В дверях стоял Фивий, мой заместитель. Осанистый, дородный, он переступил порог и, чуть склонив в приветствии голову, поздоровался:
– Здравствуй, брат Олаф!
– Здравствуй, брат Фивий. Проходи, садись.
Фивий степенно, опираясь на посох, направился к одному из четырёх кресел, расположенных в центре вокруг компьютера-куба-проектора.
«И зачем ему посох? Ладно, мне по сану нужен. А так-то я и в руки его никогда не беру. А ему-то зачем? Не больной, не немощный. Молодой, на три года только старше меня. Тридцать восемь, а с каким надменным превосходством посматривает на всех и всё, прям старец-пророк. Представляю, скольким он после исповеди епитимий[1] наложил за грех гордыни, а сам-то», – подумал я.
За ним проскользнул Фиста. Безмолвный и быстрый, он не только всегда тенью следовал за своим хозяином, но и был вездесущ. Куда бы я ни пошёл, везде рядом мелькала его долговязая фигура. Я так и не понял, кем он был Фивию: помощником, соглядатаем или телохранителем, но в одном я твёрдо убеждён – Фиста беспрекословно выполнит любой его приказ. Откуда такая рабская преданность? Сам же хозяин едва замечал его, а когда обращался, в его словах сквозило явное пренебрежение. Фиста поклонился, не поднимая глаз, и пошёл к скамье у правой стены, за спиной у своего хозяина.
В дверях показался монастырский эконом Тихон – тощий, длинный, сутулый пожилой монах. Он язвительно оглядел зал. Едва взглянув на меня, насмешливо склонил голову, и тут же задрал жиденькую седую бородёнку, торопливо прошёл вслед за Фивием и уселся в кресло рядом с ним справой стороны от компьютера.
За Тихоном в дверь боком протиснулся высокий толстый монах Сидор. Прищуренными хитрыми глазками-бусинками быстро осмотрел зал, поклонился и медленно направился к креслу напротив Фивия. Я уже общался с этим монахом. Он курировал верхнее и нижнее поселения при монастыре. Принимал отчёты избранных поселенцами, и одобренных монастырём старост. После моего вступления в должность настоятеля Сидор был первым, кто попросил у меня аудиенцию. Он долго говорил о своей тяжёлой доле, о том, как трудно навести порядок среди поселенцев: ведь они не монахи, и вольны своей волей. Чего он хотел от меня, он так и не сказал, но намекнул, что хорошо бы ему прибавить коэффициент за сложность работы к ЧИВ[2]. Я понял тогда, что Сидор хитёр и дипломатичен, но при этом ищет всегда только свою выгоду.
Вошёл старец, отец Ануфрий – духовник монастыря[3]. Улыбнулся мне и отвесил всем поясной поклон, прошёл и сел возле Сидора.
За отцом Ануфрием потянулись должностные монахи. С кем-то я уже был лично знаком, кого-то знал только по представлению Фивия при вступлении в должность. На скамью рядом с Фистой пристроился Хрон – высокий худой монах, смотритель склепов и регент Ион – управляющий соборным хором – благодушный, маленький, толстенький, почти круглый, человечек.
На противоположной скамье разместились Кирилл – строгий молодой человек, с аккуратно подстриженной бородкой и усами пшеничного цвета, он возглавлял монастырскую школу, открытую для детей поселенцев; Спиридон – заведующий библиотекой – древний старец с мелко подрагивающей головой, должно быть, по возрасту он был самым старшим в монастыре; и Свирид – старший мастер иконописной мастерской – крепкий монах высокого роста, в котором чувствовалась сила.
Последним вошёл Тит – агроном и ветврач монастырского хозяйства. Он потоптался, прикидывая, куда ему сесть, и пошёл к Свириду, который ему дружески кивнул.
