Коттедж Вавиловых на Молочке выгодно отличался от многих других. В нем не было помпезности, но он обращал на себя внимание своей необычной архитектурой. Здание матово-белого цвета снаружи было округлой, словно обтекаемой формы. Я очень слабо разбираюсь в архитектуре, можно сказать, вообще не разбираюсь, но тот, кто спроектировал этот коттедж, явно обладал отличным художественным вкусом. Дом, несмотря на всю оригинальность, не выглядел кричаще.
Поймав мой восхищенный взгляд, Кассандра сказала:
– Аркадий рассказывал, что видел подобное в Мексике. Ему запомнилось, и потом он объяснил архитектору, как строить. Больше вы ни у кого такого не увидите.
В ее голосе прозвучали нотки гордости.
– Я сейчас открою ворота, и вы загоните машину, – продолжила Кассандра-Екатерина, когда я вдоволь налюбовалась домом снаружи, и добавила: – Внутри тоже есть на что посмотреть.
Когда мы шли по выложенной белым камнем дорожке к двери, Кассандра шепнула мне:
– Обязательно похвалите дом при Инессе, ей будет приятно.
Не знаю уж, до какой степени приятной была бы женщине похвала в адрес ее погибшего мужа при том, что она недавно потеряла нового жениха, но я кивнула в знак согласия. Я уже не удивилась, что Кассандра не стала звонить в дверь, а достала из объемистой сумки ключ и легко отперла замок сама. Ясно было, что ей приходилось это делать далеко не один раз, и я заново убедилась, насколько свободно она чувствует себя здесь.
Из дверей мы сразу же попали в большой холл, в котором я заметила две витые лестницы: одна вела наверх, а другая – вниз.
– Внизу кухня, – прокомментировала Кассандра. – Это снаружи кажется, что в доме два этажа, на самом деле их три. На верхнем находятся спальни.
– А где Инесса?
– В своей комнате, пойдемте.
И громко крикнула:
– Инесса, мы пришли!
Затем она толкнула дверь, и мы оказались в небольшой, уютно обставленной комнате. Посередине стояло кресло-качалка, в котором сидела женщина с книжкой в руках. На женщине было длинное темно-бордовое платье с высоким воротником. Густая темная челка закрывала лоб, пряди уложены на щеки, глаза спрятаны за темными очками. Словом, угадать черты лица женщины было довольно трудно. Открытыми оставались только кисти рук, но и на них можно было увидеть пятна: от светло-розовых до коричневых…
Не скрою, я испытывала к ней сочувствие, потому что понимала, насколько тяжело пришлось ей: сначала три месяца провести в больнице, ежедневно и еженощно терпя боль, а потом еще и дома находиться в постоянной изоляции от мира. Услышав, что мы вошли, женщина отложила книгу и повернулась к нам.
– Здравствуйте, – произнесла она спокойным тихим голосом. – Садитесь, пожалуйста. Я так и думала, что вы приедете. Сейчас вот сидела, пыталась читать книгу, а сама все время думала о другом, ждала вас… Как шум автомобиля услышу, сразу голову к окну поворачиваю.
– Добрый день, – усаживаясь на мягкий диван, ответила я. – Я приехала по вашей просьбе. Я понимаю ваше состояние, но наша беседа необходима, если вы хотите, чтобы я вам помогла.
– Да, конечно, – спокойно ответила Инесса. – Спрашивайте, мне нечего скрывать. Только Катя, наверное, вам уже все рассказала.
При этих словах Екатерина слегка поморщилась. Видимо, ей было приятнее, когда к ней обращались «Кассандра», во всяком случае при посторонних людях. Она села на диван рядом со мной и спросила:
– Инесса, ты ела что-нибудь?
– Да, – коротко ответила та, глядя на меня и ожидая вопросов.
– Как вы сами думаете, кто мог желать зла вам и вашему жениху? – начала я. – Возможно, обоим, возможно, порознь. Ведь не исключено, что смерти желали кому-то одному из вас, а второй оказался, что называется, не в том месте и не в то время.
– Я думала об этом, – кивнула Инесса. – И считаю, что они не любили меня все. Все!
– Вы кого имеете в виду? – осторожно уточнила я. – Кирилла и его семью?
– Вот как раз Кирилл относился ко мне лучше других, – усмехнулась Инесса. – Во всяком случае, мне казалось, что мы были друзьями. Ольга же меня терпеть не могла, ей хотелось, чтобы меня не было в этом доме, чтобы они с Кириллом жили свободно и самостоятельно. Тамара, подруга покойной Александры, так вообще меня съесть была готова за то, что я вышла замуж за Аркадия…
– А ей-то какое дело? – удивилась я. – Вы же не отбивали его у жены, она умерла…
– Я-то нет, – усмешка не сходила с губ Инессы, – а вот она… Она же была влюблена в Аркадия, все надеялась, что после смерти Александры он на ней женится. А тут появилась я.
– А почему она на это надеялась? Были основания?
Инесса молчала.
– Вы, пожалуйста, мне все рассказывайте, иначе мы с вами будем гоняться за тенью и никогда ее не поймаем, – поторопила я и подосадовала, что подобное мне приходится говорить чуть ли не каждому своему клиенту. Вот же странные люди! Обращаются с просьбой помочь, а потом начинают что-то умалчивать, выкручиваться, скрывать… Все равно что прийти к врачу с жалобой на боль и не говорить, в каком именно месте болит. Догадывайся сам как хочешь, трать кучу времени впустую!
– Мне просто не хотелось тревожить память Аркадия. – Голос Инессы дрогнул: не знаю, притворно ли, искренне ли. – Но он признавался мне, что у него была короткая интрижка с Тамарой. Просто интрижка, и больше ничего. Он говорил, что она сама на него вешалась, ну он и не удержался… А потом сразу все прекратил, а она рассчитывала, что он с женой разведется и на ней женится. Названивала ему, надоедала. С Александрой у них, кстати, тогда был скандал.
– А ей откуда стало известно?
