Рассказ про рассказ
«Вот именно здесь они его и терзали, а сынок, значит, наверху, на крыше был.
Успел его папаша туда затолкать, а сам им на харч пошёл», – шофёр махнул головой в сторону автобусной остановки. Андрей с интересом взглянул туда же. На скорости из движущейся машины многое он не успел рассмотреть. Так, обычная загородная остановка.
Для защиты пассажиров от ненастья на ней сооружена будка не будка, а именно сооружение – три стены и крыша, под ней стоит обычно скамейка, недолго правда стоит. Таких остановок по всей стране – море. Вот на одной из них зимним вечером ждали автобус отец и сын. Ждали автобус, а в темноте подошли волки. Отец успел сына на крышу подсадить, а его самого волки разорвали. Особых подробностей водитель не знал, но Андрей ему верил, так как историю эту слышал уже не раз.
Пока он добирался на попутной машине до Сильвы, они ещё о многом поболтали с шофёром.
Андрей всё больше нажимал на природу и охоту: долгих три года предстояло ему дослуживать до пенсии уже во внутренних войсках вблизи этого таёжного посёлка.
В самой Сильве, стоящей на берегу одноимённой реки, встретили нормально: дали хорошую должность, жильё, время и возможность обустроиться.
Дом был крепкий, бревенчатый и состоял из двух половинок. С торца вход и живёт одна семья, с другого торца вход и другая семья. Во дворе – сарай, баня, дровник и даже собачья конура с цепью и пустым ошейником. «А самого Бобика недавно с цепи волки сняли», – пояснила словоохотливая соседка. Новость эта лишила на некоторое время Андрея дара речи.
Он только слушал и хлопал глазами, пока она несла разное про жизнь в Сильве. Ещё через некоторое время, когда Андрей уже обжился и начал привыкать к особенностям местной жизни, волки задрали «жулика».
«Жулик» – это осуждённый поселенец, на местном диалекте. Две трети своего срока он проводит, как правило, за решёткой, а на оставшуюся треть его переводят в колонию – поселение. Там больше свободы, даже семья может приехать к нему жить. Вот такой «жулик» понёс в тайгу, на лесоповал, отремонтированный топливный насос для трелёвочного трактора и нарвался на волков. Андрею самому пришлось принимать участие в розыске пропавшего поселенца, и ему показали остатки одежды и этот топливный насос. На нём даже шерсть была, видимо этим агрегатом человек отбивался от зверей, жить очень хотел. И все эти подробности, эти детали и сама эта такая простая смерть так поразили Андрея, что он за один вечер в школьной тетрадке написал рассказ. Получилось немного коряво и слишком эмоционально. «Зато правда», – сказал он жене в ответ на её критику. В следующие две недели ему предстояло побывать в краевом центре, и он надеялся пристроить рассказ в местный литературный журнал.
Редактор того журнала оказался именно таким, как его и представлял себе Андрей.
Примерно его возраста, в очках, с козлиной бородкой и длинными волосами. Его манеры сразу же не понравились Андрею : манеры редактора – как выходки лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. Чутьё не подвело автора. Ему прочитали лекцию о литературе вообще и его вкусе в частности. В конце концов, немного поспорив, они сошлись на том, что редактор ему просто не поверил: в наше время, когда люди на Марс собрались, разве такое возможно?
И если Андрею так хочется писать и уж если ему выпала такая возможность работать в системе бывшего «ГУЛАГа», то пусть он напишет что-либо в духе воспоминаний о сталинских репрессиях. Вероятно, есть в посёлке люди, которые служили в те годы. Будет очень интересно воспоминание не репрессированного лица, а человека, так сказать с другой стороны баррикады. «Самое главное, – заключил редактор, – это будет очень актуально».
Потом он взглянул на Андрея, помолчал и добавил: «То есть, злободневно, проще сказать».
Уже на пороге редакции Андрей понял, что редактор просто решил, что автор не понимает значение слова «актуально».
Что, мол, с него взять – серость, офицер внутренних войск это тебе не офицер царской армии со знанием французского и светскими манерами. Поняв это, Андрей обиделся и решил непременно добиться, чтобы рассказ напечатали. И в следующий свой приезд в краевой центр показал в придачу к рассказу свидетельство о смерти и об отказе в возбуждении уголовного дела по факту побега поселенца.«Да, любопытный документ, я подумаю», – пообещал редактор. Ещё через неделю Андрею пришлось испытать всю горечь и обиду поражения. «Поймите, мой дорогой, – редактор мило и мягко, слащаво улыбнулся. Ваш рассказ не представляет литературной ценности. Он слаб в художественном смысле, это скорее школьное сочинение. И написан простым, казённым, я бы даже сказал, казарменным языком.
Отредактировать его просто невозможно, проще переписать его другими словами, по-новому и, вероятно, другому автору. Поймите это, дорогой».
Андрей понял. Он вспомнил, чего ему стоило достать копии документов о смерти и отказе. Конечно, редактор был человек тёртый и слышал многое в своём кабинете, эмоции обиженных авторов часто бывали на грани приличного.
Вероятно, он не очень бы удивился, если бы Андрей заругался или вообще повёл себя некультурно. Но Андрей тоже сказал просто: «Ладно, дорогой, от тюрьмы и от сумы, как известно, не зарекайся. Попадёшь к нам, я тебе устрою сталинские репрессии.
Материалов для воспоминаний хватит, будешь мемуары писать, если сможешь. И самое главное, будет очень актуально и высокохудожественно». И ушёл. Впереди был отпуск и недолгая остановка в Москве, у сестры.
