Поскольку отец Жозеф присоветовал посетить «Бургундский отель»[9] и поискать дерзкого сочинителя на сцене, Анри послал своего старого слугу Бернара узнать, есть ли вечером представление, а если есть – какую пьесу дают. Логика в совете капуцина имелась – скрипуче-хриплый голос Анри мог слышать именно в театре.
Труппа «Бургундского отеля» под руководством мэтра Бельроза успешно ставила и фарсы Тюрлюпена, и трагикомедии Арди[10]. Однако, когда господин Бельроз покусился на жанр трагедии, парижская публика решительно сказала «нет». Логически рассуждая, актеру с хрипловатым голосом самое место как раз в фарсе. Впрочем, комедианты как раз необязательно выступали именно в театре, чаще где-нибудь в людных местах – у моста Понт-Нёф, например. Конечно, сейчас только начало марта и даже днем на улице весьма сыро и промозгло. Так что шансов найти актера под крышей все же больше…
Бернар вернулся спустя пару часов и, подставляя по очереди бока к пылающему камину, доложил:
– Будут фарсы, ваша милость. И первой покажут «Лохань», старую добрую «Лохань», которая, почитай, лет сто всем театрам сборы делает![11]
– Отлично! – воскликнул Анри. – А теперь дай-ка мне поесть.
Он завел свое маленькое хозяйство не столько ради себя, сколько ради Бернара. Старик, служивший еще его отцу, имел слабый желудок, и заставлять его питаться в кабачках или брать невесть какие сомнительные лакомства у разносчиков было просто жестоко. Бернар, со своей стороны, очень желал услужить молодому хозяину, и если бы не это хозяйство, чувствовал бы себя дармоедом.
Он нашел местечки, где можно брать хорошее – не разведенное – вино, где за разумные деньги можно приобрести вкуснейший копченый свиной окорок, потом уговорился с одним крестьянином из Версаля, разводившим птицу, и теперь тот раз-два в неделю присылал то пару цыплят, то каплуна.
Вот и сейчас старый валет[12], с тихой гордостью выставил на стол блюдо с половинкой жареного цыпленка, другое – с куском пирога, известного в Париже как «гасконский киш»[13],и третье – с куском печеночного паштета, начиненного фисташками. Естественно, появилась и бутылка вина – недорогого, но приятного пенистого вина из Лиму.
– Оденьтесь попроще, ваша милость, – посоветовал Бернар. – Вот, я вам скромные подвязки приготовил, штаны без галуна. И кошелек с собой не берите.
– Хорошо, старина, – благодушно усмехнулся де Голль, – но пару су заплатить за вход ты мне позволишь взять?
– Ах, ваша милость, у этих комедиантов всякое случается! Сосед недавно рассказывал: пуговицы у него там срезали, а он и не заметил…
«Бургундский отель» лишь лет восемь назад обзавелся собственной труппой, которую тогда возглавил мэтр Вальран Лёконт. До того в театре выступали бродячие актеры, и всякий раз поход для ценителя искусства в это заведение был сущей лотереей: поди угадай, что тебе выпадет – отличный спектакль или убожество, достойное града из тухлых яиц.
Де Голль бывал в «Бургундском отеле» неоднократно. Не обзаведясь дурной привычкой многих своих приятелей по службе – пьянствовать и буянить в свободное от войны время, Анри постоянно искал тем не менее, чем бы заняться. Любовные приключения и охота, конечно, скрашивали однообразный военный быт, но молодому дворянину хотелось чего-то необычного. Любимое с детства чтение книг было трудноосуществимым, ибо раздобыть в походных условиях хоть что-то увлекательное, кроме Библии, не представлялось возможным. Но во время осады Ла-Рошели, на зимних квартирах в Беноне де Голль увидел выступление актерской труппы из Пуатье и… заболел театром! А уж когда попал в Париж и обнаружил, что в городе существуют аж три театра, то стал заядлым театралом, хотя и смотрел все подряд…
В нынешнее посещение «Бургундского отеля» Анри повезло по двум причинам: во-первых, фарсы оказались развеселыми, а во-вторых, Париж в последние годы все увереннее завоевывали итальянские комедианты, выступавшие в масках, и если загадочный сочинитель примкнул к ним, лицо его будет надежно спрятано. Остается только голос.
В зале «Бургундского отеля» уже вовсю готовились к представлению: спустили на канате большие люстры и зажигали свечи, мели пол на сцене и в партере, наводили порядок в ложах боковых галерей.
– Добрый вечер, господин де Голль! – весело раздалось откуда-то справа.
Повернув голову, Анри увидел невысокого молодого человека самой гасконской наружности – один нос с горбинкой служил лучше всякого подтверждающего документа.
– Добрый вечер, господин Ротру, – любезно ответил де Голль.
Он часто встречал этого человека в Пале-Кардиналь. Его преосвященство постоянно держал при себе несколько литераторов, платил даже им жалованье – еще одна, пока не разгаданная Анри причуда кардинала. Драматург Жан Ротру[14] был одним из «облагодетельствованных».
