Впервые за сорок два года своей жизни Ванесса Франк обратилась к психологу. В приемной никого, кроме нее, не было. Слева лежала стопка разноцветных еженедельных гламурных журналов. Она взяла один и начала его рассеянно листать, меняя пакетик снюса во рту. За исключением сна, еды и тренировок, она всегда держала во рту, под верхней губой, порцию снюса марки «Йотеборгс Рапе». Во всяком случае, последние пятнадцать лет. Она сменила сигареты на снюс после возвращения с Кубы.
– Ванесса. Ванесса Франк?
Ванесса подняла глаза на маленькую женщину с короткой стрижкой в тунике горчично-желтого цвета. Вместе с очками из черепаховой кости она выглядела именно так, как в представлении Ванессы должны выглядеть психотерапевты.
– Меня зовут Ингрид Рабеус, – сообщила психотерапевт с приветливой улыбкой.
Ванесса поднялась и уже собиралась протянуть руку для приветствия, как Ингрид Рабеус повернулась и пошла по узкому коридору. Она остановилась у двери в кабинет с письменным столом и двумя креслами, обитыми тканью – одно зеленого, а второе голубого цвета, – и предложила Ванессе сесть в голубое кресло, спиной к окну. На круглом диванном столике стояла ваза с белым цветком, а рядом с вазой лежала упаковка бумажных носовых платков. Она наклонилась, чтобы понюхать цветок, но он оказался искусственным. Психотерапевт уселась в кресло напротив и положила ногу на ногу.
– Для начала я хочу узнать, зачем вы здесь.
– Я развожусь с мужем и села за руль в состоянии алкогольного опьянения, – ответила Ванесса.
– Развод – это тяжелый процесс, – произнесла Рабеус равнодушно.
– Да нет, не очень. Проблема, собственно, не в разводе.
Врач была обескуражена ответом, но быстро взяла себя в руки.
– Проблема не в разводе?
– Вовсе не в разводе. Проблема в том, что я села за руль пьяной и меня остановили коллеги. А сейчас меня отстранили от работы, пока решается вопрос о моем увольнении. Чтобы показать начальству мое желание исправиться, я согласилась встретиться с вами.
– Так вы не хотели сюда приходить? – Уголки губ врача сложились в понимающую улыбку.
– Честно говоря, не хотела. Я совершила глупость, сев за руль нетрезвой. Особенно учитывая мою профессию. И понимаю, что просто так мне на работу не вернуться. Иначе это было бы несправедливо.
– Так вы, значит, работаете в полиции?
– Да, я инспектор полиции, командир отделения, которое еще недавно называлось «Новым отделением».
– Понятно. Как долго вы были замужем? Кстати, как его зовут, вашего бывшего?
– Сванте. Мы были женаты двенадцать лет.
– Это большой срок. У вас есть…
– Дети? Нет. У нас нет детей.
Наступило молчание. Стал слышен шум уличного движения на Хурнсгатан. Ванессе захотелось на солнце. Подальше от Рабеус и ее искусственного цветка.
– Знаете, что меня беспокоит? – спросила Ванесса, прервав молчание.
– В ситуации с разводом?
– Нет, в этой психотерапии.
Ингрид Рабеус сменила позу.
– Интересно, расскажите.
– Считается табу говорить о психическом здоровье. Но ведь это не так. Звезды и псевдозвезды только и делают, что, сидя на утренних телешоу, кокетливо рассказывают о том, как чертовски хреново они себя чувствуют, о том, что каждый месяц проводят пол рабочей недели в кабинетах таких, как вы. И они могут себе это позволить, работа у них непыльная. Ведь Биндефельд или еще кто-либо, кто отвечает за организацию кинопремьер, будет на них орать, если они не появятся на мероприятии. А у меня серьезная работа. Я стараюсь предотвратить возможность совершать преступления. А если это не удается, то сажаю преступника за решетку. И время, проведенное здесь, это даром потраченное время.
Ингрид Рабеус уже собиралась возразить, но передумала.
– Вы, кстати, выглядите как типичный психотерапевт, – продолжила Ванесса.
– Неужели?
– Да.
– И как это?
– Только не обижайтесь. Эти ваши очки в сочетании с таким платьем.
– Ничего страшного. – Ингрид Рабеус поджала губы, и на коже между носом и верхней губой появились морщинки курильщика.
– Я хорошо разбираюсь в людях, – сказала Ванесса.
– Да?
– Давайте попробуем. Вы занимаетесь африканскими танцами?
– Занимаюсь, – ответила Ингрид. – Но, может, вернемся к разговору о вас?
Ванесса мельком взглянула на часы. Прошло десять минут. Она не представляла, как ей удастся высидеть здесь еще тридцать пять.
– Вы сказали, что сели за руль нетрезвой?
– Да, но я не алкоголик, хотя знаю, что все алкоголики так говорят.
Понимающая улыбка Ингрид Рабеус становилась все более искусственной.
– Вы начали выпивать из-за развода или выпивали и раньше?
– Нет, это не имеет никакого отношения к моей жизни со Сванте. Наоборот, больше выпивать я стала после того, как меня остановили за вождение в пьяном виде. Я понимаю, что большинство людей после такого перестают пить, но я не смогла остановиться. Стала пить еще больше.
– Вы пьете больше?
– Да. Целыми днями сижу дома, вместо того чтобы ходить на работу. Я не собираюсь всю жизнь оставаться одной и поэтому скачала «Тиндер», приложение для знакомств. Слышали о таком?
– Да, я читала об этом.
– Два, иногда три вечера в неделю я виртуально общаюсь с лысыми, пожилыми мужиками, которые рассказывают мне о своей скучной жизни в надежде, что я приглашу их в гости и потрахаюсь с ними из жалости. Слушать их болтовню так невыносимо скучно, что приходится много пить для развлечения.
Психотерапевт склонилась вперед, поправила очки и заморгала.
– Почему вы развелись со Сванте?
– Потому что мы оба устали друг от друга.
– Он завел себе другую?
– В самую точку, доктор. Молоденькую актриску по имени Юханна. У них будет ребенок. Сванте – режиссер. Сам он считает себя драматургом. Я рада за него, хоть и знаю, что изменять мне он начал за год до того, как я выгнала его из дома.
– Вы хотите сказать, что муж вам изменял?
– Да, он, так сказать, сходил налево. В этом месте народ обычно тянется за этим. Да?
Ванесса пальцем показала на упаковку носовых платков. Достала один, завернула в него вынутый изо рта снюс и положила сверток на стол.
– Вы хотели бы, чтобы в этом месте клиент прослезился? Так вот что вам скажу. За всю жизнь я плакала только один раз. Хотите знать когда?
– Да.
Ванесса наклонилась вперед и сказала почти шепотом:
– Этого я вам не скажу.
– Не скажете? – спросила Ингрид и удивленно подняла брови.
– Не скажу. Выплакаться как следует наверняка помогает, это очищает. Народ сидит здесь перед вами и льет крокодиловы слезы, и им становится лучше. А вы, возвращаясь домой, думаете, что вам удалось проникнуть в их подсознание. Что вы славно поработали. Спасли еще одну душу. Так наверняка и есть, вы производите впечатление доброй и умной женщины, получившей хорошее университетское образование. Но я вам обещаю, что вы никогда не увидите моих слез. Я не заплачу.
Через полтора часа после встречи с Ингрид Рабеус Ванесса сидела у стойки бара «Луиджи Эспрессо» на улице Руслагсгатан и листала газету «Дагенс Нюхетер». Каждые двадцать секунд она поглядывала на вход в солярий «Сулькунген». Ее осведомитель Реза Ялфради мог появиться в любой момент. А пока она была единственным посетителем этого маленького кафе. Бариста в белой рубашке и галстуке, заправленном внутрь, откашлялся.
– Еще чашку кофе, синьора? – спросил он на сконском диалекте. Она повернулась на стуле и протянула ему пустую чашку. Пока чашка наполнялась кофе, Ванесса размышляла о том, что ее больше раздражает в бариста: заткнутый под рубашку галстук или то, что он назвал ее синьорой. У парня были светлые волосы. И такая бледная кожа, что если подсветить ее карманным фонариком, то, вероятно, можно было бы увидеть все прожилки.
– Спасибо.
Ванесса развернула приложение «Культура», и первое, что бросилось в глаза, это фото ее бывшего мужа. Статья сообщала о предстоящей в Королевском театре «Драматен» премьере по новой пьесе Сванте «Проклятие любви». В статье было также интервью со Сванте и исполнительницей главной роли, по совместительству его новой любовью. На фотографии они сидели рядышком на кожаном коричневом диване. За диваном, на стене, висела картина с изображенной на ней яхтой. По словам Сванте, спектакль должен стать большим успехом Юханны Эк, которую он сравнивал с Гретой Гарбо. Ванесса покачала головой и рассмеялась. Затем она взглянула на улицу, как раз вовремя для того, чтобы увидеть Резу, входящего в солярий. Она отложила газету и сделала еще один глоток кофе. Ванесса и Сванте прожили вместе тринадцать лет. Они договорились не заводить детей и все силы посвятить своим карьерам. Ванесса стала инспектором полиции в группе, которая после реорганизации получила безликое название «группа розыска номер 5 и номер 6 следственного комитета». Но в полиции все называли их «группа „Нова“». В задачи группы входили поиск и слежка за теми, кто имел отношение к организованной преступности в Стокгольме и его окрестностях. За последние годы состав группы сильно увеличился.
Что касается Сванте, то он умудрялся совмещать работу театрального режиссера с вечерними посиделками в кабаках несколько раз в неделю и любовными приключениями с дамами, привлеченными его известностью.
Ванесса относилась к этому спокойно. Она считала, что любовь и секс – это разные вещи. Но однажды за завтраком Сванте получил ммс. Ванесса взяла телефон, думая, что это ее мобильник. На экране она увидела маленькое существо, похожее на инопланетянина. В тот же день она выгнала Сванте из дома. С тех пор он и Юханна Эк живут в двухкомнатной квартире в районе Седермальм. Ванесса прогнала прочь воспоминания, поднялась и пошла к кассе.
– Я хотела бы расплатиться.
– Конечно, синьора.
Она вставила карту «Американ Экспресс» в аппарат и набрала код.
– Милле грацие, – сказал бариста из Сконе с улыбкой.
