Они пришли ночью. По Рязанке. И, не останавливаясь, двинулись дальше.
Очередная толпа беженцев… Отчаявшиеся, запуганные, обезумевшие люди надеялись прорваться за спасительное Кольцо. Да только кто ж их туда пустит?
– Остановитесь! – устало хрипел громкоговоритель.
В который раз уже…
Люди шли. Валили сплошной массой. Перетекали мимо заградительных барьеров. Огибали запрещающие знаки. Сторонились минных полей, обозначенных флажками и крашеными столбиками. Лавировали по разделительным лабиринтам баррикад, рассекателей и колючей проволоки. Обходили разрушенные артиллерийским огнем дома и воронки в асфальте.
Медленно, не очень решительно, но они все же подступали к Стенке. Все ближе, ближе…
– Пропускные пункты не работают! – надрывался мегафон, над Рязанскими воротами. – Внешние КПП откроются в восемь ноль-ноль!
Беженцы будто и не слышали. Им эта информация была не интересна. Многие из них могли не дожить до восьми ноль-ноль.
– Прошу проявлять благоразумие! – тщетно увещевал громкоговоритель. – Без рабочей визы в город не пройдет никто!
Вряд ли у кого-нибудь из этих несчастных оборванных и голодных провинциалов, чудом добравшихся до столицы, имелась спасительная виза. Однако беженцы не останавливались.
Егор Гусов, командир отделения гарнизонной службы Восточного сектора МКАД, занимал позицию между Рязанскими воротами и пятьдесят восьмым спецотражателем, как раз возле командного пункта взвода. Из бойницы Егора шоссе, с которого выходили беженцы, просматривалось далеко и хорошо. По шоссе словно текла живая река.
Прожекторы выхватывали в человеческой массе отдельные фигуры, угрожающе поднятые над головами кулаки и протянутые в мольбе руки. Искаженные лица, испуганные лица, безумные лица… Прожекторы били по глазам и слепили толпу, но люди, двигающиеся ко МКАДу, уже были ослеплены страхом.
– Остановитесь! – взывал мегафон. – Немедленно остановитесь!
Егор невесело усмехнулся. Переговорщик из группы психологического противодействия массовым беспорядкам старался изо всех сил, честно отрабатывая свой хлеб и квадратные метры, отведенные ему за кольцевой Стенкой. Но, видимо, переговорщик был не очень квалифицированным. Во всяком случае, пока его слова не доходили до толпы и не приносили видимых результатов.
– Завтра вами займутся. Слышите? Всеми вами. Завтра. Утром. Ровно в восемь ноль-ноль. Сотрудники службы резервной занятости поговорят с каждым. Специалисты, в которых нуждается город, а также члены их семей получат рабочую визу или будут поставлены в кадровую очередь.
Конечно, это была ложь. Никто разговаривать с беженцами не будет. Никто не выдаст им спасительных виз. Ни завтра с восьми ноль-ноль до двадцати ноль-ноль (рабочий график внешних КПП). Ни послезавтра. Ни через неделю. А дольше за Кольцом вряд ли кто-то протянет.
В последнее время беженцы приходили ко МКАДу только для того, чтобы уйти. В город не впускали никого. По крайней мере, на Восточном секторе. Да и вообще… Насколько было известно Егору, в Москве сейчас хватало и рабочих рук, и толковых голов. И Москве не нужны были лишние рты. Да и подмосковным Форпостам тоже.
Увы, такова горькая правда: все теплые местечки за столичным Кольцом и в его окрестностях, которые еще удавалось удерживать, заняты. Но беженцы все шли и шли. В Москву шли. На Москву. Гонимые паникой и неистребимой жаждой выжить. Шли, потому что за столичным Кольцом можно было спастись. Пока еще можно…
Сначала беженцев было много. Потом меньше. Потом – почти не стало. И вот опять… Целая толпа. «Откуда их столько? – поражался Егор. – Как смогли добраться?».
А впрочем, какая разница?
Толпа выплескивалась на расчищенное пространство перед МКАДом. Заполняла хорошо просматриваемые и простреливаемые со Стенки пустыри. Все мешавшие обзору здания здесь были взорваны и снесены по самый фундамент. Подвалы – засыпаны. Груды мусора разровнены бульдозерами.
