День был выходным.
Леонид Васильевич Коньков, исполняющий обязанности начальника оперативно-розыскного отдела регионального управления уголовного розыска наводил дома порядок.
Он вытер с мебели накопившуюся многодневную пыль, тщательно пропылесосил ковры и вымыл пол. Обильно побрызгал водою из распылителя стоящий в углу комнаты в большом керамическом вазоне фикус. Полюбовался на то, как играет в собравшихся на листьях каплях воды солнце. Остался доволен.
Взял в руки большой пакет со всяким хламом, от которого давно пора было избавиться, он вышел из квартиры и спустился вниз. В глаза ударило весеннее солнце. Леонид Васильевич зажмурил глаза, что не помешало заметить, как к нему навстречу спешит соседка по подъезду.
Коньков нахмурился, чувствуя, что его сейчас будут о чем-то просить.
Соседка подошла ближе. В ее глазах стояли слезы, нижняя губа дрожала от обиды и возмущения. Точно будет просить, решил Леонид Васильевич и нахмурился еще больше.
– Лёнечка, родной, на тебя одна надежда!
– Что случилось, Ольга Филипповна?
– Деньги украли! В маршрутке! Кошелек вытащили.
Коньков страдальчески вздохнув, словно это были его деньги.
– Много?
– Не в том дело сколько. Главное, что последние, больше нет. Я на почту ездила за коммуналку платить. Поэтому и взяла всю пенсию сразу, дура. Вчера только получила. Ну, возьми, сколько надо, зачем же все с собой брать? Помоги, Лёнечка, найди этого негодяя. Ты же хороший милиционер. Таких как ты, наверное, нет больше.
Леонид Васильевич стал совсем мрачный, хотя, проблема, в принципе, была решаемая. Достаточно было позвонить капитану Руденко из РОВД. Правда в этом случае, он будет капитану обязан, а быть обязанным Коньков не любил. С другой стороны у жильцов дома он пользовался авторитетом человека надежного и готового всегда прийти на помощь и не хотел портить себе репутацию, тем более, что сам о себе держался аналогичного мнения. К тому же Леонид Васильевич иногда заходил к Ольге Филипповне если не на котлеты, то на пельмени или на деруны со сметаной. Овдовев три года назад и выдав замуж двух дочерей, разъехавшихся по разным городам, Коньков жил один, и совершенно не умея готовить, питался либо в общепитовских заведениях, либо консервами. И только у Ольги Филипповны он мог отвести душу, поев действительно вкусной домашней пищи, которую так любил. Да и кто не любит.
Расспросив соседку, Леонид Васильевич пошел в соседний двор, где находились контейнеры с мусором. На обратном пути, избавившись от пакета, он набрал по мобильному Руденко.
– Чего тебе? – не очень любезно и с полным ртом спросил капитан. Леонид Васильевич тоже решил не церемониться.
– Час назад на твоей территории, в маршрутке у пожилой женщины вытащили кошелек. Кошелек старый, коричневого света. Внутри кроме денег, две маленькие детские фотографии. Его надо вернуть со всем содержимым.
Руденко ответил длинной тирадой, из которой следовало допущение, что Коньков ковыряет в носу от скуки, если уж тревожит коллег по всякой ерунде, а также недоумение в связи с видимым отсутствием связи между ним, капитаном Руденко и украденным кошельком.
– Не звезди, – возразил Коньков коротко.
Руденко малость подумал.
– Ну, раз ты так категорично ставишь вопрос, то конечно… Попробую. В конце концов, мы оба с тобой знаем, что нераскрытых преступлений не бывает. Бывают плохо мотивированные сыщики. Поэтому, оттанцуешь. Заявление, надеюсь, она не писала?
– Нет.
Совершив благое дело, Леонид Васильевич направился к большой круглой беседке, где обычно в это время его поджидал другой его сосед – Максим Петрович Казак с шахматной доской. И Коньков и Казак очень любили играть в шахматы. Коньков, потому что почти всегда выигрывал, а Казак за то, что во время игры партнер рассказывал массу занимательных историй. Максим Петрович понимал, что истории эти Леонид Васильевич рассказывает специально, чтобы отвлечь его внимание и в очередной раз выиграть, но мирился с этим, потому что слушать Конькова было в самом деле интересно. Казак даже советовал приятелю написать книгу, но Леонид Васильевич только отмахивался, говоря, что писанины ему и на работе хватает.
Не увидев в беседке ни Максима Петровича, ни шахмат, Коньков вспомнил, что выходной был только у него – отгул за отбытое накануне дежурство. Для других это был обычный будний день. Постояв немного в растерянности, он стал думать, что делать дальше. Вариантов была масса, но выбрать какой-то один помешал сигнал мобильного.
На другом конце находился начальник управления уголовного розыска Бурчинский Валерий Андреевич.
– Ты где? – спросил Бурчинский.
– В Караганде.
– Я так и думал. Через тридцать минут ты у меня.
– У меня сегодня отгул. Забыли?
– Через двадцать девять минут и пятьдесят пять секунд.
