Таксист недовольно покосился на сотню, измятую в ее потной ладони. С печальным вздохом констатировал полное отсутствие чаевых. Дождался, пока пассажирка выйдет из машины, и резко стартанул с места, обрызгав ей джинсы из грязной лужи почти до колен.
– Сволочь, – с обидой шепнула ему вслед Даша.
Настроение было паршивым и без того. Она возвращалась с празднования того самого дня рождения начальницы своего брата Лехи, где все успели напиться задолго до застолья. Она оттуда удрала. Никто, к слову, и не заметил, хотя было еще достаточно светло, осень-то только-только начиналась.
Вышла из машины в самом центре города, решив немного прогуляться, а этот гад взял да и забрызгал ей джинсы. Это он ей так за скупость отомстил. А она вовсе и не скупая! Просто денег лишних с собой не было.
Пришлось идти в сквер неподалеку и пристраиваться на скамеечке, тут же проворно подобрав ноги под нее, чтобы грязная штанина не так бросалась в глаза. Но кажется… кажется, она была не одинока.
Рядом с ней кто-то с такой же аккуратной предусмотрительностью прятал рваные ботинки под скамьей и при этом еще драпировал полой расстегнутой куртки огромную дыру на джинсах на бедре.
Сначала она рассмотрела именно это – рваные ботинки с отстающей на правом ботинке подошвой и дыру на штанине. Потом подняла взгляд выше.
Да, дела у парня, видимо, были не очень. Куртка тоже зияла дырами. Свитер под ней был не лучше. Складывалось такое впечатление, что одежду парень позаимствовал на городской свалке или у щедрого бомжа. И Даша ни за что и никогда не вступила бы в диалог с ним, не окажись под этой одеждой такого… великолепия.
Сначала ее поразили руки парня. Это не были руки попрошайки, пьянчужки, бродяжки. Руки были холеными, с чистыми ухоженными ногтями, что совершенно противоречило распущенной кромке рукавов свитера. Пальцами, что барабанили теперь по коленке, с успехом можно было клацать по фортепианным клавишам либо по компьютерной клавиатуре. Выколачивая при том огромные деньги. Но, невзирая на это, парень остро нуждался в средствах. Это было бесспорно.
Ее взгляд полез выше и, добравшись до его физиономии, просто остекленел.
Такого поразительно прекрасного мужского лица Даша прежде рядом с собой не видела. Артисты и музыканты, балующие глаз экранной привлекательностью, были не в счет.
Парень был настолько хорош собой, что она едва не ахнула, мысленно тут же надев на него что-нибудь поприличнее.
Изумительной голубизны глаза смотрели на нее очень серьезно и немного виновато, и она не выдержала.
– Вам плохо? – зачем-то спросила Даша.
– Мне? – Он вздохнул, помолчал немного и проговорил, согласно кивнув: – Бывало и лучше.
– А что так? – продолжила она гнуть линию милосердия.
– Да вот так, – снова вздохнул незнакомец, не отводя взгляда и принявшись теперь уже рассматривать ее с головы до пят. – А вам хорошо?
– Не очень, знаете. – Даша робко улыбнулась и совсем уже не к месту вдруг предложила: – Я могу вам чем-то помочь?
– Мне?! – Такого поворота, судя по всему, он не ожидал. – А чем вы можете помочь мне? Кстати, меня зовут Константин… Муратов Константин Станиславович, если угодно.
Ей было угодно, еще как было! Она, моментально потонув в бирюзовом великолепии его взгляда, была готова для него, ради него на все, на все!
– Даша, – пробормотала она и протянула ему заледеневшую от испуганного томления ладошку. – А я просто Даша, если вам угодно.
– Слушай, давай на «ты», если не против, а? – Ладошку он пожал с некоторой заминкой, будто собирался поцеловать ее, а потом передумал.
– Давай, – обрадовалась она такому скорому освобождению от официальности.
