«Красные здесь. Они заняли город. Советские пришли».
Эта новость волной смятения охватила польский городок Альбертын 17 октября 1939 г. В то памятное утро я едва успел отслужить Мессу и позавтракать, когда сбитые с толку прихожане пришли в нашу миссию, чтобы поведать мне новость. Этой новости мы боялись с тех пор, как стало ясно, что Германия и Россия делят Польшу между собой. Но теперь наш страх стал реальностью. Красные были в Альбертыне.
Прихожане, один за другим, толпясь, приходили в миссионерский дом, чтобы узнать мое мнение, спросить совета, услышать хоть слово надежды или утешения. Они боялись за родных. Они боялись за своих сыновей в польской армии и за мужей в правительстве. Они беспокоились за детей и за их будущее. Я пытался их обнадежить, но что, в сущности, я мог им сказать? У меня не было ответов на их насущные, животрепещущие вопросы, и как мог я дать им надежду на будущее или утешить их в такой суматохе, охватившей весь город? Что мог я сказать им, м того, что нужно молиться и уповать на Бога?
Но даже здесь я чувствовал себя глупо. Я провел с ними чуть больше года. Я был священником чуть больше двух лет. Каким же незрелым и неопытным почувствовал я себя в ситуации этого великого и нежданного потрясения! Находя поддержку в обычных делах приходского священника, я служил этим людям в их повседневных нуждах, помогал им, утешал их, служил Мессу, носил причастие больным, соборовал умирающих. У меня появилось здесь много друзей, и, пусть я был молод, они доверяли мне – молодому американцу, живущему среди них. Но война изменила все. Потрясение, с которым они столкнулись теперь, не было семейной ссорой, болезнью или потерей любимого человека. Совет, в котором они нуждались, не касался тех вещей, которые происходят в каждом приходе и которым обучается каждый священник.
Трудно описать то чувство, которое испытывает человек в такую минуту. Чувство, что за одно мгновение все внезапно переменилось и уже ничто и никогда не будет таким, как прежде. Что завтрашний день никогда уже не будет похож на вчерашний. Что деревья, трава, воздух, солнечный свет – все будет теперь другим, потому что мир стал другим. Это чувство невозможно описать, и все же его знает каждая жена, потерявшая мужа, каждый ребенок, впервые вкусивший зло или испытавший нежданный жизненный перелом. Это то чувство, когда сердце говорит: «О, если бы можно было перевести часы назад, о, если бы этого никогда не случалось, о, если бы можно было вернуться и сделать все заново!»
В то утро мои страхи были туманными, хотя чувство беспомощности было реальным. Да и сами страхи вскоре перестали быть туманными и сделались тоже вполне реальными. Сразу после прихода красных начались аресты и конфискация имущества. Последовали бесконечные допросы, угрозы, устрашения, ибо коммунисты старались отловить каждого, в ком видели угрозу себе или своему новому строю.
При этом Церковь стала особой мишенью их агрессии. Церковь восточного обряда при нашей миссии закрыли сразу; приход латинского обряда еще некоторое время был открыт для тех немногих семей, которые осмеливались туда приходить. Остальные здания нашей миссии отобрали красные и расквартировали в них своих солдат. Была развернута пропаганда против Церкви и священнослужителей; мы трудились в условиях постоянного организованного притеснения, а также непрекращающихся крупных и мелких столкновений. Их кампания была плодотворной. Даже самые верные стали остерегаться ходить в церковь и посещать священников. Молодые люди отошли от Церкви быстро. Трудящиеся вскоре поняли, что могут потерять работу, если будут продолжать ходить на богослужения. Деятельность священнослужителей была строго ограничена храмом; мы не могли пойти к людям, если они не шли к нам сами. А на это решались немногие. Вскоре наше служение полностью свелось к отправлению воскресной Мессы для кучки стариков. Иезуитская миссия, десять лет процветавшая в Альбертыне, была уничтожена за несколько недель.
Снова и снова, глядя на все это, я вынужден был заставлять себя не задаваться вопросом, который, как непрошеный гость, вновь и вновь приходил мне на ум: почему Бог допустил это? Зачем эти преследования? Если Бог должен допускать стихийные бедствия и даже войны из-за падений человечества, почему Он хотя бы не позволит, чтобы во времена этих бедствий кто-то мог пасти и утешать Его народ? Ведь мог же Он защитить и оградить свой народ, вместо того чтобы делать его мишенью такой атаки! Недоумение и боль росли во мне при виде того, как видимая Церковь, некогда сильная и хорошо организованная, рушится под натиском этих захватчиков, а люди, непрерывно понуждаемые к принятию нового строя, все больше от нее отчуждаются. А что сказать о молодых, которых буквально отрывали от родителей, заставляя вступать в пионерскую организацию или Комсомол и уча доносить на собственных родственников-стариков за любое отклонение от генеральной идеологической линии? Страшно было слышать, как коммунисты в своей пропаганде открыто поносят Церковь, священников и монашествующих, и знать, что каждый день в школе на уроках дети вынуждены повторять и заучивать атеистические доктрины. Как мог Бог допустить все это? И почему?
