Огненная дева - читать онлайн

Майлз

Его мать медленно скользит по вымощенному каменному плитами патио. Ее длинные ноги и бедра двигаются в такт музыке; этот волнообразный танец напоминает Майлзу, как колышется высокая трава перед грозой. В руке мать держит запотевший бокал мятного джулепа[1] с маргаритками, нарисованными на стекле. «Любовь, любовь удержит нас вместе…» – поют Капитан и Тенниль[2] из дребезжащего портативного радиоприемника, который стоит на столе.

Мать напевает вполголоса, танцующей походкой приближаясь к алюминиевому шезлонгу. Бронзовый слоник-талисман на ее бисерном браслете поворачивается и нюхает воздух своим хоботом. Майлзу нравится этот браслет. Мать не говорит, где его достала, но уже около месяца постоянно носит его.

В белом хлопчатобумажном платье и золотистых сандалиях она похожа на богиню из сборника древнегреческих мифов, который читает Майлз. Возможно, на Афродиту. Ногти на ее ногах выкрашены в густо-фиолетовый цвет, кожа бронзовая от летнего загара, а в светло-каштановых волосах, откинутых назад и скрепленных скользящей пряжкой, играют золотистые искорки. Она опускается в шезлонг и ставит бокал на металлический столик. Потом берет пачку «Пэлл-Мэлл» и вытряхивает оттуда сигарету.

Майлз старается сдерживать дыхание и неловко ворочается в своем укрытии. Он лежит на животе за «садом камней», вытянувшись как змея, и наблюдает за матерью, находящейся на другой стороне двора.

Она обещала, что бросит курить, но по-прежнему прячет сигареты на книжной полке за огромными, переплетенными в кожу классическими романами, которые не читает никто из домашних: «Моби Дик», «Дэвид Копперфилд».

Майлз рассказал матери о фильме, который они посмотрели на «уроке здоровья», там картинки здоровых, розовых легких чередовались с картинками потемневших и покрытых зловещими пятнами легких курильщиков. Майлзу страшно представить, что легкие его матери могут выглядеть как сажа из каминной трубы; хуже того, ему ненавистна мысль о ее смерти, что неизбежно ждет всех курильщиков, по словам учительницы, миссис Молетт. Ваши легкие станут черными и больными. Они больше не будут работать и разносить кислород по вашему телу. Без кислорода вы умрете.

– Между прочим, я могу попасть под автобус, – заметила мать, когда Майлз повторил эти слова. – Или меня убьет молнией. Или у моего автомобиля откажут тормоза, и я упаду с утеса.

Майлзу пришлось признать, что последний сценарий тоже кажется вероятным. Мать водит старое купе MG с откидным верхом – свадебный подарок от ее родителей. Автомобиль весь в пятнах ржавчины и проводит больше времени в мастерской, чем под открытым небом. Отец Майлза хочет обменять его на что-нибудь более практичное, например, на хороший семейный «универсал». Майлз пытается представить свою маму за рулем «универсала», вроде миссис Брэди из «Семейки Брэди»[3], но мама не похожа на миссис Брэди. И любит свой старый MG. Мама даже назвала машину музыкальным именем Изабелла. Иногда мать говорит, что собирается съездить в магазин за молоком и кукурузными хлопьями, и пропадает на несколько часов. Майлз спрашивает ее, где она была, и она отвечает: «Я просто каталась. Только мы с Изабеллой и открытая дорога».

Кажется, будто каждую неделю ломается новая, невероятно дорогая импортная деталь: поршень, насос, тормозной барабан… для Майлза названия этих деталей больше похожи на части человеческого тела, чем на запчасти к автомобилю. Но когда автомобиль ломается, его отвозят в гараж Чэнса, где заказывают новую деталь и устанавливают ее. С почерневшими раковыми легкими этого не сделаешь.

Нужно придумать, как остановить мать.

Вот почему сегодня утром, когда его мать была на рынке, Майлз украл припрятанную пачку сигарет. Она была наполовину пустой, осталось лишь десять штук. Он выбрал две и осторожно вытряс половину табака из бумажных гильз. Потом так же аккуратно заменил табак двумя собственноручно сделанными бумажными пакетиками. Каждый из них был наполнен черным порохом из гильзы игрушечного ружья вместе с крупинками серы из детского химического набора. Когда Майлз затолкал сверху немного табака, сигареты выглядели точно так же, как остальные. Ему хотелось, чтобы мать сделала несколько хороших затяжек перед маленьким вонючим хлопком, который навсегда отвратит ее от курева.

Десять сигарет, две из которых взорвутся. Шансы, что она выберет нужную, составляют один к пяти. Майлз любит числа и понимает вероятность удачи. Лежа в своем укрытии, он смотрит, как мать закуривает.

Он носит костюм Робин Гуда: зеленые плисовые штаны, которые немного жмут, высокие ковбойские сапоги и одну из коричневых рабочих рубашек отца с ярлычком, который натирает шею, так что приходится сдерживать себя, чтобы не почесаться. На поясе рубашка перехвачена толстым кожаным ремнем, который удерживает деревянный меч. На спину закинут колчан со стрелами, а в руках Майлз держит самодельный лук. Отец помог ему изготовить лук и стрелы; он напомнил Майлзу, что это не игрушки и нужно соблюдать осторожность. Мать была не слишком довольна.

– Замечательно, Мартин, – сказала она. – Полагаю, ты уладишь дело, если он случайно убьет одну из соседских кошек?

Они долго спорили, но в конце концов Майлзу разрешили играть с луком и стрелами.

