4

На судебный процесс никто и не рассчитывал. Я поняла это, как только увидела Грэма Кэллоуэя в наручниках, с красным и опухшим лицом, надутым, как воздушный шарик. Может, сказывалось потрясение от случившегося, но тогда Грэм был сам на себя не похож. В дорогих баскетбольных кроссовках и толстовке для лакросса с эмблемой «Голд Кост» он казался незнакомцем, переодетым в Грэма. Только когда полицейские подвели его к нам так близко, что я смогла разглядеть созвездие крохотных родинок у него за ухом, тех самых, что маячили у меня перед глазами на уроках истории в седьмом классе, не осталось никаких сомнений в том, что это он и что он убил Шайлу.

Грэм и Рейчел учились в «Голд Кост» еще с дошкольного возраста. Они были долгожителями в этой школе. Все учителя, даже если не преподавали у них, знали этих детей по именам, как и их родителей. Грэм пользовался популярностью в средних классах, но не потому, что слыл добрым или веселым, а потому, что просто был. Его фамилия гарантировала ему доступ ко всему. Когда он приглашал мальчишек в свой крытый бассейн или прокатиться на вездеходах по дюнам, никто не отказывался. Его большие мясистые руки выглядели слегка угрожающими, как будто он мог одним пальцем свалить с ног любого обидчика. В классе он издавал звуки пуканья и сваливал вину на соседку по парте. Он опрокидывал пробирки с химикатами просто ради забавы. Однажды он даже похвастался, что освежевал дохлую чайку, найденную на пляже.

Но вся эта дурь, казалось, выветрилась из него летом перед старшей школой. Именно тогда Грэм и Шайла начали встречаться. Я попала в полностью оплаченный научный лагерь на Кейп-Код[27], но невыносимо страдала от чувства вины, потому что на самом деле хотела остаться дома, с Шайлой. Она старательно посылала мне письма, написанные от руки. «Они гораздо лучше передают эмоции, чем электронная почта, – сказала она в своем первом письме. – К тому же, если вдруг я стану знаменитой? Тогда кто-нибудь захочет узнать все о Шайле Арнольд: Ранние годы». Я жадно проглатывала эти записки, как мамин тройной шоколадный торт.

Ее письма вызывали у меня стойкое ощущение, будто я отсутствую именно в тот момент, когда в наших отношениях что-то неуловимо меняется. Шайлу вместе с шикарной подругой ее семьи, Карой Салливан, которая провела учебный год в Верхнем Ист-Сайде, зачислили на курс «Модель ООН»[28] в Хэмптонсе. Когда Кэллоуэи узнали об этом, они отправили туда и Грэма.

Поначалу в своих письмах Шайла взахлеб рассказывала про Кару – про ее одержимость такими художниками, как Яёи Кусама, Дэн Флавин и Барбара Крюгер; про то, как Кара учила ее управляться с паровыми моллюсками, не размазывая сливочное масло по всему лицу. Кара казалась невероятно крутой. К тому же отцы Кары, Шайлы и Грэма выросли вместе и с самого рождения проводили лето в одной компании. Короче, были из одной песочницы. А я – с обочины.

Только в июле Шайла начала писать о Грэме, пересыпая свои рассказы маленькими историями о том, как они едят роллы с омарами на пристани ее родителей, как подмешивают виски в банки содовой, как пробираются в местные бары, где тусят яппи, предпочитающие проводить лето в городе.

В одном из писем Шайла обмолвилась о том, что Кара вступила в близкие отношения с парнем по имени Джейви из Манхэттена, тем самым подтолкнув ее к чему-то подобному. И теперь Шайла встречается с Грэмом. Вот так.

К тому времени, как я вернулась домой в августе, они уже были неразлучны. Даже Никки обалдела. Грэм стал как будто другим человеком. Он, как змея, сбросил свою детскую кожу. Превратился в славного парня, расспрашивал меня о биолюминесценции на Кейп-Код, приглашал поиграть с ним и Шайлой в мини-гольф. Теперь он вел себя куда более вежливо, называл меня Джилл вместо прозвища Ньюмания, которое придумал еще в средних классах, когда однажды увидел, как я плакала, завалив экзамен по биологии. Я ненавидела эту кличку. Но его добродушия хватило всего на год.

В то утро, когда забрали Грэма, мы находились на пляже возле дома Тины Фаулер. Его сестра, Рейчел, последовала за ним. Она неистовствовала, осознавая свою сопричастность. Я помню, как она тянула руки к Грэму и слезы потоками струились по ее лицу. Голос взвивался то трелью, то воплем. Я вздрагивала, когда она кричала. Полицейский придержал ему голову рукой, заталкивая Грэма на заднее сиденье машины, и он скрылся внутри. С тех пор я его больше не видела.