– Так Тамара сама ей все рассказала! Думала, что она после этого Аркадия выгонит. Но та оказалась мудрой женщиной. Аркадий мне рассказывал, что она тогда с ним поговорила спокойно, но очень твердо. И он знал, что при повторении подобного она от него уйдет и заберет ребенка. Она была очень самостоятельная. Я ее никогда не знала, но я к ней отношусь с уважением. Я не такая, я слабая, я всегда боялась, что меня бросят… – Голос Инессы стал совсем тоненьким, и она, не выдержав, всхлипнула.
Кассандра вскочила и стала ее утешать. Инесса склонила голову ей на плечо и кивала, слушая, как подруга что-то шепчет ей на ухо. И я подумала, что Инессе на самом деле на пользу, что та торчит у нее днями и ночами. Полного одиночества женщина такого склада могла бы и не выдержать. Наконец она вроде бы успокоилась, Кассандра быстренько куда-то сбегала, принесла успокоительное и сок в высоком бокале.
– Кстати, – спохватилась она. – Хотите что-нибудь? Есть фрукты, сок, минеральная вода, чай, кофе…
Она подкатила маленький столик, на котором стояла ваза с фруктами, и поставила его между мной и Инессой.
– Мне стакан минералки, и больше ничего не нужно, спасибо, – кивнула я, и передо мной вскоре появилось желаемое. Успокоенная Кассандра снова села рядом.
Инесса рассеянно щипала виноград, взгляда ее за очками было не видно. Но просто так терять время мне не хотелось, и я вернулась к разговору.
– Но почему же Тамара до сих пор приходит на дни рождения Александры?
– Потому что ей хочется казаться чистенькой и верной подружкой, – ответила за Инессу Екатерина.
– Если бы вы знали, какая она ханжа! – подхватила и Инесса. – Лживая насквозь! Да вы бы сразу это поняли, если бы ее увидели.
– И на Владимира Ефремовича теперь заглядывается! – вскричала Кассандра, которой словно наступили на любимую мозоль.
– И над Кириллом постоянно сюсюкает: ах ты мой мальчик бедненький, да как же тебе не повезло, сиротинушке! А что так причитать? Да, конечно, он потерял родителей, но ведь он уже взрослый, и он не один – у него жена, сын… Я, наконец. И потом, хотела бы я видеть такого бедненького мальчика, который в двадцать пять лет владеет шикарным домом, своей фирмой, яхтой и суммой в банке!
– Подождите, так что, все имущество принадлежит Кириллу? – удивилась я.
– Владелец фирмы – он. Яхта тоже его. Дача моя. Дом наш общий. Деньги и акции после смерти Аркадия были разделены между нами поровну. У него есть своя машина. Мне досталась машина Аркадия, но она пока просто стоит в гараже. Я не умею водить, – короткими фразами, по пунктам, пояснила мне Инесса. – Если вам нужно посмотреть документы, чтобы досконально выяснить юридические подробности, то я вам их предоставлю.
– Это было бы неплохо, но чуть позднее, – кивнула я. Теперь финансовая ситуация в этой семье хоть чуть-чуть прояснилась. – Вернемся к Тамаре. Почему вы вообще ее пускаете, если друг друга ненавидите?
– Ну то, что я ее ненавижу, это сильно сказано. Я ее скорее презираю, – уточнила Инесса.
– Я тоже, – вставила Лобоцкая.
– А позволяю ей приходить только из-за Кирилла. Ведь он не в курсе того, что было между ней и его отцом много лет назад. Может быть, он и не сильно бы расстроился, но вопросы бы точно стал мне задавать. И что бы я ему ответила?
– Ну можно было бы найти ответы при желании, – сказала я. – Думаю, вы просто не хотели скандала.
– Давно надо было ее выгнать! От нее черная энергия идет, – не удержалась от своей любимой темы Кассандра.
– Ладно, я поняла. Но думаю, что она все-таки вряд ли стала бы вас убивать только потому, что Аркадий женился не на ней, – вздохнула я. – Тем более что его и самого нет в живых. Кстати, я неоднократно слышала о том, что он трагически погиб. А как это получилось?
– Ох, об этом даже вспоминать трудно. – Инесса приложила пальцы к вискам. – Словно злой рок надо мной довлеет: первый муж погиб, потом второй… даже не успев им стать официально. В общем, в один злосчастный день Аркадий отправился на яхте по Волге и случайно соскользнул с палубы. Одним словом, он утонул. Похоронен рядом с Александрой. Если бы он хотя бы с кем-нибудь был, а то как на грех один! Ему даже на помощь позвать было некого.
– А Александра отчего умерла?
– От рака желудка. Очень скоротечно.
Я быстренько догрызла большое спелое яблоко и принялась за грушу, порадовавшись, что не страдаю никакими желудочными заболеваниями, и мысленно сплюнув.
– Ну а кто же еще вас ненавидел?
– Даша с Пашей! Идиотская парочка! Это Ольга их в дом притащила, я бы с такими общаться не стала. Ну Даша с Ольгой одного поля ягоды: вертихвостки необразованные, нигде толком не учились, работать обе не хотели, мечтали только мужчин богатых захомутать. До сих пор поражаюсь, что Кирилл в Ольге нашел? Он совсем другой: интеллигентный, скромный, окончил экономический институт, читает много, джаз слушает. Компьютером хорошо владеет, все время в Интернете какие-то интересные новинки ищет в области культуры… Он даже мне тексты нужных авторов скачивал несколько раз – я сама с компьютером не умею обращаться. А Ольга только задницей крутит. Ничего ее не интересует. Вот теперь сидит у матери и ждет, когда Кирилла посадят, рассчитывает, что получит что-нибудь после развода.
– Она уже приходила ко мне, слезы размазывала, жаловалась, как им тяжело.
Это сказала уже Кассандра, и я вопросительно уставилась на нее.
– Да, и я ее выставила, – жестко сказала та. – Потому что она сразу же, как Кирилла арестовали, от него отказалась. Тут же про развод заговорила. К Инессе ни разу в больницу не пришла. Вот я и велела ей убираться.
