Маленькая комната для допросов располагалась рядом с тюремным медицинским центром. Там стоял стол, два стула, и больше ничего. Фрэнк, человек, обвиняемый в убийстве, рассказал мне, как он пришел в дом своей матери.
– Она поняла, что я разозлился. Я все время расхаживал взад-вперед.
– Что вы ей сказали?
– Я спросил, почему она работала на МИ5[2].
– А она правда на них работала?
– Это было единственное объяснение, которое я смог придумать. Она пыталась убить меня.
– Почему вы так думаете?
– Она, конечно, отрицала это. Но я знал, что она лжет. А потом она спросила меня, перестал ли я принимать лекарства.
– А вы перестали?
– Да. Они меня затормаживали. Мне нужно было очистить свой разум, чтобы остановить приходящие мысли.
– Что вы имеете в виду?
– Я слышал о ее планах. В этом была замешана не только она, но и куча других людей. Это был большой заговор.
Фрэнку поставили диагноз «шизофрения», когда ему было чуть за двадцать. За все это время его несколько раз клали в отделение неотложной психиатрии, но он никогда не проявлял жестокости ни к матери, ни к кому-либо еще.
– Что изменилось на этот раз? Это не первый раз, когда вам приходят в голову такие мысли?..
Он колебался.
– Я начал употреблять кокаин.
– Когда?
– Примерно за месяц до того, как я ее ударил. Я ударил ее, вот и все. Я не хотел ее убивать.
Он пришел отпраздновать ее шестидесятилетие.
– Сколько раз вы ее ударили?
Вскрытие показало множественные переломы черепа. Женщину доставили в больницу, но она умерла на следующий день от кровоизлияния в мозг.
Фрэнк посмотрел вниз на стол, и его пальцы прошлись по буквам, выцарапанным на нем. Он немного походил на меня: у нас были одинаковые каштановые волосы и цвет глаз, но он был высоким и чуть худее.
Я взглянул на папку на столе. Мы родились с разницей в два месяца.
– Что вы сказали? – Он посмотрел на меня снизу вверх. – Извините, не могу собраться с мыслями.
– Сколько раз вы ее ударили?
Он пожал плечами.
– Точно не знаю. Три, может быть, четыре раза.
– Зачем?
– Она знала, о чем я думал. У нее было… Я не знаю, что это такое. Это то, что МИ5 использует для отслеживания моих мыслей.
Я заметил, что его руки немного дрожат, и задумался, чем это вызвано – это просто беспокойство или ломка? Он пробыл в тюрьме меньше недели. Должно быть, он понял, что я заметил дрожь, поэтому сложил руки вместе.
– Все так запутанно. Я думал, это она допрашивает меня. Она как будто проникла в мою голову. Я все еще слышу ее. Я знаю, что она мертва, но я до сих пор слышу ее голос.
– Что она говорит?
– Это не имеет смысла. Она говорит, что добьется, чтобы меня отправили в тюрьму. – Он поднял руки вверх, как бы напоминая нам, где мы находимся, а затем уронил голову на руки. – Я не жестокий человек.
Он был прав и одновременно глубоко ошибался. Однажды он проявил жестокость, и это разрушило как минимум две жизни. Фрэнк уткнулся лицом в стол и забарабанил кулаками по затылку. Он взвыл от боли.
Тюремный служащий заглянул в окно, чтобы посмотреть, что происходит. Я кивнул в ответ, что все в порядке.
Я сидел тихо и наблюдал за Фрэнком. Ему потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться.
– Когда вы начали употреблять кокаин?
– Я встретил этого человека в пабе. Я ходил туда каждый вечер. Он сказал, что кокаин может заглушить голоса в голове. Можете ли вы дать мне что-нибудь от кошмаров, док? Я просыпаюсь каждую ночь в ужасе и не могу дышать. Я просто сворачиваюсь калачиком и плачу, пока снова не засыпаю.
Я видел газетный заголовок: «Женщина убита в результате яростного нападения».
Сосед Фрэнка сказал, что он всегда был странным. Я подумал: какой бы заголовок написал сам? «Грустный шизофреник занимается самолечением, совершает серьезное преступление, и у него развивается посттравматический синдром» – вот так я бы написал.
