– Не спеши, – услышал Низами за спиной. Рука с зажигалкой застыла на месте.
Лоб, щеки, спина – все тело мгновенно покрылось липкой холодной испариной.
Низами узнал голос.
– Хлыст, отвяжи девочек и уведи отсюда. Пусть Лейла присмотрит за ними. То, что здесь будет, – не для их глаз.
Низами неловко повернулся на постели, встретился взглядом со стоявшим, прошептал посеревшими губами:
– Ахмед…
Хлыст – здоровенный мужчина, Иван Хлыстов, телохранитель Ахмеда и начальник его «тайного приказа» – перерезал шнур, каким были связаны девочки, глянул быстро на Низами – у того кожа на спине стала «гусиной», плечи и руки пробила судорога и смертельно захотелось помочиться. Острая, как ожог, боль пронзила спину.
– Гад!.. – Одна из девочек пантерой бросилась на «экс-эмира», сдирая острыми коготками полоски кожи со спины, Хлыст спокойно и заботливо подхватил девчонку под мышку, другую – могучей ладонью под живот, слов-но щенка или котенка, вынес обеих из комнаты и через мгновение вернулся.
– Хорош красавец, а? – хмыкнул Ахмед. Хлыст усмехнулся в ответ. Недобро усмехнулся. И – очень спокойно.
Низами потянулся за халатом. Там, в кармане – маленький никелированный браунинг.
Хлыст носком сапога опрокинул стул с халатом на пол.
– Это тебе больше не пригодится. Подошел, больно свел руки за спину, вытолкнул с кровати к дверям:
– Пошли!
В большой гостиной Низами, голого, усадили на массивный ореховый стул спиной к закрытому жалюзи окну, лицом к камину. Поленья горели ровно и мощно. В камине, чуть с краю, стояла жаровня, где накалялись металлические щипцы, штыри, клещи…
Лицо Низами сморщилось, слезы покатились по щекам, он плакал в голос, подвывая тонко, словно попавший в западню шакал…
– Ахмед… Ахмед… – Слова сливались в протяжный, полный смертельного страха вой.
Ахмед подошел и влепил затрещину громадной пятерней. Вой как обрезало.
Один из охранников поглядел на Ахмеда, тот кивнул, охранник подошел к Низами с полным стаканом водки.
– Пей!
Низами выпил жадно, как воду. Перевел дыхание… А может, его еще не убьют?
Может, Ахмед не знает всего и мстит только за то, что он избил мальчишку и позарился на девок? А кто бы не позарился…
Но почему Ахмед жив, почему? И Хлыст – они же уехали в первой машине, от нее один остов остался, а от людей – пшик, ничего, даже не трупы – обгорелые лохмотья непонятно чего… Непонятно чего?..
– Ахмед, дорогой, что ты собираешься?.. Просто, как только пришло известие о том, что ты попал в засаду… Эти охранники, они хотели… Мне пришлось самому с ними разобраться… А девчонок – у тех могла истерика случиться, ну я и… – Низами умолк на полуслове, сам вдруг поняв, что несет полную ахинею… Страх, ужас, похожий на неотвязный ночной кошмар, овладел его телом, мозгом, – он не мог ни думать, ни говорить. Только предощущение дикой, нечеловеческой боли… В его расширенных зрачках плясали отблески пламени камина – алые язычки в черной глубокой влаге…
– Ты знаешь, Низами, я всегда был уверен, что предашь именно ты. Я не знал кому, я не знал когда, но в главном – даже не сомневался. А когда ты начал создавать свой мост из Азии через Москву на Запад, когда на чал потихоньку оттеснять старых и ставить своих людей, я понял – скоро. И не мешал тебе. Дел у меня, ты знаешь… А лишняя «линейка» под рукой всегда пригодится.
– Ахмед…
– Заткнись! Я говорю. Ты вот мнишь себя умницей, а главного не учел: нашим растительным наркотикам без хорошей переработки – грош цена… Я понимаю, тебе прежде всего нужно было убрать меня, взять дело в руки… Как будто тебе его кто-то отдаст…
Пока ты копошился – я не мешал. От твоих действий тоже прибыль, это лучше, чем ничего. Но главного ты не углядел, умник: будущее за синтетическими наркотиками! Они круче забирают, они много дешевле, их легче транспортировать. И заниматься этим можно только там, где есть аппаратура, – в НИИ, в крупных городах… Вот этим я и занимался. Мою активность заметили. И активизировали тебя, чтобы от меня избавиться. Если бы это даже удалось, ты вряд ли бы прожил много больше. Хотя больше – это лучше, чем ничего.
Ахмед засмеялся, но в его смехе не было ничего веселого.
– А сейчас тобой займутся люди Хлыста… Двое подошли сзади, связали руки за спиной стула, ноги прикрутили к ножкам.