Любой, кто подходил к московской кольцевой автодороге был как на ладони. Спрятаться – негде. И пути дальше нет.
По внешней обочине широкого многополосного и совершенно пустынного шоссе тянулись высокие – в два человеческих роста – ряды колючей проволоки. Обычно здесь беженцы останавливались и, пошумев некоторое время, уходили с открытого места искать убежище. Или уходили вообще.
Но в этот раз толпа не остановилась.
Какой-то смельчак, перекинув через колючую проволоку одежду, полез на внешние заграждения. А еще несколько секунд спустя уже десятки беженцев карабкались на колючку, раздирая руки в кровь.
– Остановитесь или мы откроем огонь! – охрипшим вороном прокаркал громкоговоритель.
Не подействовало.
Первый ряд колючей проволоки обрушился под напором толпы.
Да что же они делают-то? Егор вздохнул. На что вообще надеялись эти бедолаги, когда отправлялись в Москву? И на что они рассчитывают сейчас? Стенку – комбинированную кольцевую линию неприступных укреплений, тянущихся вдоль МКАДа – не всякая армия возьмет штурмом. А эти… Безоружные, оборванные, истощенные люди…
Впрочем, этим, похоже, было уже все равно.
На внешней стороне кольцевой автодороги творилось что-то невообразимое. Крики, стоны, проклятия. Упавшие и запутавшиеся в колючке люди пытались подняться, но их буквально втаптывали в грязь и асфальт задние ряды. Беженцы не думали останавливаться. Они снова и снова бросались на колючку, давили и топтали друг друга. Обезумев, лезли по головам. Срывались, падали, лезли снова.
Вообще-то изначально оборонительная Стенка, выстроенная по МКАДу, предназначалась для защиты города не от людей. Но и от них она тоже хорошо защищала.
– Вот суки тупорылые, а! – послышался рядом знакомый гнусавый голос. – Ползут и ползут, уроды!
У соседней бойницы засел Васька Клюев. Кличка – Клюв. Мозги – тоже, в общем-то, птичьи.
– Не, ну в самом деле, сколько можно объяснять ублюдкам, что Москва, мля, не резиновая?! – Клюв, конечно, не мог удержаться от комментариев. «Понаехавших тут» он ненавидел лютой ненавистью.
Егор с неприязнью покосился на соседа. Носатая морда, наглые прищуренные глаза, тонкие губы, скривленные в вечной брезгливой гримасе… Клюв называл себя москвичом. Хотя московские корни его – так себе… Корешки. Отец Клюва приехал покорять столицу. Сумел зацепиться. Сыночек остался. Теперь вот нос задирает выше крыше. Впрочем, известное дело: новые москвичи они такие… самые московские москвичи.
Сам Егор перебрался в Москву незадолго до того, как ВСЕ началось. Все ЭТО.
Можно сказать, ему повезло. Спецназовский стаж, сообразительная голова, умелые руки, знание практически всех видов вооружения, реальный боевой опыт и специфические навыки, которые будут востребованы в любое смутное время. В общем, он выдержал бешенный конкурс на московскую прописку. Его оставили. Столице, в спешном порядке организовавшей «кольцевую» оборону и готовящейся к длительной осаде, нужны были такие профи. В отличие от многих других специалистов и работяг.
Как только над городом нависла угроза ресурсного дефицита, в Москве начались массовые чистки. «Оптимизация населения» – так это называлось официально. Тех, кто не попадал в установленный «оптимум» по личностным или профессиональным качествам, вышвыривали за МКАД. Все делалось по-московски жестко и быстро.
Перенаселенный мегаполис без всякой жалости избавлялся от лишних людей. Вернее, от тех, кого столица сочла таковыми. Вообще-то, на взгляд Егора, в Кремле, думе, мэрии и управах осталось немало народу, подлежащих выдворению за пределы Кольца в самую первую очередь. Но, поскольку именно эти люди, сумев удержаться у власти, рулили процессом очистки города, им-то как раз ничего и не угрожало.
Метла мела, чистки не прекращались. Разговор с мигрантами из других регионов и областей был коротким. У провинциалов практически не оставалось шансов зацепиться в городе, который тысячами вышвыривал за Кольцо своих собственных жителей.
