В 50 – 60 —е годы ХХ века в исторической науке происходят серьёзные изменения. Почти одновременно во Франции и США появляются новые направления в историографии, меняющие её традиционный облик. Во Франции развивается, основанная М. Блоком, школа «Анналов», представленная Л. Февром, Ф. Арьесом, Ж. Ле Гоффом, Ф. Броделем и др.
Эти историки делают акцент на изучении социокультурных ментальностей, т.е. нравов, обычаев, настроений, традиций эпохи, менталитета широких масс. Их интересуют не жизнеописания королей, пап, полководцев, написанные придворными хронистами, а нравы их дворов, представления о времени, жизни и смерти, предрассудки и суеверия, быт крестьян и горожан, простых солдат. В их работах дается широкий психологический и социологический портрет эпохи. «Исследование ментальностей, социально-психологических установок общества и образующих его групп представляет собой задачу первостепенной важности для гуманитарного знания. Здесь нащупывается богатейший пласт коллективных представлений, верований, имплицитных ценностей, традиций, практических действий и моделей поведения, на котором вырастают и над которым надстраиваются все рационально осмысленные идеологические системы. Без учёта этого слоя общественного сознания нельзя понять ни содержания и реального воздействия идей на человеческие умы, ни поведения людей, группового или индивидуального», – пишет исследователей инновационной истории А. Я. Гуревич.1
В Америке под влиянием психоанализа, занесённого сюда эмигрировавшими врачами и психологами из нацистской Германии, формируется так называемая «психоистория» (термин придуман писателем-фантастом и футурологом А. Азимовым). В ней акцент делается на индивидуальной и массовой психологии исторических персонажей. События объясняются не только экономическими и социально-политическими закономерностями, но, в первую очередь, закономерностями внутреннего психологического мира действующего в истории человека. Отталкиваясь от работ, написанных ещё создателями психоанализа З. Фрейдом («Моисей и монотеизм», «Леонардо да Винчи», «Тотем и табу»), Э. Фроммом («Бегство от свободы», «Анатомия человеческой деструктивности»), Э. Эриксон («Молодой Лютер», «Ганди»), Х. Арендт («Вирус тоталитаризма»), П. Левенберг («Нацистская молодежная когорта»), Ллойд де Мозе («Психоистория») и др. пишут о явлениях, до сих пор остававшимися главным образом за рамками классической историографии. О подсознательных влечениях и комплексах исторических деятелей и их последователей, массовых психозах и движениях, фобиях и психологических эпидемиях толпы. Именно скрытая тёмная сторона человеческой души порождает по их представлению такие движения, как религиозный фанатизм, нацизм, фашизм, террористические партии и группы. Эти междисциплинарные исследования не только дополняют, но и опровергают официозные версии традиционной исторической науки.
И хотя эти направления не избежали собственных недостатков: американцы и их европейские сторонники часто грешат чрезмерно вольной трактовкой фактов, которыми жертвуют в угоду требованиям психоаналитической теории, что чревато психологизацией истории, избыточным вниманием к самым мрачным её страницам, а французы часто «мельчат», крупные события тонут в их книгах в бытописании, религиозных и идеологических концептах и подробностях культа и философии. На деле эти направления существенно обогатили историографию. Для них характерны тонкое чувство эпохи, понимание того, как она влияет на мировоззрение автора, стремление постоянно следовать «принципу реальности», избегая давления власти и пропаганды, введение в исторический оборот новых источников, например, личных дневников, историй болезни, переписки, данных юриспруденции и т. д. История «оживает», очеловечивается, охватывает более широкий срез событий. При анализе источников они ищут не то, что сказано, а то, что пропущено или дано в иносказании. Читателя заставляют более внимательно присматриваться к себе и окружающей его среде времени, находить фальшь в пропагандистских клише и лозунгах, видеть недосказанное и скрытое в исторических монографиях и романах, фильмах и публицистических очерках.
Неоценимый вклад внесли психоисторики в изучение германского нацизма (например, работы Б. Беттельгейма и В. Франкла, задуманные под влиянием личного опыта в концлагерях, работы П. Левенберга о психологии нацистских вождей Г. Гиммлера и А. Гитлера, написанные на основе переписки и дневников.) Т. Адорно и Э. Фромм выявили закономерности, приведшие к возникновению фашизма, который в советской историографии объяснялся почти исключительно заговором корпораций и тяжестью репараций, легших на плечи простых немцев.
В фокус психоистории попали «процессы ведьм», зверства инквизиции и расистов, террористических организаций как правого, так и левого толка (от СС до «Роте Фане» и «красных бригад». ) Начиная с К. Юнга были выявлены закономерности возникновения «Новых религий» и псевдонаучных течений, которые начали плодиться в виде нетрадиционных сект во второй половине ХХ века. Такую религию Юнг увидел в мифотворчестве уфологов. Д. Даймонд в книге «Коллапс» показал почему исчезали одни цивилизации, тогда как другие выживали в тех же условиях, показав важность экологического фактора в истории человеческой культуры. В то же время в России (СССР) в работах Л. Гумилёва и Б. Поршнева многое было сделано для обоснования биологического и географического факторов.
Несомненно, междисциплинарный подход к истории открыл новые перспективы в её развитии как научной дисциплины. Хотя он же порождает и псевдоисторические мистификации (взять, например, творчество Фоменко и Носовского). Тем не менее, в исторических работах и художественной литературе, посвящённой исторической тематике, продолжают рождаться новые мифы. Для краткого их обзора и написана эта книга.
Новые направления предъявляют и новые требования к анализу исторических произведений – научных или художественных, претендующих на явное или скрытое описание исторических событий. Можно свести их к трём принципам:
– Должно быть проверено содержание на соответствие реальному контексту описываемой исторической эпохи (сравнительная характеристика источников требовалась и традиционной историографией, правда только по отношению к научным работам).
– Должна быть выявлена личная позиция автора, угадывающаяся по тому, что он написал или упустил. В ней, как правило, сквозит заданность определённой идеологией или его личностные приоритеты в отношении тех или иных событий или персонажей. Тем более, что художественные произведения часто оказывают на современников большее влияние, чем узконаучная литература, доступная специалистам.
– Историческая реальность должна быть отделена от художественного вымысла, на который у писателя есть безусловное творческое право.
Стараясь руководствоваться этими принципами, перейдем к дальнейшему повествованию.2