Тут же поспешно спрятала руку в карман куртки. Та просто плавилась от его прикосновения. Интересно, что случилось бы, приложись он к ее руке губами? Со скамейки бы свалилась? Может быть… Может быть…
– Чем занимаешься? – продолжил разговор Костя, тут же сел к ней вполоборота, очень красиво, совершенно не стесняясь своего рваного наряда, расположившись на скамейке.
– Сейчас?
– Ну, и сейчас, и вообще. – Его рука вольготно раскинулась на деревянной спинке, почти дотягиваясь до ее плеча. – Я вот, к примеру, в настоящий момент и бездомный, и безработный. А ты?
– Я?.. Я и с домом, и с работой. Мне в этом отношении немного легче.
– А в каком тяжело?
– В том самом, что я… – Тут бы вот ей помолчать или придумать что-нибудь отвлеченное, неконкретное, а она возьми и брякни: – В том, что я совершенно одинока.
– А-а-а… – протянул Константин совершенно без выражения, помолчал, побарабанил красивыми ухоженными пальцами по деревяшке и спросил: – А что так?
– Да вот как-то сложилось. Родители погибли. Брат живет своей собственной жизнью, а я так вот – совсем одна.
На что она надеялась в тот момент, на что?! Что он вдруг встанет, протянет ей руку и скажет, что готов прямо сейчас разделить с ней ее одиночество?! Наверное…
Константин ничего подобного ей не предложил. Он просто смотрел на нее все с той же смесью серьезности и виноватости и помалкивал. А она продолжала упорствовать.
– Знаешь, Костя, – решилась она после долгой томительной паузы, – я ведь, наверное, все же могу тебе помочь.
– Ну, ну, – подбодрил он, улыбнувшись.
Улыбался он, кстати, божественно. И рот его, и ровный ряд белоснежных, совершенно не запущенных бродяжничеством зубов смело могли бы украсить рекламный щит любого стоматологического центра. Просто бери парня за руку и веди сниматься на рекламный щит этот. Вот вам и заработок, кстати!
– У меня в пригороде есть домик, – продолжила она доставать бедного Костю. – Там никто не живет. Условия, конечно, не ахти, но это все же лучше, чем ничего. Так ведь?
– Возможно, – не отказался и не согласился он, как-то неопределенно двинув гладко выбритым подбородком. – А как туда добраться?
– На машине!
– У нас и машина имеется? – Глаза его прищурились, и изначальная виноватость тут же была вытеснена подозрительностью, что ли.
– Имеется, – Даша кивнула. – «Восьмерка». Брат подарил на двадцатилетие.
– Нам двадцать все же есть?
Его вопрос был понятен. Она выглядела очень молодо, очень. Спиртное в магазине часто отпускали при наличии паспорта. Леха говорил, что в этом ее достоинство. Она психовала, пытаясь изменить прическу, макияж, чтобы набавить себе хоть парочку годиков.
– Двадцать два, – уточнила Даша на всякий случай, чтобы Костя знал о ее совершеннолетии из первых, так сказать, уст. – Так как? Едем?
Думал он недолго. Помолчал, покрутил головой, снова посмотрел на нее, потом сказал:
– А знаешь, в этом ведь что-то есть! Почему нет?! Чего ради тогда все это…
Сумбурная скороговорка не внесла особой ясности, но немного приободрила Дашу. Неважно, что он до сих пор так и не сказал ей «да», главное – «нет» не прозвучало.
– Хорошо, едем. – Костя встал, протянул ей руку, но вдруг отдернул, оговорившись тут же: – Ой, знаешь, мне нужно позвонить моему другу. Он будет очень волноваться, если я вдруг пропаду.
«Пропади! Ну, пропади же! – мысленно уговаривала его Дарья, встав со скамейки и замерев рядом с Муратовым. – Пропади со мной навсегда!»
Кажется, была такая песня. Или очень на нее похожая. Финальный куплет с припевом тоже стерся из памяти, но вот про «пропади» Даша помнила очень точно и отчетливо. И пропадала, пропадала, пропадала…
Ей совершенно не бросилось в глаза то, что Костя звонить принялся с мобильного телефона, извлеченного из кармана расхлыстанной вдрызг куртки. И то, что телефон был одной из самых последних моделей, очень дорогой, совершенно не показалось ей удивительным.
