Девочка и мальчик бок о бок лежали на батуте, глядя в ночное небо, похожее на огромный, залитый чернилами лист в крошечных сияющих точках. Батут больше не годился для прыжков – за это спасибо Кэмдену, много лет назад пробившему в нём дыру – но зато на нём просто замечательно было валяться тёплыми летними вечерами.
В тот вечер случилось кое-что, отличавшее его от других вечеров. В тот вечер Кэмден взял девочку за руку, и она не отдёрнула ладонь. В тот вечер, под волшебным июньским небом, она стала жертвой гормонов. Она позволила себе надеяться, что сможет полюбить это странное существо, хотя он был далеко не таким чудовищем, каким была она. Ей казалось, что даже любовь самого нелепого мальчика во всей школе лучше, чем вообще никакой любви.
Но за этим жестом Кэмдена ничего не последовало. Они просто лежали рядом, смотрели на звёзды и слушали хит группы Soundgarden, «День, когда я пытался жить». Наслаждались чувством, что они и их юные трагедии – в центре огромной вселенной. Его рука сжимала её руку, и хотя её ладонь сильно взмокла, девочка терпела.
Она собиралась сказать, отчасти потому что в самом деле так считала, отчасти потому что его хватка действовала ей на нервы, что Крис Корнелл слишком много поёт о солнце, но внезапно они услышали скрип открываемой двери. Оба напряглись, рефлекторно разжали руки.
– Кэмден! – закричал отец мальчика. Ребята выпрямились, посмотрели на дверной проём, в котором застыл его огромный, не внушающий доверия силуэт. В темноте девочка не могла различить даже черт его лица, не то что выражения. Но она знала, что Кэмден боится отца, и этого было достаточно.
– Что вы там делаете?
– Да просто лежим, – нервно ответил Кэмден.
– Ты опять с этой? С девчонкой Уоттов?
Девочка и Кэмден переглянулись. Она несколько раз была у него дома, но они прятались в его комнате. Только там они могли пообщаться, послушать музыку, побыть собой. Сводные сёстры Кэмдена любили его бесить, а мачеха так накачивалась таблетками, что не всегда могла себя контролировать.
– Её зовут Элли! – закричал в ответ Кэмден. Девочка ощутила прилив гордости. Ей было приятно, что её защищают.
Повисло молчание. Отец Кэмдена, шериф Палм-Вэлли, стоял неподвижно.
– Ну, наверно, я должен радоваться, что ты не педик, как я думал, – сказал он наконец, прежде чем, хлопнув дверью, уйти в дом.
Лицо девочки тут же залилось краской. Сглотнув, она посмотрела на Кэмдена. Его без того бледное лицо в темноте казалось мертвенно-белым, он рассматривал свои ладони.
– Твой отец считает тебя геем? – спросила она.
– А кто не считает? – ответил он с горьким смехом, не глядя на неё. – Ты же знаешь моё прозвище – Тёмная Королева. Если я не собираюсь взорвать школу, значит, пытаюсь насиловать младшеклассников.
Лицо девочки свело от жалости.
– Даже если бы ты был геем…
– Я не гей, – быстро ответил он. Девочка ласково улыбнулась.
– Я знаю. Но даже если бы ты им был, твой отец не имеет права так говорить.
Кэмден вздохнул, снова лёг на батут.
– Ну, это мой отец.
Девочка провела ладонями по грязной поверхности батута.
– А ты когда-нибудь думал, что можно было бы одеваться, ну, иначе?
Она услышала, как он поперхнулся, и поняла, что слишком сильно его задела.
– Что плохого в моей манере одеваться?
– Да нет, на мой взгляд, ничего. Но просто, может быть, если ты не будешь так своеобразно одеваться и краситься, над тобой перестанут смеяться другие?
– Но тогда я уже не буду самим собой. Я не хочу прятаться. Мне не стыдно быть Кэмденом Маккуином. Разве тебе стыдно быть Элли Уотт?
– Да, – ответила она тихо.
Он сел, склонился к ней ближе, посмотрел в глаза.
– Ты серьёзно?
Она нахмурилась.
