И вскоре я уже играла в гляделки с Волхвом. Он парил в воздухе, скрестив руки на груди, а я стояла на земле в окружении Гончих. Жители… Если честно, мы даже толком не знаем, как они выглядят. Кое в чем нам с ними не потягаться, а именно – в иллюзиях. Поэтому поди догадайся: перед тобой Житель в его подлинном обличье, или он играючи превратится в кого-то еще, или это вообще иллюзия. Поэтому я могу вам их описать такими, какими они позволяют себя видеть. Они отличаются друг от друга – волосами, цветом глаз, и уж точно одеждой, – но у них есть много общего.
Начать с того, что они красивые. Даже в самых одичалых есть какое-то величие, от которого дух захватывает. У них у всех острые уши длиной примерно с полруки, и тонюсенькие брови, и вытянутые, даже заостренные лица. Жители обычно высокие, футов семь или восемь, и тела у них тоже изящные, под стать лицам.
У Волхва, парившего надо мной, оказались невероятно длинные серебристо-лавандовые волосы – идеально ухоженные, гладкие, точно лед, они свисали на пару футов ниже его подошв. И уложены не как попало: за правым ухом сверкали искристые бусинки, нанизанные на нити. Лоб перехвачен серебряным обручем с лавандовым камнем в тон глаз. На одежду у меня уже слов не хватает. Что-то мягкое, многослойное, сияющее серебристо-лавандовым светом, со струящимися рукавами, и каждый кусочек этого наряда был расшит серебряными нитями и такими же искристыми бусинками.
Сферическая Стена вокруг него мерцала и переливалась, как мыльный пузырь – такая прозрачная, хрупкая. Но меня-то эта хрупкость не обманет. Шесть «Геенн» этот пузырь даже не покорежили. Стены и Щиты часто смахивают на стеклянные оболочки – но это одна только видимость. В магии нельзя верить тому, что видишь.
Мы с Жителем какое-то время мерили друг друга взглядами. Мой наставник по айкидо внушил мне: тот, кто нападает первым, попусту расходует энергию. Поэтому я научилась выжидать. За моей спиной негромко гудел поезд; я знала, что у артиллеристов, которые наблюдают за мной через камеру, радиоаппаратура с большой зоной охвата, и они примут сигнал от внешнего микрофона. Правда, пока им приходится слушать тишину. Наконец Волхв заговорил, и голос у него оказался таким же прекрасным, как лицо. Он звучал, как басовые струны арфы:
– Я вижу тебя, Охотница.
Вот и пожалуйста: традиционное начало боя. Но не поединка. Отлично, значит, хитрить не возбраняется. Ведь мне-то придется схитрить.
– Я вижу тебя, Чародей, – ответила я.
– Что связывает тебя с овцами за твоей спиной? – осведомился он светским тоном.
– Я пастырь этих овец, – пояснила я. Так я взяла на себя ответственность за поезд и за всех, кто в нем едет.
– Тогда пастырь пожертвует овечку из своего стада… Или двух. Или больше.
Вот так фокус. Он что, пытается договориться? Но я сосредоточилась на Одном Белом Камне; мое лицо, как и камень, оставалось бесстрастным.
– Это не обсуждается, – твердо сказала я. – Поищи овец в другом месте, Чародей.
Бывают люди, способные отдать кого-то из своих Жителям. Там, откуда я приехала, за это полагалась петля на шею, но все равно находились разные мерзавцы и отребье, которые такое сотворят и глазом не моргнут. Всегда есть люди, которые на самом деле нелюди. Которые считают, что в целом мире имеют значение только их персоны. И в первую очередь это те, кто устроил Дисерей – это и без Учителей ясно, если голова на плечах. Тот, кто не заботится о ближнем и думает, что его нужды важнее нужд всех остальных, – вот он и есть нелюдь. В своекорыстии нет добродетели, ни капельки.
Житель медленно склонил голову на плечо. Он не видел у меня ни Стены, ни Щита.
