Училась в школе девочка Катя с красивой, почти французской, фамилией Лурье. Хоть сейчас на афишу: Катрин Лурье. Звучит? Но, кроме красивой фамилии, ничего красивого в ней не было. Может, душа… Да кто её разглядит?
Катя весила больше центнера. На короткой толстой шее, невидимой за парой подбородков, сидела голова – как груша из сырого теста с пузырями. Её голубые глаза могли быть красивыми, но в них никто не смотрел. Уже в пятнадцать лет девочка поняла, что её мечты не сбудутся. Поняла и смирилась.
Уныние и безнадёга – паршивый катализатор для дружбы. На переменках она одиноко стояла где-нибудь под окном, уткнувшись в книгу. После школы, не поднимая глаз, брела домой мимо галдящих одноклассников. Никто её не звал, никто не видел.
Всё изменилось в тот день, когда в её десятый «А» перевели несколько "вэшек". Среди них – актриса школьного театра Кристина. Она тоже классической красотой не блистала, зато занималась танцами и была яркой, острой на язык и огненно-рыжей. Все танцевальные партии в спектаклях были её – без вариантов.
Никто не знает, что стукнуло в её продуваемую всеми ветрами голову, но после первого школьного дня Крис догнала Катю и схватила за руку. Катя остановилась, с трудом оторвав взгляд от асфальта. Перед ней стояла рыжая девчонка, густо усыпанная веснушками, и улыбалась.
– Торопишься? – спросила она.
– Нет. – ответила с опаской Катя.
– Тогда пошли, поболтаем. Расскажешь: кто, что, как…
Крис за локоть потащила опешившую Катю к ближайшей скамейке.
С тех пор они стали подругами не разлей вода. Катя вначале относилась к Крис настороженно. Она не верила, что могла заинтересовать такую бойкую девочку и ждала подвоха, но потом расслабилась. В её жизни появилась отдушина: человек, с которым можно просто поговорить. Ей так этого не хватало.
На Крис смотрели странно, с удивлением: «Зачем ей это нужно? Может каверзу какую-нибудь задумала, и скоро поржём?» Но близко никто не подходил. Если дружишь с невидимкой, сама становишься невидимкой. Крис это не беспокоило. Ей хватало общения на танцах и в театре.
Как-то раз школьный режиссёр Тамара Николаевна влетела в дверь актового зала и шмякнула папку с бумагами об стол:
– Ставим "Сильные чувства"! Что вылупились, неучи, не читали? Распределяю роли.
За пять минут раскидала школьникам сценарии, не увидела только Сегедилью Марковну. Походила перед актёрами, пожевала губу. Остановилась перед девятиклассником Лёхой – пухленьким, как пупс с перетяжечками. Задумчиво посмотрела в его голубые глаза, покрутила пуговицу на его рубашке.
– Алёша… – ласково сказала ему Тамара Николаевна. – У тебя такие пушистые ресницы… Похлопай глазками. Давай, мой хороший.
Лёха понял, о чём это задумчивое кручение пуговицы. Он испуганно моргнул, затряс головой:
– Не-не-не, Тамара Николаевна, не надо… Пожалуйста… только не я!
– Алексей, Алёшенька, сынок, – вкрадчиво заглянула ему в очи режиссёр. – Ты актёр или свистулька пластилиновая?
– Тамара Николаевна… Что угодно, только не это… – загнусил бедняга, понимая, что после роли Сегедильи жизни ему в школе не будет.
И тут на помощь товарищу пришла Крис:
– У меня есть Сегедилья что надо! Высший класс! Привести?
Перст Тамары Николаевны пронзил воздух:
– Веди!
Алёша с облегчением упал на стул.
Катя замотала головой, часто-часто заморгала, ну точь-в-точь – пухлый Алёша полчаса назад.
– Ты, что, Крис, я не смогу. Я же не актриса.
– Сможешь! – уверенностью Кристины можно было пробить крепостные ворота. – Я знаю, что сможешь!
– Нет, – уныло выдохнула Катя и села на тахту. – Если я выйду на сцену – умру со стыда. Прости, что подвела.
Крис изящным движением развернула стул спинкой вперёд и оседлала его по-гусарски. Катя подавила завистливый вздох: даже такое простое движение ей недоступно. Эх, ей бы такую гибкость… Кристина смотрела в её лицо. пристально, не моргая. Катя смутилась и опустила взгляд.
– Так… Значит, ты до конца жизни хочешь ходить с глазами в пол?! Шарахаться? Бояться, что поднимут на смех? Чтобы не смеялись над тобой, надо заставить всех смеяться над твоей ролью. Понимаешь?
Катя испытывала к Крис сложную смесь чувств: зависть, благодарность, восхищение, подростковую дружбу, которая бывает крепче любви. Но сейчас ей хотелось, чтобы единственная подруга ушла и оставила её одну.
– Кать, ты мне доверяешь?
После недолгой паузы Катя качнула тяжёлой головой, но глаза всё ещё буровили пол между толстых неуклюжих ног.
– Тогда ты пойдёшь со мной на репетицию, будешь играть, как… Наталья Крачковская. На Варлей ты пока не тянешь, прости. Видела, как играет Крачковская?
Крис спрыгнула со стула, прислонилась к косяку, стряхивая воображаемый пепел:
– Если бы я была вашей женой, я бы тоже ушла! – сказала она, копируя игривые интонации жены Бунши.