– А она что, не прописана здесь?
– Нет, не прописана. Слава богу, у Кирилла на это ума хватило. Да и вообще, она меня всегда побаивалась. Поэтому быстренько хвост поджала и к матери пошла.
– Кирилловы счета арестовали, поэтому денег у нее нет, – тихо добавила Инесса. – Немного наличности, конечно, оставалось, но боюсь, что она уже все потратила. Так что она не выдержала и пришла, мне Кассандра рассказывала.
– Я сказала, что раз она от мужа отказалась, так пускай на помощь не рассчитывает. Сидит и ждет суда. Ну а мы дожидаться не будем, парня выручать надо. Вот к вам обратились.
– Это вы хорошо сделали, – согласилась я. – Но пока мне также непонятно, какие мотивы могли быть у Ольги, а тем более у Паши с Дашей для убийства. Они ладили с Игорем, с вашим женихом?
– Во всяком случае, конфликтов между ними никогда не возникало. Общались, смеялись…
– Владимиру Ефремовичу тем более не было никакого резона, – развела руками Кассандра, хотя я сейчас не упоминала этого человека. – Ему-то с какой стати? И к Инессе он, кстати, относится хорошо, уважительно. Всегда букет роз приносил роскошный. Ромки вообще не было, он за самогоном ездил.
– Так, давайте пока характеристики ваших гостей оставим, я со всеми еще познакомлюсь, и попробуем мысленно восстановить картину происшедшего. Больше всего меня удивляет, как могло получиться, что никто не видел самого поджога. Вроде бы столько народа, все на свежем воздухе, на виду… Как так получилось?
– Я теперь уже смутно все помню… – печально проговорила Инесса. – Да еще после стольких операций, наркоза… Память моя еще не до конца восстановилась. Я помню только, что многие ходили на пруд купаться. Кто-то в дом заходил, выходил… Но это же еще до того было, как мы в баню пошли! В бане же я не могла ни за чем наблюдать!
– А я спала, – напомнила Кассандра. – И вообще, в тот момент никто не знал, что произойдет такая ужасная трагедия! Все были веселые, радостные. Естественно, никто ни за кем не следил.
– И Владимир Ефремович ходил купаться на пруд?
– А как же! Он плавает отлично, в воде себя как рыба чувствует. Вот только с кем он ходил и когда, я не помню. А Тамара не осталась ночевать, она к этому моменту уже уехала.
– Когда она уехала и на чем?
– Ну так как все были выпивши, то она поехала на автобусе, от дачи до станции совсем недалеко. Это было еще до того, как молодежь пошла париться в баню. Последний автобус отходит в половине девятого вечера, вот на нем она и уехала.
– В общем, пока выходит, что, несмотря на нелюбовь к вам многих из вашего окружения, мотива для убийства не прослеживается. Может быть, убить хотели все-таки Игоря… – Это я не спрашивала, просто рассуждала сама с собой.
– А Игоря-то за что? – Голос Инессы задрожал. – Он-то кому что плохого сделал?
– Не знаю, будем разбираться, – тоном милицейского следователя ответила я. А что мне было еще сказать? Пока что ясного было очень мало.
– Вот, кстати, я вспомнила, – поднялась вдруг со своего места Инесса. – Может быть, вам это поможет…
Она прошла к серванту, открыла его и достала пачку фотографий.
– Это мы снимались в тот день на даче, – пояснила она с печалью в голосе. – Разумеется, это не я проявляла и печатала…
– Это я, – вставила Кассандра. – Я подумала, что это действительно сможет помочь. Ведь фотографии обладают способностью запечатлевать то, что не видно обычному глазу.
Я уставилась на нее в ожидании объяснений.
– Как, вы не слышали об этом? – изумилась Кассандра. – Ну что вы, масса подобных случаев описана в специальной литературе!
– Я не читаю специальную литературу, – отрезала я. – Если только криминалистическую.
– Но это же так интересно! – продолжала вещать Кассандра. – Вот, например, был случай. Мужчина и женщина жили вместе, потом она умерла, и ее похоронили. И вот мужчине однажды стало плохо, он даже потерял сознание… А затем почувствовал, как к нему прикасается чья-то рука. Она гладила ему область сердца, и вскоре мужчине стало лучше, он смог подняться. А когда напечатали фотографию, то на ней ясно была видна женщина – та самая, с которой он жил! И даже в той же одежде, в какой она обычно ходила по дому. Что вы на это скажете?
– Только одно. Кто и когда умудрился сделать фотографию, если мужчине было плохо и он потерял сознание? И главное, зачем?
Мой резонный вопрос поставил Кассандру в тупик.
– Ну я не знаю, в книге об этом не говорилось или я забыла, – наконец произнесла она. – А вот другой случай, совершенно достоверный! В одной семье умерла старушка, мать мужа или жены, я не помню. А потом эта семья каждое утро стала обнаруживать на плите кастрюлю вкуснейшего борща – именно такого, какой варила эта бабушка. И главное, когда ночью кто-нибудь заходил в кухню, то никого не видел! Тогда они обратились в одну контору, и им установили скрытую камеру. И камера зафиксировала образ этой женщины и то, как она готовит у плиты! Представляете? Но вживую эту старушку так никто и не увидел. А после того, как ее сняла камера, она вообще перестала появляться. И борщ им уже никто не варил.
– Вот незадача, – вздохнула я. – Самим пришлось вертеться.
– Одним словом, – поджав губы, сказала Кассандра, – я надеялась на помощь этих фотографий.
– Возможно, они мне и помогут, – кивнула я. – Только не думаю, что на них проступит лицо убийцы. Но посмотреть, безусловно, стоит.
Я стала просматривать фотографии. На них были хорошо видны просторный двор, накрытый стол и участники вечеринки. Фотографий было много, состав изображенных на них людей менялся, менялось и качество – видимо, фотографировал не один человек.
Кассандра подсела ко мне и, тыча пальцем в лица, рассказывала, кто есть кто.
– Вот это Игорь, – ткнула она в плечистого кудрявого шатена, стоявшего в обнимку с женщиной. Я поняла, что это Инесса. Наконец-то я смогла увидеть ее лицо, каким оно было до страшной трагедии: овальное, с очень нежными чертами, с большими ярко-голубыми глазами.
Инесса тоже подошла к нам.
– Это Ромка, – говорила она, когда я рассматривала невысокого щуплого паренька в шортах и белой футболке. – Это Ольга, это Паша с Дашей… Вот мы все вместе за столом, это на пруду… Это мы в бадминтон играем с Игорем…
Она отвернулась, сдерживая слезы, проступившие то ли от того, что она вновь ощутила утрату жениха, то ли от того, что увидела себя здоровой и привлекательной.
– А где же Кирилл? – спросила я.
– Он вообще не любит фотографироваться, – развела руками Кассандра. – Это в основном он и снимал. Хотя вот он, но здесь его почти не видно.
Действительно, Кирилл Вавилов был изображен со спины, я видела только темный затылок и высокую фигуру в джинсах, обнаженную по пояс. Увидела я и сам дом, который был, как я и предполагала, тоже построен с размахом.
– А изображения бани здесь нет? – спросила я.
– К сожалению, нет, – вздохнув, сказала Кассандра. – Кто же мог знать, что она сыграет такую… роковую роль.
– Если бы знать заранее, никакой роковой роли бы не было, – тихо добавила Инесса.
– Вы возьмете фотографии с собой? – посмотрела на меня Лобоцкая.
– Да, на всякий случай. Не все, а только крупные планы.
Я хотела дома еще раз внимательно рассмотреть снимки в надежде, что найду на них что-то, что укажет мне правильное направление, хотя надежды на это было мало. В коттедже Вавиловых я провела еще около получаса, после чего решила направиться к Ольге Вавиловой. На прощание я запоздало вспомнила о просьбе Кассандры похвалить дом Вавиловых и уже возле двери заметила:
– Какой у вас очаровательный дом. Я ничего подобного не видела в Тарасове. – И растроганная Инесса минут десять рассказывала о том, как Аркадий Леонидович искал нужного архитектора, грамотного, с опытом и художественным вкусом.
Адрес матери Ольги мне дала Кассандра. Обычный, ничем не примечательный район Тарасова, не центр и не окраина, панельная пятиэтажка с четырьмя подъездами.
На звонок открыла женщина лет пятидесяти, с простым лицом без макияжа, в ситцевом халате в цветочек, с усталым взглядом… Таких женщин в России миллионы, и они мало чем отличаются друг от друга, как судьбой, так и менталитетом. Она выжидательно смотрела на меня, а потом сама спросила:
– Вы к Ольге?
– Да, – обрадовалась я тому, что женщина сразу угадала, кто из ее семьи мне нужен.
– Проходите, – как-то равнодушно проговорила она и пропустила меня в квартиру.
– Бабушка, я хочу книжку читать, – выбежал в прихожую маленький мальчик, кареглазый, круглолицый и румяный.
– Подожди, Алик, сейчас я щи доварю, и мы с тобой почитаем. Пойдем, пойдем. – Она подтолкнула малыша в сторону кухни, а мне кивнула: – Ольга там.
Пожав плечами, я постучала в указанную дверь одной из двух комнат этой квартиры и сразу услышала:
– Да, ну что еще?
Я вошла и увидела сидевшую на табуретке перед трюмо девушку лет двадцати пяти, которая сосредоточенно красила ногти на ногах и всем своим видом выражала недовольство, что ее отвлекают. Она даже не подняла головы.
– Здравствуйте, Ольга, – произнесла я, и девушка тут же повернулась с удивленным видом, далеко в сторону отведя кисточку. Маленькая капелька перламутрового лака упала на пол.
– Здравствуйте, – растерянно ответила Ольга. – А… Что вы хотели?
– Меня зовут Татьяна Иванова, я частный детектив, занимаюсь расследованием преступления, совершенного на даче Вавиловых в июле этого года, – отчеканила я. – Надеюсь, вы понимаете, о чем речь.
Ольга с полминуты молча рассматривала меня, затем закрутила флакончик с лаком, поставила его на трюмо и повернулась ко мне уже всем корпусом.
– Садитесь сюда, – показала она мне на деревянную кровать, покрытую атласным покрывалом. – Только меня уже допрашивали много раз, я все рассказала. И суд скоро… Все же ясно, зачем теперь по новой со мной говорить?
– Я же сказала, что я не из милиции, а частный детектив, – напомнила я. – Я веду собственное расследование.
– А что тут расследовать, если и так все ясно? – Ольга взяла с трюмо, заваленного всякой всячиной, пачку сигарет и закурила.
Мне тоже хотелось курить, и я не стала спрашивать разрешения, уже поняв, что с этой девушкой церемонии излишни. И вести себя с ней нужно уверенно и даже напористо.
– То есть вы уверены, что поджог совершил ваш муж? – спросила я.
– Ну конечно, – пожала плечами Ольга, глядя в сторону с нахмуренными бровями и быстро выпуская дым.
Ольга была привлекательной. Даже в домашнем халате и без прически: ее русые волосы были собраны в хвост на затылке. Черты округлого лица неправильные, но очень симпатичные: большие, широко расставленные серые глаза с чуть заметной раскосинкой, мило вздернутый носик, аккуратный рот с пухлыми губками… Если не красавица, то уж точно сексапильная девчонка. Из-под короткого халатика виднелись стройные загорелые ноги.
«А у Алика глаза карие, – почему-то подумала я. – И вообще он на нее не похож. Наверное, в отца пошел».
– А почему вы в этом так уверены? – спросила я. – Все-таки преступление очень жестокое… Неужели вы не удивились, что ваш муж, человек, с которым вы прожили не один год, вдруг решился на такое? В нем и раньше проявлялись подобные наклонности?
Ольга задумалась. Видно, мои слова вогнали ее в некий ступор.
