Аделаида Уокер Боден. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 1922
– Простая… Хромая… Кочерга кривая… – нараспев приговаривала Сара Бет, ловко прыгая на одной ножке по разложенным на полу парадной гостиной выстиранным и отутюженным отцовским носовым платкам, заменявших нам начерченные на мостовой «классики». Платки Сара вытащила из ящика комода. Ее идея мне сразу не понравилась, но подруга сказала, что это ничего – никто не узнает.
Матильда сидела на полу в уголке и, обняв руками колени, молча наблюдала за нами, должно быть, гадая, с чего это двум взрослым девушкам вздумалось поиграть в «классики». Впрочем, я видела, как шевелятся ее губы, когда Сара Бет и я распевали знакомую с детства считалку.
Еще вчера тетя Луиза собиралась вынести из дома ковры и как следует выбить, но из-за начавшегося дождя добралась только до заднего крыльца. Дядя Джо, глубокомысленно поглядывая в окно на затянувшие небо облака, пустился рассуждать о том, удастся ли в этом году вырастить приличный урожай и выдержат ли дамбы. Эти разговоры он заводил каждый раз, когда начинались весенние дожди – просто противно было слушать! Лично меня уже тошнило от его бесконечных разглагольствований на тему погоды, поэтому я при первой же возможности сбежала к Саре.
Увы, у Хитменов было ненамного веселей. Ненастная погода вынуждала нас сидеть дома. От скуки мы и принялись играть в детские игры вроде «классиков» и бабок, а ведь приходилось еще соблюдать тишину, поскольку миссис Хитмен слегла с очередным приступом мигрени и сейчас отдыхала в постели в своей спальне наверху.
Я бросила биток – большую пуговицу, которую мы отыскали в Бертиной корзине для рукоделия, и промахнулась, не попав в намеченный квадрат – то есть носовой платок.
– Пропускаешь, пропускаешь! – злорадно воскликнула Сара Бет. – Теперь я.
Это было одно из правил игры, которые, как я подозревала, моя подруга сочиняла на ходу, но спорить я не стала. Сара Бет не любила и не умела проигрывать, поэтому играть с ней было мукой мученической. Волей-неволей приходилось идти на уступки, к тому же сегодня мне было абсолютно все равно, кто победит. Больше всего мне хотелось, чтобы дурацкий дождь поскорее закончился и можно было выйти на улицу.
Кивнув в знак согласия, я отступила в сторону, чтобы не мешать Саре прыгать по отцовским платкам, и тут мне на глаза снова попалась Матильда. Ага… Я повернулась к девочке (главным образом для того, чтобы дать подруге возможность сжульничать и, таким образом, поскорее покончить с игрой, которая мне порядком надоела), но Матильда отпрянула за спинку дивана, словно пытаясь от меня спрятаться.
– Эй, ты в школу ходишь? – спросила я, но Матильда только сверкнула большими карими глазами и ничего не ответила. Может, она немая?.. Мне приходилось слышать о людях, которые не умели говорить, но их обычно отправляли в приют в Джексоне, так что сталкиваться с настоящими немыми мне пока не приходилось.
– Сколько тебе лет? – снова спросила я. Я знала, что ей одиннадцать, но мне хотелось проверить, сумею ли я ее разговорить.
Потом я вспомнила, что Берта приехала вместе с миссис Хитмен из Нового Орлеана. Что, если ее дочь говорит только по-французски?
– Ты умеешь говорить по-английски? – произнесла я громко и очень отчетливо.
– Оставь ее в покое, все равно она ничего не скажет. – Сара Бет сделала последний прыжок в «дом» и, поправляя растрепавшиеся волосы, шагнула ко мне. – Нам, во всяком случае… Со своей матерью-то она разговаривает нормально, я сама сколько раз слышала. Но нам Матильда никогда ничего не говорит – я так и не смогла вытянуть из нее ни словечка, как ни старалась. Мама говорит, наверно, она в детстве упала с лавки и ударилась головой, потому-то она такая странная.
Я слегка нахмурилась.
– Не говори так, это… нехорошо. Она, может, и не говорит, но ведь слышит же!
Сара Бет только отмахнулась, потом швырнула пуговицу-биток куда-то в угол и нарочито зевнула.