– Конечно. У тебя есть выбор, Кэмден. Ты можешь вести себя нормально, а не как фрик, и всё будет хорошо. А я не могу перестать быть собой. Не могу изменить свою походку, не могу убрать шрамы на ноге.
Кэмден неотрывно смотрел на неё. Она немного занервничала, вытерла ладони о джинсы.
– Ты никогда не показывала мне свои шрамы.
Девочка напряжённо сглотнула.
– И не собираюсь.
– Неужели они так ужасны? – прошептал он. – Разве может что-то испортить такую красавицу, как ты?
Она вспыхнула оттого, что он назвал её красавицей.
– Что ты! Я бы всё отдала, чтобы быть нормальной, чтобы жить нормальной жизнью, чтобы стать такой же, как все.
– Правда? Отдала бы всё, просто чтобы вписаться? – спросил он, не веря.
Она кивнула. Она в самом деле отдала бы всё. Каждую ночь в постели она молила об этом, не в силах унять слёз. Она сделала бы что угодно, сделала бы всё, лишь бы стать не хуже других. А может быть, если ей повезло бы, она смогла бы со временем стать лучше. Смогла бы однажды посмотреть на них сверху вниз, как они всегда смотрели на неё.
– Если бы я верил в Бога, я сказал бы – ты должна гордиться, что Он тебя такой сотворил. Ты особенная, Элли. Твои шрамы, твоя травма делают тебя тобой. Я вижу это только так.
Девочка считала иначе. Но прежде чем она успела возразить, Кэмден придвинулся ближе, и ткань его чёрной рубашки коснулась её одежды. Она застыла, поражённая его близостью, и не могла пошевелиться, чувствуя на коже его холодные руки, чувствуя, как он упирается в неё подбородком.
Она ещё ни разу не целовалась, но знала, что будет дальше. Это волновало и вместе с тем пугало. Она не испытывала к Кэмдену влечения, но ей хотелось узнать, что изменит поцелуй.
Она закрыла глаза и почувствовала на губах его губы, удивительно мягкие. Хорошо, что он не намазал их чёрной помадой. Девочка чуть не рассмеялась, представив, какие следы остались бы у неё на лице и что подумал бы дядя.
Поцелуй был недолгим и нежным, и когда Кэмден отодвинулся в сторону, она увидела в его глазах только печаль. Может быть, он уже знал, что девочка разрушит его жизнь.
К тому времени как Кэмден выехал на дорогу, ведущую к каньону, его плохое настроение ушло, и он вновь настроился на разговор.
– Когда-нибудь слышала о Guano Padano? – спросил он, доставая айпод. Машина подпрыгивала. Небо над нами, чёрное в крапинках звёзд, над горными пиками светлело, переливалось фиалково-синим.
– Что это за хрень? – поинтересовалась я, придвигаясь ближе. Ветер бросался песком в машину, взбивал мои волосы, осыпая их словно пастой для укладки на основе сухой глины. Кэмден улыбнулся, и моё сердце перевернулось. Я улыбнулась ему в ответ, как идиотка, не замечающая, что грязные пряди лезут ей в лицо.
– Это группа такая, – ответил он. – В юности ты неплохо разбиралась в музыке.
– Ага. – Я тут же почувствовала себя очень глупой. Я почти ничего не понимала в новых направлениях, и хотя обожала музыку, отдавала предпочтение уже знакомым и любимым группам. – Нет, никогда о ней не слышала. Что это за группа?
– Западный рок, – сказал он и нажал на кнопку. Я услышала медленный барабанный бой, скрипку, лёгкое посвистывание. Идеальный саундтрек для фильмов Сержио Леоне окутал нас и растворился в ночном воздухе. Он завораживал и очень-очень мне нравился.
– Похоже на Calexico, – сказала я, радуясь новому музыкальному открытию. – Одну из моих любимых групп.
Он кивнул.
– Это итальянцы. Но мне кажется, в составе группы как раз кто-то из Calexico. Хочу переслать тебе несколько песен. Уверен, тебе понравится. Они напоминают мне о тебе.
Я нахмурилась, растянула губы в усталой улыбке.
– Обо мне?