Ну… в этом месте я могу кое-что разъяснить. Помните, я уже говорила, что в магии за все надо платить? Там, где меня обучали, я усвоила одно правило: бери много из малого. В Монастыре все живут по такому принципу. Возьми много из малого – и у всех будет достаточно, и еще останется что-нибудь про запас на случай необходимости. Да, я запросто установлю Стену не хуже, чем у него, – и что? Гончие тоже могут это сделать, а они проворнее; если Ча почувствует угрозу, он в тот же миг грянет вокруг нас Стену и мы будем спасены. И я воззову к самому могущественному, к лучшему в себе – и при этом не буду истекать манной. А Житель не будет считывать мою мощь с моей Стены.
Я его озадачила, поскольку повела себя не как сами Жители и, видимо, даже не как Охотники, которые ему встречались. Поэтому он придирчиво изучал меня, гадая: то ли я тупица, то ли куда сильнее, чем кажусь.
Ну-ну, пускай изучает… Я-то ведь тоже без дела не стою. Много из малого, да? Крошечный, микроскопический кусочек моей магии потихоньку протискивается через Стену – такой нежный, такой невинный, что Житель упорно не замечает его у себя прямо под носом.
– У тебя ни Щита, ни доспеха, – как бы невзначай обронил Житель. – И все же твой разум не замутнен.
Один Белый Камень. Один Белый Камень.
– Да, мне уже такое говорили. – Я пожала плечами. – Окажи мне любезность, Чародей, освободи нам путь. Я отведу овец на пастбище.
Я тебя пока по-хорошему прошу. Уходи подобру-поздорову.
– Почему бы тебе, – задумчиво проговорил он, склоняя голову на другое плечо, – не отвести их на мое пастбище?
Что-о?! Он это сейчас… Или мне почудилось?..
– Наши пастыри заботятся о стадах, – продолжал он. Значит, не почудилось. – И ты сможешь стать пастырем. Станешь держать от меня землю, признаешь меня своим владыкой и оставишь своих владык в городе. Тебя ожидает куда более приятная жизнь, поверь мне. Если захочешь, сможешь пасти этих овец сама. Им новая жизнь даже больше придется по нраву.
Ладно. Это что-то новенькое. Я для виду задумалась. Еще чуть-чуть – и моя магия истончит кусок его Стены.
– Жители моих сородичей не жалуют, – усмехнулась я. – На что я тебе сдалась?
Он рассмеялся – точно зазвенели колокольчики:
– Ты примечательна, Охотница. Ты не овца из стада. Ты умнее и терпеливее волка. Ты храбрее льва. Ты необычна. Возможно, ты станешь оружием в моей руке. Или… чем-то еще. – Он наклонился ко мне и сверкнул глазами. – Ты не совсем права. Не все из нас враждебны твоим сородичам. И мы не считаем вас… непривлекательными. – Он выпрямился. – Разумеется, если вас привести в порядок и одеть как подобает, – прибавил он брезгливым тоном, каким говорят уверенные в своем превосходстве. – И твои Гончие, Охотница, тоже примечательны. – Спина Ча задрожала под моей рукой от приглушенного рыка. – Они тоже необычны, – продолжал Житель. – Кто они?
– Они-то? – ответила я. – Сапотеки.
С этими словами я кинулась наземь, а Гончие навалились сверху, и я вскинула свою Стену вокруг нас.
И артиллерия вдарила по его Стене прямой наводкой.
Я этого, естественно, уже не видела. Я лежала, погребенная под Гончими и нашими Стенами. Зато я все слышала и почувствовала, как все содрогнулось от взрыва и как все заволокло жаром. Я съежилась, думая только об Одном Белом Камне, держа Стену и ощущая, как из меня, точно кровь из открытой раны, вытекают силы. А потом все затуманилось.