– Ну и скучища!.. – протянула она. – Чем бы таким заняться? А, придумала! Пойдем послушаем папин приемник.
Словно в подтверждение моих слов о том, что Матильда вовсе не глухая, чернокожая девочка уставилась на Сару Бет с очевидным ужасом. Как и я, впрочем. Мистер Хитмен заплатил за новенький радиоприемник целых шестьдесят пять долларов – огромную сумму, и Саре было строго-настрого запрещено к нему прикасаться. Приемник хранился в его кабинете – в том самом, где мы заглядывали в семейную Библию Хитменов. Лично я всегда старалась, чтобы меня даже не видели поблизости от радиоприемника, не говоря уже о том, чтобы его включать. Пусть мне лучше выдерут на голове все волосы, но я к нему и пальцем не прикоснусь!
Как раз в этот момент в прихожей раздались шаги, и Матильда, подскочив, словно ошпаренная кошка, бросилась собирать носовые платки. Схватив их в охапку, она прижала платки к груди и юркнула за спинку дивана за мгновение до того, как отворилась дверь и в комнату заглянула Берта.
– Уж вы, девочки, ведите себя потише. Мисс Хитмен что-то нездоровится.
Мы с Сарой дружно кивнули и состроили постные лица, но Берта все равно оглядела нас с очень большим подозрением. Поджав губы, она качнула головой и снова исчезла.
Матильда, стоя на коленях за диваном, несколько раз встряхнула один из платков и аккуратно сложила его по складкам. Опустившись на пол рядом с ней, я взяла из кучи другой платок и попыталась проделать то же самое.
– Спасибо, Матильда. Ты только что спасла Сару Бет от порки, – сказала я совершенно искренне. – И меня тоже… – Я мрачно посмотрела на подругу, которая плюхнулась на диван и принялась обмахиваться номером «Домашнего журнала для леди».
– Тут жарче, чем в чертовой преисподней! – заявила Сара Бет. Недавно она решила, что брань делает ее старше, и с тех пор не упускала случая вставить в речь «взрослое» словечко. – Я просто задохнусь, если останусь здесь еще хотя бы на минуточку.
На секунду подняв взгляд, я увидела, что Матильда внимательно за мной наблюдает. Впрочем, девочка тут же отвернулась, сделав вид, будто очень занята складыванием платков.
Сара Бет снова вздохнула.
– Папа велел, чтобы я сходила в ювелирную лавку Пикока и отнесла в починку его часы, но в такой дождь я ни за что не выйду из дома. Позвони-ка Уилли, может быть, он нас подвезет?
Я так и не узнала, когда именно Сара Бет успела втрескаться в моего кузена Уилли, который был на пару лет старше меня. О своих чувствах она мне тоже не рассказывала, но я давно заметила: с тех пор, как Уилли исполнилось шестнадцать и дядя Джо разрешил ему ездить на своем стареньком «Форде», Сара Бет стала пользоваться любым предлогом, чтобы включить его (и машину) в нашу программу развлечений во все дни, когда нам не нужно было идти в школу.
Я сложила последний платок и посмотрела на часы на каминной полке.
– Позвоню, если хочешь, – сказала я. – Уилли, наверное, уже дома: он и дядя Джо ездили к мистеру Элкинсу, чтобы нанять часть его полевых работников на время посева. Ну что, звонить?..
Не удостоив меня ответом, Сара Бет продолжала обмахиваться журналом.
Слегка пожав плечами, я взялась за телефон. Когда Уилли взял трубку и узнал, в чем дело, в его голосе послышались нотки самого настоящего восторга, и это вызвало у меня острый приступ раздражения. На мой взгляд, кузен Уилли был достаточно хорош собой, к тому же он постоянно (и достаточно удачно) шутил, но для меня он был скорее как брат, поэтому я не понимала, что такого Сара Бет в нем нашла. С другой стороны, если для того, чтобы увезти подругу подальше от отцовского радиоприемника, нужен был Уилли, я готова была терпеть его присутствие достаточно долго.
Уилли обещал, что заедет за нами минут через двадцать, и я повесила трубку. Сара Бет все так же сидела на диване и разглядывала Матильду, которая снова переместилась в угол и стояла там, держа сложенные платки в руках.
