Леса не надо бояться. С ним нужно дружить. Его нужно защищать и уважать. И тогда из врага он станет другом. Спасет, когда надо. Укроет. Подскажет. Это не мои слова – я не настолько умный. Это дядя Сева всегда так говорил. И, как всегда, старый разведчик-пластун был прав.
Умение слушать лес в лесу, себя в лесу и лес в себе мне вдалбливали с детства. Замечать все – где вспорхнули птицы или где их нет, а должны быть. Дуновение ветерка. Шелест листьев. Поступь и следы лесного зверя. Примятая трава и сломанная ветка. Любой диссонанс. Ощущать лес всем своим существом. Наука эта нелегкая, но учителя хорошие были. И умение слушать лес не раз спасало жизнь и мне, и тем, кто шел за мной. Именно благодаря этому мое тело в свое время не обглодали волки, а на плацу комдив лично перед строем вручил мне, совсем сопливому, но очень упрямому пацану, ценный подарок.
И сейчас мне не слишком нравилось, что мы относились к лесу как-то легкомысленно. Перли вперед лосями, так что только ветки трещали. Это моим спутникам казалось, что мы движемся бесшумно и аккуратно. У меня же все в груди переворачивалось.
Хотя, откровенно говоря, я и сам теперь не слишком блистал. Эх, прошли те времена, когда я, легкий, как тростиночка, мальчонка невесомо скользил меж деревьев. Чем больше набираешь живой вес, тем меньше твой вес как разведчика. Разведчик должен шелестеть по кустам и траве, а не топать носорогом, сотрясая землю.
В нашем сводном отряде собралось полтора десятка человек. Начальник окротдела ОГПУ, еще два наших сотрудника, не считая меня. Мы успели только представиться друг другу и обменяться рукопожатиями, больше я о них ничего не знал. Не познакомились толком, а уже идем вместе в бой. Но так все время бывает там, где эти бои идут.
Остальные в отряде были из милиции, уголовного розыска и взвода конвойной стражи. По замыслу, нашей вооруженной мощи вполне должно было хватить, чтобы окружить хутор Кулибино, где собрались граждане бандиты. Ожидалось, что мы найдем там самого Артема Белоштанного – это не кличка, а фамилия у него такая по метрике, и он самый близкий помощник атамана Шустова. С ним будет еще парочка лесных душегубов. Если информация правдива, то народу нам должно хватить с запасом. Тут еще от выучки бойцов много зависит, а пока, к сожалению, она меня, отличника боевой учебы РККА, не радовала.
Собирались мы на вылазку, как всегда, бестолково, с шумом, понуканиями и недопониманиями. Но так бывает всегда перед хорошим дельцем. Я получил в оружейке у штатного дежурного Богородцева драгунский карабин Мосина – Нагана, а также две похожие на бутылки наступательные гранаты РГ-14, по-моему, еще времен Мировой войны. Когда я сгребал горстями патроны и рассовывал по карманам галифе, а также забивал в специальный кожаный подсумок гранаты, на меня смотрели искоса, как на дорвавшееся до игрушек малое дитятко. Но ведь недаром говорится, что без винтовки, патронов и гранат не живет русский солдат.
Между тем Раскатов перед выходом распределял, кому что делать. Краем уха я слышал, как он в своей привычно грубой и зримой манере выговаривал своему заместителю:
– Тебе что винтовка, что коромысло, Гордеич. Остаешься на хозяйстве!
Этот самый заместитель носил комичную, на мой непритязательный взгляд, фамилию Первак – ну хоть не Первач, спасибо должен говорить и за это. Был он высок, статен, самую малость полноват и весьма смахивал на персонажа дореволюционного синематографа – встречались там такие герои-любовники, которым, в порыве страсти заламывая руки, падала в объятия Вера Холодная. Он единственный был при параде – то есть в военной форме, перетянутый портупеей, с положенными по должности тремя шпалами в малиновых петлицах, и выглядел истинным воином-защитником. Поэтому слова начальника отдела о его сомнительной боевой готовности резко диссонировали с мужественным обликом.