Гончих не задело – все-таки у них были свои Стены и моя в придачу. Они обернулись собаками, и мы вместе шагали к первому пассажирскому вагону, чтобы забраться назад в поезд путем попроще. Меня, понятное дело, потряхивало, я умирала с голоду и еле стояла на ногах, и больше всего на свете мне хотелось лечь и ни о чем не думать, но сначала нужно посовещаться с военными. На Горе мне сразу следовало бы доложиться Учителям, пока в голове еще свежи все события, а в поезде вместо Учителей будут военные. Учителя меня предупреждали, что у цивов каждая вещь нашпигована миллионом «жучков», поэтому наверняка все подробности столкновения с Жителем уже дошли до Пика и властей. Ну ладно, если мы победили, запись встречи с Жителем-Волхвом станет ценным учебным материалом. Если мы проиграли… будет урок, чего не надо делать.
Цивы в вагонах, конечно, сгорают от любопытства. Многие из них весьма влиятельные люди, они вправе требовать, чтобы им выдали информацию. И им выдадут – хотя, возможно, не всю. Они видели драккена. Видели, как я опрометью неслась вдоль поезда. Они знают, что поезд встал. Они видели два залпа «Гееннами» с локомотива. И сейчас им, вероятно, уже сказали, что имела место стычка с пришлецами и мы (очевидно) победили.
Примерно так оно и было. Проводники с трудом сдерживали толпу в первом вагоне. Не бунт и не революция, но возбуждения через край. Народ толпился в проходе. Я смекнула, что цивам нужно куда-то выплеснуть свои восторги, и оставила им на растерзание Гончих. А сама пробралась в вооруженный локомотив.
Я вовсе не такая крутая, какой кажусь, глубоко внутри уж точно. Но сейчас крутой вид мне жизненно необходим. Когда я включаю в себе Охотницу, я погружаюсь в состояние сродни медитации, и меня ничего не тревожит. Поэтому придется еще немного побыть в режиме Охотницы. Я расплачусь за это позднее: когда останусь одна, раскисну от души – но это потом, а сейчас пускай народ думает, что я с самого начала твердо знала, что делаю. Это тоже часть службы Охотника.
Я не знала, как меня встретят в артиллерийском отсеке. К счастью, там никто не голосил и стенал, на меня смотрели вполне спокойные лица. Поезд дрогнул, тронулся и начал набирать скорость.
– А все-таки мы… – начал было офицер.
Я помотала головой:
– Потом. Сначала покажите мне запись в замедленном режиме. А то я валялась в грязи, пока вы устраивали тарарам.
Замедленная запись подтвердила мои догадки. Волхв успел сообразить, что происходит, и – вжих! – его как ветром сдуло до того, как ракеты вдарили по его Стене. Больше с ним этот фокус не пройдет, да и с другими Жителями вряд ли. Так что это было эксклюзивное шоу. Черт, да вся эта наша с ним беседа – сплошное эксклюзивное шоу. Чтобы Житель вполне здраво разговаривал с Охотником?! Да еще чтобы предлагал… что он, выходит, предлагал-то? Работу? Союз? Или вакансию комнатной собачонки?
Но, надо думать, если кто-то из Охотников и принимал подобные предложения, то никто из людей об этом не слышал. Такой Охотник исчезает и считается погибшим.
Я вернулась мыслями к записи.
– Вот. – Я указывала на предательскую белую вспышку, которую не скрыли даже ракеты, разносящие Стену на кусочки.
Офицер выругался, а потом вздохнул:
– Слинял, значит.
– Да, – кивнула я. – Но убивать его не наша задача и не наша работа. Задача была в том, чтобы заставить его уйти. А работа – в том, чтобы пассажиры поезда доехали до города целыми и невредимыми.
Мое рассуждение им не понравилось. А я ни капли не удивилась. Учителя подробно объяснили мне разницу между тем, как мыслят солдат, цив и Охотник. Охотник на фоне солдата и цива явно выделяется. Мы, в Монастыре, конечно, ближе всего к Охотникам. Цивы – те, которые горожане, – они любят победы. Им нравится побеждать или чествовать победителя. Солдаты предпочитают завершенность. Им тоже нравятся победы, но для них главное – чтобы все закончилось раз и навсегда, не важно, победой или поражением. А мы, обитатели Горы, народ прагматичный. Мы-то знаем: то, что кажется завершенным, редко завершено на самом деле. А плоды побед скоротечны, поэтому из них лучше извлечь все возможное и использовать в полную силу. Мне все это еще предстоит освоить – как думают цивы и как думают солдаты. Для меня, выросшей в Монастыре, это не такой уж естественный ход мысли.