Отец любит старые фильмы о Робин Гуде, и они с Майлзом иногда смотрят их на маленьком телевизоре в отцовской мастерской. Но в последнее время отец слишком занят. Он ремонтирует электроприборы и ездит на белом фургоне с надписью «МАРТИН САНДЕСКИ, РЕМОНТ И ОБСЛУЖИВАНИЕ БЫТОВОГО ОБОРУДОВАНИЯ». Иногда отец пользуется грузовиком для перевозки музыкального оборудования джазового квартета «Три полных мешка», где он выступает. Отец любит рассказывать, как однажды играл на трубе вместе с Каунтом Бейси[4] на сцене в Нью-Орлеане. У отца Майлза множество замечательных историй – о легендах джаза, с которыми он встречался, или о продюсере, с которым он познакомился в маленьком клубе в Олбани, штат Нью-Йорк и который дергает за нужные нити, чтобы «Три полных мешка» могли записать студийный альбом. Но самая лучшая история о том, что его дед работал у Томаса Эдисона, который изобрел электрическую лампочку, кино и звукозапись.

– Он поделился со мной некоторыми оригинальными планами Эдисона, – говорил отец. – Планами секретного изобретения, над которым Эдисон работал незадолго до смерти. Они стоят целое состояние, не меньше миллиона долларов.

– Что это за планы? – однажды спросил Майлз, пока его отец приканчивал упаковку из шести банок пива «Наррагансетт».

– Насчет особенного телефона, который делает невероятные вещи, которые никто и представить не может.

– Перестань дразнить мальчика своими историями, Марти, – со смехом сказала мать Майлза. Они сидели в гостиной со включенным телевизором, но никто не смотрел передачу.

Отец допил очередную банку.

– Я никого не дразню; придет день, и ты сама убедишься.

Мать Майлза заявила, что не верит в существование планов Эдисона (тем более что никогда не видела их), и даже если какие-то планы сохранились, они не могут принадлежать настоящему Томасу Эдисону.

– Ей-богу, ты не должен верить и половине того, что рассказывает твой отец, – сказала она, выдохнув струйку дыма, и с излишней силой раздавила окурок в тяжелой стеклянной пепельнице, стоявшей на кофейном столике.

Теперь Майлз с беспокойством смотрит через куст тигровых лилий и ждет хлопка очередной материнской сигареты. Он испытывает странную смесь вины и предвкушения; хотя он знает, что делает это ради ее же блага, фокус выглядит жестоким. Его мать легко пугается. Майлз и отец разыгрывают ее, подкладывая резиновых змеек в ванну и пластиковых пауков в масленку. Эти грубоватые шутки неизменно вызывают у матери крики ужаса, но потом она смеется так сильно, что не может перевести дыхание. Мать прекрасна, когда смеется, и есть нечто поразительное в том, как ее страх оборачивается блаженным, почти истерическим облегчением. Майлз едва ли не стесняется, когда видит ее в такие моменты, словно он делает что-то неприличное; это почти то же самое, что без стука войти в ванную и застать мать под душем.

Внезапно он видит тень, которая падает на траву, пересекает двор и украдкой движется к внутреннему дворику.

Может быть, отец рано вернулся домой?

Отец Майлза должен был починить стиральную машину для старой леди Мерсье на другом конце города. Потом он собирался заехать в мастерскую и поработать над кондиционером, который уронили по неосторожности.

Нет, это не отец, не соседский ребенок и не кто-то из знакомых.

Это мужчина. Он не такой высокий и плотно сложенный, как отец. И этот мужчина носит желтые носки и черные модельные туфли, которые слишком велики для него, поэтому он неловко шлепает при ходьбе. Его штаны тоже слишком длинные, но он закатал брючины. С каждым шагом его лодыжки вспыхивают абсурдно ярким желтым цветом. Но самое странное заключается не в слишком больших туфлях, желтых носках или решительном продвижении к патио, где отдыхает мать Майлза.

Он носит резиновую маску цыпленка, которая закрывает всю его голову. Это белая маска с желтым клювом, красным гребешком и бородкой.

Майлзу кажется, будто он каким-то образом попал в один из субботних утренних мультфильмов. Он смотрит, как Человек-Цыпленок приближается сзади к его матери. Она лежит в шезлонге, греется на солнце с закрытыми глазами и ни о чем не подозревает.

До сих пор Майлз не обращал внимания на руки мужчины. Он плотно прижимал их к туловищу, но теперь Майлз видит справа яркий отблеск ножа.

Майлз приподнимается и кладет на тетиву лука одну из своих стрел – свою счастливую стрелу с черным древком и красным оперением. Он натягивает тетиву. Человек-Цыпленок уже стоит прямо за шезлонгом его матери; он наклоняется и что-то шепчет ей на ухо. Она смеется с закрытыми глазами.

Потом одним быстрым движением Человек-Цыпленок проводит лезвием по ее горлу.

Мать распахивает глаза, наполненные паникой и недоверием. Кровь хлещет из горла на грудь белого платья, сочится сквозь желтую нейлоновую обшивку шезлонга и капает на каменную плитку двора. Вместо крика Майлз слышит лишь последний сдавленный вздох.

Стрела, вылетевшая из лука Майлза, ударяет Человека-Цыпленка в левую сторону поясницы, отчего он рычит. Когда Майлз выпрямляется на нетвердых ногах, Человек-Цыпленок поворачивает голову и с ревом вырывает стрелу. Потом он смотрит прямо на Майлза. Держа нож в одной руке, а стрелу – в другой, он делает шаг к мальчику.

Майлз пытается заставить свои ноги сдвинуться с места и бежать, когда в пепельнице раздаются резкие хлопки, сопровождаемые вспышками и едким запахом серы. Человек-Цыпленок застывает как вкопанный, потом поворачивается и убегает со двора. Резиновая маска трясется, туфли шлепают, желтые носки блестят ярче солнца.

В понедельник, примерно в три часа дня, тридцатишестилетняя Элизабет Сандески была убита на заднем дворе своего дома. Ее сын, десятилетний Майлз Сандески, стал свидетелем преступления. Полицию вызвала соседка Келли Ричардсон, также проживающая на Колд-Холлоу-лейн.

«Майлз прибежал к нам в истерике и весь в крови, – сообщила репортерам миссис Ричардсон. – Он сказал, что человек в маске цыпленка убил его мать».