– Ступай наверх, – сказала Сара Бет в точности таким же голосом, какой бывал у миссис Хитмен, когда та обращалась к черным слугам, – и положи эти чертовы платки в комод, пока отец ничего не заметил. Только смотри, чтобы мама тебя не застукала, иначе тебе влетит.
Матильда молча вышла, напоследок покосившись в мою сторону. Я не была уверена, но мне показалось, что девочка улыбнулась, прежде чем исчезнуть.
Приезда Уилли мы дожидались на веранде с колоннами, где стояли чугунные скамьи, которые миссис Хитмен выписала из самой Франции. Лично мне куда больше нравились деревянные кресла-качалки, которые стояли на нашей веранде, поскольку сидеть в них было гораздо удобней и приятнее, чем на этих железных чудищах, но мама Сары Бет всегда была поклонницей того, что она называла «стилем». Что это за стиль такой, от которого тебе и холодно, и жестко, я не знала, однако жаловаться подруге мне не хотелось. Сара Бет восприняла бы мои слова как личное оскорбление и, конечно, не удержалась бы, чтобы не повторить то, что́ ее матушка говорила по поводу моего дома. А я сама слышала, как миссис Хитмен утверждала, что ни одному нормальному человеку и в голову не пришло бы громоздить готическую башенку на крыше дома с колоннами в греческом стиле и что устанавливать вместо обычной парадной двери «крепостные ворота» – безвкусно и вульгарно.
Стараясь скоротать время до появления моего кузена, я спросила у подруги:
– А что тебе сказала мама?
– По поводу чего? – Сара Бет сделала вид, будто действительно не понимает. В этом она была вся: если ей не хотелось о чем-то говорить, она готова была до последнего притворяться, будто не понимает, о чем идет речь.
– По поводу могил, которые мы видели на кладбище, – пояснила я. – И еще – почему тебя не вписали в семейную Библию.
С тех пор, как мы побывали на кладбище, прошло почти два года, но каждый раз, когда я задавала Саре эти вопросы – не чаще двух раз в месяц, ей-богу! – она начинала нести всякую чушь, дескать, она выжидает удобного момента, чтобы расспросить мать как следует. Я давно подозревала, что Сара Бет просто боялась услышать, что́ ей ответит мать, но не оставляла своих попыток – главным образом потому, что мне было очень трудно, почти невозможно вообразить, что может настолько пугать мою подругу, которая вообще не боялась никого и ничего. Кроме того, я очень не любила, когда Саре Бет было известно что-то такое, чего не знала я, потому что тогда она начинала ужасно задаваться. А мне это, сами понимаете, было не слишком приятно.
– Я… я еще не спрашивала. Сейчас не самое подходящее время, – был ответ, и я тихонько вздохнула. Эти слова я слышала уже много раз. – Кроме того, мама рассердится, если узнает, что я трогала семейную Библию, – добавила Сара Бет. – Возможно, она даже захочет меня наказать, и тогда мне просто придется рассказать, что я была не одна, а с тобой. Тогда ма непременно расскажет все твоей тете Луизе, и тебя тоже накажут. В общем, я не хочу лишний раз злить родителей. Папа и без того постоянно грозится, мол, еще одна выходка с моей стороны, и он отправит меня в Северную Каролину – в какую-то «школу мисс Портмен для юных леди».
Я молча уставилась на Сару Бет, пытаясь представить, почему она не вспомнила про «школу мисс Портмен», когда собиралась включать отцовский радиоприемник. Возражать я не собиралась – Сара Бет выходила из себя каждый раз, когда я указывала ей на многочисленные противоречия в ее словах и заявлениях.
К тому времени, когда Уилли подкатил к крыльцу на отцовском «фордике», дождь почти прекратился, однако, едва выйдя из машины, он все равно раскрыл зонтик, чтобы помочь Саре Бет пересечь несколько футов дорожки и усесться на переднее сиденье. Мне, как всегда, досталось место сзади.
