На следующий вечер, когда Михаил направился к входной двери, жена проводила его уничтожающим взглядом. Прекрасно понимала, куда он собирался – определённо не в лабораторию.
«Всё же хорошо, что она зависит от меня материально», – подумал он. Дорога заняла у него около получаса. Вот уже несколько лет, как они встречались небольшой группой в подвале неприметного здания, которое раньше занимало какое-то предприятие. Видимо спроектировал его тот же архитектор без фантазии, который занимался и лабораторией Михаила. Здание пустовало уже несколько лет из-за каких-то дефектов конструкции, но кому-то из их группы удалось запустить в подвале необходимые коммуникации, и вместе они оборудовали там зал для своих тайных собраний. Здесь они и занимались своей «незаконной деятельностью».
Дверь, которая вела в подвал, почти незаметна из-за скрывавшей её буйной растительности. По правде говоря, место настолько хорошо спрятано, что Михаил опасался, не окажет ли им это медвежью услугу. Ведь каждого приходившего сюда, заметь его посторонний, можно было заподозрить в каких-то тёмных делишках. Он огляделся, нырнул в кусты и спустился в подвал.
Когда Михаил пришёл, здесь уже собралось человек десять, а то и больше. Как обычно, они либо читали, либо непринуждённо болтали друг с другом. Его хороший знакомый, Ярослав, тоже был там, сидел в одиночестве на складном стуле и читал явно что-то подпольное. Заметил Михаила и помахал ему, затем вскочил и поспешил навстречу, привычно сутулясь. Они обменялись рукопожатием.
– Мишка! Как дела?
Ярослав был зубным врачом, но не очень умелым, как на своём болезненном опыте узнал Михаил. Он не мог себе представить, как можно жить, раз за разом заглядывая в вонючие рты, шлифуя и вытаскивая гнилые зубы, уворачиваясь от кровавых плевков, – каждое утро сразу после завтрака. Но Ярославу, похоже, это нравилось. Несмотря на профессию, он оставался добрым и неунывающим. Когда они пожали руки, под клетчатой рубашкой, разменявшей не первый десяток, заколыхался его живот. Ноги у Ярослава были слишком коротки для его туловища и делали его похожим на птичку.
– В порядке, дружище, – заверил его Михаил. – И за чем же я тебя застукал, что почитываешь?
– А! Это Ратушинская!
– О да, я с ней знаком.
– Правда?
– Ну она ведь не только хорошая поэтесса, она, между прочим, физик.
– Повезло тебе. Она же просто бомба, и в тоже время как ребёнок! Сталин бы из ада выполз, чтоб вот это сжечь, уж поверь мне!
– Мой начальник убеждает меня, что наш человек из стали воспарил на небеса.
– Тьфу ты! Всё равно ведь ада нет!
Подтянулось ещё трое, включая Дмитрия, главного параноика из всей компании. Его светлые волосы, казалось, подрезали бензопилой, и, как обычно, они стояли дыбом, отлично сочетаясь с его вечно испуганным лицом.
– Я уверен, что за мной следили! – шёпотом объявил он Михаилу с Ярославом.
– Ты уверен в этом каждую нашу встречу, – ответил дантист. – Может, это фининспектор был. Ты ведь подрабатываешь репетиторством, но я сомневаюсь, что платишь налоги.
– Может быть, – согласился Дмитрий.
Ярослав рассмеялся, а Дмитрий посмотрел на него с удивлением. «Дима звёзд с неба не хватает», – подумал Михаил.
Они поговорили ещё немного, в основном, ни о чём (хотя Дмитрий высказал интересную теорию о том, что Троцкий жив-здоров, живёт себе на атолле на Тихом океане, и хижину его украшают пейзажи Диего Риверы), потом Михаил решил, что пора заняться делом.
– Послушайте, сказал он, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание.
Наконец, все нашли себе стулья и притихли, ожидая, пока он раздаст всем самиздат.
– Нам нужно скинуться. На распечатку и всё такое. Вот перепечатки из «Хроники текущих событий», которые я хотел выпустить. Но денег у нас кот наплакал.
Все начали сдавать деньги, а Михаил, неофициальный казначей группы, должным образом их подсчитал и засунул в карман пальто.
