Он платил не торгуясь, говорил откровенно. Иногда молчал, целый час. Я не мешал ему… болеть. За много месяцев индивидуалок я знал о нем кажется все. Но и не знал ничего. Хотя бы потому, что сразу забывал то, что он говорил: его слова были – вода, ни о чем. Пусто. Такие откровенные и пронзительные – о единственной женщине, о работе, о детях, о детстве, о боли, о смерти – все эти слова были ни о чем.
Однажды, слушая его, я подумал «А может быть, он просто врет?»
Я спросил его об этом.
– Почему ты спрашиваешь? – удивился он. – Ты мне не веришь?
– Не знаю, – сказал я, – просто я сразу забываю все, что ты мне рассказываешь.. странно.
Он опустил голову на руки и долго сидел молча.
– Ты поставил мне диагноз, – сказал он, – да, Саша, ты поставил мне диагноз. А теперь скажи: это лечится?
– Понятия не имею, – сказал я, – и диагноза твоего не знаю. А кстати, какой у тебя диагноз?
Он молчал.
Когда пришел следующий раз, молчал тоже, почти все время. В самом конце встал и сказал:
– Понимаешь, на самом деле мне нечего тебе сказать.
И я ответил:
– Понимаю.
Больше я его не видел.