Реза Ялфради сидел с мобильным телефоном в руке, когда Ванесса распахнула дверь в кабинку солярия под номером 2. Не тратя времени на приветствия, она присела рядом с ним. Резе было сорок восемь лет, в прошлом он грабил машины инкассаторов, а затем освоил профессию ресторатора. Он не употреблял наркотики и поэтому был надежным источником с множеством контактов. Ванесса понимала, что осведомителем он стал не из желания изменить мир к лучшему. Она знала, что вся его информация была точно продумана, взвешена и всегда тем или иным способом играла ему на руку.
– Это просто замечательно, что нам наконец-то удалось встретиться, – произнесла она с сарказмом.
– Я человек очень занятой, но моему секретарю удалось выкроить время для нашей встречи, – ответил Реза в том же духе.
– Я слышала, что твоя пиццерия получила заказ на обслуживание нобелевского банкета и в этом году. Надо полагать, король без ума от твоей «Кватро Стаджиони» с неповторимым вкусом консервированной свинины?
Он рассмеялся.
– Теперь я знаю, кому звонить, если понадобится клоун для детского утренника.
Ванесса достала из заднего кармана коробочку снюса и протянула ее Резе. Он покачал головой, отказываясь.
– Сегодня у меня мало времени, – произнесла она. – Что за дело?
– Довольно любопытное. Похитили одного банкира.
– Я об этом ничего не слышала. Когда?
– Две недели назад. Через пару дней освободили.
– Чьих рук дело?
– Не знаю.
– А если подумать?
– Я серьезно не в курсе.
Ванесса не сводила с него глаз.
– Что за банкир?
– Не знаю, но могу узнать.
– Похищение банкира – такое случается нечасто, особенно в Швеции. Может, это «Легион»?
Реза покачал головой. Вот уже год, как организация «Легион» стала серьезной силой в жизни криминального Стокгольма. Два ее руководителя, Йозеф Булач и Микаэль Столь, были отставными военными. После службы в Афганистане они нашли работу в частном секторе и работали в охранной американской компании в Ираке. В Копенгагене организация, состоящая из ветеранов Иракской и Афганской кампаний, уже много лет заправляла в криминальном мире. Для Швеции это было новое явление. И, как оказалось, трудно контролируемое. Организация не допускала утечек информации, и ее члены на всех уровнях умели соблюдать секретность. Это позволяло избегать внимания прессы.
Было известно, что «Легион» поставлял в Стокгольм, Гетеборг и Мальме кокаин высокого качества. Поначалу другие криминальные группировки пытались силой вернуть утраченные позиции в торговле наркотиками. Но «Легион», используя военную тактику и точность удара, отразил нападки конкурентов, убивая их по всей стране. Только в Стокгольме было обнаружено восемь трупов, которые, как считалось, имели отношение к этому конфликту. Среди убитых ни одного члена «Легиона». Никого не удалось задержать. За последние два месяца ситуация стала немного спокойнее. Но все попытки полиции обезвредить «Легион» потерпели неудачу. Они всегда действовали на опережение. Ванесса не могла объяснить это чем-то иным, кроме как наличием у «Легиона» своего источника информации в полиции.
– Этого мы никогда не узнаем. Легионеры не разговорчивы, – сказал Реза.
Ванесса подошла к раковине, помыла руки, вытерла их бумажным полотенцем.
– Больше ничего не хочешь рассказать?
Реза покачал головой.
– Ты должен кое-что знать.
Реза удивленно поднял брови.
– Меня отстранили от дел. Возможно, меня не уволят, но пока идет расследование, я отстранена от службы.
– Что случилось?
– Это не важно. Если хочешь продолжать сотрудничество, я могу поговорить с кем-нибудь из коллег.
– Даже не думай. Я работаю только с тобой.
– Хорошо. Пора сменить имейл.
– Теперь моя очередь предлагать имя.
– Давай.
Ванесса набрала пароль на телефоне. Реза взял его и открыл браузер, чтобы создать новый аккаунт электронной почты. Его лицо отражалось в зеркале на стене. Вдруг он рассмеялся.
– Что такое?
В следующее мгновение до нее дошло, что она забыла удалить историю предыдущих поисков.
– Одни лесбийские страницы, – с улыбкой заметил Реза. – Я не знал, что тебе нравятся девушки.
– Заткнись.
Реза, сдаваясь, поднял руки вверх.
– Я тебя не осуждаю. Наоборот. Отлично, что у нас общие интересы. В следующий раз можем вместе пойти в кабак и снять пару девиц.
– Пошутили, и хватит.
– Ладно, продолжим, – пробурчал он. – Как тебе наш новый адрес на будущие три месяца? – И он показал ей экран телефона.
Ilikegirls@hotmail.com – так выглядел новый адрес.
– Пароль тот же, – добавил он.
Николас Паредес поставил в посудомоечную машину грязные столовые приборы, закрыл дверцу и нажал на зеленую кнопку «Старт». Сделал два шага в сторону, взялся за рукоятку соседней машины и открыл ее. Пар ударил ему в лицо. Он вытер руки о черную футболку и оставил дверцу открытой, чтобы посуда внутри высохла.
– Черт. До чего нудная работа!
Олег, его товарищ по вечерней смене, сидел на полосатой табуретке рядом с длинным рабочим столом и c несчастным видом разглядывал экран своего телефона. В раковине справа от него в грязной воде плавало несколько больших кастрюль.
– Что случилось? – спросил Николас по-английски.
– Моя сестра и мать только что приехали на пароходе. Я пытаюсь объяснить им, как добраться до моей квартиры в Халлунде[1].
Николас взял одну из кастрюль и начал ее чистить щеткой для мытья посуды. Зазвонил телефон Олега. Во время разговора он указательным пальцем левой руки вертел около виска и закатывал глаза к небу. Затем последовал длинный монолог по-латышски.
– Я пойду подышу свежим воздухом, – сказал Николас и отставил кастрюлю в сторону. Выйдя на улицу, он присел на ступеньки у двери, ведущей на кухню, и посмотрел вдоль Нюбругатан. Кухонная дверь открылась, и в дверном проеме показалась одна из официанток, Жозефина Стиллер.
– Закурить не найдется, Николас? – спросила она.
Он покачал головой.
– Тогда проводи меня до «Севен Элевен».
Они пошли по улице в сторону залива Нюбрувикен. Николас остался ждать снаружи. Выйдя из магазина, Жозефина протянула ему пачку «Мальборо».
– Спасибо, я не хочу.
Она пожала плечами, сунула сигарету в рот и пошла обратно.
– Нам с тобой еще работать до самого закрытия. Что скажешь?
Николас провел рукой по своим темным, недавно стриженным волосам.
– А что я должен сказать?
Жозефина замедлила шаг, приблизилась к нему, так что он ощущал ее влажное дыхание у своего уха.
– Что ты трахнешь меня так же, как в прошлый раз, – прошептала она. Николас повернулся к ней. Их лица оказались так близко друг к другу, что он мог бы языком прикоснуться к ее губам.
– Если не хочешь, то как хочешь. Решай сам. А я не против развлечься немного.
Жозефина прикурила и выпустила облако дыма. Оно повисло в воздухе, а затем исчезло. Она проявила к нему особый интерес уже во время их первой совместной рабочей смены. После нескольких месяцев упорных преследований он в конце концов не выдержал и сдался. Кроме работы в ресторане «Бенисио», Жозефина изучала юриспруденцию в Стокгольмском университете. Она выросла и жила в районе Эстермальм.
Она была типичным представителем высшего общества: красивая, самоуверенная, самодостаточная. Николасу нравилось общаться с ней. Ее отличали чувство юмора и острый ум. Николас считал, что многим из ее среды не хватало индивидуальности. У них не было необходимости в социальной адаптации, они приходили на все готовое и поэтому жили скучно.
– Приглашая в гости парня из пригорода с татуировкой, ты хочешь подразнить своего отца, – сказал он с улыбкой.
– А если даже и так?
Она глубоко затянулась.
– Не могу понять, какое это имеет значение. Я не привыкла просить и умолять.
– Ты мне нравишься, Жозефина. Но у нас ничего не получится. Ты еще ребенок.
– Мне уже двадцать, и расслабься, папаша, я к тебе не сватаюсь. Я просто не ищу легких путей. Непредсказуемость отличает тебя от многих других в этом сраном городе.
– Давай в другой раз, – сказал Николас.
Они сидели на ступеньках у кухонной двери.
– Что ты собираешься делать вечером?
– У меня встреча с Марией.
Жозефина от удивления подняла брови и только открыла рот, как он прервал ее:
– Это моя сестра.
– Я бы ничего не имела против секса втроем, но раз так, то мне ничего не остается, как снять в баре какого-нибудь богатого бездельника.
Она поднялась, выбросила сигарету. Поцеловала Николаса в щеку и захлопнула за собой дверь. Сигарета на асфальте продолжала дымиться. В прошлый раз, когда они были вместе, им было хорошо. Утром она, надев его слишком большую по размеру футболку, приготовила завтрак. Весь последующий день они провели в постели, за исключением прогулки к метро «Гульмаршплан» за пиццей. Жозефина забавляла его. Обижать ее не хотелось. Но были обстоятельства в его жизни, которые делали продолжение отношений невозможным. Во-первых, ему надо было к Марии. Она была самым дорогим для него человеком. Он поднялся, набрал дверной код и вернулся на кухню. Олег безуспешно пытался открыть посудомойку. Когда наконец она открылась, он отвернулся, чтобы в лицо не ударило облако горячего пара. Несмотря на это, его круглые очки тут же запотели.
– Как дела? Все в порядке?
Олег вытер стекла очков краем футболки и посмотрел на Николаса.
– Хреново.
Зазвонил телефон. Олег раздраженно положил его на табуретку.
– Надолго они приехали? – спросил Николас.
– До субботы.
– Поезжай и встреть их.
Олег отрицательно покачал головой.
– Я не могу оставить тебя одного в этом бардаке. Кроме того, мне нужны деньги.
Николас знал, что Олег месяцами откладывал деньги, чтобы его мать и сестра смогли приехать в гости. Одновременно с мытьем посуды в ресторане латыш подрабатывал на стройке в районе Мэшта. А по ночам состязался с бедными пенсионерами и восточноевропейскими цыганами в сборе пустых банок и бутылок. Отстранив Олега, Николас занял его место и начал доставать блестящие тарелки из посудомойки.