Полицейские обыскали дом и гараж Сандески, где, по словам свидетелей, они обнаружили окровавленную одежду, резиновую маску цыпленка и кухонный нож в багажнике семейного автомобиля. Фрэнсис Боннар, глава полиции Брум-Холлоу, отказался подтвердить или прокомментировать эти находки, заметив лишь, что они стали основанием для ареста мистера Сандески.

Мартин Сандески, который занимается ремонтом и обслуживанием электроприборов и играет на трубе в джазовой группе «Три полных мешка», был взят под стражу. Соседи утверждают, что в последнее время супруги часто ссорились и что Мартин рассказал нескольким друзьям о своих подозрениях в измене жены.

Мартин Сандески покончил с собой через несколько часов после ареста. Фрэнсис Боннар подтвердил, что мистер Сандески повесился в камере предварительного заключения и что попытки привести его в чувство не увенчались успехом. Глава полиции сделал следующее заявление: «Раньше мы никогда не сталкивались с подобным инцидентом. Будут проведены доскональное расследование, а также тщательная переоценка наших действий и процедур обращения с подозреваемыми, которые находятся под следствием».

Холли Уитни из Эшфорда, сестра Мартина Сандески, отказалась комментировать слухи о состоянии психического здоровья своего брата или о неверности его жены. «Мы никогда не узнаем, что случилось на самом деле, – сказала она. – Теперь мы можем лишь двигаться дальше и стараться исправить содеянное. Мы должны сделать все возможное для Майлза; бедный мальчик пережил чудовищную утрату».

Майлз

1975–1997 год

Майлз носит материнского бронзового слоника в кармане так же, как другие мальчики носят кроличью лапку или как пожилые дамы носят четки в церкви. Слоник стал его талисманом; Майлз трет его спину и так заботится о нем, что иногда слоник кажется почти живым. Бывают моменты, когда Майлз готов поклясться, что чувствует движение слоника и ощущает биение его крошечного сердца.

Он так часто прикасается к слонику, что протирает правые карманы всех своих штанов. Тетя Холли молча штопает их и никогда не бранит Майлза. Она понимает его утрату и его тайное стремление.

Слоник находится в кармане, когда тетя Холли последний раз отводит Майлза в его дом в Брук-Холлоу, чтобы забрать вещи. Майлз сразу же направляется в гараж, находит топливный бачок и вытаскивает пакет с застежкой, где лежат свернутые планы. Потом Майлз возвращается в дом, берет с полки том «Дэвида Копперфилда» (тот самый, за которым мать прятала сигареты) и кладет книгу в свой ранец. Еще он забирает отцовскую трубу в футляре.

Вернувшись в дом тети и дяди, Майлз следует инструкциям из шпионской книжки о том, как превратить книгу в тайник, и прячет планы в том «Дэвида Копперфилда». Книга отправляется на его полку, смешиваясь с другими: «Приключения Робин Гуда», «Остров сокровищ», «Воришки», «Лев, колдунья и платяной шкаф», «Излом времени» и полный комплект «Британской энциклопедии». Футляр с отцовской трубой Майлз кладет под кровать. Каждый вечер перед сном он опускается на колени и вместо вечерней молитвы смотрит на футляр.

Бронзовый слоник лежит у него в кармане и в первый день учебы в Эшфордской начальной школе. Эшфорд – старый фабричный городок, который превратился в грязный районный центр со множеством безработных, стремящихся свести концы с концами. Хотя он находится лишь в двадцати минутах от Брум-Холлоу, здесь как будто другая вселенная. Но Майлз не возражает. У тети Холли и дяди Хоуи есть приятный фермерский домик на окраине города; они выкрасили комнату Майлза в голубой цвет и наклеили звезды, которые светятся в темноте. Они наблюдают за племянником, когда он начинает работать над своими изобретениями: изготовленными из кусочков дерева и металла маленькими заводными животными, которые двигают лапами и поворачивают головы. Он любит соединять передачи и наделять жизнью неодушевленные предметы. Работа с инструментами напоминает ему об отце: о долгих часах, проведенных в отцовской мастерской, когда Майлз передавал ему шланги, прокладки и отвертки.

Иногда он открывает книгу, где спрятал планы Эдисона, и раскладывает бумаги на полу своей комнаты. Схемы кажутся Майлзу почти неземными – со множеством лампочек, проводов, трубок, маленьких слов и цифр, написанных повсюду. Ему хочется, чтобы отец был рядом и все объяснил. Отец мог бы построить этот механизм.

Майлз смотрит на планы и в тот день, когда слышит лязг велосипеда, рухнувшего на улице, где Лили попыталась изобразить «Прыжок Ивела Нивела»[5]. Майлз видит ее старый футбольный шлем, из-под которого выбиваются рыжие волосы, а потом бежит за аптечкой для ее разодранной коленки. Они беседуют, пока Лили оттирает кровь, потом Майлз помогает ей забинтовать колено.

– Почему ты живешь с дядей и тетей? – спрашивает Лили. И он объясняет, хотя это выглядит странно. Он ни с кем не говорил об этом, но с Лили слова просто пришли к нему. Лили говорит, что ее мать тоже умерла, а ее отец пьет и редко бывает дома. Воспитанием Лили занимается старший брат Ллойд. Он ездит на тягаче и может починить почти что угодно.

– Он талантливый, – сообщает она. – И я тоже одаренная. – Она шарит в кармане шортов и достает прозрачный голубой шарик. – Это мой личный хрустальный шар, – объясняет она.

– Что ты с ним делаешь? – спрашивает Майлз.

Она подносит шарик к глазу и смотрит в него.

– Он позволяет мне видеть разные вещи. Другие люди этого не могут.

Она поворачивается к Майлзу, по-прежнему глядя в шарик.

– Что ты видишь? – спрашивает Майлз.

– Кое-что хорошее, кое-что плохое, – говорит она, прячет шарик в карман и странно щурится на Майлза, как будто знает что-то, о чем не говорит.

Майк достает из кармана слоника и показывает ей.

– Это мамина вещь, – говорит Майлз. – Она носила ее перед смертью.