– Только не дай своей старушке найти заначку! – сказал Ярослав. Михаил усмехнулся.
– Надеюсь, меня не повесят за должностное преступление, если такое случится.
– Ты можешь с гордостью показать жене эти деньги, ведь они пойдут на дело свободы! – заявил Дмитрий.
– Дурак ты, – ответил Ярослав. – Она сцапает денежки, а потом позвонит куда надо.
Дмитрий вертел головой, глядя то на Ярослава, то на Михаила.
– Что – правда? Она правда так сделает?
Михаил кивнул.
– Ещё как сделает.
– Но она же твоя жена!
Остальные слушатели расхохотались.
– Ну, по крайней мере, ты можешь заниматься сексом каждую ночь, – утешил его Дмитрий. Услышав такое от единственного холостяка среди собравшихся, мужчины покатились со смеху.
– И дважды по воскресеньям! – вставил дантист Ярослав между взрывами хохота.
Бедный Дмитрий был в ужасе.
– Они берут ваши деньги? А секса нет? И зачем тогда жениться?
Мужчины попритихли, откашливаясь и глядя себе под ноги. Шутки шутками, но эти слова задели за живое.
Михаил нарушил молчание.
– Возможно, кто-нибудь сегодня хочет почитать? Если вы не против, я бы хотел начать с небольшой цитаты нашего великого физика Андрея Сахарова, у которого, как вы знаете, сейчас большие неприятности с властями. Есть возражения? Нет? Тогда вот:
Я хотел предупредить своих читателей о серьёзных опасностях, угрожающих человеческой расе – термоядерная гибель, экологическая катастрофа, голод, неконтролируемый демографический взрыв, отчуждение и догматическое искажение нашего представления о действительности. Я выступал за конвергенцию, за сближение социалистической и капиталистической систем, которое могло бы устранить или существенно снизить эти опасности, многократно увеличивающиеся в результате разделения мира на противоположные лагеря. Экономическая, социальная и идеологическая конвергенция должны привести к научному, демократическому, плюралистическому обществу, свободному от нетерпимости и догматизма, гуманитарному обществу, которое будет заботиться о земле и её будущем и воплотит в себе положительные черты обеих систем.
Я подробно рассказал об угрозе, которую представляют собой термоядерные ракеты – их огромная разрушительная сила, их относительно низкая стоимость, трудность защиты от них. Я писал о преступлениях сталинизма и о необходимости разоблачить их в полном объёме (в отличие от советской прессы я не стеснялся в выражениях), и о жизненной важности свободы мнений и демократии. Я подчеркнул ценность прогресса, но предупредил о необходимости существенных изменений во внешней политике.
– Текст у меня есть целиком, – сказал Михаил, – и, как только мы сделаем копии, я их вам раздам.
После того, как Михаил закончил, взялись за другую подпольную литературу. Когда закончили, Ярослав, недолго думая, живо поднялся.
– Лично мне пора на боковую! Наш образовательный вечер прошёл на славу, верно?
– Давайте встретимся через неделю, считая с завтрашнего дня плюс через час десять минут, – предложил Михаил, потому что они никогда не встречались в один и тот же день и час.
Один за другим выскальзывали наружу через секретный выход и расходились в разные стороны. Михаил уходил последним и осторожно запер за собой серую дверь. Ярослав его ждал.
– Хотел пожелать тебе всего хорошего, – сказал Ярослав, похлопав его по плечу, – и должен сказать, что ты в последнее время как-то осунулся.
– О, правда? Неужели возраст так быстро берёт своё?
– Ты ещё дитя! Но, говоря о возрасте, давненько ты не сидел у меня в кресле!
– Да, не сидел, – ответил Михаил, потирая щёку.
– Ну, трудно выглядеть молодым, если в зубах дупла, как в лесу. Давай, приходи ко мне поскорее!
– Хорошо, приду, – пообещал Михаил.
Ярослав помахал ему и весело направился своей дорогой.
Терри Себринг, генерал-майор военно-воздушных сил США, сидел за своим столом, поглядывая на телефон, пытаясь набраться смелости и позвонить. Раньше ему не составляло никакого труда поднять трубку, но просто этот звонок будет особенным.