– Я справлюсь, и никто не узнает. Хотя, честно говоря, я не могу понять, зачем кому-то понадобилось отправиться в путешествие по Балтийскому морю, только чтобы встретиться с тобой. Мне за это хотя бы прилично платят.
– Да, мы здесь гребем деньги лопатой, – усмехнувшись, заметил Олег. Он поправил очки на носу и произнес: – А если серьезно, спасибо. Я этого не забуду.
Через пару часов Николас уже входил в метро на станции «Площадь Эстермальм». Когда двери вагона закрылись, ему вспомнилось где-то прочитанное: средняя продолжительность жизни в районе Дандерюд – 83 года. А через несколько минут поездки в южном направлении по красной линии, в Ворберге, – на четыре года меньше. Вряд ли это соотношение изменилось с тех пор, как он прочитал заметку. Ситуация в пригородах Стокгольма была хуже некуда. Обычным делом стала стрельба, метание камней в полицейских, поджоги машин. Наркотиками торговали на улице среди бела дня. Всем заправляли организованные преступные группы, члены которых становились все моложе. Эта молодежь болталась по улицам, грабя и избивая ради развлечения. Иногда их находили расстрелянными в машинах или посреди улицы. Жертвами были прежде всего жители этих районов, которые хотели спокойной жизни для себя и своих детей, но у которых не было денег, чтобы сменить место жительства. Такие, как Мария. Николасу необходимо было встретиться с Марией этим вечером, так как в ближайшие дни он будет занят. К тому же он скучал без нее. Она была на год старше Николаса, и у нее был аутизм. Она по-прежнему жила в том же самом доме для людей с функциональными отклонениями, в котором оказалась сразу после совершеннолетия. За последнее время ее ограбили два раза. Но нападали на нее не только ради денег. У нее была врожденная травма бедра, и она прихрамывала на правую ногу. Все детство, проведенное в Соллентуне, Мария была легкодоступной мишенью для издевательств и нападок. В Ворберге дети и подростки начинали кидать в нее камни, стоило ей выйти из дома. Николас уговаривал ее переехать к нему в Гульмаршплан, но она не соглашалась. Она ненавидела перемены. Не хотела быть в тягость. Николас рассчитывал увезти ее как можно дальше от Ворберга, как только накопит достаточно денег. Его постоянно мучила совесть, что он оставляет ее одну. Во время службы в армии он часто находился за границей и видел ее не чаще чем пару раз в году. При встречах она уверяла его, что с ней все в порядке. Притворялась, чтобы не расстраивать его. «Больше я ее не оставлю одну», – думал Николас.
Вместе с четырьмя другими пассажирами он вышел на перрон в Ворберге. Поезд тронулся, набрал скорость и исчез в южном направлении. Перед закрытым торговым центром Николас свернул направо. Пересек газон и парковку. Чтобы войти внутрь, он воспользовался ключом, который ему дала Мария. На ресепшен было темно. Николас повернул к лифту и поднялся на третий этаж. В коридоре пахло пригоревшей едой. Доносились звуки телевизора, чьи-то голоса, плач ребенка. Он остановился перед дверью Марии и нажал на кнопку звонка. За дверью послышались ее шаркающие шаги. Дверь медленно открылась. В прихожей за ее спиной было темно. Когда она подняла голову, он увидел у нее в волосах засохшую кровь. Под правым глазом расплылся желто-зеленый синяк. Мария сделала шаг назад, чтобы впустить брата.
– Черт, – пробормотал он.
В той части света, которую первооткрыватель Фернан Магеллан назвал Огненной Землей, царила беспросветная ночь. Волны Тихого океана с грохотом бились о скалы и превращались в белую пену. Порывы ветра ломали деревья и срывали одежду. В хорошую погоду, по ночам, на юге Чили свет луны такой яркий, что можно читать газету, но сегодня и звезды, и луну скрывали густые облака.
На расстоянии одной морской мили от берега стояло грузовое судно «M/S Iberica». «Если бы не корабельные огни, невозможно было бы понять, в каком столетии ты находишься», – подумал Карлос Шиллингер. Для природы время не имеет значения. Именно поэтому ему нравилась жизнь в деревне, и он избегал грязных городов, где люди толпились, как скот в загоне.
Он плотнее закутался в плащ и взглянул вперед. Даже не видя моторной лодки, он знал, что она плывет по направлению к берегу. Часть филиппинского груза на борту «M/S Iberica» нигде не была зарегистрирована. Так было лучше. Этот живой товар должен быть доставлен на 100 миль севернее на поджидающем его грузовике и там надежно спрятан.
Он услышал шаги за спиной. Ему не надо было поворачиваться, чтобы понять, что подошедший юноша – его приемный сын Маркос.
– Они уже почти у цели, – сказал он.
– Отлично, – ответил Карлос.
Маркос приложил ладони ко рту и дыханием старался согреть их.
– Когда будет следующий раз? – спросил он. Из-за прикрывающих рот ладоней его голос звучал глухо и незнакомо.
– Из Филиппин это была последняя партия.
– А других мест нет?
– Нет. Пока нет.
Метрах в пятидесяти от берега зажегся карманный фонарик. Через мгновение единственным источником света снова стали огни «M/S Iberica».
– Пора, – произнес Карлос.
Они стали спускаться вниз по скалам. Маркос освещал спуск мобильным телефоном. Издалека доносился крик морской птицы. Выхлопные газы грузовика щекотали нос.
Метров за десять до берега на моторной лодке включили огни, и она медленно заскользила к берегу. Когда дно лодки заскрежетало о песок, грузовик включил фары. Мгновенно тишина наполнилась голосами и вокруг замелькали чьи-то тени.
Послышался плач ребенка. Кто-то попытался успокоить девочку, дав ей пару пощечин, и плач перешел во всхлипывание, заглушаемое шумом волн, ревом мотора грузовика и хриплыми мужскими голосами. Сильные руки вели детей по берегу и поднимали в кузов грузовика. Один из мальчишек постарше вырвался и бросился бежать в сторону кустарника. Двое мужчин побежали за ним. Остальные зажгли свои карманные фонари и направили их в ту сторону, где скрылся беглец. Двое преследователей вернулись, ведя мальчишку между собой. Его голова склонилась вперед, и он упирался, не желая идти. Умолял и просил отпустить его. Мужчины забросили его в кузов и закрыли створки на замок. Двумя ударами по машине дали сигнал, что все дети на месте. Когда грузовик и сопровождающая его легковушка отъехали, на берег снова опустилась тишина.
Карлос подошел к своей машине. Его шофер Хуан сидел на корточках, прислонившись к дверце, с зажженной сигаретой во рту.
– Можем ехать, шеф? – спросил он, увидев Карлоса. Затем поднялся и выбросил сигарету.
– Да.
Огонек сигареты светился на земле. Карлос подошел, поднял окурок и протянул его Хуану.
– Выбросишь дома.
– Конечно, простите, шеф.
Они ехали уже всю ночь, когда показались ворота, отделяющие Колонию Рейн от остального мира. Ворота открылись бесшумно. Тринадцать тысяч гектаров земли, принадлежащей поселению, в основном занимал лес, примерно четверть всей земли отводилась под пашню и поля для выгона скота. Дома пятисот жителей поселения располагались на склонах холмов. Между домами в центре выросли складские и фабричные строения, школа, пекарня и протестантская церковь.
– Едем домой? – спросил Хуан, зевая. Солнце уже всходило над Андами. Пекарня в центре поселка должна была скоро открыться. Карлос знал, что уснуть ему не удастся. Надо выпить кофе. Остаться одному и подумать.
За окнами машины темнели поля, окутанные густым облаком тумана. Справа от машины возвышалась больница Колонии Рейн, клиника «Бавария». Это было современное пятиэтажное здание. Пациенты со всего мира стремились попасть сюда, но преобладали бизнесмены из Азии. Кроме лечения на самом высоком мировом уровне и новейших исследований в области стволовых клеток человеческих эмбрионов, у клиники была база человеческих органов для пересадки, и самые богатые пациенты платили миллионы, чтобы не ждать очереди на операцию у себя дома. Некоторые операции по трансплантации делались в профилактических целях. Самые богатые меняли себе органы, чтобы замедлить старение и продлить свою жизнь. Начиная с девяностых годов прошлого столетия банк органов пополнялся за счет бездомных детей, которых доставляли в Чили на судах из Филиппин.
Но после того, как новый президент Филиппин Дутерте пришел к власти и объявил войну наркоторговцам, филиппинским партнерам Карлоса стало трудно выполнять обязательства по поставкам. Поэтому это был последний груз, пришедший на судне «Иберика». Чтобы клиника смогла продолжить свою работу, Карлосу надо было найти новый источник снабжения.
– Нет, лучше отвези меня в поселок, а сам поезжай домой и поспи немного.
– Как скажете, хозяин.
Хуан остановился у покрашенной в белый цвет церкви. Карлос вышел, а «Мерседес» поехал дальше. В животе заурчало от запаха свежеиспеченного хлеба, который разливался во влажном утреннем воздухе. Карлос сердечно поздоровался с хозяйкой пекарни, синьорой Гизелой, и заказал ореховое пирожное и кофе.
– Сию минуту, дон Карлос. Присаживайтесь. Я вам принесу.
Рядом с кассовым аппаратом старинной модели лежала стопка немецких газет. Карлос взял «Дер Шпигель», сел за столик на улице и развернул газету четырехдневной давности. Синьора Гизела принесла кофе и ореховое пирожное. Карлос поблагодарил ее и попробовал пирожное.
– Потрясающе вкусно, как всегда.
Синьора достала тряпку и начала протирать пустые столы, посматривая в сторону поля, а Карлос углубился в чтение газеты. Он перевернул первую страницу. Затем пробежал глазами пару статей, пока один заголовок не привлек его внимание: «В Швеции каждый год исчезает пятьсот малолетних беженцев».
В статье говорилось о том, что шведским властям сложно отслеживать судьбу эмигрантов-детей, попавших в страну без родителей. Активисты борьбы за права человека обвиняли полицию и миграционные власти в том, что они закрывают глаза на проблему. Голос Гизелы отвлек его от чтения статьи.