Он рассказывает Лили историю слоника, ту же самую историю, которую слышал от матери за несколько дней до ее гибели. Майлз тогда заметил ее новый браслет и спросил насчет подвески. Мать улыбнулась и сказала, что у слоника есть своя история.

– Однажды, давным-давно, – обращается Майлз к Лили, вспоминая подробности материнского рассказа, – в далекой Индии жила прекрасная золотая слониха. Но на самом деле это была не слониха, а принцесса, превращенная в животное чародеем, который поссорился с ее отцом, индийским царем.

Лили широко распахивает глаза.

– Что же случилось с принцессой? Она осталась слонихой или нашла способ разрушить чары?

– Моя мама говорила, что она все еще там и ждет кого-то, кто снимет чары. А знаешь, что самое худшее? – спрашивает Майлз. – Худшее то, что принцесса, – единственная, кто может разрушить злое колдовство. Она носит секрет в себе, но не знает об этом.

Лили улыбается.

– Эта часть мне не кажется грустной. Это… это похоже на Дороти из «Волшебника страны Оз», понимаешь? Она с самого начала имела возможность вернуться домой, но тогда бы она не смогла продолжить путешествие. Она была не готова отправиться домой. Та принцесса узнает, как снять чары, когда придет нужное время. И тогда, только подумай, какую поразительную историю она сможет рассказать людям! О том, как она была слонихой.

Она спрашивает, поймали ли полицейские убийцу его матери, и Майлз отвечает: нет, не поймали, но однажды он сам собирается найти убийцу.

Лили снова достает шарик и смотрит в него.

– Ты найдешь его, – заверяет она. – Я вижу это.

– А что еще ты видишь? – спрашивает Майлз, но она только улыбается и прячет шарик.

Майлз впервые целует Лили два года спустя, когда начинает каждый день заходить к ней домой после уроков. Ее брат Ллойд оказывается самым крутым парнем, известным Майлзу, и они почти всегда ужинают втроем. Лили готовит макароны с сыром, тушеного тунца, бобы и сосиски в тесте.

– Лил рассказала мне, что случилось с твоими родителями, – говорит Ллойд однажды вечером. – Мне очень жаль.

Майлз не знает, что ответить, и смотрит на свою пустую тарелку с пятнами кетчупа, похожими на кровь.

Ллойд учит Майлза паять и собирать коротковолновой радиоприемник, разбирать двигатель и ездить на мотоцикле. Он впервые дает Майлзу попробовать пиво «Нарагансетт» и учит его сплющивать пустую банку, как это делал Квинт в фильме «Челюсти». Потом Ллойд на старой дороге у реки учит Майлза переключать рычаг передач грузовика.

В тот день, когда Майлз опускается на одно колено и просит Лили выйти за него, он достает из кармана кольцо, которое уже много дней носит в кармане рядом с бронзовым слоником. Они заказывают обед в итальянском ресторане, который Майлз едва может себе позволить. Он только что закончил магистратуру. Они живут вместе в крошечной квартире рядом с бумажной фабрикой. Когда Лили говорит «да», он целует ее и надевает кольцо ей на палец, а потом гладит слоника в кармане, выражая свою благодарность.

Слоник лежит в кармане его брюк-хаки, когда Майлз читает первокурсникам лекцию по социологии, а Лили звонит и говорит, что у нее начались предродовые схватки. Его автомобиль не на ходу – нужен новый вариатор, на который не хватает денег, – но Ллойд на своем тягаче подвозит Майлза. Они игнорируют все светофоры по пути в клинику Мерси. Майлз попадает туда как раз вовремя, чтобы приветствовать появление своего первенца.

Слоник лежит на своем месте, когда Майлз и Ллойд стоят на слякотном тротуаре перед клиникой и курят сигары, слегка помятые в кармане у Ллойда. Майлз думает о взрывающихся сигаретах, которые он когда-то изготовил, и о том, как считал курение самым дурным делом на свете. Теперь, радостно попыхивая сигарой, он знает, что на свете есть гораздо худшие вещи. Майлз достает слоника, кладет его на ладонь и гладит в знак благодарности.

– Что это? – спрашивает Ллойд и выдыхает клуб дыма.

– Мой талисман на удачу, – отвечает Майлз.

Ллойд внимательно смотрит на слоника и спрашивает:

– Ты хоть представляешь, какой ты везучий, Майлз?

– Да, – говорит Майлз.

Да, да, да.

И каждый день, начиная с десятилетнего возраста и до нынешнего момента, будучи уже взрослым человеком, мужем и отцом, – независимо от того, насколько удачливым он себя чувствует, независимо от рационального понимания, что у него есть все, о чем он мог только мечтать, – Майлз хочет, чтобы слоник смог заговорить. Сказать ему, откуда он родом. Кто подарил его матери… и что сказал убийца в тот день, когда видел ее последнюю улыбку.

Майлз знает, что пора расстаться с прошлым, но не может этого сделать. Иногда, когда жена и новорожденный ребенок крепко спят, он украдкой заходит в свой кабинет, снимает с полки книгу, достает планы Эдисона и думает: что, если он соберет машину и она действительно заработает? Что, если мертвые могут говорить? Что, если он наконец получит ответы, которые искал все эти годы?

Майлз

31 октября 2000 года

Хэллоуин. День призраков и страшилок. Лили говорит, что в этот день пелена между мирами становится особенно тонкой. «Призраки гуляют в ночь на Хэллоуин», – сказала она однажды с такой уверенностью, что Майлз ей поверил. Значит, сегодня идеальный день для того, чтобы опробовать изобретение.

Лили сделала для маленькой Эвы костюм божьей коровки: красный флисовый комбинезон с нашитыми черными фетровыми крапинками. Она отвезла дочь на детский парад Хэллоуина в центре города. После этого будет вечеринка в библиотеке с играми, фокусами и ловлей яблок.

