Пиратский катер «Большая Медведица» висел в пустоте на пересечении оживленных трасс Земля – Пальмира и Квазар БВ – Пампуржак. Вторые сутки катер качали волны гравитационной нестабильности, шедшие от ближайшего коллапсара Сонор, и пираты надеялись, что транзитные звездолеты будут снижать ход. «Большая Медведица» шарила локаторами по пространству, но ни одного пеленга не вспыхивало на экранах. Пираты тосковали, круглые сутки не выключали миксер и слушали заигранную кассету Чайковского.
Пиратов было всего трое. Маловато, конечно, для крупной банды, но ровно столько, чтобы создать идеальный коллективчик, способный на самую дерзкую акцию. Этими тремя были: бывший землянин, а ныне космополит и предводитель банды Андраковский, немой клон с Семи Крестов по имени Бомбар и старый робот Катарсис модели СТРАГ-434. Бомбар варил курицу на камбузе, Катарсис сидел у приборов, а Андраковский писал маслом сплетение турбулентных потоков квазара Торпеда. В старом комбинезоне, заляпанном краской на локтях и груди, Андраковский стоял у подрамника с натянутым холстом напротив большого выпуклого иллюминатора рубки-салона и, глядя в темноту, чуть заметно качал кистью в такт мелодии Чайковского.
После долгих странствий Андраковский чувствовал, что вот уже второй год он счастлив. Его жизнь весьма напоминала авантюрный роман. Десяти лет от роду Андраковский – землянин по рождению – ступил на покатую тропу флибустьерства. Лайнер Земля – Петушиный Гребень был взят на абордаж бандой пирата Параллакса. Маленький Андраковский, польстившись на романтику, тайком перебрался на корсар Параллакса. Земля, слишком понятная и комфортная для ребенка, навсегда осталась за роем звезд.
Обнаружив зайца, свирепый Параллакс рычал от восторга, но расстрелял часового. Непривычными к педагогике руками он взялся за воспитание в Андраковском мужчины. Через год Андраковский уже не давал себя бить, не боялся крови, ценил деньги и власть. Параллакс, как талисман, носил на цепочке свой зуб, выбитый мальчишкой на одном из уроков. Но в туманности Аакселя корсар Параллакса нарвался на патруль. Подбитый корабль выбросился на ближайшую планету. Параллакс погиб. Оставшиеся в живых 116 человек побрели через болота и трясины за двести миль к спасательному маяку. Начались болезни, голод, и пираты взялись за людоедство. Андраковский бежал из обезумевшей шайки. С ножом в руке он отбился от стаи водяных павианов и добрался до маяка, а пираты были разорваны в клочки.
С маяка Андраковского забрал звездолет рабовладельческой империи Урион. На Урионе II его продали в соляные копи. Здесь парень научился ценить свободу как высшее счастье. Андраковский пытался поднять восстание и был схвачен. Его товарищам отрубили головы, а его самого бросили в Горло Хасса – бездонный тоннель в никуда. Тоннель оказался лазейкой разведчиков с Праксителя, и Андраковский с рабского Уриона улетел в созвездие Скульптора, в мир утонченной поэзии.
Три года с огрубевшей души пирата стекали потоки кровавой грязи. Андраковский бродил по древним руинам Праксителя, читал слова, выбитые на копытах первобытных каменных быков, скитался в бесконечных колоннадах рухнувших храмов. Здесь, на Праксителе, Андраковский впервые влюбился. Но девушка, прекрасная, как богиня, спросила его, изумленно распахнув глаза: «Разве ты совершенство?..» Андраковский бежал прочь с Праксителя и, пустившись во все тяжкие, снова связался с пиратами.
Во всем скоплении Турбины не были пирата более дерзкого и злого. Мезозойская душа, взращенная Параллаксом, бурлила, как смола. Но внезапно кровавый туман разошелся перед глазами пирата, и, сидя у тела убитого им человека, в диком отчаянии Андраковский схватился за голову. Только поворачивать обратно было поздно. Банда Андраковского состояла сплошь из убийц, воров, изуверов и прочей мерзости. После первой попытки удержать их от разбоя Андраковский был избит, после второй – выброшен в космос в одном скафандре.
Семь дней – на столько был рассчитан паек скафандра – Андраковский летел в пустоте, взывая к Галактике, как к богу, о благодати для заблудших душ. На исходе седьмого дня его подобрал мусорщик. С мусорщика Андраковский перешел на базу крестоносцев.
Миссионером Андраковский прошел пять миров: предотвращал войны, поднимал падших, строил дома, лечил эпидемии. На шестой планете дикари архипелага Съеденного Капитана повесили Андраковского за ноги на дереве, остальных монахов сожгли живьем и их пеплом присыпали раны бывшего пирата, чтобы рубцы остались на всю жизнь. Ночью соседнее племя напало на мучителей Андраковского, и пират в заварухе бежал. Во вселенной нет любви к человеку – вот что вынес Андраковский из всего этого.