Ну вот. Все в сборе. Как раз вовремя: большие напольные часы зашипели и пробили шесть раз. Все встали. Монахи выжидающе смотрели на меня. Я растерянно осмотрелся. Повисла тишина. Я уже открыл было рот, чтобы провозгласить начало собора, как дверь снова скрипнула, и в щель просунулась встрёпанная голова деда Анисима. Он посмотрел на меня вытаращенными глазами и быстро-быстро заговорил:
– Милости прошу! Святые отца, простите Христа ради!
Все обернулись к нему.
– Что тебе, дед Анисим? – спросил я.
– В ухе сильно застреляло. Позвольте отлучиться ненадолго, закапать лекарство? – и он принялся дёргать себя за ухо.
Я спохватился, что забыл снова включить преобразователь, машинально провёл рукой по волосам, глянул на отца Ануфрия и заметил, как он улыбнулся в бороду.
– Иди, конечно, дед Анисим.
– Ты, Анисим, совсем страх потерял, – недовольно сказал Фивий, – позволяешь себе врываться на собор!
Анисим, часто кланяясь, прикрыл за собой дверь.
Пока Фивий ворчал на Анисима, а остальные недовольно качали головами, я незаметно включил преобразователь. И тут же в ухо мне понёсся злой шёпот Анисима:
– Молитву! Молитву читай перед началом собора.
«Да! Точно!», – разговор с отцом Климентием выбил из колеи, и у меня совсем выскочило из головы всё, к чему я готовился. Я вздохнул и начал читать молитву на начинание всякого дела. Разговоры затихли, и монахи, шевеля губами, стали повторять за мной её слова:
– Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. Благослови, Господи, и помоги мне, грешному, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою.
– Вот! То-то же, а то стой тут, подслушивай, – услышал я в «Ухе» голос деда, и то ли почудилось, то ли на самом деле едва различимое, – вот ведь Линза.
Я вздрогнул и сбился с ритма, но тут же взял себя в руки и дочитал молитву до конца:
– Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Твоего Отца, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими, яко без Мене не можете творити ничесоже. Господи мой, Господи, верою объем в души моей и сердце Тобою реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною начинаемое, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, молитвами Богородицы и всех Твоих святых. Аминь[4].
После молитвы все перекрестились и сели.
– Уважаемые члены монастырского собора, – начал я, – сегодня мы собрались на внеочередное заседание в связи со знаменательным событием. Предстоятель Всемирной Христианской Церкви брат Климентий пожелал обратиться к нам со словом.
Я включил компьютер. Через минуту на гранях его, чтобы видели все, появилось лицо Климентия.
– Приветствую вас, возлюбленные братия мои! – начал он.
Все встали, отвесили поясной поклон и снова сели.
– Я постараюсь ненадолго задержать ваше драгоценное время, занятое высокими делами служения Господу нашему Иисусу Христу. Хочу ещё раз от души поздравить настоятеля брата Олафа со вступлением в должность и с его первым монастырским собором. Благословляю его на начинания. А начинания монастырю предстоят великие.