Я не винил людей. Я знал, что веру они не утратили, просто боятся сейчас признавать ее открыто. Они приходили ко мне по ночам, чтобы спросить, как им теперь вести себя, следует ли сотрудничать с новым строем, позволять ли детям вступать в Комсомол, вступать ли в профсоюзы. Наконец, они приходили спросить, будет ли неправильным в подобных обстоятельствах не посещать церковь по воскресеньям и праздникам. Что я мог сказать им? Какого героизма был вправе от них требовать? Чего ожидал Бог, допустивший все это, от простых, обыкновенных людей, живущих в лесной глуши Альбертына?
Для меня, как священника, было мучительно задавать такие вопросы, но не задавать их я не мог. Они заполоняли мой ум во время молитвы, они приходили во время Мессы, одолевали меня днем и ночью. И знаю точно, что не меня одного. Это не был кризис веры – не больше, чем у любого, кто, пережив великую утрату или столкнувшись с семейным горем, задается подобными вопросами. Скорее, это был кризис понимания, и никто не должен стыдиться подобных переживаний. Эти вопросы знакомы каждому, кому приходилось много читать Ветхий Завет. «Доколе, О Господи, доколе Ты будешь позволять врагам нашим торжествовать над нами?». Вопрос этот звучит снова и снова, особенно в дни после Давида, в эпоху пленения, когда слава золотого века Соломона стала лишь воспоминанием при реках Вавилона, а Израиль был сокрушен и с позором уведен в плен. Конечно, Израилю это казалось концом света, концом Завета, концом заботы Бога о Его избранном народе.
И все же, глядя на эти события со своей исторической перспективы, мы понимаем, что все было как раз наоборот. Несчастья Израиля были в действительности особым явлением Промысла Божия, проявлением Его исключительной любви к избранному народу. Как нежный, любящий отец, Он старался освободить Свой народ от упования на царей и князей, на войска и силы этого мира. Вновь и вновь Он старался научить их верить в Него одного. Сквозь все века и испытания Он вел их к осознанию того, что только Бог верен в любом несчастии, что только Бог неизменен в Своей любви и лишь на Бога нужно надеяться, даже когда кажется, что все остальное перевернулось вверх дном. Ягве и ныне – Господь всех событий и явлений этого мира; в этих событиях и явлениях можно найти Бога, и мы должны искать Его в них, дабы исполнилась Его воля. Это Он избрал их – не они Его. Это Он первым заключил с ними Завет, вел их и заботился о них, пас их, питал и охранял во всех испытаниях. Их же доля в Завете – уповать на Него одного, хранить Ему верность, устремляться к Нему, а не к другим богам, надеяться на Него, а не на правителей, стрелков и колесницы. Он всегда был им верен, потому и они должны быть Ему верны, даже когда Он ведет их туда, куда они не желают идти, в землю, которой они не знают, или в изгнание. Ибо Он избрал их, они Его народ, Он не забудет их, как мать не забудет дитя чрева своего – но и они не должны забывать Его.
Это нелегкий урок. И весь Ветхий Завет – это летопись того, как в разные века, разными путями Господь старался преподать этот урок Своему избранному народу. Но это также свидетельство того, как часто во времена мира и процветания Израиль начинал воспринимать любовь Ягве как должное, привыкать к обыденности, принимать свой статус-кво как самое важное в жизни, видеть свою поддержку и опору в привычном порядке вещей и забывать о своей главной цели и предназначении, о том, что он – народ Завета. Тогда Ягве – падением царства, изгнанием или разрушением Иерусалима – вновь напоминал им, что только Он должен быть их главной надеждой, их единственной опорой, ибо Он избрал их из всех народов мира как знамение Своей любви и могущества, и они должны свидетельствовать о Нем всему миру, уповая на Него одного.
Тот же урок, будь он труден или легок, должен усвоить каждый. Как легко во времена покоя впасть в зависимость от повседневных дел, от привычного порядка вещей и от сиюминутного существования, которое увлекает нас за собой. Все кажется нам самоочевидным, мы начинаем полагаться на самих себя, на собственные силы, «обустраиваться» в этом мире, видя в нем свою опору. Мы слишком легко начинаем отождествлять покой с ощущением благополучия, искать успокоения исключительно в ощущении удобства. Нас окружают друзья и вещи, один день сменяется другим, мы в целом здоровы и счастливы. Необязательно желать слишком многих благ этого мира – например, быть жадным, алчным, или влюбленным в богатство, – чтобы обрести это ощущение удобства и благополучия и начать воспринимать присутствие Бога как должное. Мы полагаемся на существующее положение вещей, день за днем несущее нас по течению, и постепенно начинаем терять из виду ту истину, что за всем этим и над всем этим стоит Господь, который хранит и поддерживает нас. Мы живем как живется, нам кажется очевидным, что завтрашний день будет похож на вчерашний, нам удобно в мире, который мы сами для себя создали, и обычный порядок вещей внушает нам спокойствие: пусть он и не совершенен, но мы к нему привыкли, – и мы весьма мало задумываемся о Боге.