Это, конечно, не самый лучший и не самый броский заголовок, но и я не газетчик. Возможно, оба заголовка отражали правду. Я сказал Фрэнку, что мы продолжим завтра.
– Голоса исчезнут, доктор? – спросил он, вставая.
– Я подберу вам лекарства. Выпишу успокоительное на ночь.
Он кивнул в знак благодарности и вышел в коридор. Я наблюдал, как его завели обратно в камеру на шесть коек, и понял вдруг, что разговаривал с ним почти целых два часа. Я потерял всякое чувство времени.
Итак, я записываю некоторые из первых своих наблюдений о психическом состоянии Фрэнка, и тут в открытой двери появляется один из тюремных служащих.
– Тук-тук, – постучал он.
У офицера Шопена были пышные усы и крошечные яркие черные глазки. В остальном я понятия не имею, как он выглядел – эти две черты, казалось, занимали все его лицо и полностью определяли весь его внешний вид.
– Вам нужно это увидеть. – Он попросил меня следовать за ним и казался довольно настойчивым. Мы разговаривали пока шли.
– Я собираюсь добиться перевода Фрэнка в сорок восьмую камеру. Ему нужно пройти обследование в условиях отделения средней безопасности. Я направлял его в такое отделение – Лейквью, психиатрическая служба безопасности больницы Святого Иуды.
Шопен кивнул.
– Звучит неплохо. Он опять разговаривал всю ночь с голосами в голове.
Когда мы проходим мимо одной из камер, что справа по коридору, Билли, плохо обучаемый человек с ограниченными возможностями, прижимается носом к решетке:
– Мама придет навестить меня?
– Не думаю, – отвечаю я, не сбавляя шага. В то утро я повторил это уже раз десять. Мать Билли все еще находится в больнице после того, как неделей ранее Билли проломил ей череп. Он думал, что ее тело захватила какая-то злая сущность.
– Я должен был вытащить это нечто из нее, – крикнул он мне вслед.
Я остановился и повернулся к нему.
– Вам нужно принять лекарство, Билли.
Я понял, что оба мужчины напали на своих матерей.
Шопен остановился в конце коридора и отпер дверь. Он стоял там и ждал меня, как агент по недвижимости, проводящий осмотр дома.
Да, он небольшой. Но немного воображения и ведро краски… к тому же город совсем близко.
Я прошел мимо него в камеру.
– Тут все нужно хорошенько отмыть, – сказал я, пытаясь не дышать. С потолка свисала лампочка малой мощности, спрятанная за каким-то грязным оргстеклом, и моим глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полумраку.
Камера была около трех метров в длину и двух в ширину. У стены стояла кровать, привинченная к полу. Я знал, что так выглядят клетки. Я также знал человека, который жил здесь. Его осудили за изнасилование, а отчет полицейской разведки связывал его еще и с импортом наркотиков и убийствами. Он не был приятным человеком. Я беседовал с ним около шести часов, и мне стало совершенно ясно, что психопатия – это только часть проблемы: на самом деле он глубоко больной человек и страдает ярко выраженным психозом.
Он думал, что выполняет божественную миссию, а масонское общество испытывает его веру. Ни один из этих фактов сам по себе обычно не приводит к постановке диагноза «психоз».
В ЕГО СЛУЧАЕ РЕШАЮЩИМ МОМЕНТОМ СТАЛ ЭПИЗОД, КОГДА ОН ВЗГРОМОЗДИЛСЯ НА СВОЙ ИСПАЧКАННЫЙ ФЕКАЛИЯМИ МАТРАС, РАСКИНУЛ РУКИ И ПЫТАЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ, ДЕКЛАМИРУЯ ПРИ ЭТОМ БИБЛЕЙСКИЕ СТИХИ, КОТОРЫЕ ОН КОГДА-ТО ВЫУЧИЛ, БУДУЧИ ЕЩЕ БОГОБОЯЗНЕННЫМ ПОДРОСТКОМ.