– Пришел дон Дитер, – сказала женщина и скрылась в пекарне. Со стороны улицы, нетвердо шагая и опираясь на трость, появился долговязый персонаж.
– Доброе утро, – произнес Дитер Шук по-немецки. Затем он с тяжелым вздохом опустился на стул за соседним столиком, прислонив трость к стулу. Дверь за их спинами открылась, и появилась синьора Гизела с кофе и венской булочкой.
– Какую газету предпочитает дон Дитер сегодня? – спросила она по-испански.
– Вон ту, – ответил Дитер, показав на газету в руках Карлоса. Затем он разразился смехом, перешедшим в приступ кашля.
Несмотря на то что Дитер жил в Чили с середины 40-х годов, по-испански он говорил с сильным акцентом. Разговор продолжался на немецком.
– О чем там пишут? – выдавил он, кашляя и тяжело дыша.
– О Швеции, – сдержанно ответил Карлос. Дитер ему нравился и вызывал уважение, но он не любил, когда ему мешали читать.
– Так вот что, о твоей третьей родине. Ты ведь знаешь шведский? – Дитер постучал себе по груди, и кашель прекратился.
– Да, знаю, хотя мой отец не испытывал к Швеции особых симпатий. Он считал себя немцем и даже взял немецкую фамилию моей матери после женитьбы.
Дрожащей рукой Дитер поднес венскую булочку ко рту и начал есть. Крошки посыпались на рубашку и брюки. Во время войны Дитер служил в войсках СС в звании унтерштурмфюрера. Сражался на Восточном фронте, дошел до Сталинграда, затем отступал до Германии под натиском Красной армии. До последнего защищал Берлин и был ранен. Поправился и затем скрылся в Латинской Америке, в Чили, и там вместе с другими ветеранами СС основал Колонию Рейн. Он почувствовал приближение еще одного приступа, постучал кулаком по груди и откашлялся.
– Не было никого, кто защищал бы Берлин с такой яростью и преданностью фюреру, как твой отец, – произнес он, вытирая губы.
– Как давно он умер?
– Прошло двадцать семь лет.
– Да, двадцать семь лет. Он вовремя ушел.
Они молча сидели в лучах восходящего солнца. Из пекарни раздался звук разбившейся посуды. Синьора Гизела громко выругалась, упомянув имя святого, о котором Карлос никогда не слышал. Он повесил куртку на спинку стула и отложил в сторону газету.
Повернув голову, он увидел на склоне одного из холмов маленькую черную точку. Вскоре точка превратилась в черный «Шевроле»-пикап его приемного сына.
– Не хотите почитать? – спросил Карлос и протянул Дитеру газету.
Старик не ответил. Он сидел с полуоткрытым ртом, тупо уставившись перед собой. Маркос вышел из машины и присел к столу Карлоса.
– Посмотри это, – сказал Карлос и пальцем указал на статью, в которой говорилось о ситуации с несовершеннолетними эмигрантами в Швеции.
Пока приемный сын читал, Карлос внимательно наблюдал за ним. Маркос родился в маленькой деревне под Вальдивиа. По сей день население этих мест в летние месяцы страдает от лесных пожаров, превращающих в пепел все на своем пути. Дом, в котором жил Маркос, оказался между двух стен огня. Последнее, что успела сделать его мать, это опустить своего девятилетнего сына в шахту колодца. Через мгновение пламя пожара поглотило ее и ее мужа. Спустя неделю спасатели нашли мальчика. Он был истощен, но не пострадал физически. Воды в колодце было достаточно, а голод он утолял, поедая крыс, которые, как и он, спаслись от пожара в колодце.
История его спасения стала широко известна. Газеты посвящали целые страницы чудо-ребенку из Вальдивиа. Карлос пришел в восхищение от истории мальчишки. Он позвонил в детский дом, договорился с директрисой об усыновлении Маркоса и заплатил ей за молчание. Никакой бюрократии и бумаг. Через два дня он уже сидел в машине с мальчиком на пассажирском сиденье по дороге на юг, в Колонию Рейн. Карлос полюбил мальчишку как сына с первого взгляда. Маркос быстро приспособился к жизни в поселении, выучил язык и нашел друзей, хотя был немногословным и стеснительным ребенком.
Он был самым маленьким среди своих ровесников, но бегал быстрее всех, прыгал выше всех и дрался яростнее всех. Карлос никогда не встречал людей с такими физическими данными. Дикая, почти звериная сила сквозила в каждом его движении. Ничего удивительного в этом нет, думал Карлос, наблюдая, как растет его приемный сын. Его биологические родители принадлежали к племени индейцев мапучи – единственное индейское племя, которое не смогли покорить ни инки, ни испанские завоеватели.
Закончив читать, Маркос отложил газету и взялся за ореховое пирожное.
– Ты не знаешь какого-нибудь шведа, который мог бы нам быть полезен? – спросил Карлос.
Маркос, продолжая жевать, задумчиво кивнул головой.
– Знаю. В моем подразделении, в Колумбии, был один парень, который работал в «Блэкуотер», частной военной компании. Мужик грамотный и серьезный. Ему можно доверять.
– А этот серьезный мужик нам поможет собрать детвору?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты с ним связался. И закажи нам билеты в Швецию.
– На когда?
Карлос ненавидел уезжать из Чили. Но на этот раз ради спасения клиники «Бавария» поездка была необходима.
– Как можно быстрее, – ответил он со вздохом.
Ванесса попросила водителя остановить такси у перекрестка улиц Сюрбруннсгатан и Биргер Ярлсгатан. Когда машина уехала, она наклонилась, провела ладонью по тротуару и убедилась, что каменные плиты еще теплые. Из парка имени Моники Цеттерлунд доносились приглушенные звуки песни. На установленной в память о джазовой певице деревянной скамейке сидел человек. В любое время суток здесь звучали ее мелодии. Подойдя ближе, она узнала в мужчине Руфуса Альгрена, одного из немногих алкашей, оставшихся в районе.
– Вечер добрый, начальник, – воскликнул он и поднял руку с бутылкой в знак приветствия.
Ванесса остановилась перед ним.
– Что пьем, Руфус?
– Джин. Это профилактика. Отпугивает малярийных комаров. В такую жару легко подхватить малярию. Не хочешь?
– Чтобы не подхватить малярию, надо в джин добавлять тоник. Это в нем содержится хинин.
– Вот как.
Ванесса взяла у него бутылку.
– Не пойму, почему ты никогда не пьешь в баре? – спросила она и подумала о своем любимом пабе «МакЛаренс», в котором она не была ни разу после развода со Сванте.
– Я не люблю бары.
– Алкаш, который не любит бары, это как…
Ванесса поднесла бутылку ко рту, сделала глоток и скривилась.
– Лев, который не любит мяса?
– Скорее лев, который не любит сидеть в зоопарке за решеткой.
Руфус поднял палец.
– Послушай.
Моника Цеттерлунд исполняла свой коронный номер «Не спеша идем мы по городу». Руфус покачивался в такт мелодии. Одинокая слеза скатилась по его щеке. Когда песня закончилась, он повернулся к Ванессе.
– Самое печальное, что она умирала в полном одиночестве. Курила, лежа в постели. Случайно подпалила простыню. Она ведь была инвалидом, и у нее не было ни малейшего шанса спастись. Вон в той квартире, там она и сгорела заживо.
Он показал в сторону дома на Биргер Ярлсгатан и прикурил мятую сигарету.
– С тех пор я никогда не курю дома.
– Это, наверное, разумно. Я вообще не курю, но, скорее всего, тоже буду умирать в одиночестве, – сказала Ванесса и отмахнулась от сигаретного дыма.
– Облом со свиданием?
– Да. Бедняга был так сексуально озабочен, что не мог связать двух слов.
– Да, черт возьми, не повезло.
– У тебя есть дети, Руфус?
– Да, сын. А у тебя, начальник?
– Нет.
– Это ты не захотела или твой надутый индюк не смог?
Руфус никогда не скрывал своего отношения к Сванте.
– Я лишена материнского инстинкта. Не люблю детей. И надутый индюк тоже их не любил.
– Вы уже нашли тех, кто убил полицейского?
На прошлой неделе в промышленной зоне, в Сэтре, был застрелен насмерть полицейский, Клас Хямяляйнен. Клас входил в группу «Нова» и был любим коллегами.
– К сожалению, нет.
– Вот блин! Ты была с ним знакома?
– Да, он был славным малым, – ответила Ванесса со вздохом. – Спокойной ночи, Руфус. И не засиживайся здесь.
– Для женщины, лишенной материнского инстинкта, ты иногда слишком заботлива, – сказал Руфус и поднял бутылку на прощание.
Ванесса набрала код на двери подъезда номер 13, на Руслагсгатан. На коврике в прихожей лежал листок от агентства недвижимости с любезным предложением оценить стоимость ее квартиры. Четырехкомнатная квартира в мансарде казалась слишком большой даже тогда, когда она жила в ней вместе с мужем. Но Ванессе нравилось жить в Сибири – так называют этот квартал в районе Васастан, – даже несмотря на все перемены. Местные рестораны и булочные исчезли, и на их месте появились джус-бары и бургерные. В 90-е годы квартира принадлежала человеку, которого называли порнокоролем. Он владел двумя порноклубами в центре, а в своей квартире начала прошлого века убрал почти все стены и установил ванну перед панорамным окном в гостиной. Одну из двух террас он застеклил, поставил там садовую мебель и барную стойку. Позже квартиру купил интернет-предприниматель, миллионер. Он убрал все видеокамеры, развешанные по квартире порнокоролем, чтобы увековечивать свои легендарные вечеринки. Оставил только одну у входа в подъезд. Когда Сванте узнал, что эта почти трехсотметровая квартира выставлена на продажу, он притащил Ванессу на частный показ, устроенный агентством.
В спальне, или в «маштерской», как назвал ее шепелявый агент, был зеркальный потолок. «Вы спите, как во дворце турецкого паши», – прошепелявил он, указывая на потолок. «Или как в третьесортном борделе», – подумала Ванесса и согласилась на покупку. После того как Сванте съехал с квартиры, Ванесса в основном пользовалась гостиной. Кровать в спальне оставалась застеленной, а она засыпала в гостиной перед телевизором. В зависимости от настроения она выбирала каналы, иногда «Нэшнл Джеографик», иногда «Хистори Чэннел» или повторы реалити-шоу «Отель любви» на TV6.
