Ночью в каюте было темно, хоть глаз выколи. Отсыревшее постельное бельё источало приторный запах синтетической отдушки. Денис ворочался на верхней койке под плавную килевую качку «Морской лисицы». Яхта размеренно поднималась и опускалась на атлантической волне, лаборант чувствовал себя как младенец в люльке, но сон не шёл. Внизу время от времени тяжко вздыхал Смольский. За день он устал от постельного режима, учёному было скучно, однако после случившегося избегал выходить на люди. После того, как из каюты с перекошенным лицом выскочил Казаков, на дежурство заступила Арина и, по-видимому, сумела найти общий язык с недужным коллегой. Перед отбоем её сменил Муромцев. Смольский к тому времени перестал бредить и по обыкновению сделался замкнут. Лаборант не пытался его разговорить, не хотел нарваться и потом об этом жалеть, но теперь мрак и скука сделали своё дело. Когда Смольский снова горестно вздохнул, Муромцев прервал вынужденное молчание:
– Как вы себя чувствуете, Михаил Анатольевич?
– Было хорошо, пока вы не начали меня пичкать всякой дрянью, – пожаловался Смольский. – Я словно летел по небу, подхваченный ветром. Воздушные потоки несли-несли, но совершено не препятствовали оставаться на земле и с вами разговаривать.
«Знал бы, что за ерунду ты нёс», – скрипнул зубами Денис.
– Я понял, что значит быть на седьмом небе, – мечтательно продолжил Смольский. – Потом какой-то ураган закрутил меня и швырнул далеко в небеса, я увидел звёзды.
«Это ты вырубился и упал», – отметил Денис.
– При этом я оставался на яхте. Помню ваши лица, склонённые надо мной, вы решали, жить мне или умереть. Потом ураган забросил меня сюда. Вы стали поить меня кофе и кормить таблетками, чтобы снять симптомы эйфории, – засмеялся Смольский. – Симптомы вы не сняли, но удовольствие подпортили.
– Мы за вас беспокоились, – как можно нейтральнее ответил Муромцев.
– Знаю, вы ненавидите меня за эти минуты откровения. Виктор Николаевич взбесился, когда я ему рассказал о заслугах замдиректора по науке, в любимчиках которого он ходит. Но вам я хочу сказать…
– Вы наговорили Арине Дмитриевне кучу гадостей, – на Муромцева накатило холодное бешенство, ему захотелось ощутить в кулаке открытую наваху и ткнуть кого-нибудь в живот.
Например, Смольского.
Тот вдруг затих. То ли прислушивался, то ли соображал.
То ли врождённое чутьё не подвело, и он сделал из осторожности паузу.
– Вы должны понять, я был не в себе, – запустил пробный шар Смольский.
«Он чувствует меня и боится, – Муромцева словно окатило холодной волной. Спать окончательно расхотелось. – Токсин всё ещё действует!»
– Я знаю, о чём вы думаете, – сказал Смольский. – Догадываюсь. Когда ваши намерения сильны, они становятся распознаваемы.
– О чём же я думаю?
– Вы хотите ударить меня в живот.
Лаборант прирос спиной к койке.
– Теперь не хотите. И не надо.
– Давно это у вас… озарения?
– После того, как начал отходить от действия кофеина. Вы, Денис, не обижайтесь за Арину Дмитриевну. Правда никого не делала счастливым, а я не врал. Быть честным выгоднее. Я могу о чём-то умолчать, но распространять ложные сведения не буду. С Рощиной всё непросто, кандидатская у ней в самом деле спорная. Вы её читали?
Денис промолчал.
– Вот как, – смекнул ведущий научный сотрудник. – Вы у Рощиной три года, а темы диссертации своего руководителя не знаете? Вы нелюбопытны. Подчинённый должен знать всё о своём начальстве, если хочет продвинуться.
– А вы знаете, конечно? – лаборант не смог скрыть неприязнь.
– Я интересуюсь работами нашего института, – миролюбиво отозвался Смольский. – Темой её кандидатской были эколого-генетические основы охраны земных животных ксеногенных экосистем на примере Баренцева моря. Благородная тема. Половина институтов Норвегии этим занимается, а другая половина занимается Гренландским и Норвежскими морями. Тема актуальная, конкуренция велика, работай не хочу, но вы же знаете, что Арина Дмитриевна практически не ездит на международные конференции.
– Ей некогда. Она ездит в экспедиции, – заступился за Арину Муромцев.
– А почему это происходит? Почему вместо обработки полученных данных она срывается в поле при первом удобном случае? Вы не думали, что это глубоко личное, что мешает плодотворной научной деятельности? Подписываться под чужими выводами она категорически отказывается. В результате, ей докладывать нечего, – снисходительно пояснил Смольский. – За пять лет у неё опубликована ровно одна статья в соавторстве. Не дуйтесь, Денис. Арина Дмитриевна превосходный организатор. Она могла бы Атлантическую партию потянуть, но, чтобы с англичанами работать, нужны научные заслуги, а не административный талант. Поэтому её запихнули на самый рискованный участок, к нам. Здесь не место для женщин, однако руководство это не остановило. Ну, вы понимаете, за что её ценят.
– А вы сами смогли бы потянуть?
– Нет. Я не полевой работник, и мне совершенно здесь не нравится.
– Кок сказал, что на отмелях встречаются амфибии, – у Дениса заныло сердце. Тревоги и переживания, казалось, оставленные на берегу, вернулись с новой силой. Кроме амфибий могли встретиться акулы. Их водолаз опасался куда сильнее.
– Не бойтесь. Амфибии нас не тронут, если мы будем держаться от них подальше. Я уверен, Арина Дмитриевна примет все меры предосторожности. Она бывалый и осмотрительный человек. И я знаю, что вы тайно в неё влюблены.