– Я устроил генеральную уборку. Все что можно вымыть – вымыто, что можно вычистить – вычищено, что можно постирать – постирано. Вся одежда мокрая. Будут проблемы с дресс-кодом.
– Двадцать девять минут и сорок пять секунд, – ответил на это Бурчинский и повесил трубку.
Коньков приехал раньше. Через двадцать три минуты он уже прошел через вертушку дежурной части, столкнувшись в начале коридора с тремя розовощекими, коротко стриженными подростками. Леонид Васильевич подумал о том, что в располагавшейся в соседнем здании детской комнате милиции опять случилось ЧП вроде пожара или затопления и к ним временно перенесли несколько кабинетов. Когда-то давно такое действительно было. Не обращая ни на кого внимания, он пошел прямо в кабинет главного.
Начальник управления уголовного розыска недовольно скользнул глазами по надетой на Конькове красной майке с черными буквами FBI, задержался на сделанных из старых, обрезанных джинсов шортах, на небольшом ноже, висящем на поясе, без которого Коньков никогда не выходил из дому, и совсем уж остановился на кожаных босоножках подчиненного из которых радостно поблескивали отполированными ухоженными ногтями голые пальцы, вид которых был несколько подпорчен тем, что большие пальцы на обеих ногах были заклеены пластырем.
– Мог бы сразу в трусах прийти, я бы и не удивился. Нет, шорты зачем-то одел, – сказал он.
Комментировать замечание Коньков счел непродуктивным и спросил в свою очередь:
– Что случилось?
– В одной из квартир, кстати, неподалеку отсюда, обнаружен труп мужчины. По ходу, огнестрел. Труп обнаружила женщина, нанятая специально, чтобы раз в неделю делать в квартире уборку. Убитый ее наниматель. Поедешь, посмотришь, что там к чему.
– То есть, в квартире он был один? Других домашних не было?
– Не знаю. Похоже на то.
– Отлично. Есть предложение. Квартиру опечатываем и я отправляюсь домой отдыхать дальше. А завтра как проснусь, так сразу же и займусь этим трупом. Куда он денется? Идет?
– Нет. Прокуратура уже там, младшие братья из районного отдела. Да и еще… Тут к нам стажеров с юрфака направили, одного я прикрепил к тебе опером. Он сейчас у тебя в отделе. Возьмешь с собой. Мальчик сообразительный. И с характером. Я с ним разговаривал. Я было хотел его к Полянецкому направить, но он настоятельно попросился именно в оперативный. Теперь исчезни с моих глаз.
– Я вас тоже очень люблю, Валерий Андреевич, – ответил Леонид Васильевич, прикрывая за собой двери.
Рабочее помещение майор Коньков делил с двумя сотрудниками отдела – Маргаритой Руденко и Виктором Пивоваром. Бурчинский несколько раз предлагал перейти в отдельный кабинет, который ему, в самом деле полагался, как руководителю отдела, но Коньков все отнекивался, ссылаясь на то, что руководитель он с приставкой «и.о.». На самом деле, одиночества Леониду Васильевичу хватало и дома.
Войдя к себе, Коньков даже не смог поздороваться с коллегами, настолько его поразило увиденное: за его рабочим столом, в развязной позе, сидел один из тех, кого он встретил в коридоре и принял за малолетнего преступника. Но это было еще полбеды. Все его вещи, до этого лежавшие на столе, были собраны и уложены в стоящую у стены картонную коробку. Вместо них на столе стоял чужой ноутбук, папка из дорогой черной кожи и два мобильных телефона.
– Исчезни, сопляк, – негромко, но грозно сказал Коньков.
Пацан недовольно посмотрел на странно одетого человека, чей околопятидесятилетний возраст явно входил в диссонанс с темно русой без единого седого волоска коротко стриженной шевелюрой и наводил мысль о краске для волос. Потом перевел еще более недовольный взгляд на Виктора Пивовара, догадываясь, что стал жертвою розыгрыша с его стороны. Придя некоторое время назад и представившись стажером, он спросил, где будет его рабочее место, на что Пивовар указал ему на стол Конькова, присовокупив, что работавший там накануне уволился и можно с чистой совестью сложить его вещи в коробку. Мол уволившийся ему только спасибо скажет. Однако, стажер был человеком с характером, это Бурчинский верно заметил, и не хотел показать, что уж очень то испугался пришельца, не говоря уже о некорректном заявлении. На «сопляка» он, конечно же обиделся и в долгу оставаться не собирался.
– Это что еще за прикольный старикашечка? – спросил он того же Пивовара. – Я думал, что у вас тут оперативно-розыскной отдел, а не дом престарелых.
Леонид Васильевич не стал дожидаться, что ответит Пивовар, железной рукой выдернул оккупанта из-за стола и швырнул в угол, туда, где стояла пластиковая корзина для бумаг. Этого показалось мало. Шагнув вперед, рассерженный Коньков подцепил мусорную корзину и высыпал содержимое наглецу на голову. Туда же, на пол полетела и кожаная папка. Ноутбук и мобильники, которые при падении могли поломаться, Коньков не тронул, хотя руки чесались.