Прикусил ноготь и посмотрел на аппарат. Стандартного образца, по таким в день делают миллионы звонков. С тех пор как Рейган сел в президентское кресло, звонки как-то перестали его радовать. Казалось, что с каждым днём давление на него становилось всё сильнее как служебное, так и личное, спасибо Оливеру Норту.
И спасибо его дочери. И той безумной карьере, которую она выбрала. Она заставила отправить её в Советский Союз. В Москву!
Это было совершенно безумной идеей. Хотя Алессия была не такого склада, чтобы следовать чужим советам. Выслушав её планы, Терри усадил дочь и изложил свою точку зрения, сложив ладони, как для молитвы, и тихонько крутя её кресло ногами. Советы были идеологическим, политическим и экономическим врагом Соединённых Штатов. Не выдержав соревнования с американцами, вся их система впала в коллапс. Зачем же ей шагать льву в пасть в такое непредсказуемое время?
Её ответ был прост. Она хочет быть шпионкой. Хочет разведать всё, что можно, и действовать, как доктор Живаго, – спровоцировать раскол, быть живой пропагандой. Он пытался втолковать ей, что нельзя попасть в коммунистическую страну, не поплатившись за это, но в ней говорил идеализм, ненависть к коммунизму у неё была в крови.
Алессия. Он посмотрел на фото на столе: вот она – его дочка в семь лет, облако белых кудряшек вокруг глупого личика, в руках садовый шланг, из которого она старательно наполняет водой его ботинки. На это фото он смотрит вот уже столько лет. Он невольно улыбнулся. Она так упрямо шла против правил с самого рождения. А теперь её упрямство заставит его взять трубку и сделать этот чёртов звонок, которого он так боится. Но сделать его надо.
Генерал поднял трубку и набрал номер, (который) записанный в своём блокноте. Послушал гудки. Ответила женщина:
– Кабинет мистера МакИчина.
– Генерал Себринг, – представился он. – Вооружённые Силы США. Мне нужно поговорить с Дугом.
– Одну минутку, пожалуйста.
Он ждал, пока секретарша поставила звонок на паузу. Начальник аналитического отдела по Советскому Союзу Дуг МакИчин работал в ЦРУ и знал Терри уже несколько десятков лет. Они обменивались информацией по самым разным делам и поддерживали хорошие профессиональные отношения.
В телефоне щёлкнуло.
– Дуг МакИчин.
– Это Терри.
– Себринг?
– Да.
– Что тебе нужно? У меня отчёт горит.
Генерал Себринг подался вперёд и шумно выдохнул.
– Я звоню насчёт Алессии.
– Опять?
Себринг проигнорировал вопрос.
– Она в Советском Союзе.
– Я знаю. Генерал, эту жизнь она выбрала сама.
– Поверь мне, я предостерегал, но её это только подстегнуло.
Было слышно, как МакИчин вздохнул.
– Есть девочки, которыми не покомандуешь. Моя дочь живёт в Венис-Бич со своим дружком-наркоторговцем. Я делаю вид, что ничего не знаю.
Себринг пристально изучал потолок своего кабинета.
– Вот именно. Она с матерью выводят меня из себя каждый день.
– Могу себе представить.
Повисла неловкая пауза, пока Себринг пытался подобрать слова. Слов не находилось. МакИчин нарушил молчание.
– Так что стряслось?
– Ну, – выдавил Себринг, – Пожалуй, я хотел узнать, какие превентивные меры можно предпринять.
– Я не знаю, Терри. Ты каждый раз будешь меня об этом просить, когда она на задании?
– Ты знаешь, о чём я думаю. На тот случай, если она там попадётся.
МакИчин снова вздохнул.
– Кремль необязательно станет играть по таким правилам.
– Сколько у нас под стражей?
– Трое.
– Что-то важное?
– Всё ещё пытаемся определить; но, думаю, да, важное.
– Слушай, Дуг, – сказал Себринг, – я просто думаю наперёд, на всякий случай. В конце концов, ничего ведь не случилось. Я просто навожу справки.
– А звучит так, будто ты себе выбиваешь страховой полис.
Себринг взмахнул рукой.
– Я её отец. Ты же не станешь меня винить за то, что я пытаюсь защитить свою дочь.
– Нет, не могу, – ответил МакИчин.