А теперь вкратце: для этих конкретных солдат все, что не является победой, является поражением. Пока кто-нибудь не вывернет поражение наизнанку и не превратит в победу. Вот этим и займется офицер, когда я уйду, – полагаю, это и есть его работа.
– Я считаю, они больше не тронут этот поезд, а возможно, и трижды подумают, связываться ли с другими поездами. По крайней мере, какое-то время, – заявила я, чтобы им было над чем поразмыслить. Затем я делано улыбнулась, потому что мне уже позарез надо было побыть одной или с Ча хоть чуть-чуть. – Вы, ребята, настоящие герои. Мое дело было маленькое: заманить, отвлечь и мышкой прогрызть дырочку. Мне самой бы его не уложить. Я только проделала вам окошко в Стене.
Это я загнула, но так им будет еще над чем поразмыслить. Артиллеристы сразу повеселели. Я прямо видела, как у офицера в голове крутятся шестеренки.
А потом я ушла.
Первый вагон был люксовый, с купе на одну персону. Потому что, если вдруг поезду придется избавляться от вагонов и ехать на критической скорости – угадайте-ка, кто спасется? У дверей вагона – ну надо же! – меня поджидал знакомый рыжий проводник.
– Там толпа народу желает тебя благодарить. – Он выдавил странноватую улыбочку. – Но я подумал, может, тебе сейчас немного не до них… Тебе, похоже, не повредит слегка выдохнуть.
Я удержалась и не раскисла прямо у него на глазах, но… ничего себе. Парень, видно, без пяти минут Псаймон.
– Я как бы… ну… – забормотала я, но, прежде чем я успела договорить, проводник распахнул дверь первого купе и легонько втолкнул меня внутрь.
Купе оказалось маленькое, но тут был крошечный освежитель – раковинка с двумя торчащими из стены кранами. А еще кровать – настоящая кровать, разложенная, которая будто ждала меня. И закуски с напитками.
– Как будешь готова потолкаться среди народа, жми вот эту кнопку, – сказал проводник. – Я за тобой приду. – И он закрыл дверь, а я наконец-то осталась одна.
Правда, ненадолго. Ча призраком просочился через дверь – на этой стороне Гончие так умеют – и привалился ко мне всем телом. И я плакала, и дрожала, и снова плакала.
Все плохие сценарии один за другим прокручивались у меня в голове во всех деталях. Я могла погибнуть, и все в поезде могли погибнуть, или Волхв мог пленить меня и заставить смотреть, как гибнут остальные, или он мог с моей помощью добраться до Учителей и до Горы… В общем, все что угодно могло случиться. И это все что угодно даже рядом не лежало с хеппи-эндом.
Скажем прямо, успокоилась я не сразу.
Потом я умылась, положила на покрасневшие глаза холодную ткань, чтобы они казались все-таки светло-карими, а не алыми. Пожевала что-то похожее на съедобное произведение искусства, выпила много-много воды и шагнула навстречу шумихе.
Шумихи я не выношу. Даже когда ее устраивают знакомые мне люди, а уж когда незнакомые, то и подавно. Но Учителя и дядя очень доходчиво мне объяснили, что моя служба без шумихи не обходится, и надо принимать ее как дар, даже если меня от нее с души воротит.
Проводник, которого я уже начала про себя звать «моим», уже был в коридоре. Он остановил меня перед вторым вагоном:
– Компания одобрила бы, если бы ты прошлась по всем пассажирским вагонам.
Ого, да тут с каждым шагом все забавнее.
– Э-э… – промычала я, решив опять прикинуться деревенщиной. – А что за компания?
– Компания, которая владеет всем гражданским транспортом, – пояснил он. – И этим поездом в том числе.
Я, конечно, была в курсе – Учителя нам рассказывали еще на школьных уроках истории. Но я же деревня, верно?