Улицы в городе – даже в центре – были мокрыми и грязными после дождя, и Уилли вел машину очень осторожно, старательно объезжая самые глубокие ухабы. Это, впрочем, делалось исключительно ради Сары, поскольку, когда кузен вез одну меня, он гнал во всю мочь, и мне приходилось крепко стискивать зубы, чтобы не прикусить язык. Впрочем, несмотря на сравнительно медленную езду, дорога до ювелирной мастерской не заняла много времени, и вскоре Уилли уже остановил машину напротив вывески «Дж. Пикок. Ювелирные изделия и часы».
Семья Пикок владела в нашем городе единственным универсальным магазином еще в те времена, когда сам Индиэн Маунд был размером с носовой платок. Город быстро рос, торговля процветала. Когда окрестные фермеры стали сами открывать небольшие лавчонки, где продавались продукты и самый необходимый инвентарь, Пикоки довольно быстро переключились на продажу предметов роскоши. Как объясняла мне тетя Луиза, у этой семьи была самая настоящая предпринимательская жилка. «Нюх на деньги», – добавлял дядя Джо, и это было проще и доходчивее. Я так и видела, как Пикоки рыщут по окрестностям Индиэн Маунд, с сопением втягивая воздух сморщенными носами.
Когда машина остановилась, Уилли помог нам обеим выйти, а потом придержал входную дверь ювелирной лавки. До сих пор я была внутри только один раз – вскоре после того, как моя мама шагнула с моста, навсегда исчезнув из моей жизни. Тетя Луиза взяла меня с собой, когда решила продать кое-что из маминых драгоценностей. Сначала, правда, она велела мне выбрать несколько вещиц, которые мне хотелось бы сохранить; что касалось остального, то тетя объяснила – она вынуждена продать золото, чтобы заплатить налог на ферму. Но я не стала ничего оставлять. Мне не хотелось, чтобы серьги или кольцо напоминали мне о матери, которая даже не вспомнила о своей единственной дочери, когда прыгала с моста.
Когда мы вошли, мистер Пикок вышел из-за своего стола, на котором стояла лампа в черепаховом абажуре, и сделал несколько шагов нам навстречу.
– Мистер Боден… – сказал он, и Уилли, сняв шляпу, с готовностью пожал протянутую руку.
– Мисс Боден, мисс Хитмен… – продолжал мистер Пикок, приветливо кивая нам с Сарой. У него были блестящие светлые волосы, расчесанные на косой пробор и уложенные фиксатуаром, но отдельные завитки все равно слегка топорщились, как молодая поросль на огороде.
– Вы один, мистер Боден? – спросил мистер Пикок, глядя поверх наших голов на дверь, словно ожидал кого-нибудь еще. – Ваш отец не с вами? Очень жаль, я как раз собирался пригласить его на Монро-стрит. Открываю, знаете ли, новую поилку для свиней. Мне казалось, вашего отца это могло бы заинтересовать.
И он подмигнул Уилли, который слегка поежился, словно ему жал его накрахмаленный воротничок.
– Нет, сэр, мой отец вернулся на ферму, но я обязательно передам ему ваши слова. Думаю, он действительно заинтересуется, хотя, как вам известно, он баптист и строго придерживается канонов веры.
– Обязательно передайте, – сказал мистер Пикок и еще раз подмигнул.
Мне тоже хотелось посмотреть новую поилку для свиней, а еще больше – самих свинок (наш город хотя и располагался в сельскохозяйственном районе, свиней мы видели редко, поскольку все они находились на фермах), однако попросить мистера Пикока пригласить и меня я не решилась. В его улыбке было что-то такое, отчего мой кузен покраснел как помидор, и я прикусила язык.
Тем временем мистер Пикок сложил перед собой свои крупные ладони (на одном из его чисто отмытых розовых пальцев я увидела массивный золотой перстень с крупным бриллиантом) и осведомился елейным голосом:
– Ну а чему я обязан удовольствием видеть вас, юные леди?
Сара Бет открыла свой ридикюль и стала в нем рыться.
– У папы сломались часы – просто остановились, и все, и он надеется, что вы сумеете их починить. Это… это очень ценные часы, они принадлежали еще папиному дедушке, который служил в кавалерии под началом генерала Форреста, и прошли с ним всю войну. Кажется, эти часы были при нем, я имею в виду – у дедушки, когда он сражался под Шайлоу. В общем, папа их очень любит. Мама сказала – она просто не представляет, что делать, если часы не починятся.