Монахи удивлённо переглянулись и воззрились на предстоятеля, затаив дыхание, а он продолжал:
– Дело, о котором буду говорить, очень важное не только для Христианского мира, но и для всех истинно верующих. На вашем монастыре лежит высокая миссия, которая назначена вам нашей Христианской Церковью и Всемирным конфессиональным собором. Миссия это – нести людям обновлённую религию. Братия, – голос его торжественно зазвенел, – религия вселяет в сердца людей любовь и веру в Бога, несёт в мир чистоту и духовность. И чтобы осуществить эту миссию, она должна быть созвучна душам людским, должна говорить с ними на одном языке. Века миновали с тех пор, как были нам даны первые заповеди Господа нашего Иисуса Христа. Неизменны они ныне, присно и во веки веков. Но говорить о них, нести в сердца людей их глубинный Божественный смысл, мы должны теми словами и, главное, теми делами, которые сегодня понятны и необходимы каждому человеку. Не для кого ни секрет, что ныне не в каждом сердце человеческом живёт Господь. И далеко не последняя в этом вина наша с вами. Вина тех, кто поставлен на Земле, чтобы служить Богу, нести его Слово и Дело людям. Но не сумели мы донести Слово Божье, чтобы запало оно в каждую душу и никого бы не оставило равнодушным. Почему так случилось? Главное в том, что мы не говорим с людьми на одном, понятным им, языке. Кто есть сегодня человек? Это человек образованный, успешный, сам делающий свою жизнь. Просвещение, культура, наука сегодня стали главными в нашей жизни. И, как доказал отец Окимий, именно они приведут современного человека к Богу, потому что нет иного пути для разумного сердца, как духовный путь самопознания и саморазвития. Религия же осталась в атрибутах понятий древнего человека. Пришло время, когда мы должны стать не просто понятными людям, но необходимыми им. Слово наше должно звучать в унисон с их сердцами. Дела наши должны воодушевлять и вести за собой. Мы с вами стоим на пороге обновлённой религии, религии, как говорил отец Окимий, которая зиждется на Вере, а Вера подтверждается Наукой. Отец Окимий оставил нам в наследство мысли, по которым мы должны создать обновлённую общину. И не только монастыря, но и открыть миру, – брат Климентий помолчал и торжественно продолжил:
– Учредителем обновлённых канонов, их проводником нами назначается ученик, последователь и преемник отца Окимия – настоятель брат Олаф. Ему предоставляется право на составление и принятие нового Устава, регламентирующего жизнь обновлённой Общины. Вам же, досточтимые братия, надлежит всесторонне помогать ему в этих начинаниях. Ибо все они предварительно согласованы с Христианской Церковью. Именно на Христианской Церкви, на нас с вами лежит великая миссия: открыть всем людям заповеди духовной жизни, открыть в каждом сердце Бога. Христианская Церковь призывает вас последовать за отцом Олафом в словах и во всех его начинаниях, как есть это начинания самой Христианской Церкви. Трудна задача сия. Дело это новое, и могут его нести только люди, принявшие сердцем необходимость этих перемен. Готовы ли вы к исполнению этой миссии?
Монахи зашевелились, зашептались.
– Не отвечайте сейчас ничего. Сначала спросите своё сердце. Департамент религиозного согласия даёт вам время, чтобы всё обдумать и дать ответ. У вас неделя до принятия решения. Через неделю мы вновь соберёмся, и я должен услышать ваше решение: готовы ли вы взять на себя ответственность за дело сие или не готова ещё к этому ваша душа. Несмотря на любой ответ, никто из вас ни в чём ущемлён не будет. Запомните это. Пусть каждый сам с собою решит этот вопрос. Я верю, что вам по силам. Благословляю вас! – брат Климентий осенил нас крестным знамением, и грани-экраны компьютера погасли.
––
[1] Эпитимия – Эпитимия, епитимья (от греч. эпитимион – наказание) – наказание в форме поста, поклонов и иных проявлений раскаяния, налагаемое священником на верующих (реже избираемые ими самими) за допущенные прегрешения или неисполнение указаний священника. Рассматривается церковью в качестве способа «врачевания духовного».
[2] ЧИВ – единица измерения и оплаты труда, в описываемом мире: Часовой Индивидуальный Вклад – один ЧИВ, то есть один час необходимого рабочего времени, потраченный человеком для создания его вклада в Общество.
[3] Духовник монастыря – понятие это имеет несколько значений. Духовник – и священник, к которому вы ходите на исповедь, и духовный наставник, и официальное лицо в монастыре, попечитель насельников монастыря в деле спасения.
Но чаще всего, говоря о духовнике, мы имеем в виду священника, которому доверяем руководство нашей духовной жизнью.
[4] Молитва перед началом всякого дела – источник «Молитвослов» интернет сайта «Азбука веры» https://azbyka.ru/molitvoslov/molitva-pered-nachalom-i-po-okonchanii-vsyakogo-dela.html