Раньше она почти каждый вечер ужинала в пабе «МакЛаренс» рядом с домом, но после развода изменилось и это. Ванессе было тяжело выносить взгляды посетителей и их вопросы о Сванте. Вместо этого она в последнее время заказывала кебаб в заведении «Король фалафеля». Ее приятно удивило, что благодаря католическим четкам, которые ей подарила ее сестра Моника после поездки в Центральную Америку, стоящие у кассы приверженцы западного суфизма делали ей пятипроцентную скидку. И хотя Ванесса была убежденным атеистом, у нее не хватило мужества признаться в этом и разочаровать работников ресторана. Вместо этого, пока готовился картофель фри, она, неожиданно для себя самой, начала эмоционально рассказывать им о своих регулярных паломнических поездках в Сантьяго-де-Компостела.
Ванесса разожгла огонь в изразцовой печке и пошла в ванную. Почистила зубы и смыла макияж. Открыла дверь на террасу, закрыла глаза и вслушалась в шум города. До нее доносился шум машин на улице Биргер Ярлсгатан, чей-то пьяный смех, чей-то громкий спор, чьи-то стоны и вскрики во время секса, вой сирены «Скорой помощи». Она подошла к бару в виде глобуса, открыла его по линии экватора и достала бутылку виски. Наполнила стакан на высоту двух пальцев, затем, раздевшись, легла на диван, укрылась одеялом и включила телевизор.
«Отель любви». Коричневый от загара парень, голый по пояс и в красной кепке, глядя прямо в камеру, делился своим жизненным опытом.
«Никогда не слушайте советов толстого персонального тренера», – вещал он.
Ванесса переключила канал. «Дискавери». Зебра неслась по восточноафриканской саванне. Ванесса уже почти заснула, когда раздался «пип» телефона. Спросонья она не сразу нашла его. Указательным пальцем открыла письмо от Резы. «Банкира зовут Оскар Петерсен». Под этим коротким сообщением была фотография девушки, глядящей прямо в камеру с полуоткрытым ртом. Ванесса встряхнула головой, глотнула виски и заснула.
Была уже середина ночи, когда Карлосу надоело лежать, ворочаясь, в постели. Он взял один из матрасов в комнате для гостей и вытащил его на террасу. Поле и лес на склоне утопали в лунном свете. Он лежал и разглядывал звезды над головой. Пролетели две падающих звезды. Он следил за движением спутников по небесному своду и с интересом наблюдал охоту летучих мышей. До него доносился лай собак из долины и топтание лошадей в конюшне. Вокруг уличных фонарей собирались тучи насекомых. Они прилетали отовсюду и кружились вокруг источников света. Свет привлекал ночных насекомых, привыкших ориентироваться по свету луны. Искусственный свет воздействовал на нервную систему насекомых, и они принимали свет фонаря за лунный свет. Но вскоре восходящее солнце озарило своим светом Южное Чили и Колонию Рейн.
Из кухни послышался шум. Это за работу взялась служанка. Запах свежесваренного кофе заставил Карлоса подняться с матраса. Он быстро потянулся, размял мышцы, вошел в дом и пробурчал «доброе утро». Марисоль протянула ему чашку с дымящимся черным кофе и вернулась к грязным тарелкам в раковине. По непонятной причине она по-прежнему мыла посуду руками, хотя Карлос уже несколько лет как приобрел посудомоечную машину. Было в этом что-то, что ему нравилось, – человек продолжает делать все так, как он привык.
Карлос растянулся на диване в гостиной. Поднес чашку к губам, обжегся и отставил ее в сторону. Над камином висел «парабеллум» его отца. Дуло было сделано из золота, рукоятка украшена инкрустацией из слоновой кости. На маленькой бронзовой табличке можно было прочитать «Моему другу Шиллингеру от генерала Аугусто Пиночета. Февраль 1974». Колония Рейн была одним из двух анклавов, которые использовались чилийской хунтой для содержания и допросов заключенных. Второй анклав, поселение Дигнидад, располагался на сотню миль севернее. В обе эти немецкие колонии свозились наиболее опасные заключенные, располагавшие важной для хунты информацией.
Кроме знаний и умений в области ведения современного сельского хозяйства, здравоохранения и современных технологий, немцы, эмигрировавшие в Латинскую Америку, привезли с собой опыт пыток, накопленный за годы мировых войн. Еще до военного переворота 1973 года немецкие эмигранты пользовались покровительством местных политиков, полиции, католической церкви и представителей чилийского бизнеса. Но с приходом к власти генерала Пиночета их влияние возросло. Колонии Рейн и Дигнидад стали центрами пыток заключенных и фабриками по производству оружия, которые финансировала и опекала диктатура Пиночета. В лабораториях поселений проводились эксперименты с химическим оружием, и до сих пор на территории Колонии Рейн хранятся в земле контейнеры с нервно-паралитическим газом «Зарин».
В то время как поселение Дигнидад самоликвидировалось, после того как ее руководителя признали виновным в сексуальных преступлениях против чилийских детей, Колония Рейн выжила и сумела приспособиться к новым временам. Многое изменилось со времен процветания. Молодежь уезжала в города, некоторые покидали Латинскую Америку и возвращались в Европу. Немецкие традиции соблюдались уже не так строго. Стало заметно влияние извне. Но экономическое положение поселения никогда не было таким прочным и устойчивым. Через материнскую компанию «Алемань» оно владело фабриками и заводами, фермами по искусственному разведению лососей и сельскохозяйственными угодьями по всему Южному Чили. Немцы создавали тысячи рабочих мест. Это было основной причиной, по которой политики не вмешивались в дела анклава. Поселение исправно платило налоги и помогало удерживать безработицу на низком уровне. А вот экономическая роль клиники «Бавария» ослабла. Но для Карлоса вопрос выживания клиники не был связан с деньгами.
Клиника «Бавария» была для него не просто больницей, это было детище его отца. Помимо оказания платных медицинских услуг и продажи человеческих органов богатым иностранцам в больнице вот уже более шестидесяти лет бесплатно лечили бедных чилийцев. Местное население было благодарно немцам не только за бесплатное медицинское обслуживание, но и за школу, где бесплатно могли учиться местные чилийские дети.
Во дворе залаяла собака Бруха. Карлос вышел из дома, направившись прямо к клетке мимо кустов роз. Сучка перестала тявкать, прижала нос к сетке ограждения и завиляла хвостом. Сразу по приезде в Чили в 1948 году отец начал эксперименты по выведению новой породы собак, скрещивая доберманов с породой местных ротвейлеров. Из каждого помета он оставлял в живых только двух щенков. Им приходилось сражаться за пищу, и выживал сильнейший. В результате получилась большая короткошерстная псина, сочетавшая силу и ум ротвейлера с храбростью и злостью добермана.
Пока Бруха носилась по двору, Карлос уселся на скамейке под деревом авокадо. Когда подъехала машина, Карлос встал, позвал собаку и показал на клетку. Сучка подчинилась мгновенно. Карлос достал из кармана пластиковую бутылку, наполненную собственной мочой, и, налив немного мочи в собачью миску, закрыл клетку. Нет никакого научного подтверждения пользы этого метода, но так всегда делал его отец. Каждый раз, когда собака пьет воду, она должна получить частицу своего владельца. Это укрепляет ее верность и напоминает, кто в доме хозяин.
Карлос поздоровался с Хуаном и сел на заднее сиденье.
– В Санта-Клару?
– Сначала хочу поговорить с Маркосом, его мобильный отключен. Он не в бункере?
– Я видел его машину. Он ехал в том направлении.
– Тогда и мы едем туда.
– Что с тобой?
Николас пошарил рукой по стене и включил свет в прихожей. За опухшим от ударов лицом сестры висела в рамке подписанная афиша с портретом Гунде Свана. На ней черным фломастером было написано: «Лучшей в мире Марии». Сестра с детства страстно увлекалась лыжными гонками. Николас осторожно убрал с ее лица спутанную прядь волос и прижал к себе. Она осталась неподвижной, с висящими вдоль тела руками. Он почувствовал, что она пытается что-то сказать.
– Я проголодалась и хотела купить еды. Они избили меня и отобрали все деньги.
Николас до зубовного скрежета сжал челюсти.
– Когда?
– Я не помню. Несколько дней назад.
– Ты что-нибудь ела?
Она покачала головой. Не имело смысла мучить ее вопросами или читать наставления. Когда захочет, тогда все и расскажет. Ему было больно думать, что ей пришлось пережить, пока его не было рядом. Мария была одинока и беззащитна. Николас проходил службу в войсках особого назначения, в Группе особого назначения, ГОН, самой секретной и самой подготовленной воинской части в шведских вооруженных силах. Несмотря на миллионы, потраченные государством на обучение Николаса работе под водой, прыжкам с парашютом и рукопашному бою, после увольнения он уже девять месяцев мыл посуду в ресторане «Бенисио», в Стокгольме, и скучал по армейской службе и боевым товарищам, хотя поначалу и не думал становиться солдатом.
Его отец, Эдуардо Паредес, эмигрировал из Чили после военного переворота в 1973 году. Ненависть и недоверие к армии и военным осталась в нем на всю жизнь. Когда Николас, проходя подготовку к службе в подразделениях спецназа, сообщил отцу, что собирается посвятить всю жизнь службе в армии, то отец был так удручен, что вернулся в Чили. Это было десять лет тому назад, и с тех пор они не общались.
Обнимая Марию, Николас оглядел комнату. По линолеумному полу были разбросаны одежда, газеты и бутылки.
– Почему ты не хочешь переехать жить ко мне? – прошептал он. – У меня тебе будет хорошо. Я буду каждый день покупать тебе пиццу.
Мария высвободилась из его объятий.
– Потому что тебе пора подумать о себе. Я знаю, что ты любишь меня, но тебе скоро тридцать лет. Не забывай, что это я – твоя старшая сестра. К тому же есть пиццу каждый день – вредно.
Николас достал пакет с гамбургером, который купил для Марии, и проводил ее в гостиную. Поставил пакет с едой перед ней, нашел пустой пакет в кухне под раковиной, чтобы собрать в него весь мусор. Мария ела и следила за тем, что он делает.