Так что Лили и маленькая божья коровка, трехлетняя Эва, уехали смотреть на парад со множеством мишек Барни, принцесс и пиратов. Они будут ловить яблоки вместе с вампирами и призраками. Теперь у Майлза есть остаток дня и вечер для испытания машины.

Примерно полгода назад Майлз и Лили купили старый фермерский дом в конце Бирчвуд-Лейн, извилистой и тупиковой грунтовой дороги, идущей вдоль восточного берега реки. Оттуда тридцать пять минут езды до колледжа, но Лили больше не могла жить в центре Эшфорда, где в воздухе витали серные дымы от бумажной фабрики, а вода двух рек была покрыта ядовитой пленкой, и люди говорили, что там нельзя купаться, если не хочешь отрастить лишние пальцы. Реки полны токсичных стоков, отравлены химикатами, красителями и диоксинами, отходами целлюлозного производства. Фабрика Дженсена, машинные мастерские и литейный завод закрылись навсегда, – колледж Двуречья, где учился, а теперь преподает Майлз, находится в старом здании завода, – но один бумажный комбинат все еще работает и воняет. Агентство по охране окружающей среды грозит большими штрафами, поэтому теперь они сбрасывают в реку не так много химикатов, как раньше. Они закатывают отходы в бочки и увозят их в другие места, где это становится чужой проблемой. Лили сказала, что ей наплевать: в Эшфорде все равно грязно и полно ядов. Она хотела жить за городом и иметь просторный двор и сад для игр маленькой Эвы. Майлз построил для дочери песочницу и поставил качели. Эва может качаться целыми часами.

Сейчас Майлз находится в своей мастерской, маленьком сарае из листового алюминия на заднем дворе, и попыхивает трубкой, шуточным подарком от Лили в честь его первой преподавательской должности. Майлз смотрит на бронзового слоника, который обрел новый дом рядом с любимой фотографией его матери. На этой фотографии она сидит на диване и держит книгу, фотограф (его отец) застиг мать врасплох. Она улыбается, но рот приоткрыт от удивления.

Майлз пишет докторскую диссертацию о маленьком бронзовом слонике; впрочем, не вполне об этом, скорее, об идеях, вдохновленных талисманом, и историей, услышанной от матери. Рабочее название – «Принцесса и слон: как личные и культурные мифы и истории формируют личность и общество».

Иногда Майлз позволяет себе поверить, что какая-то частица его матери заперта в талисмане, подобно сказочной принцессе, запертой в слоновьем теле. Он гладит крошечную бронзовую спину и изгиб хобота и вспоминает, сколько раз смотрел на фигурку и ожидал, когда она скажет ему то, что он хотел услышать.

Но теперь, возможно, он нашел способ. В конце концов, сегодня Хэллоуин. Разве можно придумать лучший день для разговора с мертвыми?

Майлз смотрит на механизм, разложенный на столе: трубки и провода, катушки и конденсаторы – детали из старых радиоприемников или купленные на eBay. Последние четыре месяца Майлз потратил на сооружение секретного механизма Эдисона. Он работал в сарае за запертой дверью, разложив перед собой схемы, никому не рассказывая, чем занимается. Когда Лили задает вопросы, Майлз говорит, что просто забавляется и пробует собирать новых механических животных вроде заводного металлического енота, который ей так нравится. Майлз думал о беседе с Ллойдом, о возможности показать ему схемы и обратиться за помощью, но это такое дело, которое нужно выполнить самостоятельно.

Майлз знает, что подумают его друзья и коллеги из колледжа, если увидят его прямо сейчас. Вероятно, он лишится работы. «Это несерьезно, Майлз, – скажут они. – Ты же не думаешь, что такая штука может работать».

Но он бы стал возражать. Он бы спросил: «Если бы вы имели подлинные планы секретного механизма Томаса Эдисона, разве вы не попробовали бы собрать его? Разве вы не захотели бы убедиться сами?»

Теперь он всего лишь занимается регулировкой и тонкой настройкой. Но на самом деле тут нечего регулировать. Машина представляет собой почти идеальную копию схематического изображения. Понадобились месяцы проб и ошибок, чтобы дойти до этой стадии, но теперь наконец все выглядит безупречно. Поэтому когда он подтягивает трубки и заново проверяет соединения, то всего лишь тянет время. Он не знает, чего больше боится: того, что машина не заработает (а это, как подсказывает рациональный ум, является наиболее вероятным результатом)? Или того, что она заработает?

Что, если она заработает и он наконец получит канал связи?

Майлз уже миллион раз мысленно проигрывал эту ситуацию. Он представлял, как наконец скажет ей то, что хотел сказать все эти годы.

«Мне жаль. Мне так жаль, что я не смог спасти тебя».

Он закрывает глаза и снова становится десятилетним мальчиком в костюме Робин Гуда, когда стрела слетает с тетивы и красное оперение скользит по его правой щеке. Он видит, как стрела снова вонзается в поясницу Человека-Цыпленка.

Майлз еще раз на удачу прикасается к слонику, включает тумблер и видит, как машина начинает светиться. Он подкручивает верньеры и выводит звук на полную мощность. Он слышит сухое потрескивание статики, как бывает в промежутке между двумя радиостанциями. Потом берет трубку.

– Алло, – осторожно произносит Майлз.

Потрескивание меняет тональность, и ему кажется, будто он что-то слышит за шумом статики: человеческие голоса, разговоры, крики, отдаленный смех, словно на вечеринке в соседнем квартале.

– Алло, – повторяет Майлз, теперь громче. – Кто-нибудь на связи? Вы меня слышите?

Ситуация кажется жалкой и дурацкой: взрослый человек обращается к самодельному радиоприемнику в надежде на ответ.

– Элизабет Сандески, – нерешительно говорит он. – Ты здесь?

Сначала он слышит только стук своего сердца. Потом треск в трубке.

«Она здесь, – ясно произносит мужской голос. – Мы все здесь».

– Мама? – с опаской спрашивает Майлз. – Ты здесь?

«Да», – отвечает более громкий женский голос, плывущий по волнам электрической интерференции. Майлз узнает этот голос, который давно слышит во снах.

