Владислав Крапивин Оруженосец Кашка
Глава первая
Серафиме приснился дятел. Он сидел на сухом стволе сосны и целился носом в какую-то букашку. Потом быстро откинулся назад, стукнул клювом по коре и снисходительно посмотрел на Серафиму чёрным блестящим зрачком. Серафима удивилась и открыла глаза.
Дятла, конечно, не было. Был некрашеный потолок с круглыми пятнами сучков, лампочка в самодельном абажуре и пёстрый табель-календарь, пришпиленный над кроватью к стене из тёсаных брёвен.
А ещё была стрела.
Она торчала над календарём, и белое хвостовое перо её хищно дрожало.
«Так, – подумала Серафима. – Кажется, кто-то совершил покушение на мою жизнь. Только этого мне и не хватало».
Она с беспокойством взглянула на затянутое марлей окно. В марле ярко голубела круглая дырка. Серафиме захотелось поглубже забраться под одеяло.
– Нет, стоп, – сказала она себе. – Главное – не поддаваться панике.
Серафима была рассудительным человеком. Она прогнала страх и стала вспоминать, кому причинила зло и кто мог желать ей такой ужасной гибели.
Никому она не причиняла зла! Честное слово! Правда, вчера во время ужина она прогнала из столовой Мишку Зыкова, но он даже не обиделся. Он понимал, что сам виноват, ведь никто не заставлял его опускать в компот нытику Генке Молоканову живого зелёного лягушонка.
«Не было покушения, – решила Серафима. – Стрела случайно влетела в окно, и теперь, наверно, её хозяин прячется в кустах и с тревогой думает: «Узнают или не узнают? Попадёт или не попадёт?»
Она вскочила с кровати, натянула сарафан и шагнула на крыльцо.
В двух метрах от крыльца росла прямая берёза. В стволе берёзы высоко, так что не дотянешься, торчали две стрелы.
Одна – толстая и короткая, с чёрным вороньим пером, другая – длинная, без перьев, с зелёными полосками у наконечника.
– Не нравится мне это, – задумчиво сказала Серафима и огляделась.
Горнисты ещё не сыграли побудку, и над лагерем висела сонная тишина. А солнце стояло уже высоко. Жестяные наконечники стрел, глубоко вонзившиеся в берёзу, горели серебряными точками.
Ещё одна стрела взмыла над кустами черёмухи, описала пологую дугу и ушла за дальние сосны. Она была ярко- алая, с белыми перьями у хвоста. В зарослях черёмухи затрещали ветки и послышались тихие напряжённые голоса.
– Батюшки… – прошептала Серафима. – «Волна»…
Коротким словом «волна» в лагере называли массовые увлечения. Что такое «массовое увлечение», каждому понятно. Допустим, один человек нашёл на дороге обрезок жести и сделал из него свисток. Ходит и свистит. Другой человек услышал и думает: «У него есть свисток. А у меня нет свистка. Разве это жизнь?» Идёт он тоже искать кусок жести. Режет её, гнёт и в конце концов гордо подбрасывает на ладони великолепную свистелку собственной конструкции. Потом подносит её к губам и надувает щёки…
Когда у двух человек есть свистки, а у других нет, это большая несправедливость. И вот уже всюду стучат по металлу молотки и кирпичные обломки, сгибая в трубку жестяные полоски. Воздух наполняется режущим свистом, и тишина рвётся в мелкие клочки.
Это значит, что на лагерь накатилась «свистковая волна». Вообще «волны» бывают разные: вредные и полезные, опасные и безобидные.
В начале первой смены прокатилась «шляпная волна»: мальчишки и девчонки мастерили из лопухов широкополые мексиканские шляпы, украшали их подвесками из сосновых шишек и пышным оперением из листьев папоротника. Ходить без такой шляпы считалось просто неприличным. Однако лопухи увядали быстро, а росли медленно, и «волна» утихла, когда в окрестностях лагеря был найден и вырван с корнем последний лопух.
Через неделю прошумела другая «волна» – «разбойничья». Несмотря на грозное название, она была очень спокойная. Все мирно сидели под деревьями и мастерили маленьких «разбойников». Туловища лепили из глины, головы делали из шишек и репейника, руки и ноги – из веток, а усы – из сухих сосновых иголок. Потом эти разбойники стояли всюду: на подоконниках, на перилах, на спинках кроватей и даже на умывальниках. Наконец их собрали в пионерскую комнату и устроили выставку.
После «разбойничьей волны» прокатилась «волна ужасов». Всем захотелось наряжаться привидениями и кого-нибудь пугать. Мальчишки после отбоя малевали на голых животах страшные рожи, приматывали к голове деревянные рога и бесшумными скачками подкрадывались к девчоночьим дачам. Но девчонки не спали. Вымазав мелом лица и завернувшись в простыни, они со зловещим подвыванием бродили вокруг дач. В общем, привидений развелось видимо-невидимо, а пугать было некого.
Потом прошумело ещё несколько «волн», и самая грозная из них называлась «ракетная».
Ракеты с ядовитым шипением взмывали над полянами и, кувыркаясь, падали в кусты. Иногда они сгорали прямо на стартовой площадке. А ракета с гордым именем «Сириус-5» вышибла кухонное окно и утонула в котле с рассольником. Среди вожатых началась паника. Но эта «волна» угасла сама собой из-за недостатка реактивного горючего.