– Нет, ну… – неуверенно проговорила она, откидывая пушистую челку со лба. – Нет, конечно, никакой жестокости я раньше в Кирилле не замечала – он вообще добрый человек. Но ведь… Ведь все видели, как он шел с канистрой к бане.
– Кто – все? – спокойно уточнила я. – Вы видели?
– Я? – совсем растерялась Ольга. – Нет, я не видела.
– Так кто же видел?
Ольга наморщила лобик.
– Паша видел! – наконец выдала она, обрадовавшись.
– Паша – это муж вашей подруги?
– Да, Даши. Зачем бы он стал врать?
– Это я выясню, – пообещала я, доставая блокнот. – Дайте мне адрес этих Паши и Даши.
– Ой, ну а их-то зачем сюда впутывать? – капризно надула губы Ольга.
– Они и так уже впутаны, поскольку присутствовали на дне рождения и были очевидцами пожара, – усмехнулась я. – Так что диктуйте.
Через полминуты адрес был записан, и я убрала блокнот.
– Ну вот видите, – снова повеселела Ольга. – И вообще, просто так в милицию ведь не заберут.
– Знаете, – со вздохом сказала я, – за свою богатую практику мне не раз приходилось бывать и в милиции, и в суде, и в прокуратуре… И могу вам со всей ответственностью заявить, что не так уж редки случаи, когда и в милицию забирают просто так, и судят невиновного человека. И слава богу, что часто в ходе судебного разбирательства удается выяснить, что обвиняемый не совершал преступления. И в случае с Кириллом вполне возможно то же самое. А главное, мне непонятно, почему вы так радуетесь, что его посадят? Вы что, хотите этого?
Ольга испуганно осеклась.
– Может быть, вы только и мечтали об этом? – продолжала я наступать, не повышая голоса. – Может, это вообще вы все подстроили, чтобы его посадили? Может быть, вы с Пашей в сговоре? Может, это вы подожгли баню?
Я внимательно следила за реакцией Ольги. С каждой моей новой репликой испуг в ее глазах усиливался. Наконец Ольга не выдержала и заголосила:
– Да что вы говорите, что вы говорите-то! Я даже не видела, как все это получилось, меня вообще в тот момент рядом не было!
– Так, а где вы были? – не давая ей опомниться, быстро спросила я.
– Мы на пруд ходили… С Пашкой, с Дашкой, с Кириллом…
– Так, вы мне врете! С каким же Кириллом, если говорите, что он в это время поджигал дачу? Вы путаетесь в показаниях, девушка.
– Ну так… Ой! – Ольга залилась слезами, но, увидев мой прокурорский взгляд, быстро вытерла их и, всхлипывая, продолжала: – Так мы же не все вместе возвращались! Кирилл быстрее всех пошел, а мы еще дурачились по дороге, в прятки стали играть, когда через лес шли… За деревьями прятались, бегали, смеялись… И этот дядька с нами был, моряк бывший, спросите у него.
– Что, тоже за деревьями прятался?
– Он… Нет, он не прятался, он просто шел, но смеялся вместе с нами. Потом Кириллу это надоело, и он вперед пошел, а мы следом. А когда к даче подошли, увидели, что баня горит…
– И Паша вместе с вами подошел?
– Да, кажется…
– Как же он мог видеть, что Кирилл шел с канистрой, если вы не видели?
– Да не знаю я, спросите у него! – закричала Ольга и, не выдержав, расплакалась.
В дверь осторожно заглянула ее мать.
– Закрой дверь! – завопила Ольга, швыряя в сторону двери розовую мягкую тапочку.
Я выждала минуту, потом сказала:
– Немедленно успокойтесь. Слышите? Успокойтесь и вспоминайте все. Вы действительно вчетвером подошли к даче? То есть вы, Паша, Даша, Владимир Ефремович?
Ольга принялась вспоминать.
– Нет, – наконец сказала она. – Даша с Пашей уже там были. И Кирилл. А Владимира Ефремовича еще не было, он на крик прибежал. Даша с Пашей носились вокруг, орали, а Кирилл за столом сидел как тронутый. Пальцем даже не пошевелил, пока мы с ведрами и канистрами с водой бегали. Слава богу, дядька этот, Владимир Ефремович, не растерялся, вытащил Инессу. А Игоря не успел.
Что ж, теперь более-менее понятно, почему никто не видел, как начался пожар. И опять же не ясно: где в этот момент была Тамара? И когда Паша мог видеть, что Кирилл несет канистру с бензином? И почему он уверен, что именно с бензином? Словом, вопросов было очень много, но вряд ли Ольга могла дать на них ответ. Эти вопросы я оставила на потом, на другое время и место, а пока обратилась к Ольге:
– Теперь расскажите мне про Игоря. Что вы о нем знаете? Все-таки вы примерно одного возраста, наверное, общались с ним. Тем более что он был друг Кирилла.
– Да я бы не сказала, что они так уж сильно дружили, – успокоившись, что разговор перешел на мирные темы, ответила Ольга. – Мне, честно говоря, этот Игорь не очень нравился.
– Почему?
– Ну он был какой-то нагловатый парень. Я таких не люблю.
– Скромных, значит, любите, – кивнула я.
Ольга вспыхнула.
– Вот вы смеетесь надо мной, – с упреком сказала она, – а я, между прочим, вам все как на духу рассказываю.
– За это огромное спасибо, конечно, – поблагодарила я, хотя была на сто процентов уверена, что Ольга рассказывает мне далеко не все. – Рассказывайте дальше.
– Ну… – Ольга замялась. – А что еще рассказывать-то? Мне он не очень-то был нужен, этот Игорь. Ну дружил с Кириллом, потом стал к Инессе клинья подбивать. Она, естественно, сразу растаяла. Клуша старая! – фыркнула Ольга, наглядно продемонстрировав свое рабоче-крестьянское происхождение.
– Вы недолюбливаете Инессу?
– С чего вы взяли? – тут же округлила глаза девушка.
