Глава 3 Первая осада

Через тридцать лет после только что описанного события долина Авона все еще сохраняла свой процветающий вид и была покрыта сельскими поселениями; однако перед недавно упоминавшимся мостом и позади него можно было заметить две группы домов, расположившихся в тесной близости: первая распространялась в сторону долины, а вторая нашла себе место в нижней части подъема к лагерю. На берегах у моста на якоре стояло много лодок, и на них грузили или с них выгружали тюки, завернутые в камыш. Наверху скалы виднелись очертания крепостной стены, сложенной из камня, бревен и земли, но с квадратными башнями, большей частью состоящими из бревен и плетней и отстоявшими друг от друга примерно на сто шагов. За пределами крепостных стен поднимались небольшой высоты палисады перед рвом шириной 6 футов и глубиной 3—4 фута. Входы в Оппидум, который все еще занимал ранее указанное место, были обильно окружены извне столбами, соединявшимися с помощью веток деревьев. В нижнем конце рядом с двумя башнями из бревен и плетней были проложены две потайные дороги.

Причиной таких перемен стали серьезные события.

Собрание, о котором сообщалось в предыдущей главе, все же состоялось, и именно в лагере на плато. Царившие беспорядки и замешательство грозили кровавым финалом. Воины настаивали на том, чтобы все придерживались программы, изложенной симпатичным Сигильдом, и на сохранении за ними привилегии охраны лагеря.

Вожди племен не хотели соглашаться с этим. Обратились за советом к овитам, самым мудрым среди друидов. Но их ответы, имевшие несколько двусмысленный, расплывчатый характер, не удовлетворили толпу.

Последние (овиты) заявили, во-первых, что к Немеде нельзя прикасаться, потому что это навлечет самые жуткие бедствия на племена; что стада, принадлежащие жреческой общине, должны беспрепятственно пастись на плато и что если обитателям долины будет угрожать какая-либо беда, то они, друиды, смогут вовремя предупредить об этом защитников. При оглашении этого решения с лица симпатичного Сигильда не сходила его привычная улыбка, и он вежливо покачивал головой в своей обычной манере, но не произнес ни слова. Жрицы, которые сидели по периметру святилища Немеды, положив руки на колени с мечтательным, задумчивым видом, похоже, не принимали участия в этой дискуссии. Мужчины разделились на группы, и казалось, что до захода солнца не будет принято никакого решения. Голод и жажда все острее давали о себе знать, и женщины стали раскладывать на траве припасы, которые они принесли с собой. В этот момент одна из жриц, подталкиваемая другими, вышла на середину собрания. Она была молода, высока ростом и одета в длинную белую мантию – что-то похожее на верхнюю ризу с широкими рукавами, но без пояса; а ее обнаженные руки были украшены браслетами из черного стекла. При виде жрицы все голоса стихли, и, окруженная другими жрицами, следовавшими за ней, она произнесла следующее:

«Вы, которые собрались здесь, которые живут в мире, полагая, что вам нечего бояться никаких врагов, не способны спокойно поразмыслить и принять мудрое решение. А что же будет, когда враги нападут на вас? И я предупреждаю вас, что этот враг рядом, он готовит свое оружие и подсчитывает свою добычу, которую получит, разграбив ваши стада и ваши дома; он действительно уже празднует победу, которая ему кажется определенной, потому что знает, что вы не в состоянии действовать воедино, чтобы оказать ему сопротивление.

Покиньте это место, которое вы не способны защитить, потому что не знаете, как укрепить его; возвращайтесь по своим домам и беспечно дожидайтесь наступления часа беды».

Вокруг молодой женщины, бледной от волнения и говорившей без единого жеста или движения, как будто слова, медленно произносившиеся ею, исходили от статуи, толпа сбилась в плотную массу. Дрожь пробежала сквозь толпу, как ветер проносится через пшеничное поле. И тут в едином порыве вся толпа обратила взоры на Сигильда. Тот, стоя перед жрицей, остававшейся неподвижной, как статуя, на камне, служившем ей трибуной, вопреки своей привычке, опустил глаза, смотря в землю, как будто не мог вынести огня всех устремленных на него взглядов.