Он пожал плечами, вырулил в сторону, чтобы обогнать старый «Кадиллак».
– Они одновременно грубые и милые.
Рассмеявшись, я заправила за уши грязные пряди.
– Насчёт грубости согласна, со вторым поспорю.
– Вижу, ты по-прежнему себя недооцениваешь, – иронично заметил он.
Да уж, подумала я. После того, чем всё закончилось столько лет назад, в жизни бы не подумала, что он считает меня милой. К тому же я не была милой. Я собиралась ограбить бедолагу, о чём всё время забывала. Удивительно, как шикарная задница, мощные бицепсы и широкая улыбка способны испортить женщине лучшие планы.
Надо было взять себя в руки. Думать головой, а не половыми органами, сосредоточиться на том, что действительно важно: деньгах.
Мы припарковались за баром под названием «Медный бак». Несколько музыкантов в оранжевом свете ламп выгружали инструменты, которыми были битком набиты их маленькие машины.
– Хочешь, побуду твоим техническим менеджером? – предложила я, но он лишь улыбнулся и сам вытащил из машины гитару и аппаратуру. Когда он выносил их, высоко держа над головой, его рубашка поднялась, и я увидела мощные мышцы живота и тонкую полоску волос, сбегающую к низко сидевшим трусам-боксерам. Я отвернулась, прежде чем он успел заметить мой взгляд, и постаралась не думать о том, что смотрю на него украдкой, как и он на меня.
Не то чтобы я застукала его за этим занятием. Но я чувствовала его взгляд на своей заднице, когда мы пробирались в тёмный и удивительно прокуренный клуб. В Калифорнии с курением в помещениях было строго, но посетители «Медного бака» явно не заморачивались. И, быстро оглядевшись, я поняла почему. Здесь собрались сплошь неформалы: готы, панки, металлисты и чёрт знает кто ещё. Судя по тому, что все они к семи вечера уже изрядно надрались и несли чушь, тут поблизости был бар. Это существенно упрощало мой план.
– Я могу тебя угостить? – спросил Кэмден, разместив аппаратуру.
– Можешь, конечно, – сказала я и вслед за ним пошла к бармену. Кэмден кивнул ему – очевидно, они были хорошо знакомы.
Я придвинулась ближе к Кэмдену, кокетливо наклонила подбородок.
– Ты здесь часто выступаешь?
– По возможности часто, – он тоже придвинулся ближе, коснулся обнажённой рукой моей руки. Искры, конечно, не посыпались, но я ощутила несколько разрядов, пробежавших вдоль тела и как следует ударивших между ног. Я постаралась не обращать на них внимания.
– А где остальные участники группы?
– Они вряд ли приедут раньше девяти. Мы же начинаем часов с одиннадцати.
Я удивлённо вскинула брови. Бармен передал Кэмдену два стакана, в которых плескалось что-то похожее на колу.
– С одиннадцати?
– Да, обычно мы выступаем после менее известных групп. Я просто хотел перед концертом пообщаться с тобой. В память о старых добрых временах, так сказать. – Он вручил мне стакан. – Не волнуйся, он алкогольный. Я же не святой.
– В этом я не сомневалась, – ответила я и вдохнула запах напитка – насыщенный, фруктовый. В нём плескались пузырьки. Я сделала глоток.
– Бурбон, вишнёвая кола и лайм, – сказал он. Мне понравился напиток, и я подумала – интересно, как он догадался, что я люблю бурбон? В машине от меня, наверное, разило самогонкой.
– Пошли присядем? – спросил Кэмден и, прежде чем я ответила, поволок меня к красным кожаным диванчикам, стоявшим сбоку у сцены. Я не могла не заметить, как вытянулись лица женщин, когда мы проходили мимо них. Всем им явно требовались нагрудники, так обильно они пускали слюни, и я ощутила гордость от того, что этот мужчина пришёл со мной.
Ещё я не могла не заметить, как крепко он сжимал мою ладонь, какой напористой была его хватка. Когда он наконец отпустил меня, я ощутила холод и одиночество.
