступенькам. Ей хотелось рассказать Ронни об этом восхитительном вечере, хотя ее соседка по комнате никогда не поняла бы, почему она была так взбудоражена оттого, что ей удалось поговорить с мужчиной так, как она поговорила с Тимом. Чего только Кики не наговорила ему! Тим даже узнал, что она девственница. Она могла бы рассказать ему все о себе, и он с сочувствием и пониманием выслушал бы ее.

В следующий раз она даст ему возможность рассказать ей все о своей жизни, и она будет слушать его так же внимательно, как он слушал ее.

Впрочем, она была очень искренней девушкой, ей никогда не пришло бы в голову, что он повел бы себя иначе.