Когда машина уехала, Рейчел повернулась и ткнула в нас дрожащим пальцем.

– Вы все в это верите? – крикнула она. Глаза ее покраснели от слез, волосы торчали в разные стороны. То был единственный раз, когда она выглядела далеко не безупречно.

Никто не произнес ни слова.

Рейчел умоляла Адама поехать с ней в полицейский участок. Но Адам отрицательно покачал головой. Это он вызвал полицию, когда Шайла исчезла. Они нашли Грэма в полумиле от нашего пляжа, почти у самого входа на смотровую площадку Оушен-Клифф. На его пальцах застыла кровь Шайлы, и кровавые пятна испещряли голый торс. Песчинки прилипли к нему, как карамельные крошки к глазури.

– Ты трус, – прорычала Рейчел, пытаясь пронзить его взглядом. – Ты просто трус! – На этот раз ее голос взвился, и она быстрым движением руки влепила Адаму пощечину, оставляя на его бледной коже ярко-красную отметину. Я ахнула.

Он захлопал ресницами, но ничего не сказал.

– После всего, что я для всех вас сделала… – прошептала Рейчел. – Да пошли вы.

Никто не пошевелился. Ни Тина Фаулер, ее лучшая подруга с детского сада, ни Джейк Горовиц, которого она отвезла в больницу однажды ночью, когда у него лопнул аппендикс во время одной из вечеринок Игроков. Никто не последовал за ней, и вскоре оба Кэллоуэя исчезли из нашей жизни.

Рейчел не пришла на выпускной бал в «Голд Кост». Вместо этого она уехала в Корнелл[29] на несколько месяцев раньше, и Кэллоуэи продали свой дом на Филдинг-лейн за 6,2 миллиона долларов, если верить распечатке в интернете. Их дом в Хэмптонсе ушел за более солидную сумму. Они приобрели себе дуплекс в элитном районе Трайбека в Нижнем Манхэттене. Никто точно не знал, что стало с Грэмом. Мы только слышали, что его отправили в какое-то заведение для плохих мальчиков, которые совершают плохие поступки, но слишком молоды и слишком богаты, чтобы отбывать наказание в настоящей тюрьме.

Рейчел и ее родители, понятное дело, не пришли на похороны Шайлы. Не то чтобы Арнольды желали их видеть. Это было бы бестактно, как любила говорить миссис Арнольд.

Шайлу хоронили во время бешеного, злого шторма, какие случаются только в начале лета, когда океан со всей яростью обрушивается на берег, прежде чем угомониться. Все выглядело почти символично. Похороны под дождем. Как печально.

Я проснулась за несколько часов до того, как зазвонил будильник, и лежала в постели, пока не услышала слабый стук в дверь. Я надела черное облегающее платье, которое выбрала для меня мама, и пыталась держать спину прямо, чтобы придать хоть какой-то стати моей хрупкой фигурке. Грудь у меня все еще оставалась плоской, так что нечего было выпячивать.

Джаред кашлянул. Он стоял в дверях, облаченный в темный костюм.

– Ты тоже идешь? – спросила я и снова повернулась к зеркалу. Он видел смерть так близко лишь два года назад, когда дедушка Морти сыграл в ящик. Но деду было восемьдесят девять. Старикам положено умирать. Детям – нет.

– Я хочу, но мама не разрешит, – сказал он, теребя пуговицу на рубашке.

– Наверное, к лучшему.

Джаред, в носках, подошел ко мне сзади и осторожно обвил руки вокруг моего живота. Я все еще была выше его ростом, но всего на несколько дюймов, и это преимущество сохранилось только на один год. Даже в своем новом статусе я хотела быть юной, как он, защитить его от всего этого. Но чувствовала себя взрослой и усталой.

– Мне очень жаль, – произнес он тихим и дрожащим голосом.

В моем теле разливалась боль, грудь теснило, как будто сердце пыталось вырваться из плена ребер.

– Мне тоже, – ответила я. Его плечи размякли от моего прикосновения. Джаред крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, как влага с его лица растекается по моему платью. Он содрогнулся от всхлипа.

Панихида длилась недолго, не более получаса, и завершилась мелодией «Где-то за радугой». Как сказала миссис Арнольд, это любимая песня Шайлы. Может, и была любимой лет в шесть.