– Хотите, проведу вас в ложу? – предложил Ротру. – Сегодня весь день репетировали мою «Прекрасную Альфреду». Это было ужасно! Кажется, я не доживу до премьеры… Может быть, «Лохань» вернет меня к жизни? Кажется, раз десять ее видел, а смеюсь, как мальчишка!
– Близко ли к сцене ваша ложа? – заинтересованно спросил Анри. Идея показалась удачной: пусть он и не разглядит в подробностях лиц, зато голос уж точно дойдет до его ушей в первозданном виде, без помех!
– Да чуть ли над сценой нависает. Пойдемте, сейчас начнет собираться публика. Вы же знаете: в партере вечная давка, всякий норовит ткнуть тебя локтем в печенку. И воровство! Нарочно учат детишек, чтобы они ползали между ногами у кавалеров и срезали кружева со штанов. Ловить бесполезно!
– Охотно принимаю приглашение, – немного поспешно ответил де Голль. Он прекрасно изучил нравы «Бургундского отеля» за последние полгода посещений театра.
– Между прочим, – заговорщицки понизив голос, заговорил Ротру, едва они расположились в ложе, – мэтр Бельроз отказался в этом сезоне ставить «Лохань»! Так что сегодня будем смотреть, можно сказать, кота в мешке.
– Как же так?! – почти искренне посетовал Анри. Он отчаянно пытался устроиться в неудобном кресле с прямой деревянной спинкой. И какой дурак придумал, что кресло удобнее стула? Разве что подлокотниками? Но стул хотя бы легче, и его можно двигать, как вздумается, или вовсе оседлать. – Кого же мы в таком случае увидим на сцене?
– Не волнуйтесь, господин де Голль, – Ротру сноровисто извлек из неприметного сундучка в углу ложи две ковровые подушки, одну протянул лейтенанту, другую уложил на сиденье своего кресла. – Мэтр Бельроз великодушно разрешил показать «Лохань» труппе господина Дюфрена. Это весьма талантливый, хотя и еще очень молодой актер и антрепренер из Аржантана. Его светлость герцог Эпернон, большой поклонник театрального искусства, предоставил Дюфрену такую возможность и свое покровительство. И представьте, это юное дарование уже умудрилось завлечь в труппу Жозефа Бежара!
– Ну, надо же, какой пронырливый! – поддакнул Анри, устраиваясь с комфортом на подушке и понятия не имевший, кто такой этот Бежар. В общем-то, выходило, что он пришел сюда зря, в смысле, что вряд ли куплетист состоит в труппе господина Дюфрена. «Ладно, хотя бы повеселюсь!» – подбодрил себя де Голль и благодушно продолжил слушать болтовню драматурга.
Вскоре партер заполнился гудящей и бормочущей публикой. Кто-то громко обсуждал достоинства театра, где-то извинялись за отдавленные ноги, в дальнем углу уже кого-то били, а несчастный орал «это не я!»; в ложах рассаживались театральные дамы в масках и откровенных декольте, целомудренно прикрываемых веерами, но скамейки на сцене, перед самым раздвижным занавесом, все еще оставались пусты.
– Черт бы побрал того, – ворчал Ротру, – кто выдумал это светское правило: приходить, когда спектакль уже начался! Я бы самолично казнил мерзавца на Гревской площади!
– Того, кто выдумал, что аристократам следует сидеть прямо на сцене, тоже бы не мешало отправить на эту площадь, – добавил Анри. – Если бы они хоть молчали!..
– Увы! Без этих господ никак нельзя. Они делают пьесе имя! – тоскливо вздохнул драматург.
– Тем, что перебивают актеров и хватают за руки актрис? – возмутился де Голль. – Или тем, что сбивают сапогами сальные свечи на рампе?.. Помяните мое слово, господин Ротру, они когда-нибудь театр подожгут!
– Неизбежное зло, месье… Бог им судья… – покачал головой драматург и тут же самодовольно прищелкнул пальцами. – Зато при дворе все знают наш репертуар!
Суета в партере продолжалась еще некоторое время. Наконец за сценой ударил дежурный колокол. Занавес рывками пополз в разные стороны, покачнулся подвешенный над сценой посередке королевский герб – огромный и довольно скверно намалеванный, так что ангелы-щитодержатели ухмылялись на манер легкомысленных девиц, а гербовый щит Франции с золотыми лилиями отчего-то казался меньше красного щита Наварры.
Всю середину сцены занимала главная героиня фарса – огромная лохань для стирки белья. Прочие декорации отсутствовали, да они и не нужны были, поскольку все действие пьесы крутилось исключительно вокруг лохани. Вышли и поклонились публике исполнители: уже упомянутый Ротру Бежар – молодой человек, скуластый, горбоносый и светлоглазый, как большинство нормандцев, его партнерша – женщина не первой свежести, но еще вполне привлекательная, и непонятно кто, в женском платье с толщинками и чепце.
Заиграли скрипачи, запела флейта, ей глуховато вторил рожок. Спектакль начался.
Публика знала фарс чуть ли не наизусть, и, когда жена с тещей приказали главному герою, мужу-подкаблучнику, дополнить список его домашних дел, зал несколько раз подряд дружно проорал: