Я мог бы проехать до дома две остановки на автобусе, но не стал. Ведь ни одна трезвая сволочь места не уступит. Придется пешком мучиться.
На проспекте меня тормозит наряд вневедомственной охраны. Наверное, их внимание привлекли моя слегка усталая походка и не менее усталое лицо. Хотя какое их собачье дело? Я же не охраняемый объект штурмую и не выкрикиваю на «марше несогласных» непристойности про власти. Веду себя крайне прилично, на Бен-Ладена не похож. А они, видать, сомневаются.
Двое из «Жигулей». Сержанты. Старший и младший. В бронежилетах. У одного в лапах укороченный автомат для придания облику героизма. Для проформы интересуются наличием документов. Из документов у меня только жетон на метро. Они не верят и ощупывают карманы моей немодной курточки. Умело нащупывают пятисотенную купюру. Купюра перемещается под бронежилет старшего. Я, конечно, пытаюсь уточнить, на какие нужды, но напрасно – старший сержант обещает пятнадцать суток и физические увечья.
Затем, не попрощавшись и не пожелав удачи, они усаживаются в «Жигули» и смываются. Быстрее, чем на сигнал тревоги. Неужели боятся, что я брошусь в погоню?
Группа захвата денег.
Спасибо, хоть не отдубасили.
В уголовном кодексе это называется грабеж. Статья 161, часть первая. До четырех лет. Но для них – охрана общественного порядка. Служебный долг. Почет и престиж. За это про них кино снимают.
Уроды…
Не люблю ментов. В смысле: не уважаю. Мочить из-за угла, конечно, не собираюсь, но в морду кое-кому бы дал. Хотя бы этим… И не потому, что пятисотенная была последней. А так, по справедливости. Может, конечно, среди них есть порядочные люди, но мне почему-то не попадались.
Что тогда, пять лет назад, что сейчас…
Не хочу наговаривать на себя хорошего, но сам я тоже не без изъяна. Но изъян изъяну рознь. Вот так, как эти в бронежилетах, ни к кому не подходил и наличность не забирал. Хотя формально, согласно приговору – грабитель. Та же статья, только часть вторая. Открытое хищение чужого имущества группой лиц по предварительному сговору…
Вот в ней все и дело. В группе. Из двух человек. Один я, второй картавый Сережа. Не сказать, что друг. Так, в одной секции боксом занимались в позднем детстве. Но тренер поймал его на курении анаши и с позором отчислил.
Пять лет назад нелегкая свела нас на ночной дискотеке в Доме культуры. Я подрабатывал там вышибалой. Как раз техникум закончил. Дипломированный специалист в ожидании повестки из военкомата. А Сережа там танцевал (как выяснилось позже – не только).
«О, привет, привет…» Поцелуями обменялись, телефончиками.
На дискотеку он через день ползал, хобби такое. Как-то отозвал меня в сторонку.
– Паш, не поможешь? Мне один уродец триста баксов должен и уже третий месяц не отдает. Я уж прошу его, прошу, а он словно оглох. И самое обидное, деньги-то у него есть, я знаю. Совести нету…
– От меня-то что надо?
– Ничего особенного, – заверил Серега, – я завтра к нему домой хочу сходить. В глаза посмотреть. А ты рядом постой. Для создания позитивной ауры. Чтоб он от долга отказаться не посмел. За хлопоты – десять процентов.
– Ну, если просто постоять…
Отчего же не помочь. Да и десять процентов не помешают – отвальную сделать. Ладно, сходим…
События того дня отложились в памяти на века, словно наскальные рисунки.
«Просто постоять» рядом с Сережей не сложилось.
Должник оказался не один. С любимой девочкой. Поэтому потерял бдительность и открыл дверь. Оказалось, мы знакомы – он регулярно полировал танцпол в Доме культуры.
Сережа закатил ему с порога прямо в челюсть, без разогрева. Девочка, вместо того, чтобы запереться в сортире и не лезть в мужские дела, заорала и бросилась почему-то на меня, обнажив когти. Лицо расцарапала, пилку для ногтей из джинсов вытащила.
Я, само собой, не стоял как памятник жертвам аборта – провел «двоечку» по-быстрому.
Девочке хватило.
Как потом оказалось, надолго…
Сережа тем временем напомнил хозяину про долг, макая его голову в унитаз. Хозяин, отдышавшись, показал жестом, что денег нет. Сережа не поверил. Вывернул шкафы, секретеры, бюро, валявшиеся носки. Сотню баксов мелкой наличкой отыскал.