В церкви было не протолкнуться – пришли сотни жителей Золотого берега и Восточного побережья. Десятки людей в модных костюмах стояли в глубине зала, не выпуская из рук свои «Блэкберри». Вероятно, аналитики из хедж-фонда[30] мистера Арнольда. Кара Салливан, одетая во все черное и дизайнерское, сидела в стороне рядом со своей мамой, арт-дилером. Она беззвучно плакала, сжимая в руке листок бумаги – вероятно, последнее письмо Шайлы к ней. Шайла всегда писала письма. Должно быть, так она поддерживала связь с Карой в течение учебного года, когда та жила на Манхэттене, а Шайла здесь. Интересно, будут ли и письма Кары включены в книгу «Шайла Арнольд: Ранние годы»?

Или, скорее, «Недолгие годы».

Я устроилась во втором ряду вместе с Никки, Марлой, Робертом, Квентином и Генри. В первый раз мы собрались в неполном составе, вшестером. Квентин шмыгал носом в рукав рубашки и время от времени сжимал руку Марлы. Я сидела неподвижно с опущенным взглядом, впившись глазами в горошек юбки на коленях, просто пытаясь не замечать чувство вины, нарастающее в сердце.

Мы были там. Мы все были там. И мы ее не спасли.

На похоронах Адам сидел позади меня, зажатый между Тиной Фаулер и Джейком Горовицем. Я выпрямила спину и смотрела вперед, стараясь не ерзать перед ним. Когда мистер Арнольд произносил надгробную речь, Адам протянул руку и сжал мое плечо, скользнув пальцами по обнаженной коже. Я чувствовала себя выпотрошенной, разделанной, как рыбное филе, готовое к употреблению.


Наутро после вечеринки у Никки я резко просыпаюсь, лицо – в холодном поту. Опять ночной кошмар. Раньше они отличались предсказуемостью. Выпадающие зубы. Ступор на экзамене. Это последствия стресса, говорила мама. Но после смерти Шайлы все изменилось – я постоянно видела ее во сне. Ее обгрызенные ногти, лицо, длинные руки и ноги. Они прокрадывались в меня. Как и картинки той ночи. Завывающий ветер. Ревущий костер. Ее развевающиеся золотистые волосы, когда она вышагивала в лунном свете. Звезды на потолке моей комнаты иногда успокаивали, если я просыпалась задолго до рассвета. Но я всегда держала включенной и настольную лампу.

Однако прошлой ночью мне приснился совсем другой ужастик. Я крепко зажмуриваюсь, и на меня надвигается безупречно симметричное лицо Рейчел Кэллоуэй с прищуренными глазами и растянутым ртом. Грудную клетку как будто сжимает обручем, и я распахиваю глаза. Это всего лишь сон.

Но то, что Рейчел снова появилась в моей жизни, – вовсе не сон. Я похлопываю рукой по одеялу, пока не нащупываю свой телефон, уютно устроившийся между подушкой и изголовьем кровати. Я открываю ее сообщения.

«Это Рейчел Кэллоуэй».

А это звучит почти зловеще: «Грэм не убивал Шайлу. Он невиновен».

Почти.

– Тук-тук, – доносится из-за двери мамин голос. – Можно мне войти?

Я запихиваю телефон под подушку, как будто это контрабанда.

– Угу.

Дверь распахивается.

– Нельзя так долго спать. День ждет. – Быстрым шагом мама подходит к окну и раздвигает тонкие занавески. Солнце жаркое и липкое, особенно для сентября.

– Я – подросток. А подросткам положено спать. – Я переворачиваюсь на живот.

– Ты можешь сегодня отвезти Джареда на репетицию оркестра? Мы с папой собираемся съездить по делам.

– Конечно.

– Он должен уехать через пять минут. Ключи от машины – у двери.

Я со стоном поднимаюсь с кровати, засовывая телефон в карман фланелевых шорт.

Когда я спускаюсь вниз, Джаред уже околачивается возле маминого хэтчбека, обгрызая кожицу вокруг ногтей. Он подхватил мою дурную привычку. Дурную привычку Шайлы.

– Как прошла вечеринка? – спрашивает он.

– Отлично, – отвечаю я и выезжаю задним ходом с подъездной дорожки. – Постой. А где твоя бас-гитара? – Заднее сиденье пустует.

– Там найдется лишняя для меня.

– Но ты всегда играешь на своей гитаре. Ты станешь горбатым, таская эту штуку на себе.

– Только не эту. Она электрическая.

– Ты же не играешь на электрогитарах, болван.