– Знаешь, когда я поняла, что уже не старшая сестра? Не знаешь? Помнишь, как мальчишки из моего класса заперли меня в туалете, а ты вступился, и тебя побили. Они ведь были старше и сильнее.
– Но…
– Подожди, не тогда. Когда ты пришел домой окровавленный и весь в синяках, отец был в ярости и спросил тебя, что случилось. Ты сказал, что подрался, но не сказал почему. Придумал какую-то историю, что поссорился с ребятами во дворе школы. Ты понимал, что мне было бы стыдно перед мамой и отцом признаваться в случившемся.
Николас завязал мусорный пакет.
– А ты поняла, что я соврал ради тебя?
– Конечно.
– Никогда бы не подумал.
– Я и тебя стыдилась. Тебе было семь лет, ты был моим младшим братом и вступился за меня.
Николас наклонился, поднял банку из-под кока-колы и положил ее в пакет. Мария ела картошку фри. Николас вошел в спальню и поменял постельное белье. Случалось, что в детстве он стеснялся своей старшей сестры. Нет, не тогда, не в первом классе. А когда стал старше. Бывало, он делал крюк, чтобы не видеть, как она плетется по школьному коридору, а ребята вокруг кричат, строят рожи, передразнивают, толкают и бьют ее. Николас понимал, что если бы он видел все это, то пришлось бы вмешаться. Он не смог бы молча наблюдать, как издеваются над сестрой. Кем бы ее мучители ни были. А когда он возвращался домой в окровавленной, рваной одежде, то получал взбучку. Отец называл его бандитом и угрожал отправить в исправительную колонию. «Мало того что я и мать должны все время переживать за твою сестру, так еще и ты ведешь себя как маленький бандит», – кричал он по-испански в ярости и колотил по всему, что попадалось под руку. Детские воспоминания сохранили приступы слепой, безудержной ярости отца. Николас замечал в себе такую же склонность к эмоциональным срывам, но служба в ГОН научила его контролировать себя.
– Ты думаешь об отце?
Николас не ответил.
– У тебя всегда темнеет взгляд, когда ты его вспоминаешь, – произнесла Мария и с шумом всосала в себя последние капли кока-колы из банки. – Как ты думаешь, он вспоминает о нас хоть иногда?
– Не знаю, и мне на это наплевать.
– Почему?
Назвать ту единственную причину, которую назвала ему мать перед смертью, Николасу никогда бы не хватило смелости.
– Потому что он вернулся в Чили. Мне было восемнадцать, тебе девятнадцать. Мама только что умерла, и это было… черт с ним… хорошо было бы иметь тогда рядом кого-нибудь из взрослых.
Они помолчали.
– Прости, – пробормотал Николас. – Не надо было этого говорить.
– Ты говоришь как он. Он иногда бывал добрым, не таким, как мама, конечно, но все-таки хорошим. Этого не стоит забывать.
– Я помню, – вздохнув, произнес Николас и присел рядом с сестрой на диван. Взял немного картошки фри из пакета. – Тебе пора в душ.
– Это обязательно?
– Да, обязательно, – со смехом ответил Николас.
Мария поднялась со страдальческим выражением на лице. Проходя мимо афиши в гостиной, она остановилась.
– Гунде тоже не любил мыться в душе.
Николас притворился, что слышит это впервые, хотя Мария рассказывала ему раз пятьдесят.
– Не любил мыться в душе?
Он открыл дверь в ванную комнату.
– Он так много тренировался, что принимать душ ему приходилось постоянно. Поэтому он научился делать это быстро.
– Как?
– А вот так. Он засекал время и старался помыться как можно быстрее. Тренировался быстро вытирать полотенцем все тело. Охватывать одним движением полотенца как можно большую поверхность тела. Ты знаешь, каков был его рекорд по скорости мытья, начиная с раздевания и кончая одеванием?
– Нет, не знаю.
– Одна минута и двадцать секунд. За это время он успевал помыть голову, все тело и вытереться.
– Потрясающе.
Мария, не стесняясь брата, начала раздеваться. Николас быстро отвернулся. Когда она вошла в душевую кабину и задернула занавеску, он прислонился к стене и опустился на пол. Послышался шум льющейся воды.
– А чистить зубы ты не забываешь?
– Иногда забываю.
Николас рассмеялся. Мария не умела лгать.
– Знаешь, как я делаю? – спросил он. – Я чищу зубы, стоя в душе. Это не так скучно и не забудешь.
Мария засмеялась. Николасу нравилось смешить ее.
– Гунде пришлось бы это по вкусу. А можно я попробую?
– Конечно, можно.
Николас выдавил полоску зубной пасты «Колгейт» на зубную щетку и протянул ее за занавеску. Вытер руки о брюки и снова сел на пол.
– А потом сыграем в нарды? – спросила Мария.
Николас посмотрел на часы. Половина первого. Он мог бы остаться спать у Марии на диване. После обеда у него встреча с Иваном. А через сорок восемь часов им предстоит похищение банкира Хампуса Давидсона.
– Сыграем, если дашь мне выиграть хоть один раз.
Бункер располагался в самой труднодоступной части поселения. Чтобы добраться до него, надо было пересечь реку по примитивному деревянному мосту и затем двигаться на запад по разбитым, с ухабами, проселочным дорогам в сторону Тихоокеанского побережья. На последнем участке дороги растительность была такая густая, что ветки деревьев хлестали по лобовому стеклу и дну машины. Добравшись до места, они увидели «Шевроле» Маркоса.
– Останови здесь, – сказал Карлос. – Я быстро.
Карлос прошел триста метров в сторону леса, покрывавшего холм. Строительство бункера, вход в который располагался у подножия холма, началось сразу после Кубинского кризиса. Мир избежал атомной войны в самый последний момент и отделался лишь испугом. Но немцы в Колонии Рейн не собирались рисковать. Если США и СССР захотят уничтожить друг друга в ядерной войне – это их право. Колония должна выжить. На глубине двадцати метров поселенцы построили то, что можно назвать подземным городом. Четыре тысячи квадратных метров с больницей, спальными залами, со складом оружия и складом для продуктов питания и питьевой воды.
Война так и не началась. Убежище простояло пустым до военного переворота 1973 года, после которого заполнилось политическими заключенными. Никто из тех, кого сюда привозили той же дорогой, по которой только что проехал Карлос, не вернулся обратно живым. После пыток их изувеченные тела закапывали в лесу. Начиная с середины восьмидесятых, когда военные перестали нуждаться в услугах поселенцев, бункер снова пустовал – до тех пор, пока сюда не начали привозить бездомных филиппинских детей.
Карлос остановился у металлической двери зеленого цвета – единственного входа в убежище, – достал пластиковый пропуск и прижал его к электронному замку. Замок щелкнул и открылся. Карлос надавил на ручку двери, и она открылась. Лифт уже поднимался. Он заглянул в шахту и увидел Маркоса. Когда лифт поднялся наверх, его приемный сын отодвинул незамысловатую решетку и вышел из кабины лифта.
– Какие-то проблемы? – спросил Карлос.
– Никаких проблем. Детвору обследовали. Двоих можно будет использовать уже сегодня. Пациенты уже вылетели на вертолетах из Сантьяго и будут прооперированы ночью.
– Отлично.
Они пошли обратно к машине.
– А Швеция?
– Все готово. Завтра вылетаем. Мой человек встретит нас в отеле.
– Ты в нем уверен?
Маркос на мгновение задумался.
– Я ему доверяю. Он ведет дела с колумбийцами, а они не работают с кем попало.
– С колумбийцами? Тогда я догадываюсь, что у него за дела с ними. Наркотики?
– Да, наркотики.
– Я не доверяю наркоторговцам. Они разрушают общество, губят человечество.
Маркос пожал плечами.
– Насколько я понимаю, у нас нет другого выхода, если мы хотим спасти клинику. Это шведские военные, ставшие бизнесменами. К тому же у них уже есть готовый трубопровод, который мы можем использовать.
– Что за трубопровод? – спросил Карлос.
– Тот же маршрут, каким они поставляют наркоту из Колумбии в Скандинавию и, как там, ну их столица…
– Стокгольм.
– В Стокгольм, точно. Мы можем им воспользоваться. Надо будет только продлить маршрут через Эквадор и Боливию.
Они остановились под высокими елями. Маркос молчал, сжав челюсти, и вглядывался в лес, в ту сторону, откуда они только что пришли. В это мгновение черная птица с резким вскриком взлетела к небу, размахивая крыльями.
Ванесса бросила тяжелое пальто на спинку стула в ресторане «Неро», заказала бокал красного вина и осмотрела полупустой зал. Слева, в зеркале, она увидела свое отражение. Она знала, что выглядит хорошо. Но подумала, что после развода со Сванте стала больше думать о том, как выглядит. Ей сейчас некогда было думать о мужчинах. Все эти человекоподобные обезьяны, с которыми она встречалась, ее не привлекали.
Ванесса покрутила в пальцах кулон в виде Микки-Мауса на тонкой золотой цепочке и спрятала его под блузку. Последние годы она посвящала всю себя работе. Сознательно избегала всего, что не имело отношения к службе. В сущности, она могла бы и не работать. Отец оставил ей в наследство акций на сорок три миллиона шведских крон. Помимо этого, у нее была квартира на улице Руслагсгатан, 13, которая осталась за ней после развода. Все дело было в том, что после отстранения она не знала, чем себя занять. Никогда нигде, кроме как в полиции, она не работала. Если ее обвинят в управлении автомобилем в состоянии алкогольного опьянения, то случай будет рассматриваться в Управлении внутренней безопасности полиции, УВБП, а уж затем полицейское начальство в Стокгольме будет решать вопрос с ее увольнением.
Ванесса, чтобы хоть чем-то себя занять, стала волонтером в организации по поддержке девушек-эмигранток в районе Эншеде. Она готовила им еду, учила их шведскому языку и рассказывала о жизни в Швеции. О существовании такой организации она узнала от своей сестры Моники, которая работала журналистом в газете «Афтонпостен». Но двух вечеров в неделю Ванессе было мало – ей не терпелось вернуться в полицию. Поэтому она продолжала встречаться со своими контактами и осведомителями. С ними у нее отношения часто складывались лучше, чем с сослуживцами.