Тогда Бог должен каким-то образом прорваться сквозь нашу повседневность и вновь напомнить нам, как напоминал Израилю, что, в конечном счете, мы зависим только от Него, что Он сотворил нас, чтобы мы жили с Ним вечно, что явления этого мира не вечны и не этот мир – наш вечный град, что мы принадлежим Ему и во всем должны надеяться на Него и обращаться к Нему. Наверно, именно тогда он позволяет всему миру перевернуться с ног на голову, чтобы напомнить нам, что не здесь наше вечное пристанище и наш последний удел, чтобы привести нас в чувства и упорядочить нашу систему ценностей, чтобы вновь обратить наши помыслы к Себе – пусть даже в начале эти помыслы полны недоумения и упреков. Именно тогда Он должен – с ужасающей ясностью – вновь напоминать нам, что именно Он хотел сказать в Нагорной Проповеди такими, на первый взгляд, простыми словами: «Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Ищите же прежде Царства Божия и правды Его».
Так было с народом Израиля, который должен был научиться не уповать на царей и царства, но быть верным одному лишь Ягве, как Он был всегда верен Своему народу, и уповать на Него одного. Так было и на протяжении всей новозаветной истории. В самой Церкви также случались перемены и перевороты; бывали и преследования. Опора Церкви – не государи и правители, не системы и организации. Ее опора – Бог. Так должно было случиться и в Альбертыне. Бог будет неизменен в Своей любви, если мы будем просто надеяться на Него; Бог укрепит нас в любую бурю, если мы будем просто взывать к Нему; Он спасет нас, если мы просто протянем к Нему руки. Он здесь, мы же должны лишь обратиться к Нему и научиться уповать на Него одного. Потрясения этого мира – даже самой Церкви – еще не конец всему, в особенности же – Его любви. Напротив, они могут стать лучшими знамениями, напоминающими нам о Его любви и верности, заставляющими нас вновь обратиться к Нему, вновь прильнуть к Нему, когда все, на что мы полагались, низвергнуто.
Так происходит и в жизни каждого. То, что за удобной обыденностью нашего повседневного существования мы не видим Бога и не думаем о Нем, – печальное доказательство нашей человеческой слабости. И только во времена потрясений мы вспоминаем о Нем и обращаемся к Нему, часто как недовольные и недоумевающие дети. Лишь в моменты утраты, семейного горя и безысходности люди наконец взывают к Нему, вопрошая «почему», когда у них уже нет иного выхода, кроме как вновь обратиться к Нему, прося помощи, поддержки и утешения. Непостижимым образом Бог в Своем Промысле использует наши несчастья для того, чтобы напоминать нашей греховной человеческой природе о Своем присутствии и любви, о том, что Он верен нам и заботится о нас. Это не мстительность: Он не обрушивает на нас несчастья, чтобы наказать нас за то, что мы так долго забывали о Нем. Это наша собственная слабость. Он всегда с нами и всегда верен нам; это мы не умеем видеть Его и искать Его во времена беспечности и покоя, забывая о том, что Он с нами, что Он пасет и охраняет нас и что именно Он дает нам те самые вещи, на которые мы постепенно начинаем уповать и в которых ищем опоры. Один день сменяется другим, нам удобен привычный ход вещей, и мы забываем об этом.
Так было и в Альбертыне, когда война разодрала на куски ткань нашей – в том числе и моей – некогда мирной жизни, и я на каком-то очень простом уровне начал понимать эту истину во всей ее ужасающей простоте: «Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его». Мы выживем, хотя мир вокруг нас изменится полностью. Мы будем продолжать свой путь – сегодня, завтра и послезавтра, – собирая обломки и день за днем приближаясь к нашей вечной цели, к нашему спасению. Наступит завтрашний день, и нам придется в нем жить – и Бог тоже будет там с нами. Церковь выживет – хоть и не будет в точности такой, какой мы знали ее во время миссии, – потому что выживет вера в народе Божием, как выживала всегда во времена гонений. И среди всех этих кажущихся бедствий и потрясений по-настоящему нас должно заботить только одно: оставаться верными Богу и во всем полагаться на Него, будучи уверенными в Его верности и любви, зная, что этот мир и этот новый строй, равно как и прежний, не есть наш вечный град, и всегда стремясь познавать Его волю и исполнять ее во всякий день нашей жизни.