– Тут сверни направо, – говорит он, пропуская мои слова мимо ушей.

Я поглядываю на него. Он практически вырыл кратер на среднем пальце.

– Давай начистоту, куда мы едем?

– К Брайсу Миллеру.

Я не могу скрыть удивления.

– Серьезно? – Мы с Адамом годами пытались их подружить, но Брайс всегда вел себя вызывающе – толкал мальчишек на баскетбольной площадке, хватал девчонок за бретельки лифчиков. Его игривость граничила со злым озорством, безобидным для меня, но пугающим и отталкивающим для Джареда.

Джаред кивает.

– Он играет на гитаре. Пригласил меня на джем-сейшн[31].

– Хорошо. – Я улыбаюсь и мысленно сочиняю сообщение Адаму. – А мама знает?

– Да. Она визжала от радости, ей не терпелось рассказать Синди Миллер, что их младшенькие наконец-то подружились! – говорит он, подражая маминым восторженным интонациям.

Смех пузырится у меня в груди.

– Это пойдет тебе на пользу.

Джаред закатывает глаза.

– Скажешь тоже.

Я достаю свой телефон и настраиваю любимый плейлист. Сплошь из попсы восьмидесятых. Рев Мадонны вырывается через динамики, и покой разливается в моем теле, пока я следую знакомым маршрутом к дому Адама. Я помню его наизусть, могу с закрытыми глазами проехать по извилистой, выложенной кирпичом подъездной дорожке. Адам не вернется из школы до осенних каникул в следующем месяце, но даже близость к его дому, к его вещам кружит мне голову.

– Спасибо, – говорит Джаред, когда я останавливаю машину.

– А где Брайс? Я хочу с ним поздороваться.

Деревянные качели раскачиваются взад-вперед на крыльце, поскрипывая на ветру. Я помню, как провисает сиденье, когда садишься на них, как они опускаются еще ниже под тяжестью двух человек.

– Дай-ка я ему напишу. – Пальцы Джареда порхают по клавиатуре телефона, и в считаные секунды Брайс распахивает входную дверь, направляясь нам навстречу по ухоженной лужайке. Купальные шорты цвета ржавчины низко сидят на его бедрах. Он выглядит старше Джареда, и, если сильно прищуриться, его вполне можно принять за Адама.

Джаред выпрыгивает из машины, захлопывает за собой дверцу, и они обмениваются приветственными хлопками ладонями.

– Как дела, Джилл? – спрашивает Брайс, наклоняясь к открытому пассажирскому окну. – Как поживаешь? – Уверенный в себе и собранный, как и его брат. Старший Игрок его совсем не пугает.

– Не могу пожаловаться. Как прошла твоя первая неделя в старшей школе?

Брайс ухмыляется.

– Бесподобно, разумеется.

– Естественно.

– Ты сегодня разговаривала с Адамом?

Я отрицательно качаю головой.

– Еще нет.

– Уверен, он тебе напишет, – говорит Брайс. – Он только что звонил маме. Приезжает домой в следующие выходные. Какой-то мастер-класс Национальной молодежной драматургической мастерской в окружном театре. Думаю, он учит детей писать сценарии или что-то в этом роде.

– Здорово. – Я пытаюсь скрыть волнение и прикусываю губу, но Джаред закатывает глаза. Он давно догадывается о моей не очень-то завуалированной страсти.

Брайс хлопает Джареда по спине.

– Готов к джему?

Джаред сияет.

– Давай сразимся.

– Увидимся, Джилл!

Я машу им рукой и жду, пока они скроются в доме, прежде чем хватаюсь за телефон.

«Только что высадила Джареда у твоего дома… думаю, они с Брайсом наконец-то подружились».

Я не успеваю завести двигатель, как слышу вибрацию.

«НАКОНЕЦ-ТО!!! Я знал, что наш генеральный план когда-нибудь сработает».

Мое лицо горит, и я рву кутикулу зубами.

«Он сказал, ты скоро приедешь домой?»

«Да. Я собирался тебе написать. Найдешь для меня время? Завтрак у Дианы? В субботу?»

Мое сердце колотится, и я радостно киваю, как будто он может видеть меня.

«Заметано».

Я выхожу из чата, но, прежде чем успеваю отвести взгляд от экрана, замечаю последнее сообщение, полученное прошлой ночью, – то самое, которое я старательно избегала.

«Это Рейчел Кэллоуэй».

Но теперь мне не страшно. Адам подскажет, что делать. Он всегда находит решение. Мы разберемся с этим вместе. В субботу.

Загрузка...