Мари изобразила глубокую затяжку – Карина дала ей сигарету. Красные “Принс” были слишком крепкими, но за годы, проведенные в компании курильщиков, Мари научилась делать вид, что курит. То же касалось алкоголя. Обычно она растягивала бокал вина как можно дольше и наполняла снова только наполовину. А потом ходила с оставшейся каплей весь вечер, что избавляло ее от сплетен об излишней правильности. Про этот мухлеж знала только Карина, но та никому не выдавала ее тайны.
Когда начало темнеть, Алекс развел костер. Высокие поначалу языки пламени отбрасывали тени на деревья и скалы, но потом огонь стал ровнее. Бруно, как всегда, захватил из ресторана решетку для гриля, и Алекс помог ему приладить ее над углями. Мари, Карина и Симон тем временем раскатывали подстилки. Камни еще хранили солнечное тепло, но воздух, по мере того как сгущалась темнота, становился сырым и холодным. Вскоре все, кроме Алекса, натянули джинсы и куртки.
– Поспорим с осенью! – рассмеялся Алекс, открывая очередную банку пива.
Мари налила себе и Карине красного вина в пластиковые стаканчики.
– Ну, как прошел день? – спросил Бруно. Спросил вроде как всех, но Мари отметила, что он взглянул на нее.
– Хреново. – Карина с шиком выпустила сигаретный дым из ноздрей – у Мари никогда так не получалось. – Оке приперся домой пьяный около четырех, разбудил нас с мамой. И началось. – Она презрительно закатила глаза – как всегда, когда говорила об отце. – Я по дороге на работу отвезла малявок к бабушке, так что они ничего не слышали. Потом покормила старичков, вымыла туалеты и поменяла подгузники – все за грошовую зарплату. Еще один славный денек из жизни Педерсенов. – Карина скорчила язвительную гримасу и затянулась.
Кажется, Бруно уже раскаялся, что спросил; Мари стало почти жаль его. К тому же в животе заурчало. На следующей неделе переезд, она собирала вещи и не успела пообедать. И теперь голод настиг ее. Чтобы заглушить его, Мари выпила немного вина.
– Твой маме бы на него в полицию заявить, – сказал Алекс, по голосу которого было ясно, что эта тема ему не нравится.
– Ну конечно, – процедила Карина. – Как будто это поможет. Да тут, в Неданосе, каждая собака знает, что Оке бьет мою маму.
– А твои старшие братья? – спросил Симон.
– У них своих проблем полно. – Карина покачала головой, бросила окурок в камни и отвела глаза. Мари знала почему. Все знали старших братьев Карины, все знали, что, чем бы они ни занимались, дел у них было полно, а что это за дела, никто не уточнял. Мари выпила еще вина и обнаружила, что стаканчик успел опустеть.
Когда поленья обуглились и стали бархатистосерыми, Бруно поджарил на решетке свинину со свежими овощами. Удивительно, как он всего за несколько минут соорудил целый праздничный ужин, но друзья уже столько раз это видели, что никто – по привычке – не реагировал. Однако сегодня Мари решила внести разнообразие.
– Как вкусно пахнет, Бруно, – сказала она. – Вот это да! – Наверное, дело было в голоде и в вине, которое она так опрометчиво пила на пустой желудок. Как бы то ни было, комплимент, кажется, обрадовал и смутил Бруно. Мари знала, почему он покраснел. Симон намекал, что Бруно интересуется ею; она ответного интереса не чувствовала, но это откровение все же обрадовало ее. Ей начинала надоедать предсказуемая роль “дурнушки-наперсницы-красотки”, которую она играла с начальной школы. Приятно, оказывается, когда на тебя есть спрос, что кто-то предпочел тебя красотке Карине Педерсен, даже если этот кто-то просто старый добрый Бруно Сорди.
– Friends forever[13], – провозгласил Алекс и поднял банку. – Что бы ни случилось, да?
– Вот! – Карина до краев наполнила стаканчик Мари красным вином. Полный стакан. Если Мари выпьет его весь, то изрядно превысит свою обычную дозу. Но сегодня же не обычный вечер. Последнее летнее купанье – традиция, которую Алекс придумал, когда им было по тринадцать, и которую они соблюдали каждое следующее лето. Во всяком случае до этого года. И вот лето 1990 года осталось позади, как и экзамен на аттестат зрелости, и Мари радовало щекочущее предвкушение. Жизнь начинается по-настоящему. Она чокнулась с остальными и отпила вина, потом еще. Ощутила, как приятное тепло растекается по телу.
Наевшись, все пятеро растянулись на подстилках, довольные нарастающим опьянением и глядя в ночное небо. Прямо над ними сияли звезды, но на востоке начинали собираться облака. Плотная темная пелена медленно ползла к гряде и маленькой каменоломне. Симон выключил магнитофон, подбросил в огонь еще пару поленьев и потянулся к гитаре. Привалился спиной к валуну и взял несколько аккордов. Мари отметила, что Карина положила голову Алексу на грудь, они курили одну сигарету на двоих, а это означало, что недавняя ссора забыта. Мари привыкла, что они вечно препираются, но ей казалось, что в последние полгода ссоры участились. Иногда Карина намекала, что подумывает, не положить ли всему этому конец. Порвать с Алексом по-настоящему, а не как раньше, когда расставания были частью игры. Карина до сих пор не предложила поменяться местами, чтобы ей с Алексом спать в одной палатке. И не потому, что Мари в этом году согласилась бы на такое. Оказаться им с Бруно в одной палатке – значит подать ему совершенно неверный знак.