В ресторан вошел Юнас Йенсен, единственный коллега, с которым она дружила. Он задержался у барной стойки, перекинулся несколькими фразами с барменшей, взял бокал пива и уселся напротив Ванессы.
– Жажда замучила?
– Да, сильно, – ответил Юнас. – Сегодня ужасно жарко, к тому же у меня выходной.
После отстранения Ванессы он стал одним из двух руководителей подразделений в проекте «Нова». Ванессу утешало только то, что лучшего заместителя было не найти. Юнасу было тридцать девять лет, и он был отменным полицейским. Она сама отобрала его среди сотрудников отдела по контролю за деятельностью предприятий общепита. Как и Ванесса, он жил только работой. Но умудрялся, несмотря на это, быть хорошим отцом для двух своих детей. На работе он был отличным, сердечным товарищем, но не лез в душу. С другими Ванесса могла держаться сдержанно, почти враждебно, особенно с нерадивыми работниками, но с Юнасом никогда. Ее нежелание идти на компромиссы ради того, чтобы нравиться коллегам, сослужило ей дурную службу, и полицейское начальство считало ее трудноуправляемой.
– Как ты? – спросил Юнас.
– Сегодня в первый раз встречалась с психотерапевтом. Занятно…
– Бедный терапевт.
Ванесса презрительно усмехнулась, хоть и понимала, что Юнас шутит.
– Это не терапевт, а пародия на терапевта – роговые очки и занятия африканскими танцами. Да, да, я спросила. Такие, как она, в семидесятых оккупировали спортзалы в чем мать родила.
Юнас улыбнулся.
– А ты разве этого не делала?
– Думай, что говоришь. Я родилась в 1975-м. Хотя, конечно, в начале девяностых была крайне левой, собиралась стать врачом и освободить Южную Африку от американского империализма. Честно говоря, делала я все это скорее из желания насолить отцу, чем из любви к бедным крестьянам и шахтерам.
– Ладно, пусть так, но я не думаю, что это так уж опасно – я имею в виду терапию, – сказал Юнас и откашлялся. – Наоборот, она может тебе помочь. У тебя был непростой период в жизни. Как бы ты ни относилась к разводу, это большая перемена. Я, кстати, тоже ходил к психотерапевту.
– Ты тоже? – переспросила Ванесса удивленно.
Юнас уже собрался было ответить, но умолк, когда официант подошел за заказом. Ванесса заказала ригатони с курицей, а Юнас выбрал фрикадельки из телятины. За окном возвышался кирпичный фасад здания гимназии «Норра Реал».
– А ты знаешь, что среди выпускников этой гимназии больше лауреатов Нобелевской премии, чем среди выпускников любого другого учебного заведения в целом мире? – спросила Ванесса, когда официант отошел.
– Откуда ты это знаешь?
– Мой дорогой папаша ее окончил. Каждый раз, когда мы проезжали мимо этого дерьма, он рассказывал одно и то же. Так ты то же ходил на терапию?
– Мало того, я ходил на парную терапию.
Ванесса скривилась.
– Не надо так пугаться, – Юнас рассмеялся. – Это после рождения Винсента, нашего первенца. Мне было непросто. Карин считала, что я отношусь к обязанностям отца слишком легкомысленно. Сейчас я думаю, что она была права. Дело зашло так далеко, что мы даже разошлись на какое-то время. Благодаря терапии мы вновь обрели друг друга.
Юнаса сложно было назвать мачо, но каждое утро он проводил час в спортзале, и Ванесса знала, что в молодости он увлекался боевыми единоборствами. Несмотря на мягкость и дружелюбие, было в его характере что-то резкое, угловатое. Ванессе трудно было представить его в кабинете психолога, да еще вместе с женой. За время совместной работы с Юнасом она несколько раз фантазировала о сексе с ним. Она знала, что такие фантазии приходят в голову не ей одной. Трудно было не заметить, как женщины реагируют на его присутствие. Но, вероятно, Ванесса была не той женщиной, с которой он захотел бы изменить жене. Отчасти потому, что не был похож на «ходока», но прежде всего он не хотел усложнять свою жизнь связью с шефом.
– Ты смотри. Я бы никогда не подумала.
– Но это правда, – сказал Юнас и обмакнул кусочек хлеба в оливковое масло на столе. – Твой контакт рассказал что-нибудь стоящее?
– Похитили одного банкира. Насколько я понимаю, об этом никто не заявлял.
– Как зовут банкира?
– Оскар Петерсен.
– Никогда не слышал эту фамилию. Информация надежная?
– Это сведения от моего лучшего информатора.
Соседний с Колонией Рейн поселок Санта-Клара лежал в долине у подножия Анд, и в нем проживало чуть больше двух сотен жителей. Почти все они так или иначе работали на Карлоса Шиллингера и на других немцев. За окном машины виднелись пасущиеся в высокой зеленой траве коровы. Горные вершины мрачными великанами нависли над поселком и полями.
Не доезжая километра до Санта-Клары, Хуан нажал на тормоза. Пара коров, проломив ограду, паслась на обочине дороги. Перед самым носом у машины какой-то мужчина, соскочив с лошади, присел на корточки у сломанной изгороди.
– Это не Рауль?
– Он, – ответил Хуан и поправил солнечные очки. – Он самый, Раулито.
Рауль услышал шум хлопнувшей двери и пошел навстречу. Ему было около тридцати, волосы вьющиеся и черные, глаза карие. Он был молчалив, работал отлично и никогда не жаловался. Никогда не врал и ни перед кем не заискивал, в отличие от многих других рабочих. Подростком он играл в футбол и подавал большие надежды. Его даже пригласили на отбор в футбольную академию команды «Коло-Колос». Жители поселка собрали половину суммы, необходимой на дорогу и проживание. Карлос дал оставшуюся сумму, но Рауль не оправдал надежд. Домой, в поселок, он вернулся еще более молчаливым. Сначала работал на фабрике, а затем стал строителем.
Рауль остановился в метре от Карлоса.
– Как дела, Рауль?
– Хорошо, патрон.
– Я слышал, что ты женился. Поздравляю.
– Спасибо, патрон.
– Как ее зовут?
– Консуэло, патрон.
Рауль почесал плечо. На руке у предплечья виднелся шрам размером с пачку сигарет. Карлос видел его и раньше, но никогда не спрашивал, откуда он. Рауль отвел глаза.
– Ожог?
Рауль отрицательно покачал головой.
– Araña de rincón.
Паук-отшельник – самый ядовитый паук в Чили и встречается часто. Укус может оказаться смертельным и приносит мучительную боль.
– Больно было? – спросил Карлос, осматривая шрам.
Рауль смущенно улыбнулся.
– Боль адская. Никогда не испытывал ничего подобного.
Он приподнял руку, чтобы Карлос мог рассмотреть шрам как следует. Карлос кончиками пальцев осторожно провел по неровной, жесткой коже рубца.
– Плоть вокруг укуса омертвела, – объяснил Рауль. – Врачи удалили мертвую ткань. Под кожей теперь сразу кость.
– Как это случилось?
– Я работал на стройке одного из ваших зданий под Пуконом. Строили гостиницу, помните? Был жаркий день, я снял рубашку и положил ее на землю.
– И паук забрался в нее, – прервал его Карлос. – Так, наверное, и случается со многими?
– Так точно.
Лошадь Рауля, которая стояла на привязи у изгороди, нетерпеливо фыркала и поднимала пыль копытами. Ветер подхватывал пыль и уносил в сторону гор.
– Футбол смотреть не будешь? – спросил Карлос.
Рауль покачал головой.
– Нет, хочу починить забор. Не люблю смотреть футбол.
Карлос сел в машину. Они поехали в Санта-Клару и остановились на лужайке, за футбольным полем. Бездомный пес с чесоточными проплешинами на шкуре подошел к машине, обнюхал переднее колесо и отскочил в сторону, когда открылись двери. Команда первой лиги из Санта-Клары играла против «Койайкве». Карлос был главным спонсором команды и не пропускал ни одного матча, хотя Санта-Клара, как правило, проигрывала и занимала последнее место в таблице.
– Что скажешь, Хуан?
Шофер закурил.
– Об игре? Мы выиграем.
– Ты всегда так говоришь. А потом мы проигрываем со счетом 5:0.
Хуан усмехнулся, взялся обеими руками за ремень и подтянул брюки.
– А что я могу сказать? Я оптимист, шеф.
День был жаркий и безоблачный. Жители поселка собрались вокруг футбольного поля. В воздухе висел запах жареного мяса. Пыль поднималась из-под ног разминающихся на поле футболистов. Команда Санта-Клары в форме зеленого цвета, противники в красной. Взгляды зрителей устремились к Карлосу. Его приветствовали уважительными кивками и освободили для него и его шофера места на деревянной трибуне. Хуан положил пистолет на скамейку рядом с собой и откинулся назад.
На другом конце поля местный дурачок Игнасио в кресле-каталке играл с пластиковым мячиком. Мальчишке было пятнадцать лет, и он был умственно отсталым с рождения. В детстве он упал с крыши и с тех пор был парализован от пояса и ниже.
Но внимание Карлоса привлек не Игнасио, а молодая женщина в белом хлопчатобумажном платье, стоявшая возле подростка. Черные блестящие волосы развевались на ветру. Карлос подумал, что у некоторых женщин такие волосы от самого рождения и что они никогда не бывают сальными.
Он толкнул Хуана в бок и спросил:
– Кто это?
Хуан поднял солнечные очки на лоб и прищурился.
– Та, что стоит рядом с придурком?
– Да.
– Никогда ее не видел. Красивая.
Карлос решил больше ничего не спрашивать. Команды выстроились друг против друга на своих половинах поля, и судья дал свисток к началу матча. Зрители дружно заорали. Ругань посыпалась на всю округу. Каждое судейское решение против своей команды встречалось угрожающими жестами. Несколько женщин из поселка притащили с собой крышки от кастрюль, по которым они без устали стучали деревянными палками.
Но не шум вокруг мешал Карлосу сосредоточиться на игре. Он не мог оторвать глаз от молодой женщины.
К перерыву между таймами счет стал 2:0 в пользу «Койайкве», и Карлос увидел, что женщина встала в очередь за колбасками гриль.
– Мне пора размять ноги, – сказал он.
– Пойти с вами, шеф? – спросил Хуан. Он взял пистолет и уже собирался встать, но Карлос положил ему руку на плечо.