Сквозь шепот в толпе можно было смутно разобрать имя Сигильда. «Пусть Сигильд будет нашим Бренном!» – произнес чей-то голос. И немедленно тысячи голосов повторили: «Пусть Сигильд будет нашим Бренном!» Было похоже, будто всем тем, кто несколько минут назад был совершенно противоположного мнения, в голову пришла одна мысль и они стали единой душой и единым голосом.

Так Сигильд был провозглашен Бренном, и ночь прошла в веселом праздновании.

То ли молодая жрица была информирована о планах, которые строили соседи против счастливых обитателей долины Авона, то ли вдохновение или случай привели к этому совпадению, но прошло лишь несколько месяцев со дня этого собрания, когда люди заметили явных чужеземцев, бродивших возле холмов. Они быстро исчезали, когда жители начинали их расспрашивать; а потом большее, чем обычно, число торговцев появилось в долине. Они вели себя дерзко, осмеливались затевать ссоры с жителями и изрекали угрозы, когда на их высокомерие ответили надлежащим образом; а несколько из них, будучи изгнанными, угрожали вернуться и отомстить.

И в самом деле, однажды высоты, окружавшие долину, оказались одна за другой заняты отрядами вооруженных людей.

Но Сигильд, избранный Бренном, времени не терял. Прежде всего он собрал вокруг себя всех своих старых товарищей по оружию; и много молодых людей, которые предпочли военную жизнь мирным хлопотам пастуха или землепашца, также присоединились к нему.

У нового Бренна было золото, и по обстоятельствам он оплачивал мужчинам их труд в Оппидуме. Испытывая глубокое уважение и почтение к друидам, он украсил Немеду и, казалось, не предпринимал никаких действий, не посоветовавшись с овитами. Бренн (Сигильд) приносил им добычу из своих охотничьих походов, а также издал распоряжение о том, что рыбная ловля выше моста закрепляется за жреческой общиной.

Лагерь день ото дня принимал все более внушительный, грозный вид, но жить там разрешалось только Бренну и его воинам, вместе с жреческой общиной. Как и ранее, каждый человек в долине был обязан отработать каждый четвертый день на укреплении лагеря; более того, жители Вал д'Авона (долины Авона) снабжали воинов продуктами. Однако они начали роптать и жаловаться на поборы со стороны воинов; и, наверное, дела не могли продолжаться подобным образом, но вдруг появилась угроза извне.

В лагере немедленно послышались звуки труб: это был заранее согласованный сигнал, и можно было видеть, как несчастные семьи долины в беспорядке ринулись к мосту, гоня перед собой скот и неся на плечах или катя в тележках свое самое ценное имущество – продукты, одежду и даже мебель. Мост был не столь широк для прохода обезумевшей толпы, которая рвалась к нему, лодки были перегружены людьми, и многие из них пошли ко дну.

Вооруженные группы чужаков, появившиеся на холмах, то ли из осторожности, то ли потому, что дожидались команды к наступлению, не спешили спускаться в долину. Прошла ночь, но ни один враг не покинул свои позиции, удобные для наблюдения.

Эта ночь была мучительной для жителей долины. Стояла осень, и уже стал чувствоваться холод. В лагерь люди прибывали запыхавшись, обливаясь потом; холодный воздух ночи морозил их конечности. Люди звали друг друга, разыскивая родных в толпе, и хотя нельзя сказать, что места недоставало, но казалось, что эта толпа людей никогда не сможет устроиться на плато. Разожгли костры, и воины, товарищи Сигильда, разъезжали взад и вперед на лошадях, требуя внимания и стараясь навести хотя бы небольшой порядок в этой неразберихе; для каждого племени мудрым предвидением Бренна было назначено свое место. Но те, кто прибыли первыми в какую-либо точку, вовсе не желали покидать ее и вновь тащить куда-то свой груз. Мычали и блеяли животные, плакали дети, и рыдали женщины. Долина представляла совершенно иное зрелище; такая оживленная еще лишь прошлую ночь, освещенная тысячами домашних очагов, искрившихся между деревьями, и наполненная вечерними звуками, сейчас она была молчаливой и пустынной; незаметно было ни огонька, ни малейшего проявления жизни. Над полянами висел бледный туман. С наступлением ночи Сигильд приказал закрыть все входы в лагерь, запретив под страхом смерти открывать их кому-либо. Так что многие опоздавшие семьи были вынуждены дожидаться прихода дня под крепостной стеной.