– Вы ни разу не были у нее в больнице, – заметила я.
– А-а-а… – Ольга снова помрачнела. – Не была, потому что там постоянно торчала эта Кассандра. А я знаю, что она терпеть меня не может. А за что? Я, между прочим, законная жена, а вот она никто. Приживалка! Я сто раз говорила Кириллу, чтобы он запретил ей у нас появляться, а он как тряпка!
Мне уже давно было ясно, что за внешней идиллией, царившей в этом кругу, большинство членов компании терпеть друг друга не могли. Неизвестно, правда, какие чувства испытывали люди, с которыми я еще не встречалась, в частности Владимир Ефремович и Ромка. Насчет Тамары у меня уже выработалось кое-какое мнение, и мне казалось, что оно верное. Но это все эмоции, а вот мотивы, мотивы! В первую очередь, конечно, приходят на ум деньги. Но тогда все паши-даши, тети тамары и владимиры ефремовичи вообще не должны браться в расчет, поскольку не имеют к наследственным делам Вавиловых никакого отношения. Тем не менее без их показаний мне все равно не обойтись, как ни крути. Пока еще четкой кандидатуры на роль преступника не вырисовывалось.
– Альфонс несчастный! – продолжала тем временем разоряться Ольга в адрес покойного Игоря Кириченко. – Тунеядец!
– Почему тунеядец, он что, не работал?
– А зачем ему? – презрительно скривила губы Ольга. – Его же Инесса содержала! Нашел себе мамочку! Если честно, надоел он мне до смерти! Каждый день к нам таскался, торчал с утра до ночи, еще и ночевать иногда оставался. А у нас, между прочим, ребенок маленький. А Инесса, нет чтобы им заниматься, нам помогать, себе сыночка завела!
– А почему, собственно, она должна была заниматься вашим ребенком? – усмехнувшись, спросила я.
– А что ей еще делать-то? И потом, она, считай, ему бабушка…
– Ну вы-то тоже, кажется, не обременены особыми делами, – заметила я. – И все-таки вы его мать, а она даже не бабушка.
– Все равно, – буркнула Ольга. – Надоел этот Игорь.
– Настолько надоел, что его убили?
– Вы опять за свое! – вскричала девушка. – Не убивала я его! Я же говорю, когда я пришла, там уже люди были и огонь вовсю полыхал. Так что у меня алиби!
И она с победным видом посмотрела на меня. Я же думала о другом. Если Игорь нигде не работал, значит, версия о том, что ему мог желать зла кто-то из коллег, отпадает сама собой. Инесса тоже была, если так можно выразиться, домохозяйкой. Следовательно, причины трагедии надо искать внутри этой компании, внутри отношений. Личных, финансовых – не знаю пока. А чтобы понять отношения внутри, порой нужен свежий взгляд снаружи. Внутри они уже все перегрызлись между собой, пусть и не открыто. Скрытый конфликт между многими налицо. А вот со стороны всю картину мог наблюдать Владимир Ефремович. И, насколько я успела понять его характер по рассказам, он был разумным человеком, не склонным к сплетням и огульному охаиванию своих знакомых. Пожалуй, следующий, с кем мне стоит пообщаться, это он. А также на повестке дня у меня Кирилл Вавилов. Для того чтобы с ним встретиться, мне, естественно, придется пойти на поклон к своим друзьям из милиции, благо что приятелей-ментов, готовых оказать мне бескорыстную помощь, у меня достаточно.
– Ваш брат Роман сейчас дома? – спросила я.
– Нет, – буркнула Ольга.
– Но вообще он живет здесь?
– Вообще – здесь, но сейчас его нет, – не скрывая неприязненного отношения ко мне, сказала девушка. – И когда он будет, я не знаю. Вы еще и Ромку приплетаете!
– Ладно, Ольга. – Я поднялась. – На сегодня я вас покидаю, но можете не сомневаться, что встретиться нам еще придется, и, возможно, не раз.
– Я вам все! уже! рассказала! – хлопая себя рукой по коленке, почти прокричала Ольга.
– Нет, не все, – улыбнулась я и пошла к двери. – До свидания.
Владимир Ефремович Стоянов имел свой собственный дом. Ему было далеко до роскоши коттеджа Вавиловых, но все же он представлял собой добротную постройку, одноэтажную, но с мансардой. Дом был обложен кирпичом, белый чередовался с красным. Высокое крыльцо, веранда. И главное, чисто и ухожено. В палисаднике все было аккуратно подметено, деревья – подстрижены. Мне понравились осенние астры – мохнатые, крупные, разных расцветок, хотя я вообще-то не люблю эти цветы. Еще краше выглядели белые и розовые хризантемы. Роскошных роз, о которых говорила Кассандра, я в палисаднике не увидела, но, должно быть, Владимир Ефремович выращивал их в специальном помещении, если занимался их разведением круглый год.
Адрес Стоянова, естественно, был раздобыт у Инессы, как и номер телефона, по которому я позвонила ему и договорилась о встрече. Я не сомневалась, что Стоянов сразу на нее согласится, и не ошиблась. Он уже стоял на крыльце, поджидая меня, – действительно, высокий статный мужчина с благородной сединой на висках и мужественным лицом моряка. И хотя он был одет в обычную рубашку и мягкие домашние брюки, я четко себе представила, как, вероятно, идет ему парадная морская форма.
– Машину вы сюда, к сожалению, не загоните, – поздоровавшись, крикнул он мне. – Места мало. Мне самому приходится свою на стоянку ставить. А так хотелось собственный гараж иметь.
– Ничего страшного, – махнула я рукой. – Она у меня на сигнализации, да и ненадолго я к вам, Владимир Ефремович.
– Ну это как разговор пойдет, – улыбнулся он, приглашая меня в дом.
Внутри дом был деревянным.