– Как твоя жена?
– Она ушла от меня.
Себринг поморщился, как от боли. Он это знал.
– Дуг, мне жаль. Это ужасно.
МакИчин тут же ответил:
– Да нет, на самом деле. Все штампы про несчастливый брак – это правда. Я за то, чтобы ввести ограничения на институт брака лет этак на семь. У немцев есть какое-то словечко на эту тему.
Себринг улыбнулся.
– Буду ждать от тебя полный отчёт о холостяцкой жизни к нашей следующей встрече.
– Ты его получишь.
– Как бы то ни было, я хотя бы знаю, что в случае чего у нас есть кем откупиться.
– Да, есть. Постарайся не волноваться, ладно?
Они разъединились. Себринг сидел, разглядывая телефон ещё с минуту и думал. Он искренне надеялся, что ему не придётся разговаривать с МакИчином насчёт Алессии ещё раз. Но, как он сказал, у них арестованы трое.
Такое полезно знать.
Михаил возблагодарил Всевышнего за то, что нынешней ночью не так морозно, как могло быть в это время года. Как и остальные, он припарковался в переулке за несколько кварталов отсюда. Одним из важнейших свойств малой группы было то, что она не должна выглядеть как группа. Группы людей привлекали внимание, а уж этого им никак не хотелось.
Он засунул руки в карманы и пошёл к своей «ладе». Хоть бы это чёртово ведро завелось. Не хотел никому объяснять, тем паче своей жене, зачем он припарковался в районе за несколько километров от дома. Что он действительно хотел сделать с «ладой» – так это столкнуть ее с обрыва.
В сознании проплывали образы машин из Европы. В конце концов его мысли остановились на той, что недавно видел в журнале. Это была Альфа-Ромео купе, спроектированная и изготовленная в Милане, и продаваемая по всему миру, кроме СССР, разумеется. Машина стального цвета с голубым отливом, а салон был сливочно-белым, и, наверное, мягким, как попка младенца. Он знал о верхних распредвалах, о том, какие они эффективные, и о тех двух английских карбюраторах, питавших двигатель Альфы, об этих «Вебберах». Но знал он это только из журналов, которые тайком провозили в СССР.
Конечно, это всего лишь автомобиль, но маленькая Альфа-Ромео в его сознании была символом всего того, без чего обходится весь советский народ – не столько роскоши, но и новаторских разработок.
– Прошу прощения!
Женский голос быстро вывел из мира автомобильных грёз, и он понял, что чуть не врезался в эту женщину. Но когда обернулся на неё посмотреть, то понял, что женщина была… ничуть не хуже машины из его фантазий. Ростом она почти с Михаила, и даже под пальто угадывалась хорошая фигура. Черты лица тонкие, красивыет бирюзовые глаза, зубы чуть видны из-под полной верхней губы. По-русски говорила с заметным западным акцентом. Британка?
– О, это вы меня простите, – настаивал Михаил. – Что-то я совсем размечтался!
– Как и я, со мной так часто бывает, – охотно ответила она. – Просто чудо, что меня до сих пор не сбила машина.
Он улыбнулся.
– Машины… о них-то я и мечтал.
Она сверкнула улыбкой, от которой Михаил почувствовал слабость в ногах:
– О, я люблю машины! Мой отец их коллекционирует.
– Коллекционирует? – он слышал о таком – это хобби миллионеров. – Ваш отец, должно быть, очень богат.
Она слегка задумалась, из-под серой вязаной шапки выбился белый локон и упал на лоб. Она затолкала его обратно.
– Не богат, но вполне обеспечен.
«Обеспечен? – крикнул Михаил про себя. – Не с одной, не с двумя, а с целой коллекцией машин?»
– А какие машины собирает ваш отец?
– О, он любит, как мы говорим в Америке, «мускулистые машины».
Америка! Давно не разговаривал с янки.
– Машины… с мускулами? Быстрые машины? Или те, что возят большие грузы?
– Быстрые машины! – рассмеялась она. – Не очень дорогие, за ними гоняются коллекционеры. Когда в семидесятых бензин очень подорожал, мускулистые машины вышли из моды, их можно было купить за бесценок. – Она протянула руку в перчатке. – Меня зовут Алессия.