С улыбкой на лице Бренн неторопливо объезжал различные уголки лагеря: он разговаривал со всеми, кто встречался, и его мягкий, проникновенный голос, похоже, восстанавливал порядок и тишину везде, где его слышали. Его слова и советы, а также усталость, которая стала охватывать толпу, скоро помогли спокойствию победить замешательство, которое поначалу здесь царило. Затем Бренн вошел в свое жилище, которое приказал построить для себя на выступающей вершине скалы перед Немедой, и вызвал к себе Томара.

Томар был одним из чужеземных воинов, которых Сигильд держал подле себя после описанного выше собрания. Были ли эти иностранные воины вынуждены покинуть свои родные края в результате опустошения их владений и гибели семей, как это утверждал Бренн, или же их изгнали соотечественники за какие-то прегрешения? Этого мы сказать не можем. Наверняка они отдали свои тело и душу Сигильду, который, со своей стороны, был в состоянии щедро вознаградить их за преданность. Томар был среднего роста, и его крупная голова на короткой шее, ощетинившаяся жесткими, густыми волосами, казалось, поворачивалась с трудом. Лицо его тоже сохраняло какую-то печать неподвижности; но не такими были его серые глаза, которые под серыми же бровями как будто пронизывали все вокруг, а в остальном этого человека можно было принять за грубо отесанное изображение из дерева. Со своей согнутой спиной, длинными руками, всегда висящими по бокам, тяжелыми и полусогнутыми ногами, Томар тем не менее мог совершать двенадцатичасовые переходы не повернув головы. И тем не менее к концу перехода это похожее на машину существо успевало разглядеть все, что было видно на всем пути, и могло доложить о том, что оно заметило, с самыми детальными подробностями и в самой точной последовательности. Он мог говорить на многих галльских диалектах, но никто – даже Сигильд – не знал его прошлого. Томар редко смеялся. Как-то бродячий торговец привез с собой в долину обезьянку; и вот, наблюдая за гримасами этого образчика четвероруких, Томар взорвался хохотом. Это был практически единственный раз, когда он позволил себе подобную вспышку эмоций, и, если кому-то хотелось вызвать какое-то подобие улыбки на его жестком лице, он должен был напомнить об этой обезьянке.

В своей обычной манере Томар вошел в жилище Бренна бесшумно, как кошка, и, остановившись перед Сигильдом, сказал: «Я здесь!» – «Томар, я полагаюсь на твою помощь». – «Да». – «Ты покинешь лагерь так, чтобы ни единый человек – подчеркиваю, ни единый человек – не подозревал о твоем уходе». – «Да». – «Ты дойдешь до границы секванов (секваны – группа галльских племен, жившая на востоке Галлии (совр. Франш-Конте на востоке Франции). – Ред.), понял? Ты переговоришь с Дитовиксом, понятно?» – «Да». – «Ты попросишь у него пятьсот воинов из разряда тех, кому нечего терять». – «Да». – «Ты скажешь ему, что эти воины найдут здесь землю и богатство». – «Да». – «Ты проведешь их через леса, собрав всю информацию, какую сможешь». – «Да». – «Тебе понадобится три дня на дорогу, один день на то, чтобы устроить дела с Дитовиксом, собрать пятьсот воинов – шесть дней, привести их сюда – четыре дня, всего четырнадцать дней.