Однако наивные беженцы все еще питали иллюзии, что Москва их спасет.
– Позавчера с Ленинградки тоже толпа ломилась, – не унимался Клюв. Он возмущенно бормотал под нос, вроде бы, не требуя внимания к своим словам, но и не умея держать при себе свой «праведный» гнев. – А неделю назад к Каширскому въезду провинциалы подкатывали…
Из командного пункта у Рязанских ворот послышался рокочущий бас взводного. Труба – так называли командира за глаза подчиненные. Труба докладывал по рации об обстановке, сложившейся в зоне ответственности взвода.
Доклад был длинным, громким и полным экспрессии.
– Беженцы… мать… До двух тысяч человек… мля… – выхватывал Егор отдельные фразы. – Да, уже у МКАДа… мать… На приказы остановиться не реагируют… епть… Валят колючку… мать…
Потом комвзвода сбавил звук. Егор постарался сквозь затянувшуюся тираду Клюва расслышать что-нибудь еще. Получалось – не очень. Противный гнусавый голос Клюева назойливой мухой лез в уши:
– Откуда только берется это быдло, а?! Вроде бы, интродукты должны были уже сожрать за Кольцом всех подчистую! Ан нет – прут и прут, гады. У-у-у, провинция хренова! Колхоз долбанный! И ведь доходят как-то, доезжают, суки! Через Переносы, сквозь тварей. И опять – все в Москву, в Москву, в Москву лезут, мать их… Как будто медом тут намазано! Раньше было – не продохнуть, и теперь на шею хотят сесть. Подыхали бы уж тихонечко у себя в Мухосранске, так нет же сюда приперлись, падлы…
– Слышь, пасть закрой, а, – посоветовал Егор.
Клюв недружелюбно зыркнул в его сторону. Но заткнулся. Нарываться на неприятности в открытую Клюев не любил, предпочитая пакостить за спиной. А уж возможности для этого у него имелись. Клюв работал на службу внутренней безопасности, о чем был прекрасно осведомлен весь взвод. Да и сам Клюев не особенно скрывал этот факт. Наоборот – вроде как гордился. Порой Егору казалось, что сам Труба относится к Клюеву с опаской.
– Немедленно остановитесь! Будем стрелять! – все надрывался и надрывался громкоговоритель.
И снова:
– Не-мед-ленн-но ос-та-но-ви-тесь! Бу-дем стре-лять!
Как будто у переговорщика, ошалевшего от упрямства толпы, закончились другие слова.
Призывов матюгальника по-прежнему никто не слушал. Беженцы преодолевали вторую линию колючки.
Труба отдал короткий приказ. Возле командирской позиции заработал пулемет. Одна очередь. Вторая. Третья… По МКАДу покатилось оглушительное рваное эхо.
Пулеметчики стреляли в воздух. Это было последнее средство, которое безотказно срабатывало всегда.
Но не сработало сейчас.
Толпа не остановилась. Прожекторы нервно елозили по людской массе, запутавшейся в колючей проволоке.
«Женщины, дети, старики», – отметил про себя Егор. Ну, этим точно ничего не светит. Никто им даже временной, даже кратковременной рабочей визы не даст. От такого балласта столица избавлялась в первую очередь.
Интересно, а где их мужики-то? Хотя… Понятно где. Прикрывают тылы, наверное. Или прикрывали. Пока было, кому прикрывать.
Беженцы завалили еще один ряд колючей проволоки.
– Что, мля?! – снова услышал Егор удивленный голос комвзвода. Зачем, епть?!
На этот раз громкость была отменная: Труба не говорил, а кричал в рацию, не забыв по своей неизменной привычке присовокупить пару непечатных словечек. – Но ведь…
И долгая-долгая пауза. Теперь Труба, судя по всему, не орал – слушал. Видимо, теперь орали на него. Правда, что именно хрипит рация на командном пункте, понять было сложно.
Затем Егор разобрал злое и обреченное:
– Есть… Никак нет… Так точно…
Клюв, совсем уж по-птичьи вытянув шею, следил за Трубой.
– По моей команде! – над позициями грянул басовитый хорошо поставленный голос взводного. – Огонь на поражение!