В столице Андрей нашёл редакцию охотничьего журнала и долго стоял у входа, не мог решиться. Затем зашёл. Там обошлись с ним получше, чем в крае. Он сумел поговорить с ответственным по литературной части. Тот его не критиковал и даже не стал смотреть справки о съедении. Но печатать рассказ не взял. Объяснив: «Напишите о своём, о том, что произошло конкретно с вами.
И пусть это будет не воспоминание о событии, а само событие. Я думаю, это мы напечатаем».
Андрей отгулял отпуск и забыл о своём рассказе. Почти на год. Зимой ему пришлось побывать в тайге на лесоповале.
Приехали они группой, но свою часть работы он завершил быстро и уже через сутки решал, как теперь быть? Можно было ждать всех. А можно было дожидаться лесовоза и долго ехать. Или рвануть пешком по старому заброшенному зимнику. Так было намного быстрее и проще.
Утро было хорошее. Зимнее, с начинающим крепчать морозцем, синим небом и слепящее белым снегом. И он пошёл пешком.
Старая лесовозная дорога была не такая уж и старая, а самое главное – она была запасным вариантом и её иногда чистили грейдером.
Шагалось легко. Андрей шёл и вспоминал как удачно и ловко он сработал на лесоповале, представлял, как доберётся до Сильвы и так неожиданно ввалится в дом к жене, ввалится очень усталый; голодный и совсем продрогший в тёплую и сытую хату. Так размеренно шёл он, мечтая о своём. Впереди был небольшой подъём и поворот. Мороз крепчал, и снег стал поскрипывать под валенками с галошами. Андрей шагал, изредка приглядываясь к обочине, там иногда встречались следы ночной лесной жизни. Зайцы интенсивно эксплуатировали ровную площадь дороги и изредка её пересекали белки. Так понимал следы Андрей, он уже поднялся наполовину по склону и взглянул вперёд на открывшуюся часть трассы.
Там впереди стояли волки. То, что это были именно волки, он понял сразу. Они были именно такими, как должны быть волки зимой: серые с тёмными спинами и с хорошей пушистой шерстью.
Они стояли и смотрели на него, все пятеро. Конечно, звери давно услышали скрип его шагов, конечно, и увидели его раньше, чем он их. А теперь просто стояли и смотрели на него. Ждали. Андрей сделал по инерции два шага и тоже встал. Он ещё не успел ни испугаться, ни удивиться. Остановился и весь мир сразу мгновенно сузился до места встречи.
Пропали прочь посторонние звуки, уплыли из поля зрения ненужные предметы: деревья, облака, солнце. Осталась и выросла, заняв весь обзор, только одна эта пятёрка. Наступила тишина.
Андрей оцепенел и не двигался. Откуда-то сверху сыпанул снег. Напряжение почти достигло максимума. Обе стороны молча стояли и ожидали. Андрей физически стал ощущать это напряжение – воздух стал плотным и вязким, стало тяжело дышать, тишина громадным прессом давила через уши на мозг. Он ясно видел, что волки чего-то ждут, они внимательно и напряжённо всматривались в него и ожидают. Напряжение достигло максимума. Дальше уже ждать было физически невозможно: так напряглись слух, зрение и воля в этой молчаливой борьбе.
Неожиданно крайний слева зверь громко зевнул. Он зевнул и в конце своего зевка чуть взвизгнул. Вероятно, это был самый молодой или самый трусливый волк и взвизгнул он совсем как щенок.
И тут же стоящий рядом зверь сел, сел совсем как собака – поджав задние лапы и оставив прямые передние. События эти немного разрядили обстановку, вернув Андрею способность слышать, видеть и думать. Он мгновенно оценил ситуацию. Бежать – бесполезно и бессмысленно. Во-первых, некуда. Во-вторых, они только этого и ждут, сразу рванут в погоню. В-третьих, даже если он и сможет добежать до дерева, то в бушлате, ватных штанах и валенках на него не залезет. Он понял, что эти волки раньше вот так не встречались с человеком. Они оценивают его, стараясь понять – в чём тут опасность. Инстинкт им подсказывает, что человека надо бояться, но саму опасность они не видят – нет ни рогов, ни копыт, ни зубов. Понимая, что необходимо брать инициативу в свои руки, показать им, кто контролирует ситуацию, Андрей решил грозно взмахнуть рукой и крикнуть. Взмахнуть рукой он сумел, а вот заорать нет. Просто он не успел сообразить, что именно надо прокричать и в последний момент выдохнул: «Ну, вы…» и замолк. Рука так и застыла вверху.
Именно в этот момент вожак чуть приподнял верхнюю губу так, что стали видны ослепительно белые зубы, сморщил морду и, чуть приоткрыв пасть, зарычал.
Вначале звук был негромкий, но затем всё его напряжённое тело как-то мгновенно опустело и расширилось, превратившись в живой резонатор и глухое рычание закончилось басовитым, грозным, мощным и пугающим рёвом.
Андрей успел увидеть, как в пасти волка от верхнего к нижнему клыку протянулась тоненькая ниточка слюны, она чуть повибрировала в такт звуку и затем лопнула. И человек сразу и мгновенно испугался. Страх был и до этого, но он был какой-то ненастоящий, он был основан на ситуации, на интересе – какие они, эти вольные волки, как они себя ведут, а как он сам себя поведёт и выберется из этого переплёта? Теперь был уже другой страх, страх, основанный на реальности жуткой перспективы – да они его сейчас сожрут! Скорее это был уже животный ужас жертвы перед палачом.