Счастьем дыбилась одинокая ее, запущенная душа, сказал бы поэт. Счастьем и ожиданием необыкновенного чуда. И Даша повезла Муратова через весь город на троллейбусе к собственному гаражу. Потом завезла домой, где вытащила из заветной шкатулки одну треть своих сбережений. Следующим этапом был супермаркет, где забивались продуктами и средствами личной гигиены громадные пакеты. Хвала небесам, скудноватыми у девушки оказались сбережения, иначе красоваться бы Константину в новеньких джинсах и рубашке с курткой.
Она носилась меж прилавков с горящим от возбуждения и радости лицом. Хватала все, что попадалось под руку. Бросала в магазинную тележку и виновато улыбалась, когда Константин противился и возвращал ненужную ему вещь обратно.
И еще он говорил ей при этом тихим голосом председателя попечительского совета:
– Эк тебя разобрало, Даша. К чему такие траты? Это лишнее, поверь мне. С чем сама останешься?
Ей хотелось орать на весь магазин, перекрывая гул сотни голосов, что с ним, с ним она останется. И никого ей не нужно, кроме него. И от всего она готова отказаться ради него. Не есть, не пить, не наряжаться и не откладывать на летний отдых на море, лишь бы быть с ним все время рядом.
Потом она повезла его за город, забыв, что дорога не близкая, а время к вечеру. Что там и жарким летом колея глубиной в полметра, а уж что говорить про раннюю осень, когда следы пятиминутного дождя просыхают неделю. И про то не думала, что в деревне обитаемым остался всего лишь дом Щукиных, которых в шутку еще при густозаселении именовали Щукарями.
Вот, казалось бы, пугайся – не хочу! Молодая девушка везет загадочного незнакомца в совершенно глухое место. Где может произойти бог знает что! И узнать об этом никто не узнает, в том числе и о том, где потом останется ее могилка, но…
Не боялась! Не боялась, как будто белены обожралась на воскресном дне рождения у начальницы своего брата. Кто-то водку жрал, а она белену! Надо же было так ума лишиться в считаные минуты. Да что там минуты, счет шел на секунды. Стоило Муратову взглянуть на нее, как она и сомлела. И ведь отрезвления не наступало, хотя должно бы было наступить.
Еще тогда должно было бы наступить, когда она съехала с шоссе на грунтовку и принялась швырять бедную старую «восьмерку» на дорожные амбразуры.
Не наступило!
Потом, когда въехала в деревню уже в полной темноте и долго петляла средь запущенных, заросших высохшим бурьяном улиц, пытаясь отыскать свой дом.
Не наступило!
И когда вошли наконец в старый тлеющий год от года дом, где отвратительно скрипело и повизгивало все вокруг от дверей до ветхих половиц под ногами.
Не наступило!
Не было никакого просветления в полыхающих эйфорией мозгах! Не трезвела Дашка и трезветь не желала! Она просто сошла с ума, вот и все! Как же еще можно было расценить тот факт, что она осталась с Муратовым в доме до утра?!
Нет, она честно пыталась уехать, оставив его там с горой продуктов, вещей первой необходимости от бритвы до куска хозяйственного мыла. Пыталась, но не уехала.
Не уехала, потому что Костя вдруг возмутился, закапризничал, заметив, как Даша медленно двинулась к двери.
– Ты что это, хочешь свалить отсюда?! Эй! Я не понял, ты чего это?! Собралась уехать, так?!
– Ну… да… Мне завтра утром на работу рано вставать, и потом… Мы же договорились…
Никто ни о чем не договаривался. О чем Константин ей и поспешил напомнить, преградив путь к отступлению:
– Я так не договаривался, Даш! Мне тут не в жилу одному среди ночи оставаться. Жутко тут и одиноко. Да и тебе опасно в обратный путь в такое время одной…
Но вот позабыл напомнить, что оставаться с незнакомцем в такое время да еще в глуши гораздо опаснее.