Бруно расстелил свою подстилку рядом с Мари. Она попробовала представить себя с ним, но у нее ничего не вышло. Она, Бруно, Карина и Алекс знали друг друга с детского сада. А Симона она знала еще дольше. На одной из самых старых пожелтевших фотографий из семейного альбома они были младенцами. Лежали в одной кроватке, а их мамы, Элисабет и Эбба Видье, стояли позади них принаряженные. Они с Симоном двоюродные брат и сестра, а по ощущениям – родные. И все же Мари проще было представить себя наедине с Симоном, чем с Бруно. Милым, предсказуемым Бруно.
– Эх, лучше, чем сейчас, уже не будет, – вздохнул Алекс. Он глубоко затянулся и передал сигарету Карине. Симон наигрывал на гитаре. Тихие аккорды смешивались с потрескиванием костра. Внезапно из леса донесся звук, и Карина выпрямилась.
– Что это, ветка хрустнула? – встревоженно спросила она.
Бруно поднялся и некоторое время высматривал что-то среди деревьев.
– Косуля, – сказал он. – Или олень.
Карина, кажется, успокоилась и снова положила голову Алексу на грудь. Бруно сел на подстилку, на этот раз ближе к Мари. Смущенно улыбнулся, встретив ее взгляд. Мари подумала, что следовало бы, наверное, пресечь это сближение. Но она опьянела и сегодня вечером позволит себе и пить вино, и принимать его восхищение. Всего через несколько недель они с Симоном будут жить в квартире в центре Лунда. Она уже устроила себе частичную занятость – работу в штаб-квартире партии в Мальмё. Ей, конечно, помогло, что она дочь Бенгта Андерсона, но она не собиралась испытывать угрызения совести по этому поводу. План совершенно прозрачный: стенографировать на собраниях и варить кофе те несколько лет, что она будет грызть гранит науки. Сдать выпускные экзамены и стать новым именем с правильными партийными связями и родословной. Пару лет набираться ума-разума, участвуя в местной политической жизни, а потом, как раз к 2000 году, двинуться в риксдаг. Как заманчиво звучит: начало двухтысячных. Не какие-нибудь унылые девяностые, а – двухтысячные. Будущее.
Симон заиграл что-то другое, тихонько подпевая на припеве. Когда Симон брал в руки гитару, общее настроение как-то менялось. Они взрослели, и по мере их взросления это становилось все более очевидным.
– А вы думали, – сказала Карина, прервав размышления Мари, – что сегодня вечером мы, может быть, в последний раз вместе?
– Ключевое слово – “может быть”, – сказал Симон, не переставая играть. – Я собираюсь влезть в спальник, не раздеваясь. Вы знаете, как я отношусь к палаткам.
– Я не это имела в виду. – Карина затянулась.
– А что ты имела в виду, детка? – Алекс потянулся за сигаретой, но Карина сделала вид, что не поняла его жеста.
– Что мы тут сидим, может быть, вообще в последний раз, – грустно проговорила она. – Алексу через две недели лоб забреют.
– Это называется – проходить военную службу, – перебил он, но Карина пропустила его слова мимо ушей.
– А Мари и Симон уедут в Лунд.
– В следующий вторник, – подтвердила Мари. – Кстати, Симон, ты все еще не подписал контракт на квартиру.
Симон промолчал, и Мари разозлилась. Вот всегда он так – вечно опаздывает, вечно тянет до последнего.
– Найти общежитие студенту в Лунде почти невозможно, – раздраженно сказала она. – А квартиру еще труднее. Папа на столько рычагов нажал, чтобы нам эту устроить. – Мари повернулась к Симону, чтобы он уж точно услышал. – И смотри не напутай ничего. Завтра я к тебе заеду, и мы со всем разберемся, ладно?
– Угу, – промычал Симон, не отрывая взгляда от струн.
Мари выпила еще вина, обнаружила, что стаканчик пуст, и потянулась за бутылкой.
– Вы трое в любом случае уедете, – продолжила Карина. – Останемся только я, Бруно и осточертевший Неданос. Жопа мира.
– Ну и что? – запротестовал Бруно. – У меня есть планы. У тебя ведь тоже?
– Ну, – буркнула Карина.
– Планы? Какие у тебя планы, детка? – Алекс как будто развеселился. Карина глубоко затянулась.
– Никуда не поступлю, буду работать официанткой на Ибице, да хоть au pair, если найду место. Что угодно, лишь бы убраться подальше отсюда.
– Детка, – сказал Алекс, – мы же уже все обсудили. Пока я в армии, ты берешь полную занятость в доме престарелых. Если все будет нормально, мы следующим летом смотаемся на Крит, если это не пойдет вразрез с моим графиком соревнований.
– Или я уберусь отсюда без тебя. Хоть сейчас. От Оке и мамы, от твоих родителей, от всех, кто косо на меня смотрит. На хрен эту дыру, где самое главное – быть как все.
– Да, детка, конечно… – Алекс снисходительно погладил Карину по волосам, но она оттолкнула его руку. И вдруг выпрямилась.
– Слышали?
– Что? – спросили Мари и Бруно почти хором. Гитара Симона стихла.
– Что на этот раз? – рассмеялся Алекс. – Опять олень-людоед?
– Ш-ш! – Карина встала и стала всматриваться в направлении разворотного круга.
Там, среди деревьев, прыгала, приближаясь, одна-единственная фара, за светом тянулся глухой рокот мотора. Этот звук почему-то заставил Мари вздрогнуть.