– А я думала, вооруженные силы… – протянула я.
Он покачал головой:
– Военные хорошо умеют только одно: драться. Цивы свои дела ведут сами.
А то я не знаю.
– В смысле цивы и поездами командуют?
Ну а что, логичный вопрос: транспорт слишком сложная система, чтобы так просто ими командовать.
– Гражданскими – да. Так что, если бы ты прогулялась перед публикой, Компания бы это оценила.
Он так сказал «Компания», что стало ясно: имеются в виду шишки из Компании, которые всем рулят. Значит, кто-то уже доложил о случившемся наверх, и сверху вниз начали поступать указания. Потому что «Компания оценила» – это такой вежливый приказ. Зачем им это нужно – непонятно, но, может, станет понятно позже.
– Ладно, могу прогуляться, – ответила я. Я пока в состоянии сдерживать истерику, а уж после позволю себе обычный после Охоты выхлоп. – Ну что, идем?
Проводник кивнул и распахнул дверь. Меня мигом окружил народ, насколько это было возможно в вагонной тесноте. Я степенно улыбалась, кивала, произносила всякие успокоительные фразы. Гончие протиснулись ко мне между ногами и сгрудились вокруг меня, оставив мне немного пространства. Я старалась говорить каждому пассажиру хоть что-то, но тут одна дамочка всунула мне в руку ручку и бумагу, и я в первую секунду растерялась. Не могла сообразить, чего ей от меня надо: слово «автограф» на Горе было не в ходу. Но потом мне продолжали подсовывать бумагу и ручки, и не только в этом вагоне, но и в следующих. Поэтому я царапала свое имя и прибавляла упрощенную версию моей мандалы – кажется, пассажирам это нравилось.
Но очень уж все это изматывало. Я не привыкла столько времени быть на людях после Охоты. Гончие тоже: одна за другой они ускользали, пока не остался один Ча. И в конце пути я уже не могла спрыгнуть вниз. Пришлось повторить свое триумфальное шествие в усеченном формате.
Возле моего вагона опять дожидался «мой» проводник.
– Компания распорядилась выделить тебе то отдельное купе, – сообщил он. – Которое я для тебя открыл. Они хотят, чтобы ты как следует отдохнула.
Я его чуть не расцеловала. В моем вагоне все бы на меня таращились и притворялись, что не таращатся, а я бы при них вообще бы ничего делать не смогла, не то что спать.
– Ой, как замечательно! Спасибо! – с чувством поблагодарила я. – И спасибо, что открыл мне купе с самого начала.
Он слегка покраснел:
– Если что понадобится, жми на кнопку. Но тебя еще ждет короткая беседа, а потом уж они от тебя отстанут.
Ага, кому-то не терпится выслушать мой рапорт. Может, это офицер хочет поговорить без подчиненных? Мысли заглушало бурчание в животе. Я сейчас умру с голоду; внутри у меня полная пустота. Это примерно как то тепло, которое ощущаешь, когда заряжена магией под завязку; а когда магия утекает, приходит голод – и начинаешь зябнуть и ощущать себя невесомой. Причем невесомость эта не в голове, а как раз наоборот: кажется, будто голова слишком тяжела для твоей шеи. Если имеешь дело с магией, этого не избежать. Проводник довел меня до купе, и я уже мысленно пускала слюнки, воображая огромный шмат мяса с овощами. Кровать куда-то подевалась, а вместо нее у окна появился стол побольше и два сиденья. И оказалось, меня ждет вовсе не то, о чем я думала.
Я-то думала, что мне предстоит беседа с офицером из локомотива: очевидно, начальство поручило ему расспросить меня более подробно. А вместо офицера передо мной возник видэкран, а на нем некто в форме. И еще на меня смотрел глазок камеры.
Человек на экране окинул меня спокойным взглядом:
– Значит, вы и есть Рада Чарм, племянница префекта.
– Да, сэр, – кивнула я. Садиться я не стала, наоборот – вытянулась, как если бы стояла перед Учителями.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Я всего лишь хочу задать вам несколько вопросов.