Ну, да, конечно, они переспали! А как еще мог развиваться сюжет в такой ситуации, скажите?!
Он, она, почти сто километров от города. Глушь такая, что слышно, кажется, как с бархатистым шорохом скользят по небосклону плотные ночные облака. Из всего освещения лишь три свечки в старом медном канделябре, укрепленном на гнилом подоконнике. А нет, забылось. Еще печь исправно подавала тепло и скудные отблески огня сквозь старые неплотные заслонки. Потом еще имелся старый стол, накрытый новенькой клеенкой – она ведь и ее прикупила, да. На столе бутылка вина, приобщенная Константином ко всему прочему уже на выходе из магазина. Снизка бананов, колбаса, треугольники плавленого сыра, две пластиковые тарелки с заваренным кипятком ужином. Банка крохотных огурчиков с незнакомым по детству названием «корнишоны». Опята, прожженные уксусом до прозрачности. И они совершенно одни в этой заброшенной, забытой деревне. Совершенно одни на этой планете, покинутой всеми ради того, чтобы быть им вдвоем.
Приблизительно такая чепуха пульсировала у Дашки в мозгах, когда они ели, пили, разговаривали. Когда Костя потянулся к ней, сначала легонько поглаживая косточку на ее запястье, потом локоток, а потом…
О том, что никому не расскажет про Константина Станиславовича Муратова, Даша решила, как только въехала в город ранним утром в понедельник.
Никому и ничего про него не расскажет. И добавлять к нерассказанному о Косте комментарии про собственную глупость, тоже ни за что не станет.
Пускай живет себе там ровно столько, сколько ему требуется, решила она, заметно протрезвев к утру. А как ему надоест, пускай катится ко всем чертям на все четыре стороны.
Нет, это опять неправда.
Так подумала Даша уже почти через неделю после воскресного своего безумия. Сначала путевые направления для Муратова были более щадящими.
Она вернулась в город, когда еще многие спали. Когда дворники только-только доставали из своих закутов замызганный свой рабочий инвентарь. Когда, казалось, только минуту назад прошлись по городу поливочные машины. И когда спать бы ей еще и спать, а она…
Она уже въезжала в город! И одному богу было известно, какой стыд Даша испытывала за себя перед самой собой. Стыдно было вспоминать себя неумелую минувшей ночью на старом скрипучем топчане. И белье свое неэротичное тоже. И как потом неловко прогибалась над медным тазиком за печкой, пытаясь помыться. И бога молила лишь об одном: чтобы Костя вдруг не вздумал заглянуть за печку и не застал ее за неуклюжими попытками привести себя в порядок.
Он не заглянул. Он уснул к ее возвращению, хотя она пробыла там чуть больше пяти минут. И спал все время, пока она собиралась поутру, хотя она нарочито погромыхивала старыми табуретками и ойкала, будто бы наткнувшись на них.
Взяла сумку в руку и пошла к двери, все время оборачиваясь на него спящего. А вдруг вот сейчас он откроет глаза, улыбнется ей и снова попросит остаться. Она уже и извинительное заявление для своего начальника заготовила, если вдруг Костя ее попросит остаться. Не попросил. Не проснулся даже. И тогда, исчерпав весь свой лимит по шумовым эффектам, Даша не выдержала и написала помадой прямо на клеенчатой скатерти номера своего домашнего, рабочего и мобильного телефона. Подумала чуть и приписала: «Позвони».
Только после этого она вышла из дома. И только потом влезла в машину, нарочито долго прогревая и без того незастывший двигатель. Уехала, не оглядываясь. Потому и не видела, как провожает взглядом Муратов ее «восьмерку» из подслеповатого окна. И слышать, разумеется, не могла, как он набрал знакомый номер, ткнув пальцем в тройку. Как извинился за ранний звонок и обескураженно произнес потом:
– Ну, братан, я попал, я так попал, блин!!!