Рис. 5a. Первая осада – Сигильд и Томар


Вечером четырнадцатого дня, начиная с завтрашнего утра, ты и пятьсот воинов будете на расстоянии 3 миль от лагеря, к северу, в лесу. На закате дня на верхушку одного из самых высоких деревьев ты прикрепишь шест; когда пройдет четверть ночи, ты поднимешь зажженную вязанку хвороста на верхушку шеста. Твои воины будут с оружием, и ты сразу же набросишься на врагов, которые будут между нами и вами. Мы в это же самое время внезапно перейдем в наступление и нападем на них». – «Враги будут там?» – «Враги наверняка будут там, потому что если хотят осадить лагерь, то не смогут занять никакую иную позицию. Они наверняка должны быть там». – «Отлично, я ухожу». – «Слушай! Если встретишь какой-нибудь вражеский отряд, скажи, что мы причинили зло тебе и твоим воинам и что ты хочешь нам отомстить, зная, что мы вот-вот сдадимся им. Они примут или отвергнут твое сотрудничество. Если примут, ты и воины Дитовикса займите часть вражеского лагеря и по согласованному сигналу создайте неразбериху повсюду, в то время как мы сделаем вылазку из-за крепостной стены и нападем на них; если же враги откажутся от сотрудничества, то ты вместе с воинами Дитовикса прикиньтесь очень разгневанными; сделайте вид, что уходите, а к концу дня возвратитесь в условленное место». – «Ну а если враг займет это место?» – «Вражеские воины его не займут, потому что мы вынудим их вождей сосредоточить все силы вокруг нас. Погоди, вот золото и кольцо, хорошо известное Дитовиксу. Слушай дальше. Во время атаки, поскольку это будет в полночь, воины, которых ты приведешь, и наши воины, не зная друг друга, могут в драке перебить друг друга. Пусть перед боем каждый из твоих воинов наденет ожерелье из травы и зажжет все, что может гореть. Это будет несложно; враг будет делать для себя укрытие из веток: мы наденем такие же ожерелья, как и у вас, и разожжем костры на нашей стороне. Далее, во время атаки пусть все твои воины кричат «Сигильд!». Наши ответят тем же кличем. Чтобы не возникло проблем с огнем, возьмите горящие угли в глиняных сосудах; пусть будет по крайней мере один сосуд на каждые пять человек. Если же враги примут вашу помощь, держитесь от них как можно дальше, чтобы вам не было трудно изготовить травяные ожерелья; вы будете использовать свои горящие угли и в то же время можете воспользоваться огнем, который зажжен врагами. Но если из недоверия они разобьют вас на маленькие группы, заранее договоритесь о сигнале к атаке и вместо травяных ожерелий обнажите правую ногу… Четырнадцать дней!» – «Понятно».

Сигильд окружил лагерь чередой деревянных башен, размещенных на старой крепостной стене, которая была укреплена. Эти башни, внешний вид которых показан на рис. 6, были построены из стволов деревьев, уложенных друг на друга в сруб.


Рис. 6. Деревянные башни Оппидума


Башни возвышались над крепостным валом. На верхушке каждой башни был сооружен деревянный настил, окруженный бруствером с бойницами; на этот настил взбирались по лестнице, устроенной внутри башни. Нижний этаж обеспечивал защиту для воинов, отвечающих за оборону башен. В случае, если те воины, кто вели наблюдение наверху, замечали какое-то подозрительное передвижение снаружи, они должны были подать сигнал тревоги, протрубив в рог. Сигильд определил на каждую башню по двадцать человек. Двое из этих двадцати постоянно находились на платформе, день и ночь делились на четыре части; восемь человек дежурили днем и восемь – ночью. Из оставшихся четверых первый был начальником башни, второму были доверены склады и раздача пищи и оружия, третий находился в распоряжении начальника башни для доставки сообщений и, в случае необходимости, поисков помощи, а обязанностью четвертого был ремонт повреждений, нанесенных оборонительным сооружениям в случае нападения.

Поскольку длина внешнего защитного вала составляла четыре тысячи пятьсот шагов, а башни располагались через каждые сто шагов, на валу было сорок пять башен, включая более мощные и высокие, размещенные по обе стороны от входов. Таким образом, для охраны башен было выделено девятьсот человек. Сигильд принял меры предосторожности, создав склад бревен и веток, принесенных внутрь двора Оппидума. Его стараниями были углублены колодцы, а перед северной частью крепостной стены был выкопан ров. Вдобавок к стадам, которые обычно паслись внутри лагеря, огромное количество рогатого скота было пригнано на плато беженцами. Но прокормить всех этих животных было бы невозможно, если бы заранее не были заготовлены запасы сена. Соответственно, рядом со стеной были разложены огромные его копны, связанные камышом.

Между башнями охрана крепостной стены была доверена тысяче воинов, находившихся под командой пятидесяти трех командиров; два входа были отданы под начало отряда бойцов, чье мужество было проверено, и они были хорошо знакомы Сигильду.