«Маловато будет. Придется натурой взять и продать с молотка».
Хозяин не выглядел зажиточным человеком и не мог похвастаться плазменной панелью или ноутбуком. Поэтому в счет погашения долга пошли музыкальный центр, часы «Ракета», телефонный аппарат, трехтомник китайской поэзии в старинном переплете, золотая цепочка, туалетная вода, туалетное мыло – короче, всё, что представляло хоть какую-то материальную или культурную ценность.
Сложив конфискат в холщовый баул, мы удалились, наказав хозяину впредь отдавать долги вовремя и сполна. Сережа что-то прошептал ему насчет милиции. Тот молча покивал мокрой головой. В общем, судебные приставы в чистом виде.
Во дворе рассчитались согласно уговору. За работу я получил часть наличных долларов и китайскую поэзию в качестве сувенира. На память.
Тем же вечером, когда я, лежа на диване, плавно засыпал над вторым четверостишием, в дверь позвонили. Я, как человек, которому нечего терять, честно открыл. На пороге стоял незнакомый мне молодой господин в светлом плаще и по-доброму улыбался. Именно улыбка меня и обезоружила. Если б он был хмур, я бы встал в левостороннюю стойку.
– Павел?
– Ну.
– Добрый вечер. Моя фамилия Добролюбов. Александр Сергеевич. Извините за беспокойство, но я пришел, чтобы помочь вам. Криминальная милиция, с вашего позволения.
Он трепетно раскрыл красные корочки, прикрепленные стальной цепочкой к ремню, и еще раз улыбнулся. Я не вчитывался в содержание удостоверения, мне вполне хватило фото. К тому же от человека веяло таким теплом и уютом, которым может веять только от представителей силовых структур, поэтому я не сомневался, что корочки настоящие. А когда за его спиной образовались два широколиких сержанта с дубинками, последние сомнения отпали.
– Разрешите? – Однофамилец знаменитого критика-демократа мизинцем указал на комнату.
– Ну да, – я растерянно посторонился, пропуская делегацию криминальной милиции, – но мне не нужна помощь. Я не вызывал…
– Наша помощь нужна всем. Просто многие про это еще не знают, – вновь улыбнулся молодой человек, ощупывая внимательным взглядом каждый квадратный сантиметр жилой площади.
Взгляд остановился на зажатом в моей ладони томике.
– Поэзию любите?
– Ну, не то чтобы… Так, под настроение.
– Позвольте взглянуть?
Не прекращая улыбаться, он кивнул на книгу. И, не дожидаясь ответа, ловко выдернул ее и пролистнул пару страниц.
– «Как-то грустно: склонилось к закату солнце. Но и радость: возникли чистые дали». Мэн Хао-жань… Да, тонко подмечено. Насчет чистых далей… Олег, пригласи, пожалуйста, понятых. Тактично.
Один из сержантов скрылся за дверью. Добролюбов тщательно вытер ботинки о коврик, прошел в комнату и присел за стол. Я тоже не остался в прихожей.
– Я это… не понял…
– Павел, откуда у тебя эта замечательная книга? И эти две? – Он положил чистую ладошку на второй и третий том китайской антикварной муры. Интонация криминального милиционера была вроде бы и душевной, но с какими-то острыми краями. Порезаться можно. Из чего я понял, что в истории с долгом не все шоколадно.
– Мне дали почитать… Друг.
– А как зовут друга, если не секрет?
– Сергей… Погодите… Вы говорили про какую-то помощь. При чем здесь книги?
– Всему свое время. Будет и помощь. Позволь еще один вопрос. Извини, если он неудобен. Где ты находился сегодня около тринадцати часов?
Не помню точно, что я ему тогда ответил. Но не посылал. Кажется, сказал, что гулял в парке.
– Ужасно, когда люди не хотят помочь себе сами, а рассчитывают на помощь других, – вздохнул Добролюбов. – Но ведь у других не всегда есть желание помогать.
Произошедшее позже было так же красиво, но туманно, как стихи Мэн Хао-жаня. Пришли соседи, тетя Люся со своей вредной доченькой, засидевшейся в девках и каждый вечер певшей караоке так, что все дворовые коты разбегались по чердакам.