– Кто он, мама? – обращается Майлз к аппарату. – Кто тебя убил?

Смутный треск статики.

– Пожалуйста, – просит он.

И тогда ломким шепотом она называет имя.

– Нет. – Его голос дрожит, живот завязывается узлами. – Нет, это невозможно.

Она повторяет имя и исчезает. Он возится с верньерами, снова и снова зовет ее, но слышит лишь шум статики.

Теперь Майлз знает, что должен сделать.

Он выключает аппарат, накрывает его брезентом и, дрожа всем телом, идет искать человека, который убил его мать.

Майлз

12 апреля 2011 года

– Майлз, я беспокоюсь насчет дождя. По радио говорят, что худшее еще впереди. Предупреждение о наводнении объявлено по всему графству. А если прорвет дамбу… мы окажемся под водой за считаные минуты. Тут уже не будет никакого предупреждения.

Лили кутается в один из своих просторных свитеров ручной вязки, ее волосы завязаны в неаккуратный конский хвост. Она по-прежнему выглядит очаровательной, но в зеленых глазах угадывается некий отблеск, который появляется лишь перед крупными неприятностями. Под глазами залегли темные круги; она плохо спала последние несколько дней, с тех пор как начался дождь.

Майлз берет ее за руку и целует костяшки пальцев, пахнущие скипидаром. Она работала в своей студии над новой серией изображений Луны на огромных полотнах. Она изображает Луну во всех фазах, которые называет Рождением, Браком, Смертью и Возрождением. На Рождество Майлз подарил ей телескоп, и Лили часами смотрит в небо, изучая Луну со всеми ее кратерами и тенями и пытаясь навести резкость на далекие звезды. Майлз предложил ей пройти курс астрономии в колледже, но Лили предпочитает самостоятельные исследования и дает вещам собственные названия.

– Дамба удержится, – обещает Майлз теперь. – Старая дамба видала гораздо худшие бури, чем эта.

Их дом находится в нескольких милях вниз по течению, на восточном берегу реки. Он стоит прямо в речной пойме, как не замедлила указать страховая компания, когда они потребовали обосновать цену страховки от наводнения. Но река еще ни разу не разливалась. Дамба, построенная Уильямом Дженсеном в 1836 году и обуздавшая силу воды для его мукомольного производства, держалась всегда. Река не выходила из берегов больше чем на несколько футов, даже в годы бурного весеннего таяния снегов и ледяных заторов.

Майлз доедает остатки супа и ломоть домашнего хлеба Лили. Дети находятся в гостиной с включенным телевизором, оттуда доносятся громкие звуки какой-то полицейской драмы, наполняющие дом стрельбой и воем сирен. Эррол и Эва лежат под телевизором и играют в криббедж на овальном тряпичном ковре. Эва выигрывает и безжалостно подшучивает над Эрролом по этому поводу.

– Ты разбит в пух и прах, – говорит она.

– Ничего подобного, – возражает он.

– Чуешь запах, да? Это большой старый скунс идет по твою душу.

Он шутливо пихает ее.

– Игра еще не закончилась, малышка Э, – говорит он.

Она делает вид, будто ненавидит это ребяческое прозвище, но Майлз знает, что она втайне любит брата. Его всегда поражала связь между этими детьми, их беззаветная любовь друг к другу. Его изумляло, как сильно Эва обожает своего старшего брата, но главное – что она не помнит того времени, когда его не было рядом, когда он не был одним из центров ее вселенной.

Сейчас у них время отдыха, но скоро они вернутся к занятиям. Дети находятся на домашнем обучении, родители вместе занимаются их образованием: Майлз преподает математику и естественные науки, а Лили учит живописи, английскому и иногда обращается к эзотерическим темам, таким как астрология и гадание. Но эти двое мало интересуются возможностью заглядывать в будущее; их корни находятся в реальном мире и настоящем времени, и они слушают эти уроки лишь для того, чтобы ублажить маму. Оба учатся великолепно и намного превосходят стандарты своего возраста. Эррола приняли в колледж Двуречья, где занятия начнутся осенью.

Лили смотрит на свой наполовину съеденный суп.

– Это просто… У меня весь день такое ощущение. – Она потирает затылок. – Ощущение, как будто случится что-то ужасное.

Майлз откладывает ложку и внимательно смотрит на жену. Лили верит в предчувствия; она уверена, что обладает врожденной способностью предсказывать будущее, у нее случаются видения о предстоящих событиях. И за долгие годы Майлзу пришлось признать, что она часто бывает права.

– Ну ладно. Тогда я пойду на реку, проверю уровень воды. Я уже обложил мастерскую мешками с песком, но мы можем возвести защитный барьер вокруг дома.

Он идет в гостиную и смотрит на детей, играющих в карты. Рядом с каждым из них лежат сладости: имбирное печенье для Эррола и вафельные трубочки для Эвы. В камине пылает огонь, березовые дрова искрят и потрескивают. На каминной полке стоит несколько фотографий. Там есть снимок Майлза, Лили и трехлетней Эвы, стоящих перед огромным снеговиком, которого они слепили. Еще один был сделан через год: все они стоят лагерем в Белых горах, и восьмилетний Эррол держит в руках только что пойманную форель. Рядом с этим снимком находится свадебный портрет Лили и Майлза. Ллойд стоит слева от Майлза и кладет руку ему на плечо в качестве шафера.

Иногда Майлз слышит голос Ллойда, спрашивающий его, понимает ли он, как ему везет. Майлз смотрит на детей, потом – на книжную полку в углу, где стоит книга, изменившая его жизнь. Он написал эту книгу на основе своей докторской диссертации и назвал ее «Принцесса и слон: почему мы заперты в клетке собственных мифов и как можно освободиться». Лили уговорила его расширить диссертацию, упростить некоторые части и написать книгу в жанре популярной психологии и самосовершенствования. Она всегда интересовалась подобными книгами, особенно если они имели уклон в тематику «нью-эйдж». На полках ее художественной студии полно книг по медитации, работе со сновидениями и использованию творческих способностей для духовного самовыражения. С помощью Лили Майлз нашел небольшое издательство в Нью-Гэмпшире, и, ко всеобщему удивлению, продажи пошли хорошо.