– Это я сам его кирпичом обкладывал, – пояснил Стоянов. – Можно было, конечно, заново построить, но я дерево люблю. Запах от него, знаете, какой-то особенный, домашний, родной… И теплее в деревянных стенах, чем в каменных. Сентиментальным становлюсь на старости лет, что ли…
И он тихо засмеялся, покачав головой, без всякого намека на кокетство. На столе стояли большой чайник, мисочка с вареньем, ваза с конфетами. Мне Владимир Ефремович налил чаю в большую чашку, а себе – в темно-вишневую кружку.
– Признаться, я обрадовался, когда вы позвонили, – медленно проговорил отставной моряк.
– Я это почувствовала по вашему тону, – призналась и я. – Вы не верите в виновность Кирилла?
– Нет, не верю. И, честно говоря, не знал, что делать, чтобы ему помочь. Общался, конечно, с милицией, приводил им свои доводы, но кто меня станет слушать? Решил, что будем ждать суда, а там уж разберутся. Конечно, надеялся там выступить, многое объяснить, чтобы суду понятно стало, что парень ни при чем. А все равно на сердце неспокойно было, нехорошо.
– Вы так уверены только потому, что много лет знаете Кирилла? – спросила я.
– Нет, не только. Хотя и это имеет значение. Я действительно знаю Кирилла не то что много лет, а с самого рождения. Я был дружен с его отцом и матерью.
– Простите, может быть, мой вопрос покажется вам бестактным, но все же почему вы каждый год приходили на день рождения Александры, которой давно нет в живых? Ведь это день рождения не вашего друга, а его жены.
Владимир Ефремович откинулся на стуле с кружкой в руках и задумался. В глазах его явно проступила печаль, вернее, какая-то светлая грусть.
«Сентиментальным становлюсь на старости лет», – всплыла у меня в голове недавно брошенная им фраза. Вот именно, взгляд Владимира Ефремовича стал сентиментальным, даже каким-то ностальгическим. Он прикрыл глаза и посидел так с минуту. Я не торопила его.
Стоянов очень быстро вернулся в прежнее расположение духа, улыбнулся мне и лукаво подмигнул:
– Извините, просто это моя молодость. То, что дорого любому человеку после того, как заканчивается навсегда. Дело в том, что я был влюблен в Сашу. Давно это было, еще в юности. Мы ведь с Аркадием вместе с ней познакомились, на танцах в парке… Но она стала встречаться с ним, а потом и замуж вышла. Разумеется, я нисколько этому не мешал. Конечно, она догадывалась о моих чувствах, но разговора на эту тему между нами никогда не заходило… У них долго не было детей, Кирилл родился, когда Аркадию было уже за тридцать.
– И что же, вы так и любите Александру по сей день? – удивленно спросила я.
Стоянов усмехнулся.
– Любить можно лишь живого человека. А вот память хранить… это совсем другое дело. Нет, вы не подумайте, что я всю жизнь только и делал, что грезил о Саше. Я был женат, правда, детьми не довелось обзавестись. Но не из-за этого моя семейная жизнь разбилась. Впрочем, к тому делу, которым вы занимаетесь, это не имеет никакого отношения. Просто вы спросили – а я ответил. Это моя юность, моя память.
– Я поняла, – кивнула я. – Спасибо вам за откровенность. Но давайте вернемся к делу. Так что же заставляет вас сомневаться в виновности Кирилла?
Владимир Ефремович задумчиво погладил подбородок.
– Когда мы пришли из леса, – сказал он, – я обратил внимание, что Кирилл стоит возле сарая и в руках у него шланг. Видимо, это было первое, что пришло ему в голову, – залить огонь из шланга.
Стоянов замолчал. Я кашлянула, но развернутого продолжения не получила.
– Простите, – вынуждена была сказать я, – но я ничего не поняла. То есть он хотел спасти Игоря и Инессу, так? Но почему же тогда не сделал этого?
– Потому что после восьми вечера воду в поселке отключают, – грустно улыбнувшись, пояснил бывший моряк. – Шланг просто не к чему было присоединить. Вернее, присоединить, конечно, можно было, но бесполезно. Кирилл был единственным, кто пытался сделать что-то разумное и действенное.
– И вы стали спасать этих несчастных своими силами, – напомнила я. – А что же Кирилл вам не помог?
– Ну я сам велел никому не подходить даже близко к бане. Все-таки из присутствовавших я был наиболее подготовленным в таких делах человеком, пожар тушить приходилось. Да на корабле много чего приходилось!
– Но Кирилл, как говорят, вообще ничего не делал, просто сидел за столом, и все. Словно ждал, когда все решится само собой!
Я так дотошно выспрашивала Владимира Ефремовича не потому, что сама уже убедилась в виновности Кирилла Вавилова – мне было важно знать его мнение. Он проявил себя как самый адекватный и непредвзятый человек. Поэтому я очень ждала его объяснений.
– Кирилл не любит лишних движений, – просто сказал Стоянов. – Он понимал, что толку от его действий не будет. А почему он сидел за столом… Полагаю, об этом лучше узнать у него самого. Может, это был психологический шок, может, он думал, что они сгорят насмерть и заранее переживал последствия этой трагедии. Вот встретитесь с ним и спросите у него. Кстати, мне и самому хотелось бы это знать.
– Вы так уверены, что я с ним встречусь?
Владимир Ефремович вновь улыбнулся.
– Я думаю, вы сумеете это сделать. Он – одна из главных фигур того вечера, да и вообще всей ситуации. И вы не можете этого не понимать. Более того, я уверен, что вы соберете нас всех и повезете в Вишневый поселок.
Я невольно посмотрела на него с уважением.
– Можно подумать, что вы учились, по крайней мере, в школе милиции.
– Я учился в мореходном училище, о чем нисколько не жалею. Просто это, на мой взгляд, очевидные вещи.
– Увы, они не столь очевидны для остальных участников, – вздохнула я. – И тем более в этой ситуации мне приятно общаться с таким человеком, как вы.
– Я абсолютно рядовой человек, – махнул рукой морской офицер. – Просто я старше их всех и больше видел в жизни.
– А вы не можете воспроизвести… так сказать, картину происшедшего?
Стоянов сразу же понял меня и задумался.