Катя восхищённо смотрела на подругу и улыбалась. Только глаза подозрительно блестели.
– Её роль – не она. Люди смеются над образом, потому что актриса так захотела. Это смех восхищения, а не насмешка. Ты сыграешь Сегедилью Марковну. Сыграешь круто, как последний раз в жизни. Ты взорвёшь зал. Пух! – Крис изобразила пальцами взрыв – Зал будет умирать со смеху, но… – Крис выдержала мхатовскую паузу. – Запомни! Заруби на носу: они смеются не над тобой, а над твоим персонажем. Потому что ты хочешь, чтобы они смеялись. Тебе, настоящей, не будет больно. Никогда! Поняла? Тогда пошли, порвём их всех!
Не давая Кате опомниться, она резво потащила её на улицу.
Уже в школе, перед дверью в репетиционную комнату Крис притормозила и сказала серьёзно:
– Кать, легко не будет. У Тамрико язык хуже наждачки. Запомни главное: не обижайся. Что бы она ни говорила, всё на пользу. Обещаешь?
Дождавшись Катиного кивка, Кристина распахнула дверь.
Катя стояла посреди пустой комнаты, уныло глядя в окно. Тамара Николаевна, заложив руки за спину, покачивалась с носков на пятки. С минуту она рассматривала девочку, потом повернулась к Крис:
– Фактура хорошая. Мне нравится, будем работать.
Понеслось. Репетиция была похожа на игру в вышибалу. То одна, то другая, то третья швыряли в неё реплики, которые Кате надо было отбивать. Тамара Николаевна бегала вокруг неё и тычками в плечи, руки, спину, пыталась расслабить её сведённые судорогой мышцы. От этой чехарды у Кати закружилась голова. Режиссёр закричала: "Стоп!" и упала на стул. Похлопала по соседнему ладонью:
– Садись! Ребят, сходите погуляйте десять минут.
Катя опустилась рядом. Она боялась поднять глаза на Тамару Николаевну. Она всё провалила. Когда дверь за последним школьником закрылась, режиссёр обняла её – коротенькой ручки едва хватило.
– Девочка, ты некрасивая. У тебя лишний вес, одышка и куча проблем со здоровьем.
Глаза Кати начали наполняться слезами. Режиссёр похлопала её по спине:
– Ну, ну, не надо. Плакать полезно, но лучше не здесь. Ты правильно сделала, что пришла. В театре все твои недостатки не имеют значения. Важна только роль, и она уже твоя. Сейчас ты – полено. Мне нужно будет сильно постараться, чтобы выстругать из тебя буратино. Единственное, что могу гарантировать: будет больно, тяжело и обидно. Если готова – оставайся. Если тебе хочется распускать нюни и жалеть себя – подняла зад и иди домой. Ну? Решай сейчас.
Девчонки вернулись и Катины мучения продолжились. Она осталась
Начался первый прогон в актовом зале школы. За пятнадцать минут до начала Крис утащила Катю за кулису:
– Катюх, есть идея! Когда будешь просить у доктора буриданчика, строй ему глазки. Ну, будто он тебе нравится, и интересует он сам, а не его уколы. Попробуй.
Катя грудным голосом подала реплику:
– Доктор, я тоже хочу впрыскивать буридан… Мне можно?
В голосе страстное придыхание, глазами пытается изобразить страсть. Крис прыснула, но сразу скривилась:
– Не пойдёт – это не кино. Зритель в заднем ряду твоих эмоций на лице не увидит. Попробуй так.
Головой, легко, повторяя движения глаз, Крис посмотрела в правый верхний угол зала, скосила глаза к кончику носа и бросила томный взгляд на Катю.
– Просто: в угол – на нос – на предмет. В угол – на нос – на предмет. Повтори.
Катя воспроизвела всё в точности, и подруга сунула ей под нос большой палец:
– Во! Ни пуха, ни пера!
– К чёрту! – ответила Катя.
Она вышла на сцену так, будто делала это всю свою жизнь. Жёсткий курс молодой актрисы от Тамары Николаевны подействовал. После него Кате ничего не было страшно.
В первой сцене с доктором она вытащила откуда-то белый платок. Томным голосом подала первую реплику, прикрыла нижнюю часть лица и как дала глазками такой залп бронебойным по кристининой схеме, что доктора чуть не снесло со стула. Выстрел завершился глубоким страстным вздохом. Зал грохнул. Под платком видно не было, но Катя улыбалась.
После премьеры к ней подошёл красивый молодой курсант, встал на колени, подарил огромный букет роз. Через три года они поженились. Сейчас стройная красавица Катя – прима драматического театра, её муж – контр-адмирал Балтийского флота, и у них трое прекрасных детей. Любить друг друга они будут всю жизнь, и умрут, конечно же, в один день.
Реальная жизнь от художественного вымысла отличается чуть меньшим количеством чудес. Ничего этого не было. А что было на самом деле?
Некрасивая девочка Катя перестала быть невидимкой. Обрела плоть, и голос, и точку опоры, и стала чуточку увереннее в себе. В день, когда в школьном дворе Крис схватила её за локоть, в Катиной жизни появилась ещё одна дорога. Поколебавшись, Катя на неё свернула. Она играла в театре до выпускного, срывала смех и аплодисменты. А когда выходила на поклон, её глаза сияли. Как же это было не похоже на её прошлую жизнь…