Я б взорвался фейерверком от такого пренебрежения своими боевыми достоинствами и разбился бы в лепешку, чтобы доказать обратное. Но по Перваку было видно, что воробей он стреляный, в бой не рвущийся, и оставаться на хозяйстве его устраивало гораздо больше, чем лезть под пули. Поэтому он только кивнул:
– Не волнуйся, Максимильян Данилович. Не подведу.
Впрочем, под пули лезть никто зазря не собирался. Раскатов утверждал, что знает этот хутор и подходы к нему как свои пять пальцев. А также хорошо знает нрав бандитов. Пока мы доберемся до цели, они там перепьются, уверенные в своей недосягаемости для органов охраны завоеваний революции. И тогда можно брать их тепленькими.
Полдороги мы проехали на видавшем виде грузовичке непонятной марки, принадлежащем отделу милиции. И вот теперь топаем между болот, ельников и березок. И с каждым шагом наш удалой настрой нравился мне все меньше.
Лезть с настырными советами к начальству я не собирался. Поскольку сам тут даже не без году неделя, а без суток час.
Банда Шустова была главной головной болью не только уезда, но и всей области. Сам Атаман был из тех неисправимых сволочей, которые твердо решили свою жизнь посвятить тому, чтобы испортить жизнь другим, в нашем случае – ненавистным ему советским людям. Бывший царский прапорщик гражданского призыва, отмеченный боевыми наградами еще за Мировую войну, он отчаянно воевал с советской властью и прославился удивительными даже для белой сволочи зверствами в отношении тех, кого он считал бунтующим быдлом и кого у нас принято называть народом. Где он только не отметился после Гражданской войны. И в Средней Азии побывал, с басмачами обнимался и ужас сеял среди мирных дехкан и представителей советской власти. И в Тамбовском восстании поучаствовал – жалко, наша дивизия его не повстречала, тогда волки давно бы его косточки обглодали. В позапрошлом году засветился в крестьянских волнениях в Поволжье и отметился там привычным кровавым следом. В общем, наш пострел везде поспел. А чуть больше года назад принесло его в эти края. И он уже успел снова прославиться жестокими убийствами. Взял кассу в Семиречном районе. Устраивал налеты на колхозы и сельсоветы. Запугивал людей. Вылезал на свет божий, кусал ядовитыми зубами и, как кикимора, скрывался в болотах и лесах.
Кстати, Углеградск Шустову вовсе не чужой. В Гражданскую войну наводил здесь шорох в составе казачьего карательного отряда, оставившего о себе страшную память.
Чего он хотел достичь сейчас? Для свержения большевиков сабель у него маловато. Тогда что? Хотя это неважно. Узнаем, когда поймаем.
В общем, противник у нас был серьезный. А шли мы расслабленно. О чем я все же высказался начальнику – мол, по науке нужно боевое охранение, проработанные сигналы оповещения и прочие премудрости. И вообще движемся слишком быстро.
– Не умничай, – отмахнулся Раскатов, положив ладонь на деревянную кобуру с «маузером». – По твоей военной науке за неделю не доползем. У нас все проще. Бросок, атака, результат!
Дорога петляла, сужаясь в тропинку, пропадая вообще и возникая вновь. Чаща становилась все гуще, кустарник все плотнее. А настроение – все тревожнее. И сжимал я карабин все крепче.
И как всегда в таких походах, долбила одна мысль – лишь бы не нарваться на противника не вовремя. Могли столкнуться лоб в лоб, тогда не вовремя будет для обеих сторон. Но самое страшное – это засада. Это уже крайне не вовремя, и именно для нашей стороны.
Сколько лесов и болот мною пройдено, в скольких засадах ждал врага, а сколько засад вскрыл. Тут просто навыков и опыта недостаточно. Тут чутье нужно. Вот и напрягал я его. И это чутье сигнализировало, что вылазка наша чреватая и дурацкая.