– Алессия, – повторил он. Пожал её руку, и нашёл, что для женщины пожатие крепкое. – Никогда не слышал такого имени.
– О, оно итальянское.
– Но вы американка.
– Многие из нас – дети недавних иммигрантов. – Недавних по европейским меркам, во всяком случае. Отец моей матери прибыл из Италии.
– Интересно! – сказал он, подумав, что таких американцев наверняка считали нечистокровными.
Почувствовал какое-то усилие и понял, что она деликатно пытается высвободить свою руку. Михаил как-то не осознал, что рукопожатие затянулось. Тут же её выпустил и перевёл дыхание, чтобы успокоить нервы.
– А вас? – подсказала она.
До него не сразу дошло, что она имеет в виду.
– О! Меня зовут Михаил!
– Как Барышникова, – ответила она, кивнув. – Очень приятно. Я приехала сюда только на несколько недель. Мне здесь очень интересно.
– О, как бы я хотел посетить вашу страну. Но это, конечно, запрещено. Когда-нибудь, возможно.
Она улыбнулась.
– Я не сомневаюсь, что наступит время, когда мы с вами сможем свободно ездить из одной страны в другую. Почему бы и нет?
Он просиял.
– Вы будто повторяете мои слова! Я никогда не понимал этой враждебности между нашими странами. Конечно же, у нас разные экономические системы. И что с того? Это же не повод так изолироваться, если подумать.
Она кивнула и посмотрела на него оценивающе.
– Послушайте, я собиралась пойти вон в то кафе через дорогу, хочется горячего кофе. Мне нужно чем-то согреться. Хотите ко мне присоединиться? Я обожаю разговаривать с местными жителями, и я была бы очень рада рассказать вам о своей стране.
Михаил чувствовал, что лучше ему пойти домой. Рада его со свету сживёт, если он придёт поздно. И, что ещё хуже, он знал, что, если его увидят с американкой, ему грозит разбирательство.
– Пожалуй, мне уже пора домой.
Она посмотрела себе под ноги, явно разочарованная.
– Что ж, ничего не поделаешь. Полагаю, что мысль о том, чтобы посидеть с американкой, пугает большинство россиян.
Михаил побледнел. Он всегда реагирова как ребёнок, когда кто-нибудь называл его трусом.
Он поднял голову.
– Мне сегодня погода не кажется холодной, но чашка кофе – это превосходная идея, – ответил он.
Перешли улицу и вошли в кафе. Несколько лет назад Михаил прочитал рассказ американского писателя Эрнеста Хемингуэя под названием «Там, где чисто, светло». Они с Ярославом поспорили о его смысле: Михаил настаивал на том, что рассказ нужно досконально анализировать в плане символизма и метафор, а Ярослав утверждал, что рассказ просто о глухом старике, который сидел в кафе и пил бренди.
Так или иначе, история был потрясающей, и Михаил всегда вспоминал о ней, когда ему случалось заходить в кафе. Но здесь было и не чисто, и отнюдь не светло. Маленькое тёмное унылое заведение с полудюжиной посетителей, сгорбившихся за столами – кто-то хлебал суп, кто-то цедил кофе. Михаил покраснел при мысли о том, что должна подумать американка о таком месте и о стране, добившейся за последние десятилетия такого величия и, одновременно такой серости.
Несколько завсегдатаев поглядели на Михаила и на женщину. Даже при тусклом свете, Михаил был уверен, все посетители кафе решили, что эта женщина – иностранка. Вероятно, некоторые поняли, что она с Запада – если не по внешности, то по уверенной манере держаться и по тому, как она изучала обстановку.
Он так долго мечтал о том как будет общаться с кем-то из Америки, что сейчас перспектива поговорить с ней его слегка пугала и основательно взбудоражила. Девушка была восхитительна. Не худенькая, но с приятными женственными формами, что понравилось Михаилу, как пожалуй бы и любому русскому мужчине.
Когда нашли себе два места за столиком в тёмном углу, подальше от остальных посетителей, пожилой угрюмый официант спросил, что им нужно. Не пришёл в восторг, когда узнал, что всё, зачем они явились, – это копеечный кофе. Шаркая, удалился и скоро вернулся с двумя чашками, расплёскивая содержимое с каждым шагом. Пока дошёл до их стола, чашки оказались полупустыми.