Весь этот гарнизон, состоявший примерно из двух тысяч человек, давно уже обосновался в лагере и частично выполнил работу по его укреплению. Что касается беженцев, их число могло доходить до двенадцати тысяч, и из этого количества по крайней мере те две тысячи человек, которые были способны сражаться, получили оружие и были приучены к тяготам воинского дела.

Вместо первоначальных жилищ, которые развалились, Сигильд построил нечто вроде обширных навесов (галле). Таких навесов было шесть, по одному на каждое племя. Перед каждым из них на одном и том же удалении находились круговые очаги, сложенные из плоских камней и предназначенные для приготовления пищи. Как только солнце появилось над горизонтом, на смену тишине пришел неясный гул голосов, который постепенно захватывал плато. Но Сигильд ночью времени не терял. Его надежным сторонникам были отданы приказы; восемь командиров на конях, сопровождаемые вооруженными людьми, прошли вместе с толпами беженцев и указали каждому племени место, которое было ему отведено. То ли из-за усталости, то ли из-за ощущения опасности толпа подчинилась, и к середине дня в лагере исчезли признаки беспорядка, которые проявлялись прошлым вечером. Вокруг навесов, которых не хватало для такого количества семей, можно было увидеть мужчин, мастеривших жилища из веток. Более крупные животные были привязаны к шестам и паслись на траве, которая была не столь затоптана; овец загнали в загоны, а женщины готовили дневную еду; в каждом уголке бегали дети и, казалось, радовались этой новой жизни. Что касается воинов, они молча следили за окрестностями с крепостного вала и с башен.

Наутро долина была окутана густым туманом, повсюду были видны верхушки холмов, возвышавшихся над пеленой тумана; на их хребтах не было признаков врагов, а из белого пара, спрятавшего долину, не раздавалось ни звука. Может быть, враг отошел? Может, это была ложная тревога?

Из лагеря едва можно было разглядеть течение реки под плотным облаком тумана, который накрыл ее. К концу первой четверти дня Сигильд отправил отряд из ста человек с приказом осмотреть мост и берега реки и ручья. Если враги не появятся, отряду следовало спуститься вниз по ручью и разведать местность к северу; воины должны были избегать столкновений с врагом. Десять бойцов должны были остаться на мосту, чтобы собрать хворост и поджечь его в тот момент, когда они завидят в долине врага. Постепенно туман рассеялся, и к полудню солнце уже светило во всю мочь на всем протяжении долины. Ничто не нарушало тишину, воздух был спокоен, а вдали было видно, как пасся скот, которого забыли угнать с собой. Многим из беженцев захотелось покинуть лагерь и вернуться в свои дома, чтобы там и остаться, или захватить с собой предметы, которые они не смогли ранее унести. Сигильд удвоил посты на входах с приказом никого не выпускать. Он ходил от одного человека к другому, стараясь объяснить людям, что враг совсем не собирается уходить, а только дожидается случая, чтобы захватить тех беспечных, кто попытается вернуться к себе домой. «Они спрятались в засаде, – убеждал он. – Они надеются, что вы ослабите бдительность и станете их добычей без борьбы; хоть они и жаждут вашего имущества, но еще больше они хотят завладеть вами самими; враги уведут вас, ваших жен и ваших детей, чтобы продать как рабов другим народам – там, за горами». Несмотря на это предупреждение, много народу побрело к местам выхода из лагеря, и вооруженным охранникам пришлось усердно поработать, чтобы оттеснить эту толпу назад, когда к восточному входу подъехали пятьдесят воинов, посланных Сигильдом на разведку. Они были покрыты грязью и потом. На расспросы Бренна они ответили, что были примерно в трех тысячах шагов от лагеря к северу в лесах и, хотя передвигались осторожно, все же внезапно оказались окруженными врагами; своим бегством они обязаны лишь хорошему знанию местности и что они убежали, бросившись в узкий овраг, заросший кустарником и сгнившими стволами деревьев, который привел их к ручью неподалеку от лагеря. «Ваш командир убит?» – спросил Бренн. «Мы не знаем». – «Вы бросили его!» – «Нам было приказано избегать каких-либо столкновений». – «Вы не бросили свое оружие?» – «Оружие при нас». – «Идите и отдыхайте!» Через мгновение вход очистился, и толпа возвратилась в молчании к своим лагерным площадкам.