– Я и сам размышлял, – наконец проговорил он, – почему так вышло, что никто не видел самого момента поджога. Все разбрелись кто куда, двор опустел… Вероятно, никому не хотелось сидеть там в одиночестве, вот и разошлись: кто купаться, кто передохнуть. И потом, эта компания… Я никого не хочу обидеть, но она цельная, только когда все вместе. А так все эти люди не очень-то ладят между собой. Может быть, даже не отдавая себе в этом отчета. Например, та же Инесса может доброжелательно и искренно говорить за столом с Тамарой, вспоминая Аркадия, но представить этих женщин в другой обстановке, мило беседующих вдвоем о своем, о девичьем, я, извините, не могу.
– То есть у многих была открытая неприязнь друг к другу? – уточнила я.
– Разве я сказал «открытая»? Я же говорю, они могут сами себе не отдавать отчета в том, что в другой день, в другом месте, наверное, не стали бы общаться между собой. Их связывала дача, память об Александре и Аркадии – вот и все. И ничего удивительного в этом нет, все мы разные, все. Вот вы сейчас разговариваете со мной и, возможно, будете беседовать еще не раз. Но почему? Разве потому, что вам просто приятно мое общество?
– Не стану скрывать, оно мне приятно, – честно сказала я.
– Не стоит, я не об этом! Я имею в виду то, что вы тратите на меня время потому, что расследуете этот пожар. Только в этих условиях возможно наше общение, понимаете? Пройдет время, и вы в лучшем случае однажды мельком вспомните пожилого отставного моряка, и то уже забыв черты моего лица. И ничего удивительного и тем более страшного в этом нет. Так и все эти люди: они собираются вместе лишь в определенных условиях, в условиях…
Конечно же, я понимала, о чем говорит Владимир Ефремович. В сущности, он говорил простые вещи, которые я почему-то не смогла для себя сформулировать, нутром прекрасно их понимая.
– Так что не нужно думать, будто кто-то из них кого-то сильно ненавидел и все эти годы копил злобу и планировал коварное преступление. Все было совсем не так…
– А как было? – раскрыла я рот от удивления. – У вас что, есть четкая версия?
– Четкой, увы, нет, иначе я изложил бы ее в милиции, – развел руками Стоянов. – Но, на мой взгляд, многое указывает на то, что это было сделано, что называется, наудачу. Ведь нельзя было предугадать, кто и где окажется в тот момент. Нельзя было предугадать, что Инесса и Игорь сгорят насмерть. Они могли оба остаться в живых, вернись я чуть раньше.
– Но ведь преступление все же было совершено! Не просто же ради шутки!
– Мотивы, мотивы… – вздохнул Владимир Ефремович. – Вот что самое главное. Мне это не дает покоя. На первый взгляд ни у кого, кроме Кирилла, этих мотивов нет. А они должны быть, хотя бы один, но весомый! Не просто какая-то призрачная ненависть непонятно по каким причинам. Узнаем мотив – станет ясно, кто убийца. Только так.
В сущности, рассуждения Владимира Ефремовича совпадали с моими. Совсем недавно, перед встречей с ним, я как раз размышляла над мотивами. А Стоянов, оказывается, ломает голову над тем же самым уже который месяц. И не может найти ответа… На какой-то момент мне подумалось, что мне-то и подавно не суждено будет его найти, но я тут же откинула эти мысли. Это что еще такое, Татьяна Иванова? Что это вы в уныние впали? Уныние – один из смертных грехов, не забывайте об этом, какой бы атеисткой вы ни представлялись! Что это вы вздумали сдаваться в самом начале расследования? Да иногда несколько месяцев приходилось пахать, пока истина наконец появлялась на свет. А здесь еще и работы толком не было. Да нужно радоваться, что судьба послала такого человека, как Стоянов, он может оказаться отличным помощником, советчиком. Так что слушайте его внимательно, Татьяна Иванова, и все запоминайте. А потом будете делать выводы.
– Вы что-то приуныли, – заметил и Стоянов. – Давайте-ка я вам чайку свежего подолью. Сейчас заварю только. Вот, например, со зверобоем. Отлично повышает настроение! С ним никаких новомодных антидепрессантов не нужно, это я вам со знанием дела говорю.
Стоянов насыпал в заварочный чайник травы, добавил заварки, еще каких-то семян, после чего залил все это кипятком и укутал полотенцем.
– Через десять минут будем наслаждаться, – снова подмигнул он мне. – Вы не унывайте. Я-то дома сижу и только думаю, а вы работаете. Следовательно, у вас и возможностей куда больше.
– Вы прямо как будто мои мысли читаете, – усмехнулась я. – Только не говорите, что вам много лет и вы больше видели в жизни.
– А я и не говорю. Я уже сказал, – улыбнулся Владимир Ефремович. – Я вам сейчас скажу еще одну вещь… Уж не знаю, имеет ли она отношение к произошедшему, но мне кажется, что в последнее время Кирилл как-то изменился. Он стал… Он перестал быть таким спокойно-беззаботно-счастливым человеком, как раньше.
– В последнее время – это когда? За месяц до трагедии, за два?
– Мне кажется, гораздо раньше, – задумчиво постучав пальцами по своей кружке, проговорил Стоянов. – Еще на прошлом дне рождения он был уже не таким. Не могу точно определить, в чем это выражалось, но перемены произошли, это несомненно.
– У него погиб отец, – напомнила я. – Он остался сиротой. Может быть, он просто так сильно переживает смерть родного человека.
– Кирилл всегда был больше привязан к матери, – возразил Владимир Ефремович. – Между ним и Аркадием не было особой эмоциональной привязанности, к сожалению. Безусловно, они любили друг друга, и Аркадий всегда искренне заботился о сыне, но вот близости, истинной, родной, не замечалось. Так что вряд ли он по сей день не оправился от удара. Прошло больше трех лет. Случилось много событий: женитьба, рождение сына… К тому же учеба, работа, всякие заботы. Нет, причина в чем-то другом.