И вот – стрелы.
– Это, как я понимаю, не ракеты, – озабоченно сказал завхоз Семён Васильевич. – Горючего для них не требуется.
А матерьялу сколько хочешь. Рядом с кухней сосновые чурки лежат. Сухие, будто порох. И прямослойные. Я их для лучины припас, для растопки. Было восемь чурок, а теперь, значит, пять. Куда три пропали? Вон они – в воздухе летают с перьями на хвостах. Вот так.
Все дружно вздохнули и повернулись к окну. За окном была усыпанная песком площадка, а на площадке – столб с репродуктором. В столбе, не очень высоко от земли, торчала стрела с огненным петушиным пером. Появился лохматый исцарапанный мальчишка в зелёных трусиках. Подошёл к столбу. Поправил на плече маленький, сильно изогнутый лук. Поднял голову, подумал и лениво подпрыгнул, чтобы достать стрелу. Не достал. Почесал о плечо подбородок, снова поправил свой лук и неторопливо удалился.
– Вот-вот… – мрачно произнёс Семён Васильевич. – Про это я и говорю. Видали? Ему, тунеядцу несчастному, даже прыгнуть лень как следует. Потому что стрел у него и без этой хватает. Три сосновые чурки на стрелы пустили! Изверги…
– Три чурки, три чурки, три чурки… – басовито пропел вожатый первого отряда Сергей Привалов.
– Нет ничего смешного, Сергей Петрович! – строго и обиженно сказала старшая вожатая Светлана. – Здесь не опера, а педагогический совет лагеря. Дети могут получить увечья и травмы…
– Виноват, Светлана Николаевна, – откликнулся из угла Сергей. – Больше я не буду. Хотя должен заметить, что увечья и травмы – это одно и то же.
– Товарищи! – укоризненно сказала директор лагеря Ольга Ивановна. – Света, Серёжа, не надо! Вопрос-то серьёзный. Продолжайте, Семён Васильевич.
– А чего продолжать? Кончать надо. Наконечники на всех стрелах, обратите внимание, железные, из жести. В виде конуса. Из консервных банок делаются. Где они банки берут, ума не приложу. А насчёт дерева всё ясно. Трёх чурок нет? Нет. А из каждой не меньше сотни стрел должно получиться. А то и две. А ещё обрезки досок на это пошли…
Он вздохнул, шумно поворочался на стуле и затих.
– Ольга Ивановна, у меня предложение. – Худая девушка в очках подняла руку. – Надо издать приказ, что стрелять из луков запрещается, а виновным грозит исключение. В своём отряде я уже объявила. Устно.
– Помогло? – печально спросила Ольга Ивановна.
– Ну… это ведь устно. А если приказ с вашей подписью повесить на доску объявлений…
– Не знаю, кто как, а я к этой доске и на сто шагов не подойду, – заявила Светлана. – Её превратили в щит для мишеней. Там уже висит, между прочим, один приказ – с выговором за самовольное купание. Кажется, Юрию Земцову. В этом приказе торчат четыре стрелы. Их не убирают. По-моему, нарочно. Я не понимаю, Сергей, что тут смешного?!
– Я серьёзен, как надгробие.
– Надгробие скоро понадобится мне. От такой жизни. Я поймала Игоря Каткова – кстати, он из твоего отряда – и говорю: «Вы другого занятия не могли найти? Вы без глаз останетесь». А он хоть бы хны!
– Да? А что он сказал? – с интересом спросил Сергей.
– Что, что… Он известный хулиган и болтун. Сам знаешь.
– Всё-таки что ответил хулиган и болтун Катков?
– Как всегда, сказал глупость: «Купаться нам нельзя – говорят, утонете. Загорать нельзя – перегреетесь, в лес нельзя – заблудитесь, на карусель нельзя – закружитесь, стрелять тоже нельзя… А дышать можно?» Нахал! Сам из речки по два часа не вылазит!.. Ну, Ольга Ивановна, Сергей опять смеётся!
– В самом деле, Серёжа… – Ольга Ивановна покачала головой. У неё было полное, совершенно нестрогое лицо и растерянные глаза. – Нехорошо, Серёжа. Это ведь в твоём отряде больше всего стрелков. Даже девочки.
– Девять ребят и четыре девчонки. И ещё пятеро делают луки, – уточнил Сергей.
– Блестящие показатели! – язвительно заметила Светлана. – Твои методы работы. Вот у Серафимы, например, почему-то ни одного стрелка нет. А?
– Ну, они ещё мальки, – ласково сказала Серафима. – Ещё не научились. Научатся…
– Ты всегда заступаешься за Привалова!
Сергей встал.
– Дело ясное, – сказал он. – «Волна» есть «волна». Стихия. Отбирать луки бесполезно. Сжигать стрелы – тоже. Стихию не остановить. Выход один: направить её в безопасное русло.
– Серёженька, родной, направь! – с надеждой воскликнула Ольга Ивановна. – Я тебя потом за это на два дня в город отпущу!
– Нужно двадцать палаток, – сказал Сергей.
– Будут палатки! Одиннадцать есть, остальные в «Весёлых искорках» попросим. А ещё что нужно?
– Лист ватманской бумаги.
– И всё?!
– И ещё всю полноту власти.
В семь часов вечера на двери столовой появился лист с большими красными буквами.
Лист был пригвождён к двери чёрной тяжёлой стрелой.