Разумеется, книга не стала бестселлером, но вокруг нее образовался небольшой культ последователей. Люди начали приходить в колледж, чтобы послушать лекции Майлза, и записывались на его курсы социологии. Число подписчиков росло, и руководство колледжа обратилось к нему с предложением разработать курс на основе книги. Книга сделала Майлза «звездным» профессором из колледжа Двуречья.

– Эррол, – говорит Майлз, оторвав взгляд от книжной полки и снова глядя на детей.

– Да? – Юноша поднимает голову. В свои семнадцать лет он высокий и еще довольно неуклюжий, но крепкий и жилистый. Его темные волосы давно нуждаются в стрижке, но он любит закрывать ими шрам на лбу над левым глазом. Они никогда не говорят о происхождении этого шрама, но оба хорошо помнят, что случилось.

– Надевай резиновый плащ, – велит Майлз. – Мы уложим перед домом мешки с песком. Еще нам нужно посмотреть, как близко вода подступила к дороге возле излучины.

Эррол широко распахивает глаза.

– Если дорогу размоет у излучины…

– Знаю. Тогда мы застрянем здесь. Но у нас в подвале полно припасов. Кроме того, мы всегда можем эвакуироваться на лодке.

– Круто… у нас будет собственный остров! – произносит Эррол. – Полностью отрезаны от мира.

Лили входит в гостиную. Она плотнее кутается в свитер и передергивает плечами.

– Мне кажется, это совсем не круто, – говорит она. Майлз обнимает ее и целует в щеку.

– Можно я тоже помогу? – спрашивает Эва, засовывая в рот молочно-розовую вафельную трубочку. – Я хочу выйти с вами и посмотреть, не размыло ли дорогу.

– Ты можешь проверить мастерскую, – говорит Майлз. – Убедись в том, что дыра в крыше, которую мы подлатали, больше не протекает и что мешки с песком находятся на месте.

Эва вскакивает и топает по полу в новых ковбойских сапогах вишневого цвета. Ей так хотелось иметь эти безумные сапоги, что Лили купила их ей на день рождения две недели назад. Майлз тоже сделал дочери особенный подарок: талисман в виде слоника на длинной золотой цепочке. Эве всегда нравилась эта фигурка, и Майлз решил, что пора расстаться с прошлым и позволить дочке найти лучшее применение его амулету. С тех пор она носила его ежедневно, и бронзовый слоник украшал каждый тщательно подобранный наряд. Маленькой девочке, которая бегала вокруг с растрепанными косичками в грязном комбинезоне, теперь исполнилось четырнадцать лет, и у нее внезапно появилось чувство стиля: она стала носить обуженные джинсы, заткнутые в сапоги, длинные легкие шарфы и висячие серьги от Лили. Майлз даже заметил, что Эва время от времени пользуется макияжем, понемногу заимствуя у матери тени для глаз и блеск для губ. Нет больше той девочки, которая доверху нагружала свою кровать куклами и мягкими игрушками; теперь Эва превратила свою розовую комнату в багряно-фиолетовую и расклеила там плакаты музыкальных групп. Единственная кукла, которую она оставила, была изготовлена Майлзом: это говорящая кукла Мина, которая каждый вечер пела Эве колыбельную, если дернуть за проводок на шее. «Баю-бай, крошка», записанная Майлзом и напеваемая писклявым кукольным тоном.

– Может быть, нам лучше просто уехать, – предлагает Лили с легкими нотками паники в голосе. – Сесть в автомобиль и переждать бурю где-то в другом месте.

Майлз думает о своей мастерской и о том, что хранится под брезентом на верстаке. Изобретение Эдисона уже долгие годы остается скрытым от глаз. Время от времени Майлз разворачивает аппарат и смотрит на него, но никогда не включает.

Ни разу с того вечера на Хэллоуин одиннадцать лет назад.

Майлз так ничего и не сказал об этом Лили. Она знает о механизме в его мастерской, но Майлз не стал ей говорить о том, что случилось в тот раз, когда он включил устройство. «Оно ничего не делает, только гудит и потрескивает», – сказал он, когда Лили спросила. Иногда ему кажется, что нужно уничтожить аппарат, но Майлз так и не смог заставить себя поднять кувалду.

– Нет, – говорит он теперь. – Мы остаемся, по крайней мере еще на время.

Он снова целует Лили, на этот раз в лоб, как будто его поцелуй может отогнать все темные мысли и предчувствия.

– Не беспокойтесь, миссис Сандески, – говорит Майлз. – У нас все будет хорошо.

Но ее взгляд говорит о том, что она не повелась на его обещание.

Он надевает свой плащ-дождевик и сапоги и открывает парадную дверь. Эррол и Эва следуют за ним. Дождь стучит по капюшону плаща и задувает в лицо, оставляя бисеринки воды на очках, которые уже начали затуманиваться. Хотя сейчас лишь два часа дня, небо потемнело почти как ночью. Где-то за двором река ревет, как дикий зверь, жаждущий вырваться на свободу.

– Эррол, – говорит Майлз, перекрикивая шум дождя. – Я хочу, чтобы ты сходил по дороге к излучине реки. Посмотри, как высоко стоит вода и не покрыла ли она дорогу. Мы с Эвой проверим мастерскую. Потом мы начнем обкладывать дом мешками с песком.

– Да, сэр, – отвечает Эррол и уходит по подъездной дорожке, довольный своей миссией.

Эва бежит к мастерской, добирается туда раньше Майлза и входит внутрь. Две секунды спустя она высовывает голову из-за двери.

– Отец! – встревоженно кричит Эва. – Иди сюда, скорее!

Он бежит через двор, скользя по мокрой траве. Когда Майлз врывается в мастерскую, Эва выглядит раскрасневшейся и испуганной. Он оглядывается по сторонам и не видит ничего необычного.