Я протиснулась между скрипучих диванов и плюхнулась на блестящие подушки, знавшие лучшие времена. Кэмден сел рядом, и наши ноги соприкоснулись. Отсюда был виден весь бар – отличное место. Хотя близость Кэмдена меня смущала. На этот раз я решила выбрать тему для разговора и спросила, как ему живётся в Лос-Анджелесе, лучше или хуже, чем в Палм-Вэлли.
– Мне там нравилось. – Он задумчиво кивнул, сжав полными губами соломинку. – Нравились пляжи, погода… зимой достаточно тепло, летом достаточно прохладно. Нравилась культура, бары, шоу, даже люди, когда не вели себя как засранцы.
– Тогда почему ты переехал?
Он чуть сузил глаза.
– Долгая история. И… сложная.
– Мой любимый тип историй, – сказала я, побуждая его говорить.
– Если коротко, тут было проще и выгоднее открыть салон.
Я придвинулась ближе, смерила его пристальным взглядом, стараясь не вдыхать его пьянящий запах слишком глубоко.
– И я хотел начать всё сначала. Ты ведь тоже за этим приехала.
Я вопросительно посмотрела на него.
– Почему ты решил, что я хочу начать всё сначала?
– Разве не за этим люди возвращаются в прошлое?
Наши глаза встретились. Оба мы старались раскусить друг друга, распознать скрытый смысл слов.
– Ладно, тогда почему ты захотел начать всё сначала? – спросила я, не отвечая на его вопрос.
Он облизнул губы, опустил глаза, стал рассматривать свои руки, крутившие стакан. Я пыталась не думать о его руках, тяжёлом серебряном кольце на большом пальце правой руки, веснушках у костяшек. Кажется, у меня внезапно появился новый фетиш.
– Тяжёлый развод, – наконец ответил он. – Я не мог больше жить с ней в одном городе.
Я не знала, почему меня так удивило, что он был женат. Почему бы и нет? Хотя нам было всего по двадцать шесть, он был слишком красив, чтобы не попасться в капкан.
– Ой, – сказала я, не зная, что ещё сказать. – Мне очень жаль.
– Да, и мне тоже, – он переключил всё внимание на сцену, на лохматую группу в обтягивающих джинсах. – У нас к тому же общий сын.
Это удивило меня ещё больше. У него сын? Я почувствовала что-то странное. Разочарование? Ревность? Трудно было сказать точно, но явно что-то неприятное.
– Сколько ему лет? – спросила я.
– Три с четвертью, – сказал Кэмден с улыбкой. – Его зовут Бен.
– Красивое имя.
Его глаза зажглись гордостью, улыбка стала шире.
– Спасибо. Она добилась полной опеки, и она меня ненавидит, так что я вижу его реже, чем мне бы хотелось. Но по крайней мере я стараюсь платить больше алиментов, чем положено. И письма ему пишу. Так что не такой уж я паршивый отец.
При словах об алиментах по моей спине прошёл холодок. Я сделала вид, что всё в порядке.
– Ты смотри, Кэмден Маккуин. Ты был женат, у тебя ребёнок. Думаю, ты совсем вырос, – я подняла стакан. – За это надо выпить.
Он наклонил голову, мы чокнулись стаканами. Потом, положив руки на стол, Кэмден спросил:
– Хочешь его увидеть?
– Кого? Твоего сына?
Он подался вперёд, выставил колено и закатал штанину, так что я увидела улыбчивое лицо очаровательного мальчика, наколотое на лодыжке Кэмдена. Татуировка получилась удивительно реалистичной – сложная штриховка, выразительные глаза.
– Ты сам её сделал? – спросила я с любопытством. Он кивнул.
– Снизу вверх?
Он закатал штанину и сел как положено.
– Ну да, снизу вверх, – ответил он с таким видом, будто это было проще простого.
– Ты крут, – сказала я. Я понимала, что подлизываюсь, но не могла не отметить, какой у меня талантливый друг детства, каких успехов добился человек, которого я знала давным-давно. Все остальные мои знакомые стали такими же неудачниками, как я.
Когда мы обсудили самую мрачную тему в жизни Кэмдена, стало легко. Мы так увлеклись разговорами о любимой музыке и путешествиях, что даже не заметили, как появилась его группа.