– Ахмед, я прошу тебя, я прошу… Я все расскажу, только не нужно так, пожалуйста… Я сам все расскажу…
– Рассказывай, слушаю. Ребята заняты приготовлениями, они не мешают ни мне, ни тебе. Пустячок, а мне приятно. Да, может, тебе интересно, как мы с Хлыстом целы остались? Чутье, милый, чутье. Оно с годами обретается, а у Хозяина – год за три может пойти… А то и за пять. Мы просто вышли у леска, да обратно – по старинке, пешочком…
– Ахмед! – высоко, надрывно взвыл Низами. Подручные Хлыста деловито взяли инструменты..
– Ax, это… – усмехнулся Ахмед. – Мне нужно, чтобы ты вспомнил все, даже то, чего не было! – Он обернулся к Хлысту, бросил коротко:
– Начинайте!
Человек неторопливо собрал снайперскую винтовку. Готово. Гладит, любуется оружием.
Темнеет. Окна особняка светятся, но плотно зашторены жалюзи. Человек устанавливает инфракрасный прицел.
Неясные мерцающие фигуры. Прицельная рамка перемещается поочередно от одной к другой, пока в ней не застывает голова сидящего на стуле. Две другие фигуры наклонились, и их инфракрасные изображения – всех троих – слились. Это мешает снайперу.
Но вот фигуры отделились. К сидящему движется одна – в руках ее что-то очень горячее, то, что красит все изображение, размывает его. Но снайпер не обращает на это внимания: в прицеле четко зафиксирована голова сидящего. Длинный изящный палец медленно ведет «собачку». Щелчок, и голова в прорези прицела вспыхивает ярко-алым.
Снайпер любовно гладит оружие и тут же начинает разбирать его опытными руками. Пальцы, кисти рук не просто тонки – изящны.
Щелчок звонко отозвался в комнате. Реакция Ахмеда, Хлыста, остальных – мгновенна: с оружием наизготовку они – кто на полу, кто – скрывшись за массивной старинной мебелью. Взгляды устремлены на окно.
– Шайтан! – Ахмед понял все первым. – Ушел! – И смотрит на привязанного Низами. Пуля вошла в затылок, вышла через глазное отверстие. Вторым глазом мертвец уставился на огонь. Пламя играет в безжизненном черном зрачке.
Ахмед сплюнул:
– Шайтан!
Толстый Ли был доволен завершившимся днем. Когда к нему обратились с предложением устранить Ахмеда и его ближних, он даже обрадовался. Тем более что устранить нужно было чисто, не оставляя концов. Толстый Ли справился с этим.
Нгуен и Джу были его доверенными людьми, но формально принадлежали к другой группировке. По правде, она была для Ли как мелкая рыбная кость в горле: вреда особенного нет, но саднит. Открытой, войны с ней Ли не хотел, с людьми Ахмеда – тем более. И если люди Ахмеда, а их еще много, очень много, разберутся с этими вьетнамскими выскочками, Ли это будет только на руку.
Но это лишь одна из выгод. Пока ребята будут выяснять отношения, Ли сумеет существенно укрепить позиции своего бизнеса. Это вторая, сопутствующая.
Ну, а главная выгода – человек, который обратился к Ли. Он не стал прятаться за порученцами и функционерами, он обратился лично. Посетовал, что его товарищам мешают неуемная алчность и корпоративность сред-неазиатов, и прямо сказал, что с представителем высокой культуры, коей он считает китайскую, дела было бы вести легче и приятнее.
Самого же Толстого Ли приятно удивило знание этим русским ханьской поэзии, живописи, – они поговорили о божественном Тао Юаньмине, о Ду Фу и Ли Бо, об императорах таньской эпохи… Человек этот не готовился специально, он действительно знал и любил Китай. Ли лучился от удовольствия.
И он отчетливо понимал: чтобы жить и вести прибыльный бизнес в этой стране, нужно быть очень полезным именно этим новым русским. Не забывал он и замечательную фразу знаменитого американца – Рокфеллера:
«Дружба, основанная на бизнесе, куда лучше, чем бизнес, основанный на дружбе».
Толстый Ли был доволен прожитым днем, самим собой и жизнью. Сейчас он приедет домой, где его ждут вкусный ужин и ласки маленькой Лу и нежной Лян.
Обеим девочкам нет и двенадцати, но в любви они опытны и искушенны. Для Китая это обычно: замуж выходят в десять-одиннадцать, в четырнадцать незамужняя девушка – уже лежалый товар, перестарка.
Мужчина же в Китае не имеет возраста, если следует пути Дао…
Толстый Ли лакомо почмокал губами. Правда, осталось лишь одно дело, но и то приятное. Нужно просто доложить о выполненном поручении. Именно – доложить.
Персона, поручившая все это Ли, стоит на очень высокой ступеньке. Субординацию Ли уважал.
Впрочем, весь доклад должен состоять лишь из одной дежурной фразы: «Ваш товар упакован».
Ли не ожидал благодарности или денежной компенсации: отношение, вот что важно. Связи с влиятельными людьми в этой стране значили куда больше, чем наличные деньги или сотня боевиков. Как и в Поднебесной.