Я натянула приветливую, но сдержанную улыбку и уселась.
По моему вызову появился проводник и принес мне стакан воды. Я благодарно улыбнулась ему, и он опять покраснел. Ча притиснулся ко мне и сидел не двигаясь. Хотя по его глазам было видно: он понимает, что я говорю с человеком на экране. Я отпила воды, чтоб выиграть немного времени, отвечая на первый вопрос своего собеседника.
Он расспрашивал меня осторожно и ни разу не упомянул Волхва. Вместо этого он заговорил о скопище драккенов и гоге. Когда он завел разговор про гога, по телу у меня пробежали предупреждающие мурашки. Но я не стала его поправлять. По неизвестным мне причинам этот человек и его начальство хотели получить… как же это называлось в книжках по истории… купированную версию событий, вот. То есть чистую правду, но без Волхва.
Купированная версия – это, вне всяких сомнений, для цивов. Я потягивала воду. Совсем безвкусная: наверняка переработанная.
Следующий вопрос подтвердил мою догадку:
– А как, по-вашему, драккены и гог сумели проникнуть в клетку?
– Охотникам известны случаи, когда драккены и гоги действовали сообща. Я предполагаю, что это устроил гог. Он догадался, что сумеет порвать клетку с помощью драккена.
Вот теперь мои мозги работали на полную катушку. Нужно как-то по-хитрому вывернуть эту историю – а я тот еще выворачиватель; пиарщик из меня, прямо скажем, вышел бы никудышный. Гоги – они башковитые. Не как Жители, но они хотя бы умеют разговаривать. Например, могут сказать «Заткнись, завтрак».
Чтобы разъяснить вам про гогов, мне нужно снова обратиться к древнегреческим историям. Гоги очень смахивают на циклопа, которого одурачил Одиссей. И мозгов у них примерно столько же, то есть немного. А вот двуглазых магогов мы видим не часто; некоторые Охотники считают, что гоги и магоги – что-то вроде супружеской пары, причем магоги – более умная половина. Вместе они не появляются, но если вы видите гога – уж будьте уверены: и магог где-то неподалеку. Названия их взяли из Б’иблея Христовых, больше я ничего о словах «гог» и «магог» не знаю.
– Мы остановили поезд, увидев гога, и дали по нему первый залп. Поскольку он остался невредим, мы заключили, что его окружает Стена. Я сошла с поезда, чтобы отвлекать гога, пока артиллеристы готовят следующий выстрел. Я ослабила его Стену. Гоги могут думать лишь о чем-то одном, и пока мы с Гончими занимали его внимание, он не мог как следует защищаться. А я тем временем истончала его Стену.
– Итак, вы создали брешь в его защите, заставив тварей отвлечься на вас и тем самым подставив себя под удар?
В его голосе не прозвучало одобрения. Но и неодобрения тоже. Он словно чего-то ждал. Не знаю, чего уж он хотел услышать.
И я выдала ему правду без прикрас.
– Я Охотница, и наша задача – защищать цивов. Это даже не назвать настоящей Охотой, ведь все-таки у меня была группа поддержки, вооруженная ракетами. В действительности моя заслуга лишь в том, что я вовремя приказала остановить поезд и устроить все так, чтобы военные смогли совершить свой подвиг.
Как-то так. Пускай у нас военные будут молодцы. Он же военный. Значит, должен радоваться.
– Благодарю вас, Охотница. – Мой собеседник наконец выдавил малюсенькую улыбочку. – Вы существенно облегчили мне задачу.
– Э-э… всегда пожалуйста, – ответила я, но видэкран уже погас, а глазок камеры затянуло шторкой.
Я застыла на несколько мгновений, наконец отпуская в себе все, что удерживала: усталость, умственную и физическую, гнев, яростный голод. И прямо сейчас голод победил усталость. Ча прижался к моей ноге, а я вдавила большим пальцем кнопку.
– Тут где-нибудь можно раздобыть стейк с овощами? – осведомилась я, когда на мой зов явился проводник. – Пожалуйста, а?