– Эй, чувак, – сказал парень, сидевший во главе стола. Мы подняли глаза, и Кэмден резко обхватил меня за плечи, притянул к себе. Я знала, что это значит. Она моя, ребята. Отвалите.
Я не знала, что чувствую. Отчасти мне хотелось ему нравиться – в конце концов, я ведь собиралась сблизиться с ним достаточно для того, чтобы попасть к нему домой и продумать, как обставить ограбление. Но с другой стороны – с моральной точки зрения – я боялась, что он увлечётся мной слишком сильно. Боялась снова разбить ему сердце. И наконец, я хотела ему нравиться ещё и потому, что он нравился мне всё больше. Особенно когда вот так меня обнял.
Ох.
– Ребят, это Элли, – сказал Кэмден, кивнув в мою сторону. Я игриво улыбнулась всей компании. Тот, кто позвал Кэмдена, оказался тощим как жердь, длинноволосым рыжим типом. Усы в стиле семидесятых смотрелись донельзя нелепо на его детском лице. Второй парень был широкоплечим, крепко сбитым, зубастым. Его джинсы были забрызганы краской, серая майка-алкоголичка подчёркивала татуировки. Чёрные волосы третьего были собраны в тугой хвост, глаза скрывали солнечные очки, подтянутую фигуру – длинная кожаная куртка. По натянутой улыбке и надменному выражению лица я догадалась, что это вокалист. Явный фанат Матрицы.
Все, кроме пафосного Нео, поздоровались, всем своим видом давая понять, что мне сегодня повезло, и плюхнулись рядом на диван. Нео пошёл за пивом, а я тем временем выяснила, что усатого ребёнка зовут Рэнди, а любителя алкоголичек – Пит. Настоящее имя Нео я не узнала, но в любом случае мой вариант мне нравился больше.
Мы поболтали с час, и пришло время выступать. Народа набилось ещё больше, я всё сильнее нервничала. Две группы уже отвизжали своё, и мне не терпелось узнать, что же представляет собой «Чёрный чайник». Впрочем, каверы на The Cramps могли, наверное, спасти что угодно.
Пока мы сидели на диване, Кэмден не убирал руки. Время от времени она съезжала к моей талии, к краю рубашки. Один раз он коснулся моей голой кожи, и я едва не вздрогнула. Даже несмотря на всех этих людей, толстый слой сигаретного дыма и музыку, от которой стучали зубы, мне казалось, что здесь только мы одни.
– Ну, мы пойдём готовиться, – сказал он мне. Слава богу. Мне до смерти хотелось в туалет.
Я пошла следом за ним. Он сжал мою руку.
– Будешь в фанзоне? – спросил он. Чёрт бы побрал эти ямочки и мальчишеский шарм.
– Конечно, я же твоя главная фанатка, – ответила я.
На секунду мне показалось, что он собирается меня поцеловать или что-то вроде этого. Но он лишь кивнул и слился с толпой.
Что со мной творилось? Мне нужно было подумать. Я пошла в туалет, который оказался точь-в-точь таким же удобным, как я представляла: без туалетной бумаги, зато с вонючими лужами возле бачка и мусорным ведром, забитым тампонами и прокладками. Умылась, стараясь не испортить макияж.
Девчонка на убийственных каблуках, перемазанная красной помадой, стоявшая у грязного зеркала, посмотрела на меня исподлобья.
– Протрезветь пытаешься? Вот, возьми, – порывшись в сумке размером с хозяйственную, она вытащила бутылочку без ярлыка, бросила мне в руки. – Протри лицо. Косметику не размажет.
Улыбнувшись, я сделала, как она советовала. Неизвестный раствор освежил меня меньше, чем холодная вода, но по крайней мере дал собраться с мыслями.
– Спасибо, – сказала я, возвращая бутылочку. – Надеюсь, ты её не перепутала с газовым баллончиком.
Она задумчиво посмотрела на меня и наконец выдала:
– Нет, баллончиком я брызнула в своего парня.
Вот в каком милом баре я оказалась.
Теперь, когда мои мысли прояснились, а роскошное татуированное тело Кэмдена не мешало сосредоточиться, я отставила в сторону напиток, прошлась до бара и принялась высматривать козла отпущения. Это было легко – всё равно что ловить скользкую рыбу в мутной воде.
Прислонившись к деревянной балке, я изучала толпу. Надо было выбрать того, по кому плакала решётка, или того, чьей репутации не сильно повредил бы грабёж. Не то чтобы это дало бы мне какие-то неопровержимые доказательства, но мне не хотелось, чтобы, когда Кэмден обнаружил пропажу денег, все пальцы указали ему на меня.
Да, пожалуй, моё решение доказывало, какой я отвратительный человек. Так оно и было, и, увы, я не в силах была стать кем-то другим. Конечно, тяжело было сознавать, что он должен обеспечивать ребёнка и бывшую жену, но это было не в силах помешать мне сделать то, что я собиралась сделать. Но, конечно, я не собиралась обчищать Кэмдена до нитки. Вне всякого сомнения, его салон был застрахован, и как я уже отметила ранее, доверху забит всяким дорогущим хламом, который помог бы ему пережить потерю. Ясно же, кому из нас больше требовались деньги. Он использовал свой шанс на новую жизнь, пришло время и мне.
Паршивые доводы, согласна. Иногда у меня только такие и были.
Я обратила внимание на парня, тихо сидевшего в дальнем углу бара. Болезненно бледный – редкость в этой части Калифорнии – он был одет в футболку с логотипом хоккейной команды, кудрявые волосы прятал под бейсболкой. Его холодный, проницательный взгляд был всецело сосредоточен на бутылке, которую он сжимал так крепко, что напряглись все сухожилия. Челюсть ходила взад-вперёд, будто он неустанно скрежетал зубами, пытаясь успокоиться. Он ни на кого не смотрел и ни с кем не говорил. Он был похож на человека, который вдруг ни с того ни с сего вытащит пистолет и выстрелит в лицо бармену за то, что напиток недостаточно крепкий.
Идеальный вариант.
Я несколько раз находила подходящих козлов отпущения, и все они были одного типа. Одиночка с тяжёлым взглядом, человек, глядя на которого, думаешь: да-а-а, однажды он взорвётся. Когда же совершится преступление – убийство нескольких женщин в кафе, например – и трудно будет установить, кто виноват, непременно кто-то скажет: Готов поспорить, это тот молодой человек, одиночка в углу, который ни на кого не смотрел. От него даже пахло подозрительно.
Никто не заметит, как я скроюсь.
Никогда не совершайте преступлений, если некого обвинить, кроме вас.
Я вынула из сумочки блокнот и, найдя свободный угол, вырвала лист и написала:
Ты однажды мне помог. Возвращаю долг.
Сложив записку, я подошла к бармену и передала ему эту записку вместе с купюрой в сто долларов.
– Не могли бы вы передать это мужчине в том углу, такому бледному, в бейсболке?
Бармен посмотрел на него.
– А, Олу Жуткие Глаза?
Я кивнула.
– Я подружка одного из музыкантов. Сейчас будут выступать.
Бармен нахмурился, не понимая, зачем я ему это рассказываю.
– Да, вы делали заказ. Ещё что-то?
Я взяла ещё один коктейль, какой советовал Кэмден, и, дав бармену двадцать долларов, вышла из бара, предоставив ему возможность спокойно доставить моё сообщение. Протиснулась сквозь толпу к сцене и замерла.
Козёл отпущения получит мою записку и деньги, ни черта не поймёт. Может быть, что-то заподозрит. Спросит бармена, кто дал ему эту записку. Бармен опишет меня, потом скажет, что я подружка парня из группы. Может, даже опишет Кэмдена. Вот и всё, что мне нужно. Парень будет до вечера смотреть то на меня, то на него. И поскольку он не поймёт, кто я такая, спрашивать меня напрямую он вряд ли рискнёт. Может быть, долг, который я возвращаю, – что-то нелегальное.
Бросив взгляд на Ола Жуткие Глаза, я увидела, как он оглядывается по сторонам. Поиски начались.
Пока он меня не заметил, я улыбнулась и перевела взгляд на сцену, куда как раз вышел Кэмден с гитарой.