Добролюбов нарисовал протокол изъятия трехтомника, соседки подписались, мне предложили проехать в участок, чтобы продолжить общение. Я не возражал, да мне и не дали бы… Для полной уверенности в моей благонадежности меня заковали в оковы.
И только в кабинете Добролюбова, когда мы остались с ним один на один, я дал волю чувствам: «А в чем, собственно?!.» Александр Сергеевич еще раз остро улыбнулся и кивнул на трехтомник:
– Паша, ты знаешь, что это такое?
– Ну, стишки турецкие, то есть китайские.
– Нет. Это не стишки. Это вещественное доказательство в совершенном тобой преступлении.
Мне вдруг стало так же воздушно, словно я пропустил джеб от Леннокса Льюиса.
– Чего?.. Какого преступления?!
– Боюсь, что тяжкого, – все так же по-доброму пояснил Добролюбов из криминальной милиции. – Расскажи, пожалуйста, что ты делал сегодня в одной квартире на улице Белинского?
Я, как человек со средним специальным образованием, сразу догадался, что собеседник осведомлен о нашем культпоходе, поэтому лукавить не стал. Рассказал все, как было, опустив лишь эпизод с «двойкой». Все-таки женщину ударил, а не грушу… Неловко.
– Долг, говоришь? – скучно переспросил Добролюбов.
– Да. Триста баксов.
– Ты знаком с заявителем?
– Ну, не очень. Он на дискотеку к нам ходит.
Криминальный милиционер с полминуты молчал, постукивая авторучкой по Мэн Хао-жаню, словно омоновец дубинкой по спине демократа.
– Видишь ли, Павел… – продолжил он дознание. – Ситуация не слишком жизнерадостная. Для тебя. Заявитель утверждает, что никакого долга не было, что вы с приятелем ворвались в квартиру, избили его и девушку и забрали личное имущество примерно на тысячу евро. То есть формально это грабеж. К тому же у девушки действительно сломан нос. Вот телефонограмма из больницы…
Александр Сергеевич покрутил перед моим покрасневшим от возмущения ликом какой-то бумажкой.
– А грабеж – это по-взрослому… Особенно с учетом личности твоего приятеля.
– И что у него за личность?
– Не очень светлая. С пятнышками. Судимость за вымогательство. Срок, правда, условный. Плюс, по нашим данным, на дискотеке он не только танцевал и кадрил девочек. Еще он приторговывал бодрящими таблетками и травкой. Неужели не знал? Ты же вышибала, все должен знать.
Я догадывался, что любовь к танцам для такого человека, как Сережа, немного странная вещь, но догадываться и знать – совсем не одно и то же.
– Не знал. Я же не экстрасекс… то есть – сенс.
– Я это к тому, что он, скорее всего, сядет. И суда будет дожидаться на набережной Невы, в замке из красного кирпича. А вот что делать с тобой? Ты ведь в нашем департаменте уже светился? На учете в детской комнате состоял. Кстати, тоже за грабеж. Было?
– Ну, было… Но это недоразумение. По глупости. Еще в школе.
– Ни секунды не сомневаюсь. И сегодня наверняка по глупости. Деньжат хотел по-легкому срубить. Так?
– Ну, если честно – да, – сознался я. – А кто ж не хочет…
– Соглашусь. И самое обидное, что заявитель тоже не белый зайчик. И долг на нем действительно висел. Как раз за таблеточки. Но он ведь про это не сказал. И – уверен – не скажет.
После Добролюбов задал несколько сочувственных вопросов о составе моей семьи, увлечениях и жизненных планах. Когда получил подробный ответ, еще раз вздохнул.
– Да-а… Досадно. Очень досадно… Ладно, вижу, ты парень нормальный и влип по недоразумению. Поэтому, как и обещал, помогу.
Взгляд у оперуполномоченного был такой располагающий, что хотелось плакать от умиления.
– Значит, слушай и запоминай. Сейчас приедет следователь, будет записывать твои показания. При таком раскладе, как сейчас, ты однозначно едешь валить леса нашей бескрайней Родины… Но есть другой вариант. Например, ты зашел к потерпевшему случайно. Забрать свою книгу.
– Какую книгу? – не понял я.
– Вот эту. Китайскую поэзию.
– Но… Это же его книга.
