Глава 5

Вечером того же дня, когда родители легли спать, я пошла в комнату Анны. Я устроилась на ее кровати, застеленной покрывалом. Голова гудела от мыслей. Я попыталась успокоить их, разложить по порядку, но они постоянно перепутывались, ускользая.

Тем вечером, прежде чем я легла спать, Анна заходила ко мне. Я не помню точно, о чем мы говорили, и не помню, чтобы я просыпалась ночью. Я крепко спала, хотя должна была бы тут же проснуться, когда Анна упала, – если не от шума, то от внезапного ощущения, что связь между нами оборвалась. Мне казалось невозможным, что я проспала всю ночь, завернувшись в одеяла, в полной уверенности, что ничего не изменилось, думая, что Анна все еще жива и у меня по-прежнему есть сестра-близняшка.

Тяжесть случившегося камнем давила на грудь, так что я встала с кровати. Я подошла к окну, раздвинула шторы и посмотрела вниз. Представила, как открываю окно, впуская в комнату холодный воздух, как выбираюсь наружу, осторожно вытягиваю ноги, пока не коснусь верхнего края оконной рамы на нижнем этаже. «С кем ты собиралась встретиться? – думала я. – Куда ты направлялась? Почему ты мне не сказала?»

Я оперлась руками о подоконник. На мгновение я представила, будто мои руки – ее руки, что я – это она, что она вернулась в свою комнату, проведя ночь где-то еще, и тихо закрыла окно. Руки начали дрожать, и я снова прижала их к себе. «Прекрати, – подумала я. – Иди спать. Начнешь с завтрашнего дня. Завтра ты попробуешь найти ответы».

* * *

Слабое зимнее солнце освещало кровать, возвещая начало нового дня. Я встала и осмотрела комнату Анны, гадая, с чего начать. Полиция обыскала ее комнату, это верно, но они понятия не имели, что для Анны нормально, а что – нет. Так что я не могла полагаться на их мнение. Я решила начать с очевидного. Заглянула под подушку, на которой спала, проверила под матрасом, который еще хранил тепло моего тела. Ничего.

Тогда я легла на пол и заглянула под кровать. Там было слишком темно, так что я засунула руку под нее и выгребла кучу всякой всячины в центр комнаты. Выглядело все это попросту отвратительно: грязные носки, пыльные книги с потрепанными уголками, ручки и карандаши. На некоторых ручках виднелись следы зубов – у Анны была привычка их грызть. Выудив из кучи несколько непогрызенных ручек – большинство из которых, я уверена, когда-то были моими, – я запихнула все остальное обратно под кровать.

На прикроватном столике стояла лампа, а рядом с ней – наша фотография в рамке. Я пыталась относиться к процессу отстраненно и мыслить рационально, но все же не смогла устоять и взяла ее в руки. Это была одна из моих любимых наших фотографий. Ее сделали, когда нам было восемь. Мы лежали на траве на заднем дворе, закрыв глаза, голова к голове, так что наши волосы переплелись. Солнечный свет вокруг был идеально золотым, будто в рекламе духов. Фотографию сделала мама. Она тогда думала, что мы спим, пригревшись на солнце. Мы так и не признались ей, что она ошиблась: на самом деле мы не спали, а пытались научиться общаться друг с другом без слов. Мы были так сильно сосредоточены, что не заметили, как она подошла и сделала фото.

На снимке Анна едва заметно улыбалась, а я слегка нахмурилась. Она выглядела так, словно точно знала, о чем я думаю, а я – словно пыталась перевести что-то на иностранный язык. Это было слишком – мне показалось, что сердце вот-вот разорвется. Поэтому я отложила фотографию, осторожно прислонив ее к лампе под тем же углом, как она стояла раньше, и открыла ящик стола. Там я увидела еще несколько ручек, коробочки с освежающими мятным конфетами, пару ярких картонных подставок под чашки – иронично, учитывая, что она, как и папа, постоянно забывала ими пользоваться. И больше ничего.

У нее в шкафу я тоже не нашла ничего примечательного – только мятый свитер в синюю полоску, с капюшоном. Сначала я никак не могла понять, откуда он взялся. Он казался знакомым, но не принадлежал ни мне, ни Анне. Я рассмотрела его поближе. Потом я вспомнила, как Анна вернулась с занятий бегом несколько недель назад, вся промокшая из-за неожиданного ливня, а следом за ней в дом ввалилась смеющаяся Лили. На ней как раз и был этот свитер. Наверное, Анна повесила его сушиться, а потом забыла об этом. Я подумала, что нужно будет потом отдать его Лили.

Скрестив ноги, я уселась на полу с рюкзаком Анны. Сначала я вытащила ее тетради в поисках хоть чего-нибудь полезного. В первых трех были только школьные записи и какие-то абстрактные зарисовки, а четвертая – тетрадь по английскому – выглядела более многообещающе. На последних страницах Анна переписывалась с Лили. На одной из них Лили написала целую оду своему парню, Чарли («Правда же, у него такие ресницы – целый километр длиной! Такой милашка! А в пятницу он мне цветы подарил! Цветы!»). Я старалась не представлять себе, как улыбалась Анна, когда читала эту записку.

Дальше Лили написала: «А тебе кто-нибудь нравится? Вот бы нам всем сходить куда-нибудь – будет так прикольно!»

К несчастью, Анна ответила коротко: «Я подумаю».

«Ладно, – написала Лили. – Но думай побыстрее, а то у меня целый список кандидатов для тебя».

Я перевернула страницу, но дальше записей не было. Еще через два листа переписка возобновилась.

Лили: «Боже, полкласса спит, а ты так внимательно слушаешь. Вам с мистером М. лучше бы уже уединиться».

Анна: «Не смешно».

Лили: «Расскажи мне о великих книгах, ах ты мой очкастенький красавчик. Рассказывай мне о них медленно».

Анна: «Идиотка».

«Это точно», – подумала я. Больше в их переписке не было ничего примечательного – в основном нытье о том, что на улице становится слишком холодно, домашних заданий слишком много, а от занятий бегом болят ноги. Я подошла к книжной полке. У меня книги были расставлены по жанрам, а затем по алфавиту, по фамилии автора. У Анны они, похоже, стояли совершенно бессистемно.

На самой нижней полке лежали листы бумаги, сложенные в несколько раз. Я аккуратно развернула их и узнала почерк Анны. Это были стихи. Я видела, как она сидит на трибунах, ожидая начала тренировки, с блокнотом на коленях. Как она пишет, а потом останавливается, обдумывая следующее слово. Я думала, она готовится к урокам или, может, пишет рассказ.

Стихи были о природе. О том, как меняется цвет листьев, как погода обещает снег, как шуршит под ногами сухая трава, как пахнет сырая земля. Все, кроме последнего. Последнее было не о природе. Оно было о каком-то человеке. Оно было о любви. И хотя в нем недоставало конкретных деталей, вроде имени или описания внешности, было очевидно, что оно посвящено кому-то, кого она хорошо знает. И что отношения с этим человеком продолжались уже некоторое время. А я совсем ничего об этом не знала.

Загрузка...