– Не надо. Сиди.
Карлос спустился с трибуны. Красная пыль тонким слоем покрыла его темные ботинки за то время, что он пересекал футбольное поле. В центре поля дурачок играл с пластиковым мячом. Мячик покатился прямо под ноги Карлосу. Карлос отпасовал мяч обратно и протянул мальчишке купюру в тысячу песо.
– Спасибо, хозяин, – пробормотал тот своими вялыми и влажными губами. Струйка слюны изо рта текла у него по подбородку. Карлос потрепал его по голове и улыбнулся.
Как Карлос и рассчитывал, он оказался в очереди сразу за молодой женщиной. Он стоял так близко, что мог ощущать запах ее свежевымытых блестящих волос. Три раза он открывал рот, чтобы заговорить с ней, но так и не сказал ни слова. Наконец он заставил себя протянуть руку и дотронуться до ее плеча.
– Вы недавно в этом поселке, синьорита? – спросил он вежливо. – Мне кажется, что я не видел вас здесь раньше.
Она повернулась и прикрыла рукой глаза от солнца.
– Да, сеньор, я из Вальдивиа. Но моя семья родом отсюда.
– Как зовут твою мать? – спросил Карлос, хотя он уже знал ответ.
– Рамона, Рамона Салинас, сеньор.
Порыв ветра пошевелил его рубашку.
– Вы ее знали? – спросила она, поймав его взгляд.
– Санта-Клара – маленькая деревня. Примите мои соболезнования в связи с ее кончиной.
Он поспешил сменить тему:
– Я надеюсь, вам у нас нравится. Почему вы вернулись?
– Мой муж работает у вас.
– Вот как? Как зовут вашего мужа?
– У вас много рабочих, и вряд ли вы его знаете. Рауль Санчес.
Перед Николасом прошла рука об руку пара седых пенсионеров. Чуть дальше женщина с трудом удерживала на поводке овчарку. На волейбольной площадке молодежь играла в волейбол. Песок разлетался из-под их босых ног, когда они принимали подачу. Николас, щурясь от солнца, наблюдал за игрой, пока не услышал автомобильный гудок за спиной. Он увидел, как машина Ивана Томича припарковалась у уличного киоска. Они заказали два стопятидесятиграммовых бургера с сыром и сели на скамейку посмотреть волейбол, но игроки уже закончили играть и отдыхали, лежа на песке. Николас указал на бутылку с минеральной водой в руке у Ивана.
– Минералка? Раньше ты пил фанту и колу даже за завтраком.
Иван усмехнулся.
– Ты знаешь, сколько кусков сахара в одной банке всех этих напитков?
– Понятия не имею. А ты знаешь?
– Чертовски много. Когда мы все закончим, я еду в Таиланд и не намерен втягивать живот на пляже, чтобы хорошо выглядеть.
Николас посмотрел на своего друга и рассмеялся. Они познакомились еще в школе, жили в соседних подъездах на улице Мальмвэген, в пригороде Соллентуна.
С семи до пятнадцати лет они, можно сказать, не расставались, но потом их пути разошлись. Родители Николаса настояли на том, чтобы Николас подал заявление на стипендию в частной гимназии в Сигтуне. Эта школа-интернат каждый год принимала некоторое количество тех, чьи родители не имели возможности платить за обучение. Николаса приняли, и он переехал в общежитие для учащихся. И несмотря на то что поначалу он приезжал в Сигтуну каждые выходные, пропасть между друзьями становилась все глубже.
Иван перешел от мелкого воровства и хулиганства к разбою и грабежам, а затем и к торговле наркотиками. Преступления становились все серьезнее и тяжелее. В конце концов он бросил школу и был приговорен к восьми месяцам в исправительной колонии для несовершеннолетних за нанесение тяжких телесных повреждений своему одногодке после вечерних развлечений в районе Сёдермальм.
Когда Иван вышел на свободу, Николас уже начал службу в армии. Следующие несколько лет они не встречались. Пока Николас служил в Группе особого назначения, Иван сидел, выходил на свободу и снова попадал за решетку за употребление и торговлю наркотой. Но Николас любил Ивана несмотря на все это. Он даже чувствовал свою вину за то, что бросил друга одного – рядом не было никого, кто мог бы удержать, переубедить, помочь и защитить, когда тот оказался в трудном положении.
Один из волейболистов на площадке перед ними встал и снял футболку. Иван уставился на него.
– Красавец, – заметил он, продолжая жевать гамбургер.
– Как все прошло вчера? – спросил Николас.
– Давидсон был в конторе весь день, вышел в пять и сразу поехал домой. Жена уже была дома.
Офис банкира располагался на улице Страндвэген. В районе Госхага, на острове Лидингё, у него была огромная вилла. Последние дни Иван следил за ним.
– Как ее зовут?
– Мелина. Выглядит как кинозвезда. Не понимаю, почему ты хочешь похитить одного мужика.
Николас покачал головой.
– Я не собираюсь опять обсуждать эту тему. Никаких женщин и никаких детей. Такие правила.
– Да пошел ты со своими правилами. Хорошо еще, что на этот раз ты мне доверил все сделать самому. И видишь, я справился.
– Да, ты отлично справился.
Иван довольно ухмыльнулся.
– Скоро мы будем его брать? – спросил он и засунул в рот последний кусок бургера.
– Скоро.
– Хорошо. А то мне уже надоело за ним следить.
Иван встал, выбросил пакет с мусором в урну.
– По крайней мере, не ты будешь решать, куда мы поедем, когда закончим все дела.
– Ты о чем?
Дожевывая бургер, Иван поднял палец вверх.
– Помнишь лето после окончания гимназии? Да, я ее не закончил, но твой выпускной мы отметили. Все наши знакомые купили чартерные туры. В Магалуф, в Санни Бич, на Родос. А что сделали мы? Ты заставил меня целый месяц мотаться по Европе в грязных поездах.
– Мы путешествовали на поездах по льготным билетам. Так многие делали.
– В Соллентуне на нас смотрели как на двух трахнутых инопланетян. Все остальные, когда возвращались, рассказывали о диких попойках, драках с англичанами, девочках в бикини, о голубой воде и бесконечных пляжах. Они ржали, когда я рассказывал им, что таскал рюкзак, спал под открытым небом и осматривал Бетонную стену.
– Берлинскую стену. – Николас улыбнулся. – Согласись, что скучать нам не приходилось.
– Ладно, было неплохо. Знаешь, что я куплю?
– Нет, а что?
– Петухов. Бойцовских петухов. Буду организовывать бои, как Пабло Эскобар в «Наркос».
– У себя в трехкомнатной квартире на полу? И где ты найдешь таких петухов? Их в зоопарке не спереть.
– Что-нибудь придумаю, – ответил Иван. – Не будь таким скептиком.
Волейболисты двинулись в сторону парка Тессин. Николас покончил с гамбургером.
– Ты не употребляешь?
– Не волнуйся. Я не налажаю. Давидсон у меня под контролем. Единственное, чего мне хочется, – это больше свободы действий. Мне надоело стоять в дверях и раскланиваться. Я ведь теперь миллионер.
– Я позволил тебе заключить по-черному этот контракт на квартиру. Ты сможешь делать все, что захочешь, когда мы с Марией уедем. Но до этого ты должен быть трезвым и слушаться меня.
Николас заметил, что высказался жестче, чем хотел. Он жестом попросил у друга прощения.
– Я только прошу тебя быть осторожнее. Я не могу рисковать и оставить Марию одну.
– Как она?
– Они ее достают.
– Опять? – Иван покачал головой. – Я не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я съездил в Ворберг и объяснил этим сраным малолеткам, чтобы они ее не трогали.
– Потому что если у нас все сорвется, то она останется одна. И тогда будет только хуже. Но я оценил твое предложение. Она тоже благодарит.
– Не забывай, что мне она тоже как сестра, – сказал Иван и взял жареного картофеля с бумажной тарелки.
Из-за спины сидящего за рулем Хуана Карлос увидел Сантьяго-де-Чили, над которым, как нимб, висела пелена смога. Одна машина посигналила, и водители других тут же нажали на клаксоны. Прямо перед ними в километровой пробке ехал старый грузовик, до отказа набитый луком. Черные клубы дыма вылетали из выхлопной трубы и образовывали серые облака, поднимающиеся к небу.
– Почему люди предпочитают жить в городах? – проговорил Карлос.
Маркос, сидевший на переднем сиденье рядом с Хуаном, повернулся и хотел ответить, но умолк, увидев уличного продавца в шортах и футболке, остановившегося у машины. Последнее время в столице резко выросло количество автомобильных краж и ограблений. Маркос опустил автомобильное стекло и отогнал продавца парой смачных ругательств.
Карлос не спал всю ночь. Не смог заснуть и в дороге, хотя голова раскалывалась от усталости. Раньше ему всегда удавалось поспать в машине. Временами, когда особенно мучила бессонница, он даже просил Хуана покатать его, чтобы выспаться. Предыдущей ночью он опять вытащил матрас на террасу. Положил руки под голову и лежал, глядя на звезды, размышляя о Консуэло. Или о ее матери, Рамоне, которую любил когда-то. Они были так похожи, что он сам не понимал, о ком думает. Именно тогда, прислушиваясь к ночным звукам и устремив взгляд во вселенную, он решил, что Консуэло должна принадлежать ему. Должна быть с ним. Не все время, а иногда. По ночам. Тогда, когда понадобится.
Из внутреннего кармана он достал письмо от Рамоны. Быстро перечитал его, хотя уже знал наизусть. Поднес письмо к носу, принюхался к бумаге, снова сложил его и положил обратно в карман.
– Маркос, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты устроил одно дело.
– Какое?
– Переведи Рауля на другое место.
Карлос заметил, с каким вниманием слушал его Хуан.
– Он плохо справляется с работой?
– Вовсе нет.
Карлос помолчал.
– Назначь его начальником смены на строительстве фабрики в Консепсьоне. Я хочу, чтобы он какое-то время по будням жил там.
– С какого времени?
– Немедленно.
– Будет сделано, шеф.
Карлос откинулся на спинку сиденья. Через тридцать с небольшим часов он впервые увидит Швецию и Стокгольм. Неужели шведская столица окажется такой же дырой, как Сантьяго?