– В чем дело? – спрашивает он.

Эва. Его умная дочь, которой нравятся его изобретения и механические вещи. Она приходит в мастерскую и заводит игрушечных животных; она радуется, когда находит потайные отделения, спрятанные в некоторых из них, – например, у енота с крошечной дверцей на груди, которая распахивается, если дернуть его за ухо особым образом. Майлз иногда прячет в таких тайниках сласти и другие сокровища, зная о том, что Эва найдет их. Она помогала ему в мастерской с тех пор, как научилась ходить, подавала гаечные ключи и поддерживала огонь в кузнице. Эва всегда хочет слышать истории о том, что происходило раньше; она слушает внимательно и кивает головой, запоминая подробности. «Расскажи мне о том, как ты познакомился с мамой. Расскажи мне о том, что случилось с бабушкой и дедушкой».

– Они погибли, – отвечает Майлз. – Это был несчастный случай.

Это его единственная ложь для дочери; он просто не в силах сказать правду. Эве нравится фотография бабушки, которая стоит над верстаком Майлза.

– Как думаешь, я похожа на нее? – однажды спросила Эва.

– Может быть, немножко, – сказал он. – В основном ты похожа на маму, и это очень здорово, потому что она самая прекрасная женщина на свете.

Эва наморщила носик.

– Мама хорошенькая, но бабушка похожа на кинозвезду.

Теперь Эва указывает на аппарат в углу верстака, по-прежнему покрытый брезентом.

– Я слышала голос.

Две пряди рыжих волос выбиваются из-под ее желтого плаща. Дождь капает с лица. Зеленые глаза кажутся огромными. Она всегда была зачарована аппаратом, но в последнее время побаивалась его. А теперь она просто в ужасе.

– Что он делает, папа? – спросила она однажды, когда была помладше.

– Ну, Эдисон полагал, что это особенный телефон. Такой, который позволяет разговаривать с мертвыми.

– Это невозможно, – заявила она.

– Наверное, – ответил Майлз. – Но, если помнишь, люди когда-то считали чудом электрическую лампочку. И кино. И телеграф.

Он подходит к верстаку, снимает брезент, и Эва приглушенно вскрикивает.

Машина включена, трубки светятся. Она ровно гудит, в динамике потрескивают статические разряды. А потом возникает голос, – не случайный радиосигнал, какая-нибудь ведущая музыкальной программы, – нет, этот голос Майлз узнает сразу.

«Опасность, – говорит его мать. – Вы в опасности».

Майлз поворачивается и смотрит на Эву, которая тяжело дышит открытым ртом, вне себя от страха.

Потом Элизабет говорит снова, и ее голос звучит громче и настоятельнее: «Он здесь!»

Сигнал пропадает, и не остается ничего, кроме слабого гула.

– Кто здесь, папа? – спрашивает Эва странно безжизненным и тихим голосом.

– Не знаю, – говорит Майлз. Он возится с настройкой, потом хватает трубку и говорит туда: – Алло? Алло? Мама, ты еще там?

С трубкой в руке он глядит в окно над верстаком в сторону подъездной дорожки, где Эррол стоит перед автомобилем и смотрит на ветровое стекло. Там, под щеткой стеклоочистителя, застряло что-то похожее на кусок мусора, принесенного штормом; что-то яркое и разноцветное, красное и желтое, почти блестящее на фоне серого выцветшего пейзажа. Эррол берет предмет, и Майлз сразу же понимает, что это такое.

– Не может быть, – говорит он и опускает трубку. Тихое шипение статики волнами накатывает на него.

В окне Эррол поднимает резиновую маску цыпленка, вертит ее в руках, разглядывает.

Человек-Цыпленок мертв: Майлз знает это точно. Знает, потому что сам убил его.

– Что это такое, папа? – спрашивает Эва.

Майлз поворачивается к ней.

– Милая, ты должна бежать в дом и запереть все двери. Сделай это быстро, но тихо. Не потревожь маму. И не открывай дверь никому, кроме меня или Эррола!

– Но кто…

– Иди! – велит он. – Скорее!

Она бежит из мастерской к дому, мимо Эррола, который спешит в мастерскую с цыплячьей маской в руке. Когда он вламывается в дверь, то тяжело дышит и стряхивает капли дождя.

– Папа…

Майлз резко кивает.

– Я знаю.

– И река залила дорогу, – говорит Эррол. – Пока еще неглубоко, но уровень быстро поднимается. Правую обочину уже размыло.

Майлз берет в руки резиновую маску и смотрит в пустые глазницы.

– Это все я виноват, – говорит Эррол. Он плачет, его плечи трясутся, когда он пытается сдерживать рыдания.

– Нет, ты не виноват, – говорит Майлз.

Майлз смотрит через открытую дверь на дом, потом на реку. Он кладет маску на верстак, затем подходит к наковальне в углу и берет самый тяжелый железный молот.

– Эррол, я хочу, чтобы ты разрушил все, что есть в мастерской.

– Но ты не можешь…

– Разбей все на куски.

– Но твой аппарат!

– Я могу снова собрать его. Схемы находятся в надежном месте.

– Где? – спрашивает Эррол.

– Твоя сестра знает, где их найти.

Эррол таращится на него, испуганный и озадаченный. Несмотря на рост и крепкое телосложение, он больше похож на мальчика, чем на молодого мужчину.

– Уничтожь здесь все, и поскорее, – повторяет Майлз. – Потом подготовь лодку. Возьми в гараже весла и спасательные жилеты. Убедись, что в навесном моторе есть бензин. Мы встретим тебя у причала через пятнадцать минут. Если мы не придем, залезай в лодку и поезжай к Миллерам. Позвони от них в полицию.

– Но я…

– Делай, как я говорю, – командует Майлз, окидывая мастерскую последним взглядом. Он открывает дверь как раз в тот момент, когда раздается звук разбитого оконного стекла, сопровождаемый криком Лили.

С молотом в руке Майлз пускается бежать.