Через месяц в составе наемных рот маршала Тарана Андраковский вернулся к дикарям и выбросил их в море. Наемники едва успевали справляться со всеми заказами Звездного Шара. Мыслительная деятельность Андраковского прекратилась, и жили только руки, которые давили мятежи на Булыжнике, травили сельву на Алмазной Игле, сражались с ордой Пустого Тифона. В лазерном бою в предгорьях Бушуя, пятый квадрант Оцеолы, танк Андраковского был подбит, сам он попал в плен, и его присудили к трем годам каторги сверх двух пожизненных сроков.
Приговор Андраковский воспринял стоически. Он твердо решил раскаяться и загладить вину перед самим собой. Его сослали на Двужильный Тягун в рубидиевые штреки. Через полгода каторги Андраковский озверел заново. Каторга и была каторгой, а вовсе не монастырем или скитом, где послушники умеренно умерщвляют плоть. Андраковский бежал, был пойман и месяц простоял в карцере. Выйдя, он снова бежал, был пойман и бит электробичом. Оправившись, он бежал в третий раз и снова был бы пойман, но его укрыл странствующий художник Афелий-Пропан.
Несколько недель, пока Афелий вез его на станцию «Метеомиморит», Андраковский не отходил от картин. Станция «Метеомиморит» принадлежала Земле. Никогда еще Андраковский не был так близок к дому. Но все его мысли были поглощены живописью.
Он достал холсты и краски и начал писать. Первая картина – «Что я думаю о Галактике» – повергла всех в шок. Потрясенный собственным талантом, Андраковский не отходил от мольберта сутками. Через полгода по Галактике поползли слухи об удивительном художнике. А сам художник вдруг бросил живопись, влюбившись в метеоритчика Надежду. Но Надежда была женой начальника станции, и однажды Андраковский узнал, что станция вообще-то не рассчитана на пассажиров сверх персонала… Андраковский попросил не гнать его еще десять дней, и за эти дни он написал портрет Надежды. А после – разбитый, опустошенный и отчаявшийся – понесся куда глаза глядят и выбросился робинзоном на безлюдную и ласковую планету.
Целый год Андраковский провел в одиночестве и не писал картин. Он думал: если уж он сам не нужен никому, то кому нужны его картины? А через год ради интереса Андраковский на каноэ переплыл море и высадился на атолле, где к своему изумлению встретил такого же робинзона, как и он сам, но только не художника, а философа. Мы все, сказал философ, люди из разных времен, и если мы сумеем рассказать о себе своему времени, значит, жили не зря. Ты, похоже, человек из будущего, до которого сам не доживешь – значит, пиши картины как письма на родину. Они дойдут до будущего вместо тебя. И Андраковский вернулся к мольберту. Еще год он провел наедине с холстами. В его сознании смутно вырисовывался идеал жизни, до этого не ведомый ему: тихая музыка, переливы звезд и рождение красок. Андраковскому хотелось писать картины, а две трети времени у него уходило на сон и добывание пищи. Но все же он был доволен. А на третий год мимо планеты робинзонов пролетали механические орды роботов-кочевников хана Мехмата. Мехмат спустился посмотреть на картины, и по его корпусу текла скупая мужская смазка, выдавленная небывалыми чувствами. Мехмат увез Андраковского в космос. Андраковский подарил Мехмату картину «Мое мнение о смерти коллапсаров». Мехмат отдал Андраковскому новенькую станцию, четыре катера и пятьдесят роботов обслуживающего персонала, а сам, рыдая, скрылся вдали. Андраковский зажил, как царь. К нему прибился бедняга Бомбар, выброшенный самодуром-капитаном за немоту и тупость – последствия неудачного клонирования в лаборатории Граненого Меридиана на Семи Крестах.
Андраковского выбрали секретарем галактической ассоциации живописцев, но сторонники школы маренго и хаки, заслоненные новым талантом, из зависти начали плести козни. За роковое прошлое Андраковский был исключен из ассоциации. У него даже хотели отнять подарок Мехмата – станцию, которую он назвал «Большая Медведица». Андраковский защищался как мог. В бою погибли три катера и все роботы; из их останков Андраковский сам собрал Катарсиса. «Большая Медведица», отвоевавшая независимость, перекочевала на новую орбиту и вскоре была забыта всеми. Слава Андраковского развеялась без следа. Но Андраковский продолжал жить и творить. А чтобы не умереть с голоду и не остаться без энергии, он раз в месяц грабил пролетающие звездолеты. Его душа пришла в равновесие. Он обрел долгожданный покой и наслаждался звездами.
Правда, сейчас покоя не было. Неоконченное полотно тянуло к себе, но Андраковский, слушая музыку, стоял и думал, что если в хвостовую спираль потока, которую он сейчас заканчивал, добавить ультрамарина, а ядро из багрового сделать алым, искрящимся, то это будет картина о любви. Он назовет ее «О чем говорят турбулентные потоки».
Мысли Андраковского были прикованы к вечному вопросу не случайно. Ой, как не случайно.
Два часа назад радар сообщил: приближается неизвестный корабль. Судя по размерам – в самый раз для грабежа. Катарсис включил дальний проектор, и на экране появился среднего тоннажа катер под названием «Санскрит». Вряд ли экипаж больше четырех. Андраковский оставил кисти и велел готовиться к абордажу.