Мне потребовался месяц, чтобы отправить его в учреждение строгого режима, и его перевели туда буквально час назад.
– В чем дело, Шопен? – спросил я, немного раздраженный тем, что мой обход блока затягивается.
Он указал на стены, как будто ответ очевиден.
– Все вокруг вас, док.
Стены были обшарпаны, и на них не хватало кусков штукатурки. Там виднелось несколько надписей и аккуратный узор примерно на высоте груди.
– Он не спал всю ночь, царапая это.
Я прошел в конец камеры, где сквозь зарешеченное окно проникало немного света.
«Доктор Бен Кейв».
Сначала я действительно не заметил надпись – она была такой маленькой, хорошо если размером с газетный шрифт. Она была аккуратной, ровной и правильной. И, когда мои глаза застыли всего в 15 сантиметрах от нее, я смог хорошо разглядеть буквы.
«Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв».
Я насчитал восемь полных рядов.
«Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв»…
– Это мое имя, – вырвалось у меня. Шопен медленно кивнул. Я окинул взглядом стены.
Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв… Мое имя было написано повсюду. Я подошел к Шопену и отодвинул его в сторону. Я прошел мимо двери, повернул и добрался до кровати.
Доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв доктор Бен Кейв…
– Черт, – выругался я, когда сделал полный круг.
Я сел. Шопен поморщился, и я сразу понял свою ошибку.
– Черт, – снова сказал я, но продолжал сидеть на грязной простыне. Вставать казалось бессмысленным.
Он написал мое имя, не разу не сбившись, сделав восемь полных кругов по камере.
– Вы в порядке, док? – Шопен был хорошим человеком и видел, как меня поразило увиденное. – Я просто подумал, что вам стоит это увидеть. Извините.
– Спасибо, – тихо сказал я, гадая, есть ли у меня в машине запасная пара брюк.
Я снова прошелся по камере, загипнотизированный своим именем. Некогда такое родное и знакомое, теперь оно казалось чужим и враждебным, направленным против меня.
Было видно, откуда он начал писать, но у этого «послания» не было ни конца, ни развязки, оно не содержало никакой угрозы. Он просто остановился и все. И не оставил ничего, из чего можно было бы вывести хоть какие-то эмоции.
Я рассказал эту историю друзьям, некоторые из которых были психиатрами, и все они пришли к выводу, что меня напугали эти настенные надписи. Да, так оно и было. Но было и кое-что еще.
В тот вечер я пришел домой в брюках от спортивного костюма и рассказал своей жене Джо, что произошло.
– Я собираюсь обучаться судебной психиатрии, когда закончу свои исследования, – объявил я.
Судя по ее реакции, она не сильно удивилась.
– Нам надо будет установить сигнализацию в доме, – добавил я.
Она оглядела меня с ног до головы.
– Ты ходил в спортзал?
Я много разговаривал с людьми, которые из-за пристрастия к азартным играм лишились способности нормально распоряжаться деньгами, потеряли свои дома и семьи. Так вот они рассказывали мне, что стали зависимыми с того момента, как получили первый крупный выигрыш. Моим первым большим выигрышем, скажем честно, стало чтение собственного имени на стенах камеры. Я был в ужасе, но возбуждение намного перевесило страх. Я оказался на крючке.
А что насчет Фрэнка?
Три недели спустя он отправился в Лейквью. Учитывая смягчающие обстоятельства, его осудили за непредумышленное убийство, а затем выпустили, когда я спустя несколько лет начал работать там консультантом.
А что с человеком, который писал на стене?
Он живет своей жизнью, подробнее я расскажу о нем чуть позже. Еще я расскажу вам о двадцати пяти годах работы в тюрьмах и охраняемых больницах, о диагностике и лечении людей с психическими расстройствами в системе уголовного правосудия и о работе в качестве свидетеля-эксперта.
Я РАССКАЖУ ВАМ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ В МИРЕ СУДЕБНОЙ ПСИХИАТРИИ.
Это рассказ о моих пациентах и обо мне. Это книга о том, чему мы научили друг друга и как этот опыт изменил меня.
Это книга о том, что касается всех нас, и о том, чего мы больше всего боимся.