Совсем узкая тропа, почти исчезнувшая, вдруг стала расширяться и запетляла в сгустившемся лесу.
– Уф, – притормаживая, вытер вспотевший лоб Раскатов. – До цели рукой подать. Там рассредоточимся. Вперед!
Я кивнул. И тут как электрический ток меня ударил. Впереди будто пустота образовалась, всем нутром ее почувствовал. Такой разрыв в ровной лесной ткани.
В таких случаях я начинаю сначала действовать, а потом думать. Сколько раз проделано мной такое, вбито в печенки до стремительного автоматизма. Вскидываю карабин. Передергиваю затвор. Луплю куда-то в кусты – на кого бог пошлет. А потом отталкиваю плечом начальника, сшибая его с ног.
Оглушительно грохают в тишине леса почти одновременно два выстрела – мои и вражий. В густом кустарнике прямо по ходу кто-то начинает дико визжать. Я падаю на землю, окатываюсь в сторону и кричу:
– Засада! Ложись! По укрытиям!
Но это уже и так понятно всем. Кто пошустрее и поопытнее, те рассредоточиваются, прячутся за деревья и в складках местности. Другие катастрофически запаздывают. И их настигают пули.
В лежачем положении я достаю гранату. Привожу ее в боевое состояние. Приподнимаюсь. Ну что, вперед!
Пробегаю с десяток метров. Снова падаю, когда вокруг начинают свистеть пули. И бросаю гранату.
Потом опять стрельба. Но уже не такая азартная. И неожиданно все заканчивается. Обрушивается тишина. И только слышны стоны.
Враг ушел. Испугался. Он был намерен истребить нас, пользуясь внезапностью. Но не срослось. Им не повезло, что на их пути встал рыцарь без страха и упрека уполномоченный Большаков, в первый день вышедший на службу и сразу попавший как кур в ощип.
Пора подсчитывать потери и трофеи. К счастью, мы победили. У нас один с ранением средней тяжести и двое с легкими. Еще несколько царапин. Раскатова черкануло по черепу, но лишний шрам его уже не испортит. Благо череп цел, только кожу рассекло. Это была та самая первая вражеская пуля, которая бы прибила его, если бы я не толкнул.
Нападавшие бежали, при этом позорно оставили своих товарищей, точнее, соучастников. Один валялся бездыханный, с пулей в груди. Это был тот, кого я подстрелил своим первым выстрелом. И еще одного раненого нашли в стороне, был он посечён осколками и именовался живым лишь с большой натяжкой. Два-ноль в нашу пользу. И обоих, получается, я приголубил. Самое время расправить плечи и начать гордиться собой. Но повод для гордости у меня был бы, если бы я настоял на своем и убедил действовать осторожнее, тем самым не дав завести отряд в засаду.
Пленного пытались перевязать, а потом допросить. Он мог рассказать много интересного. Но в ответ на тактичные и вежливые вопросы разразился все слабеющими матюгами, очень нелицеприятно отзываясь о нашей родне до пятого колена. А потом издох.
– Ушел, скотина, – в сердцах пнул отдергавшееся тело начальник отдела. – Легко отделался!
– Ну как сказать, – покачал я головой.
Раскатов зыркнул на меня зло. И я понял, что благодарить меня за чудесное спасение никто не собирается. Наоборот, как часто бывает, обозлились, что я был прав, а руководство – совсем наоборот. Ладно, такова человеческая природа. Надо к подобным изгибам человеческой психики и отношений относиться философски. И что-то кому-то доказывать я не собирался…
Но на этом беды не закончились. В тот же день к околице села Средние Гати лошадь притащила привязанный изувеченный труп. Это был внедренный с огромным трудом в банду Шустова секретный сотрудник, который и передал информацию о хуторе.
Да, как говорят московские футбольные болельщики, размочили нам счет в этом тайме. Два-один, правда, пока еще в нашу пользу. Только плохо такая арифметика работает. Убиваем чужих. А теряем своих…