Двери чайханы были плотно закрыты. Но дурманящий запах репчатого лука, обжариваемого до золотистого цвета в шкворчащих выжирках бараньего курдюка, несся с кухни, вызывая слюну у измотанных и уставших путников. Хаттаб ибн Рахим затарабанил в дверь кулаками что есть мочи.
Старушечий голос ответил из-за толстого дерева ворот:
– Кого принесла нелегкая?
– Отряд храбрых батыров, одолевших черное колдовство и победивших мор. Открывай, старая карга. Мы есть хотим после брани. – Щелкнул засов и дверь со скрипом приоткрылась. – Да открывай скорее и вели детям разнести добрую весть жителям Гулябада! Отступила смерть, изгнан недуг. Пусть народ веселится и празднует!
Голова в чадре высунулась сквозь щель в проеме.
– Шутить таким не следует. Горе кругом.
Бессильная злоба звенела в голосе женщины.
– Фатима! Ты оглохла что ли? Это же я, Хаттаб ибн Рахим.
Бабка уставилась на старца. И тут же пала ниц, причитая, как перед иконой.
– Прости меня, о светлейший! Не признала я вас без тюрбана и халата.
Хаттаб забросил за плечо полу плаща и с гордым видом шагнул вовнутрь. Лангольеры проследовали за ученым. Но едва они расположились на топчанах, а народ Гулябада высыпал на улицу, ликуя и радуясь чудесному спасению, как в чайхану вошел маленький лысый и рыжебородый купец.
Он поклонился рыцарям и, согнувшись, подошел к Олекше.
– Давид? Не ожидал встретить вас так скоро. У вас все в порядке?
– Прошу выслушать меня, о мудрый и храбрый юноша.
Олекша застеснялся и жестом пригласил купца за дастархан.
– Мы отнесли семье Юсуф-бея вашу долю от общего остатка, как вы и наказывали. Они скорбят, но благодарны за новости, пусть и не радостные. Я отдал его семье карты и дневники, как вы просили. И теперь у меня просьба к вам.
Мужчина замялся.
– Продолжайте, почтеннейший.
– Я старый бродяга, перекати-поле. Я торговал во многих местах и многие пути мне известны. В последнем караване погибло все, что у меня было. Я холост и одинок. Не найдется ли подле вас, о храбрый юноша, место для старого еврея? Мне некуда податься. А как торговец я разорен. Денег хватило лишь раздать долги. Так что…
– Я не знатен и не богат. Мою долю вы отнесли семье караван-баши. Но если вы решите присоединиться ко мне в странствиях, я всегда буду рад толковому совету.
– Рад, что не оттолкнули меня. Спасибо вам, храбрейший, – рыжебородый торговец принялся кланяться.
– Вы покушаете с нами?
Давид ответил вопросительным взглядом.
Ульфрик подвинулся, освобождая место для купца.
На улицах заиграли карнаи и забренчали дудары; звон бубнов и ликующие крики слились в один шумный гвалт. Радость людей витала в воздухе и была почти осязаема. Даже суровые лангольеры улыбались во весь рот. Рыцари расположились на топчанах под высоким виноградником, сплетающимся в своеобразное живое канопе, широкие листья защищали посетителей от яркого палящего солнца. Небольшой, выложенный камнями фонтан посреди двора чайханы весело журчал, отвлекая от жары.
Чайханщик принес чайник, небольшие пиалы и сушеные фрукты.
– Я прошу прощения за задержку, но сегодня великий день, и я хочу отблагодарить спасителей города настоящим пловом и мантами. Прошу вас, насладитесь чаем и прохладой в тени виноградника. Дайте мне шанс рассказать внукам, как я кормил спасителей Шахристана своим фирменным блюдом. Пожалуйста.
Чайханщик склонился, ожидая ответа.
Ульфрик улыбнулся и сказал:
– Надеюсь, это того стоит.
– Я хоть и терзаем голодом, но ради вашего плова я подожду, – добавил Хаттаб, разливая чай по пиалам.
Чайханщик рванул на кухню, что-то крича своим поварятам.
Чай был душистый и горячий. Северянин осторожно взял пиалу, показывая Ульфрику и его людям, как правильно пить и не обжечься.
– Мастер, а мы не рано радуемся? То, что убило колдуна, все еще разгуливает в нашем мире. И если морок исчез при смерти колдуна, почему вы сохранили облик крысы?
– Хаттаба заколдовал кто-то другой, —вымолвил Ульфрик набитым курагой ртом.
– Тот, чью смерть вы видели в библиотеке минарета, всего лишь адепт, жалкий последователь культа. Он даже не ученик Темного. Ему не подвластно столь мощное и длительное оборотное заклятие. На меня напали. Открыто, не скрывая могущества и силы. Его заклинание пробило защитные барьеры, как арбалет – лист бумаги. Оно сковало волю и разум. Такой силы я не видел.
– Так вот что почувствовал верховный магистр ордена, – промычал Ульфрик. – Так нас от Темного отделяют недели две.
– Две с половиной. Но мор в Гулябаде – дело погибшего, – уточнил Хаттаб ибн Рахим.
– Мы не знаем этого…
– Олекша, помнишь, я говорил тебе о следах?
Ученик звездочета развернулся к Ульфрику.
– Я думал это метафора.
– К счастью, нет. Каждое колдовство, обряд, волшебство имеет прежде всего свой запах.
Рыцарь нахлобучил тюфяк, служивший подлокотником, и продолжил:
– Сера, ладан, травы – все это имеет запах, потому за заклинанием тянется шлейф. Лангольеры могут его видеть. И этот шлейф обычно совпадает с цветом ауры самого человека. У колдунов аура фиолетово-черная с лиловым отливом. Знахарки, лекари обычно обладают оранжевой или красной аурой. Но вы, Олекша, светитесь голубовато-белым. Такого я не видел. И, если честно, именно это заставило меня не атаковать вас у оазиса. На вашем фоне были две уродливые кляксы, одна из них – ваш меч. И мне бы очень хотелось узнать, что за артефакт вы таите в котомке.
Олекша спокойно встретил взгляд рыцаря.
– Наследство старой половецкой ворожеи.
Северянин извлек гримуар из котомки и положил на дастархан.
Хаттаба покоробило так, что он не сумел этого скрыть.
– Что бы это ни было, оно не доброе, совсем не доброе.
Ульфрик с интересом посмотрел на книгу, но не стал брать ее в руки.
– Бабка Алмауз использовала его в своих ритуалах. Но знания, сокрытые в буквах и словах, остались для нее тайной. И пока никто еще не смог прочесть этих строк.
Лицо Хаттаба стало серьезным, силой воли он заставил себя взглянуть на гримуар.
– Куун пимеян пуолен тунтемус… – старец потер морщинистый лоб. – Что-то про темную Луну…точнее не скажу.
– Это древний язык. Наречие йотунов. Если кто и сможет нам помочь, то только мудрецы Севера, —выдохнул успокоенный Ульфрик.