А на «Санскрите» летели всего два человека. Это был свадебный круиз молодой супружеской пары из Сванетии – гляциолога Лалы и тренера школы юных альпинистов Аравиля Разарвидзе. Аравиль сидел в рубке в пилотском кресле перед пультом, а Лала сидела на коленях Аравиля, нежно обнимая его за шею. Аравиль гладил Лалу по волосам и ласково шептал:
– Ты прекрасней, чем самая высокая вершина в миг рассвета, когда все горы лежат в синеве, а она одна, алая, как тюльпан, плывет в мерцающем небе! Ты стройна, словно кипарис, что вырос под сенью огромной скалы, защищающей его от бурь! Твои руки нежны, как шелковые шарфы! Я унесу тебя в горы на недоступные ледники любви, как снежный барс уносит искры солнца на изогнутой луком спине!..
И тут раздался стук по корпусу в районе шлюза.
– О небеса! – завопил Аравиль. – О несравненная Лала, прости мне мой уход, ибо, клянусь Эльбрусом, это какой-нибудь несчастный просит о помощи, и я помогу, чтобы восславить имя твое! Как ни долог будет мой путь, ты только жди и поклянись любить вечно!..
Лала прижалась к груди Аравиля. Аравиль застонал, подхватил любимую на руки, закружил по рубке и осторожно, как бесценный сосуд, опустил обратно в кресло, а сам бросился открывать.
Электронасосы быстро накачали в камеру воздух, и двери разъехались. В клубах морозного пара в коридор вошли Андраковский, Бомбар и Катарсис. Аравиль помог людям снять шлемы.
– Здравствуйте, – сказал Андраковский, пожал руку и деловито пошагал в рубку. Тактика нападения была отработана уже давно. Бомбар – детина огромного роста, но маленького ума – топал сзади, нависая над Андраковским. Катарсис, скрипя с холода и охая, шел третьим, а за пиратами уже бежал ничего не понимающий Аравиль Разарвидзе.
– Здравствуйте, – сказал Андраковский, увидев Лалу.
– Звезда очей! Мы потревожили тебя! – закричал из-за спин пришельцев Аравиль, рванулся к жене и, упав на колени, стал целовать ей руки. Катарсис несколько раз ткнул пальцем в кнопку общего сбора экипажа.
– Это жена моя, несравненная Лала, чей лик подобен сиянию льдов под луной, – ревниво сказал Аравиль, поднимаясь с колен. – Сам я – землянин, а кто вы?
– Есть еще на борту кто-нибудь? – спросил Андраковский, расстегивая куртку, под которой спрятал бластер.
– Мы думали, что мы вдвоем на миллион парсеков! – закричал Аравиль. – Но судьба послала нам трех попутчиков! О, если бы!..
Андраковский достал бластер и, виновато улыбаясь, уставил его в живот Аравиля. Аравиль мгновенно смолк, только глаза его, расширяясь, полезли из орбит. Бомбар поглядел в лицо Андраковского, обрадованно заулыбался и тоже достал бластер.
– Простите нас, бога ради, – сказал Андраковский и пожал плечами. – Но нам очень нужны продукты и энергия. Мы – пираты. Мы голодаем.
– Дорогой, ты хочешь меня убить? – свистящим шепотом спросил Аравиль.
Андраковский никого не хотел убивать. Его самого слишком много убивали, и он научился уважать любое существо.
– Нет, понимаете… – замялся Андраковский.
– И жену мою, блистательную Лалу, тоже хочешь убить! – утвердительно прошептал Аравиль, медленно закрыл глаза и сокрушенно покачал головой. Потом он поднял лицо к потолку, рот его приоткрылся, и вдруг яростный вопль вырвался наружу.
Аравиль подлетел в воздух, пинком выбив бластер из рук Андраковского, перевернулся через голову и вторым пинком – в челюсть – отбросил пирата в угол. Бомбар ухнул от восторга и бластером, как дубиной, хватил Аравиля по голове, но за миг до удара тот вывернулся из-под приклада и рванул Бомбару за руку. Бомбар, потеряв бластер, с грохотом распластался на полу. Катарсиса от неожиданности замкнуло, и Аравиль коротким толчком плеча откинул его на пульт. Что-то затрещало, и по дисплеям пронеслись желтые зигзаги. Бомбар со сведенными на переносице зрачками сел, хрустнув позвоночником, и Аравиль живо приставил к его виску дуло. Андраковский не шевелился. Катарсис, гремя, свалился с пульта. Лала лежала в обмороке. Глаза Бомбара вернулись на место, он взглянул на Аравиля, который был искренне убежден, что держит пирата под контролем, медленно сжал кулак и, занеся руку, засадил Аравилю в лоб. Аравиль перелетел через Андраковского, ударился в стенку и уснул. Секунду спустя Бомбар уже стремительно волочил Андраковского и Катарсиса к шлюзу – прочь от этого дикого горца.
Именно поэтому сейчас Андраковский думал о любви, рисуя турбулентные потоки. «Санскрит» скрылся во тьме, но челюсть болела. Краски сохли на палитре. И в это время Катарсис сообщил: