Я тобой одной пропитан,
Как мочалка – белой пеной
В сонный, ленный, златостенный
Деревенский банный день.
Накрахмалены и сбиты,
Пахнут жареной картошкой
На сухих дровах дорожки
Полотенец и простынь.
А пока бегу к колодцу,
Утро ночью обернётся.
Ночь возьмёт в кулак и спрячет:
Нету, нету – не иначе,
Спрячет баньку, спрячет дом.
Чуть весёлые от водки,
Глянем в избу к доброй тётке,
Дунем в окна огоньком.
Посидим, пригубим бражку,
Да грибочек-замарашку —
С вилки в зубы. Дай вам Бог!
Слышу «кушайте» и вздох.
Дверь всплакнёт – тепло повалит.
Выйду, мусля сигарету,
Отпущу гулять по ветру
Хмеля банного пожар.
Чёрт храпит на сеновале,
А быку щекочут ноздри
Звёзд развесистые грозди,
И в хлеву холодный пар.
Я тобой одной пропитан,
Словно леса рваный ритм —
Белым светом и землёй,
Словно ночи – зрячей тьмой
Чёрные слепые коридоры
Тянутся к раскрытому окну.
Отогну малиновые шторы
И на скрип решительно шагну.
Покаянной памяти примета,
Времени разодранного яд —
В голубых от времени портретах
Стены обречённые стоят.
На комоде, полон слёз и звона,
В колотые вставлен зеркала
Трёхдюймовый бюст Наполеона
Тёмно-бирюзового стекла.
В старый дом – любовная привычка —
Постучать, услышать гром ключа…
А в руках – пасхальное яичко
Да шафранный ломоть кулича.
Ты шла по морю, мелью. Сна медуза
Сквозь грохот порта, уханье снастей
Плыла к тебе. Из всех моих страстей —
Ты страсть, из всех обуз – обуза,
Горячечная муть существованья!
Зуб на зуб у меня не попадал,
Когда в ответ на птицыны страданья
Кудрявый мальчик в тяжкий клюв совал
Свой пляжный коржик. Птица умирала,
Крылом укрыв коричневую кровь…
Так было обозначено начало
И двух морей набухшая любовь.
Мы ждали ёлки, Рождества,
Братаний, вольных хороводов,
И с фейерверком торжества,
И с доброй вестью скороходов.
Мы ждали ласковых гостей —
Сотрудников судьбы счастливой,
И в водах тёмного залива
Парада белых кораблей.
И на сияющем пороге
Мы ждали от южан подмоги
И скатертью накрыли стол.
Мы ждали чуда неземного,
Мы ждали князя Трубецкого,
Но князь на площадь не пришел.
Мне кажется, что быть не может, нет
От кисти следа тоньше и точнее.
Здесь тишину взрывает красный цвет
И от восторга руки коченеют.
Печалясь о таком, не говорят.
Здесь нет людей – они столпились рядом,
И каждый, поглядев, отводит взгляд:
Проём окна открыт смущённым взглядам.
Дорога вьётся, дерево растёт,
Белёсый горизонта разворот
Внушает, что конец пути не близко…
И правда – у подножия река,
Скалы вершина дивно высока,
Но в то же время вот она, так низко.
В жемчужине ожившей нет изьяна!
Досады ради в тяжкую парчу
Её припрятал гений Тициана
И не дал воли чуткому плечу.
Стянул в корсет нетроганные груди,
Лицо обставил гирьками серёг,
И сделав вид, что взоры остерёг,
Закрыл пути рассудку и остуде.
Гляди в глаза, святая простота!
В её глазах трепещет нагота
И любопытство прячется девичье.
Здесь жизни завязь держит на весу
Ребёнок, заблудившийся в лесу,
Здесь искушенья тёмное величье.
Я это утро вижу как живое,
Но ничего поделать не могу:
Я – дерево, сухое и кривое,
У озера на мягком берегу,
Где бабочки запутались с цветами,
Местами Бог, местами молоко,
И небо – отзываясь голосами —
На кончиках, воздетых высоко.
Соперник мой, отростки простирая,
Молчит и зреет, силой налитой,
Он встретит грудью полдень золотой
И тенью скроет изгнанных из рая…
Но это будет после, а пока
Меня ласкает детская рука.
Подглядывать мы любим, спору нет.
Он просто отодвинул занавеску,
Как только вышла девушка на свет,
Вручив причёску солнечному блеску.
Прозрачный звон оконного стекла,
Её отобразив, тебя не встретил.
Она глотает слёзы – ты заметил?
Не выбраться из этого узла.
«Вермеер» и звучит почти как «вор»,