– Ну, какой ты, право, непонятливый. Если книга его – ты садишься. Поэтому книга – твоя. Вы познакомились на дискотеке и выяснили, что оба тащитесь от китайской поэзии. Может такое быть? В нашей стране всё может. Ты сказал, что владеешь старинным бабушкиным трехтомником, и предложил заявителю его почитать. Тот, как фанат Китая, естественно, согласился. Ты дал книгу на месяц. Но он затянул с возвратом. Пришлось идти к нему домой. Пришел, увидел открытую дверь и застал безобразную сцену: Сережа, разрывающий пасть заявителю и его сожительнице. Ты благоразумно вмешиваться в чужие разборки не стал, забрал книги и ушел. Заявитель же тебя оговорил.
– Зачем ему меня оговаривать?
– Да мало ли… На помощь не пришел. Или вывел его пьяного с дискотеки, вот он и обиделся. Книжку опять-таки хотел зажать. А теперь решил отыграться… При таком положении дел у тебя есть отличный шанс выйти мокрым из огня.
– А Сергей? Он же будет про долг говорить.
– Пусть он говорит, что угодно, это его трудности. Ты о нем поменьше думай – он тебя в этот блудняк втянул, а не наоборот. Пусть сам и отдувается. Ну, проведут между вами очную ставку. И что? Твердо стой на своем – знать ничего не знаю, зашел случайно. Я поговорю с твоей матерью, она подтвердит, что книги ваши.
– А что, сам я не смогу поговорить?
– Понимаешь ли… На трое суток тебя все равно задержат, так полагается. Но обвинение не предъявят. Никаких доказательств. Ну, сам посуди – ты что, полный идиот приходить к знакомому человеку без маски и грабить его? Проще сразу на зону ехать! А ты его не грабил, а просто пришел за книгой…
Я не знаю, почему тогда повелся. Может, на фамилию опера клюнул – Добролюбов. Может, на его манеры. Другой бы с порога бить стал, а этот за беспокойство извинялся, словно я не подозреваемый, а Белоснежка из сказки, а он не опер, а, прям, адвокат бесплатный.
А может, потому что был на тот момент полным лохом.
А как им не быть? Я что, в юридических тонкостях разбираюсь? Что, по милициям с пяти лет? Нет. Третий привод за всю сознательную жизнь. Насчет прошлых жизней не уверен.
– А матери можно позвонить? Она волноваться будет.
– Я сам позвоню. Успокою. Скажу, что послезавтра выйдешь. Если не наделаешь глупостей. Ну как, устраивает такой вариант?
Хотелось броситься детективу на шею и по-братски расцеловать.
– Тогда посиди на лавочке в коридоре. Следователь тебя вызовет.
Это меня тоже успокоило. Не в камеру вонючую сажают, а в коридор. Симпатизируют и доверяют.
Он вывел меня из кабинета, оставил на лавочке в темном закутке.
Появилось время успокоиться и всё взвесить. Хотя взвешивать особо нечего. Да и весов нет. Вроде все складывается. Непонятен только интерес Добролюбова – ладно бы денег попросил. Но не просил и даже не намекал. Оставалось поверить, что он просто хороший, справедливый человек, решивший помочь честному, но оступившемуся вышибале. Наверное, такие чудаки еще существуют на постсоветском пространстве.
Следователь прибыл через час. Им оказалась женщина преклонного возраста в майорском кителе, курившая практически без перерыва папиросы «Беломорканал», причем не сминая гильзу. Она достала из портфеля антикварную печатную машинку и принялась меня допрашивать, что-то скороговоркой пробубнив о моих правах. Я, как и советовал Александр Сергеевич Добролюбов, выдвинул версию со случайным приходом.
Следачка нисколько не удивилась, но задала несколько уточняющих вопросов. Типа, действительно ли я люблю китайскую лирику и не могу ли прочитать что-нибудь наизусть?
– Лирику люблю, – ответил я, – но читать не буду, у нас здесь не Дом культуры.
– Еще один вопрос: с девушкой, бывшей в гостях у потерпевшего, ты знаком?
– Нет, первый раз видел.
– То есть, ей нет смысла тебя оговаривать?
– Откуда я знаю? Смысла, может, и нет, но оговорила. Знаете, в инструкциях по пользованию туалетной бумаги тоже никакого смысла, но их же печатают.
– Хочу напомнить, что чистосердечное признание и помощь следствию – не пустые слова.
– Спасибо, конечно, но я рассказал правду. Признаваться мне не в чем.
Она набрала мой ответ на машинке, прикурила новую папироску и дала прочитать протокол.
Ну да, напечатала, как и было. То есть, не как было, а как надо: никого не грабил, чисто случайно зашел забрать книгу.
– Вроде всё верно.
– Распишись где галочки.
Расписался. Потом было опознание. Мне предложили занять любое место на диване, где уже сидели два статиста, годившихся мне в отцы, а то и в деды. К тому же оба то ли китайцы, то ли корейцы. Местные паспортистки изображали понятых.
Сержант ввел девушку с пластырем на носу. Она расписалась в протоколе, что не будет врать и на вопрос «Нет ли среди сидящих на диване знакомых ей лиц?» уверенно ткнула в меня забинтованным пальцем.
– Вот этот… Ты, сволочь, за нос ответишь! За всю свою поганую жизнь не рассчитаешься!
Она снова захотела расцарапать мне лицо, но я опять успел провести двойку по корпусу. Не сдержался.
Следователь на инцидент никак не реагировала, продолжая печатать показания и курить. Она таких сцен насмотрелась, что ее уже трудно чем-то удивить.
Когда сержант унес потерпевшую засранку, все, кроме меня, расписались в протоколе и отвалили. А меня препроводили в каземат, находившийся при дежурной части, а спустя три часа перевезли в СИЗО.
Всё пока шло, как и предсказывал Добролюбов.
На следующий день меня привели в специальную комнату, где уже находились следователь, Добролюбов и картавый Сережа.
Нам с Сережей устроили очную ставку. Я упорно гнул свою линию под едва заметные одобряющие кивки Александра Сергеевича.
Сережа мою версию не одобрил, ведь выходило, что это он сломал нос девушке и забрал остальное барахло. Но и про долг он не рассказывал. Представил всё в розовом свете – дескать, зашел навестить друга, а там уже я зажигал. Нормально, да? Гад какой!.. Мало того что про волшебные таблетки ни слова не сказал, так теперь всё на меня решил свалить.
В общем, мы чуть не подрались. Добролюбов успел разнять и развести по разным камерам, шепнув мне «молодец».
А на следующий день мне благополучно предъявили обвинение в грабеже, совершенном группой лиц по предварительному сговору, и увезли в старинный особняк на Арсенальной набережной. Где предоставили тридцать квадратных сантиметров жилой площади и жесткое диетическое питание.
Не буду утомлять описанием своего времяпрепровождения в следственном изоляторе. Отмечу лишь один плюс: меня не забрали в армию. Все остальное – минус. Очень большой минус.
Один из собратьев по несчастью, более искушенный в тонкостях юриспруденции, объяснил мне, Паше-дурачку, какой финт ушами показал оперуполномоченный Добролюбов.
Оказывается, если бы мы с Сережей настаивали на своих первоначальных показаниях, то есть долговом варианте, нам бы повесили всего лишь самоуправство. Тьфу, а не статья, вроде насморка. И, скорей всего, оставили бы до суда на подписке. И по суду я отделался бы условным сроком, как лицо в целом положительное и ранее не привлекавшееся.
А теперь – всё, грабеж.
И ладно бы мы честно раскаялись, вернули бы отнятое, извинились публично в прессе. А мы про книжки невозвращенные бредовые версии двигаем – хотим избежать справедливого наказания. Поэтому никакой подписки. Тюрьма и только тюрьма…
Развел нас Добролюбов, аки детишек неразумных. Вот почему он с первой минуты пушистым прикидывался. Чтобы доверились. А если дубинкой по морде, кто ж доверится?
– А ему-то какой резон? – уточнил я.
– Как какой? Одно дело – самоуправство, дешевое преступление, к тому же очевидное. Другое дело – тяжкий грабеж. Показатель. Есть чем на совещании козырнуть, если поднимут. Есть чем гордиться. А следачке по барабану, что расследовать, – грабеж так грабеж.
Мать на свидании сказала, что насчет китайской книги с ней никто не разговаривал. Я тогда сильно расстроился. Вежливый Добролюбов по ночам снился. Висел вместо груши, а я ему слева, слева…
На суде я попытался изменить показания, но еще больше запутался. Адвоката мне дали казенного – на коммерческого у матери денег не было. Он особо и не защищал – оно ему надо?
Потерпевший, конечно, кричал, что мы ворвались, избили его, несчастного, и отобрали последнюю копейку, нажитую исключительно честным трудом. А, уходя, пригрозили, что, если он заявит в милицию, его ждет медленная и мучительная смерть. Но он набрался гражданского мужества и заявил.