– Михаил состроил ггримасу и буркнул что-то нелестное, когда официант удалился.
Американка рассмеялась, искренне и беззаботно, достаточно громко, чтобы официант обернулся посмотреть, что её рассмешило. От этого она засмеялась ещё больше, а он только покачал головой и ушаркал в сторону кухни.
– Что привело вас в нашу страну? – спросил Михаил.
– О, я всегда хотела попасть сюда. Эта страна очаровала меня ещё с детства, когда я читала о ней в энциклопедиях. Такая огромная! А в музыке и литературе в полной мере отражена её история.
Он кивнул.
– А меня с юности так же сильно увлекала Америка. Мои родственники встречались с полком американцев на реке Эльбе во время войны, когда американцы и русские теснили и крушили фашистскую Германию. Мой дядя рассказывал, что американские солдаты так сильно отличались от русских. По его описаниям, американцы всегда энергичные, а ещё – шутники и проказники. И совсем не боялись идти против системы. Казалось, что это им даже на руку. Там, где я вырос, такого никогда не встречалось.
Он посмотрел на неё поверх чашки и подумал: тоже и шутница, и проказница. Понял, что никогда ещё не видел такого живого лица.
Алессия отпила из чашки и поставила её на стол.
– В Америке мы, скорее, определяем себя по тому, что мы делаем (как говорится). По нашим профессиям. Так могу я спросить, чем вы занимаетесь? Какая у вас профессия?
Её вопрос застал его врасплох. Он пожал плечами.
– Ну конечно. Я учёный. Физик.
Она наклонилась вперёд.
– Очень интересно. А в какой области физики вы работаете?
Он открыл было рот, но не ответил на такой прямой вопрос. Она, похоже, поняла, что слишком прямолинейна, слишком поторопилась.
– Извините. Я не собиралась совать нос в ваши дела. Это всё моё любопытство, – последовала ещё одна улыбка, и опять у него что-то сжалось внутри. – От любопытства кошка сдохла, мама так любила говорить.
Он улыбнулся в ответ.
– Я люблю все эти американские поговорки. Даже язык у вас весёлый и озорной.
Она засмеялась.
– Да я и сам любопытный, – продолжил он. – Например, мне интересно, где вы так хорошо научились русскому языку? Вы так свободно говорите.
– Спасибо. Я начала его учить в старших классах. Ну… вообще-то, в нашей школе не было программы по русскому языку, поэтому родители нашли мне репетитора. Русскую женщину, конечно же. Те четыре года, что мы провели вместе, она учила меня не только языку, но и вашим традициям, укладу жизни. Она углубила мои познания в истории, и это естественно, ведь (здесь) она была профессором истории! – Красивое лицо немного омрачилось. – Она скончалась несколько лет назад. Я по ней скучаю.
– Мне жаль, – ответил он. – Теперь давайте поменяемся ролями, если вы не против. Мне интересно, что вы делаете, как вы говорите, – чем зарабатываете на жизнь?
– О! Я преподаю историю России!
Они посмеялись. Михаил сказал:
– Тогда, возможно, вы знаете нашу историю лучше, чем я!
– Возможно, другую историю, – ответила она. – Когда мы столкнулись на улице, вы сказали, что думали о машинах. Может быть, однажды вы сможете приехать в мою страну и посмотреть коллекцию мускулистых машин моего отца.
– А у него есть «Альфа-Ромео»?
– Думаю, нет. Это машина вашей мечты?
Михаил вздохнул.
– Когда-нибудь, когда-нибудь.
– Это, несомненно, прекрасные машины. Очень, очень женственные, но в тоже время очень мощные. А вы разбираетесь в машинах, у вас хороший вкус.
Он глянул на часы.
– Пожалуй, мне пора идти.
– Простите, я вас задерживаю!
Он поднялся.
– Что вы. Я буду только рад пройтись вместе с вами. Вы далеко живёте?
Как только эти слова слетели у него с языка, Михаил пожалел, что не может запихнуть их обратно. Не подумал, как его вопрос может прозвучать. Милая женщина наверняка подумает, будто у него что-то грязное на уме. Кровь прилила к лицу.