– Это ваш стажер, Васильевич, – пояснила Маргарита Руденко. – Вы бы с ним помягче. Резвый пацаненок.
– Так, резвый. Я заметил. На язык.
Коньков занял освободившееся место. Захлопнул крышку ноутбука. Сказал, строго посмотрев на сидящего у дверей:
– Я майор Коньков Леонид Васильевич. Руководитель твоей стажировки… С пола встань, когда с тобой разговаривают!
Стажер сбросил на пол корзину для бумаг, в которую, несмотря на название, бросали не только бумаги, но и остатки чая из заварочного чайника, и теперь к его лицу в нескольких местах прилипли чаинки. Коньков пригляделся к нему внимательно. У молодого человека были широкие плечи и тренированные руки, но все равно он выглядел как школьник. Причиной тому было слишком наивное круглое лицо, дополнявшееся к тому же такими оттопыренными ушами, какие бывают только у детей, снимающихся в журнале «Ералаш» и носом покрытым красными пятнами от выдавленных недавно угрей.
– Фамилия, имя, отчество? – как на допросе спросил его Леонид Васильевич.
– Шпак Игорь Сергеевич, – ответил стажер, отряхиваясь.
– Шпак? Ну, где-то так ты и выглядишь. Как шпак. Но я буду звать тебя Фунтик.
– Почему?
– Ты похож на поросенка Фунтика из старого мультфильма. Ударение на слове поросенок. Будешь откликаться на Фунтика?
Стажер не нашелся, что ответить.
– Молчание знак согласия. Лет сколько?
– Двадцать три… Через месяц будет.
– А на вид я бы не дал и пятнадцати лет.
– Двадцать три – мой любимый возраст! – воскликнула Руденко. – Не знаю, кому как, но мне наш стажер нравится.
– Вечно тебя, Марго, на малолеток тянет! – проворчал Коньков. – Сколько вокруг нормальных зрелых мужиков. Сама уже не девочка, тридцатник скоро.
Руденко совсем не смутилась.
– Ничего не скоро. Двадцать семь только.
Названный Фунтиком уже пришел в себя и вступил в разговор.
– Некрасиво называть возраст женщины без ее согласия в присутствии третьих лиц.
Коньков нахмурился.
– Ну, вот что, третье лицо, указывать начальнику, что прилично, а что нет, будешь после того, когда вместе с ним пуд соли съешь. Или ванну водки выпьешь. В остальных случаях только, когда он тебя об этом попросит. Иначе, это может быть понято как нарушение норм служебной этики. Я говорю что-то смешное?
Стажер в самом деле нашел в себе силы широко улыбнуться.
– Просто странно все это, – ответил он. – Человек, заявившийся на службу в самопальных шортах, в которых одна штанина короче другой, читает мне лекцию про нормы служебной этики.
Руденко от неожиданности уронила на пол дырокол, Пивовар закашлялся, но Леонид Васильевич и бровью не повел.
– Ну, ты и наглец, Фунтик. Я вот думаю, не спустить ли тебя с лестницы, наглеца?
Майор выдержал томительную паузу. Пацан ему в принципе нравился. Тюх, лезущих за словом в карман, он не любил. И не без юмора. Пока он молчал, стажер наклонился, словно пытаясь заглянуть под стол Конькова.
– Ты что это, журавлем прикидываешься?
– У вас волосы покрашены. Вот пытаюсь рассмотреть, может и на ногах педикюр есть? Молодитесь? Мучает комплекс престарелого мачо?
– Наглый, но наблюдательный. Ладно, дам тебе еще один шанс. У тебя к носу приклеилась чаинка. Сможешь назвать торговую марку чая, так и быть оставлю в отделе. Поедем на самое настоящее убийство. Не сможешь, отправлю в архив, бумажки перекладывать.
Стажер снял чайный листок с носа и выбросил в урну. Ответил без тени заминки:
– «Аскольд», зеленый, ган паудер.
– Ты смотри, точно. Ну ладно, тогда запоминай: когда прибудем на место преступления, с глупыми замечаниями не лезть. Внимательно слушать, что будут говорить старшие. Главным образом я. Смотреть во все глаза. Все замечать, ничего не пропускать. Вопросы есть?
– Почему у вас нож на поясе?
– Попал в одну переделку, еле живой остался. Давно очень. Ты тогда еще пешком под стол ходил. Может, расскажу, когда-нибудь, если сработаемся. С тех пор, если нет пистолета, то хотя бы нож всегда ношу с собой. Если тебе так удобнее, можешь относиться к этому как к одной из моих многих странностей. По делу вопросы есть?
– Нет.
– Тогда пойди и умой морду.
Фунтик, взялся за ручку дверей.
– И запомни, нет у меня никаких комплексов, – крикнул ему вслед Леонид Васильевич. – Нет!
Двери за стажером закрылись. Коньков посмотрел на коллег
– Нет, ну вы видали, каков гавнюк?
– Ага, – согласился Пивовар. – Правда, я не понимаю, как он с чаем так угадал. Мы с Марго ему ничего про это не говорили. Так, десятком слов перекинулись и все.