В итоге – четыре года строгого-престрогого режима. Козлу Сереже почему-то дали три общего. По минимуму. Помогли положительные характеристики с места работы. (Прекрасный специалист, большой опыт торговли экстази и коксом – ни одного нарекания от клиентов.)
А мне с дискотеки никаких характеристик не дали. В техникуме же я учился на тройки и нередко прогуливал лекции.
Распределили меня не очень далеко. Под Псков. Зона, конечно, хорошая жизненная школа, но лучше в ней учиться на заочном отделении…
Если б не Гера, было бы мне совсем скучно и печально. А он поддержал, в обиду не дал.
Под амнистию какую-нибудь я не попал по причине тяжести совершенного преступления. (Еще раз вспомнил злым словом Добролюбова.) На условно-досрочное освобождение тоже не надеялся – я не Ходорковский. В общем, исправлялся от звонка до звонка. Раз в год приезжала мать, привозила передачки. Она работает диспетчером в таксопарке, особо не пошикуешь, но, как могла, помогала. Невесту, если помните, я нажить не успел. Были еще бабушка с дедушкой, но они мирно жили за рубежом, в Харьковской области.
Откинувшись, то есть освободившись, я первым делом навестил отделение, где боролся с преступностью Добролюбов. Хотел просто поглядеть в его светлые очи и сказать: «Hello, boy!» Но моего злого гения перевели куда-то в управу.
Еще бы. С такими-то талантами…
Извините, если утомил вас своей live story. Но надо же кому-то душу излить. Не Анжелине же с Галькой… А единственной и неповторимой пока нет. Ибо никому не нужны подобные типы. Чем он может заинтересовать, кроме чистотой души и доброго сердца?
В каком-то американском фильме герой говорит, что мужчину оценивают по четырем вещам: дом, машина, жена и ботинки. Именно в такой последовательности – жена между машиной и ботинками. Но меня не очень волнует последовательность. Ничего из перечисленного все равно нет. В том числе и нормальных ботинок. Уперли на одном из «party», теперь хожу в старых. Дворовые друзья за четыре года переженились и теперь носы воротят. Если встретят на улице, делают вид, будто не заметили. Конечно – я же теперь прокаженный. С дефектом в биографии. Лучше держаться от меня подальше. А то еще ограблю или денег взаймы попрошу.
В нашем дворе играют дети. Судя по репликам, в распродажу.
– Так не честно! Мы договорились максимум на пять процентов скидки, а ты десять сделал!.. Я маме расскажу!
– Ничего я не делал!.. Просто у меня демпинговые цены! И оптовый покупатель!
– Лох позорный!
– Сама дура!
Мы в детстве играли в войну. Иногда в карты на раздевание…
У подъезда на лавочке тусуется молодежь. Сидят на спинке, поставив ноги на сидение, пьют пивко и разговаривают матом. Мне нет до них никакого дела, а им до меня.
Прохладный, освежающий парадняк. Родной почтовый ящик. Нет ли денежных переводов или благотворительной акции?
Есть! Повестка в военкомат. Вот кто у меня единственный друг! Не отвернулся в трудный час, не забыл – письма шлет. Я ведь по-прежнему военнообязанный.
Раньше вроде судимых не призывали – зачем армию разлагать? А нынче она и так разложена, а воевать некому. Мне двадцать семь стукнет в ноябре, а сейчас только май. Еще запросто успею выполнить священный долг в каком-нибудь стройбате.
Во вам, а не долг!
Рву и выкидываю повестку в пропасть, то есть – в подвал.
Ничего, до ноября продержусь.
Родной лифт. Родная надпись. «Зайка, я подарю тебе новую крышечку от фотоаппарата „Зенит“». Ответ: «Она не нужна мне на ХХХL».
Вот это, я понимаю, любовь!..
Родной пятый этаж, родная дверь.
Родная прихожая, родная комната.
На столе записка от матери: «Почини наконец кран, бездельник!»
Родной диван. Падаю и тупо пялюсь на выгоревшую фотографию за стеклом в серванте.
Ученик средней школы Паша Угрюмов. Пятый «а» класс.
Если какой-нибудь писатель решит сбацать книгу про мою жизнь, он сдохнет с голоду, потому что не продаст ни одного экземпляра… А действительно, силиконовые сиськи у Семенович или нет?