Толстый Ли остановил машину у телефонной будки. Народу никого – понятно, глубокая ночь.
Ли набрал номер – он не сомневался, что телефон просто контактный, – продиктовал после писка автоответчика нужную фразу. Вот и все. Теперь можно на покой.
Проезжающая мимо иномарка мягко затормозила. Реакция Толстого Ли была мгновенной: он успел выхватить пистолет, повернулся лицом к двери…
Заряд «Моссберга-500» припечатал Ли к стенке кабины. Восемь выстрелов превратили его куртку в труху. Толстый Ли сполз на пол.
Подошли двое парней с дробовиками в руках.
– Он?
– Этого китаеза ни с кем не спутаешь. Уж больно здоровый.
– Был. В нем сейчас свинца, как косточек в арбузе.
– Ладно. Давай за канистрой.
Один из нападавших повернулся, другой полез за сигаретами и зажигалкой.
Пистолет в, казалось, безжизненной руке Толстого Ли дернулся, – парень навзничь рухнул на асфальт: пуля вошла снизу в подбородок.
Три пули ударили в спину отошедшего, – Толстый Ли даже не смотрел, как оседает его тело. Оставшиеся три получил водитель.
Морщась от боли, Ли поднялся на ноги. Покачал головой. Быстро вставил в пистолет новую обойму.
Надо же, как глупо… Выходит, его «вели», – он даже не заметил… Ну да «вести» могли и машину… Если бы не мягкий бронежилет из дюжины слоев кевлара его тело сейчас легче было бы замазать, чем собрать, даже по кускам. «Моссберг»
– оружие ломовое, да ребятишки заряды не те взяли… Кличка – Толстый Ли да и комплекция сыграли с ними шутку. Последнюю в их жизни.
Морщась от боли, Ли засмеялся. Это не последняя его шутка. Скоро кое-кто узнает, как он умеет шутить.
Пошатываясь, Ли добрел до своей машины. Открыл дверцу. Осторожно поместил собственное тело на сиденье.
Его смешные очки с толстыми линзами разбились. На напряженном плоском лице не осталось ни тени страха или боли. Оно было спокойно и безмятежно, как посмертная маска.
Ли умел не терять лицо при любых обстоятельствах.
Ли остался жив. Значит, кто-то умрет. И это тоже уже не зависит от обстоятельств. В этом Толстый Ли не сомневался.
Он повернул ключ и запустил стартер.
Человек в «БМВ» наблюдал издалека сцену уличной баталии. Он видел и то, как Толстый Ли сумел расправиться с нападавшими, и то, как добрался до машины.
Человек оценил предусмотрительность, смелость и удачливость китайца. Но всякой удаче приходит конец. Особенно в таком ремесле, как у Ли.
Сейчас человек смотрел Толстому Ли в затылок. Через прорезь оптического ночного прицела.
Автомобиль набирал скорость. Теперь – пора.
Палец мягко повел спуск. Щелчок.
Машина катила какое-то время по инерции, затем вдруг вильнула, ткнулась в заграждение и замерла.
Щелчок. Бензин в баке взорвался сразу. Машину приподняло на месте, на секунду она словно превратилась в ослепительный огненный шар и развалилась на части. Ухнул тяжелый вздох взрыва.
Человек опустил винтовку.
Надел темные очки.
Надвинул на глаза шляпу.
«БМВ» лихо развернулся на месте и помчался в сторону центра.
Сзади бушевал огонь. Языки пламени рвались вверх, подпаливая края черного ночного неба.
Звучит мелодичный телефонный зуммер-Высокий плотный мужчина, задремавший в кресле, открыл глаза. Поднял трубку:
– Да? – Не спеша налил в бокал апельсиновый сок. Сделал несколько глотков, продолжая слушать. – Вот как… Да… Да… Вы сообщаете неожиданные вещи… – Слово «неожиданные» он произносит с едва заметной иронией. – Благодарю вас. – И мягко кладет трубку.
Встает, подходит к шкафчику, открывает дверцу, наливает большую рюмку водки из хрустального графина. Подходит к холодильнику, открывает дверцу, достает тарелку моченых яблок. Медленно, со вкусом, выпивает и смачно хрустит яблоком.
Заходит в ванную, зажигает свет, внимательно смотрит на себя в зеркало.
Из кресла он не вставал весь день, но по посеревшим губам, мешкам под глазами видно, как он устал.
В гостиной появляется в халате, растирая голову полотенцем. Наливает еще рюмку, выпивает, закуривает папиросу. Садится у камина. Включает музыку.
От камина идет тепло. Чуть припорошенные пеплом угли светятся густо-малиновым.
Негромко звучит фуга ре-минор Баха. Музыка совершенна, она заполняет собой помещение, не оставляя места ни желаниям, ни суетным мыслям.
Мужчина наслаждается, прикрыв глаза.
И – засыпает.