С этими словами она вытащила за цепочку большие золотые часы с двумя брелоками: один был с гербом рыцарей-тамплиеров, в другой был вставлен отполированный черный камень. Я в них не очень разбираюсь, но, по-моему, это был оникс.
Мистер Пикок достал из кармана увеличительное стекло и, вставив его в глаз, внимательно осмотрел часы.
– Вещь действительно очень ценная. Настоящее произведение искусства, – сказал он.
– Их сделали в Швейцарии, – сказала Сара Бет. – Моя прабабушка подарила их моему прадедушке, когда они ездили туда в свой медовый месяц.
Мистер Пикок слегка наклонил голову и ловко уронил увеличительное стекло в подставленную ладонь.
– Стало быть, эти часы не только произведение искусства, но и историческая, а также семейная реликвия, – заявил он с легкой улыбкой. – Что ж, попробуем что-нибудь с ними сделать. Должен сказать, мисс Хитмен, вам и вашему батюшке очень повезло – я буквально на днях нанял нового мастера, очень талантливого молодого человека. Он приехал к нам из Миссури, но здесь у него есть родственники… Вы, вероятно, их знаете – это Скотты, которые торгуют фуражным зерном. У юноши оказались слабые легкие, и ему было трудно переносить суровые северные зимы, поэтому родители и отправили его на юг, к родне. Отец молодого человека владел часовой мастерской, и юный Джон проводил там все свое свободное время, наверное, с тех самых пор, как выучился ходить. Я его, конечно, испытал, и сдается мне – он знает о часах и часовых механизмах все, что только можно о них знать, да и руки у него золотые, просто золотые. Как говорим мы, часовщики, этот парень из тех, кто способен заставить ходить даже часы без механизма внутри… – Мистер Пикок засмеялся собственной шутке, и я улыбнулась, но лишь из вежливости.
– Я почти уверен, что он сможет починить и ваш экземпляр, – продолжал мистер Пикок. – Сейчас Джон в мастерской. Если позволите, я отнесу ему ваши часы, и он скажет, сколько времени может потребоваться на ремонт. – Лицо Пикока стало серьезным. – А чтобы он не слишком копался, я напомню ему, что мистер Хитмен является президентом банка, видным членом городского совета и весьма уважаемым членом местного общества и что такому важному лицу негоже слишком долго ходить без часов. Не можем же мы допустить, чтобы он опаздывал на важные встречи и деловые переговоры, не так ли?..
Он снова улыбнулся и, повернувшись на каблуках, направился к неприметной двери в глубине лавки. Пока он отсутствовал, мы любовались разложенных в низких стеклянных витринах украшениями. Над каждой витриной находилось зеркало в позолоченной раме, а перед ней стояла небольшая атласная козетка.
Меня больше всего заинтересовала витрина, в которой были выложены изящные женские часики. Стараясь рассмотреть часы в дальнем ряду, я наклонилась вперед и даже облокотилась рукой о стекло.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
Раздавшийся над самым моим ухом мужской голос заставил меня обернуться и покраснеть. Передо мной стоял молодой человек лет девятнадцати или двадцати – высокий, худой, с красивыми темно-синими глазами, волосами цвета спелой пшеницы и премиленькой ямочкой на левой щеке. Улыбался он так, что я мигом простила ему густой акцент северянина-янки. Никого красивее я в жизни не видела.
– Нет, спасибо, – пролепетала я, чувствуя, что язык мне едва повинуется. – Я здесь с подругой… – добавила я, не слишком вежливо ткнув пальцем (настолько я растерялась) в Сару Бет, которая, облокотившись на другую витрину, показывала Уилли приглянувшиеся ей золотые кольца.
– Жаль, – проговорил молодой человек, глядя мне прямо в глаза. Слегка прикусив губу, я лихорадочно пыталась придумать что-нибудь умное, но ничего такого, как назло, в голову не приходило. Я могла только стоять и хлопать ресницами, чувствуя, как мои щеки буквально пылают под его взглядом.
Меня спас мистер Пикок, вновь появившийся из двери в глубине лавки.
– Познакомьтесь, мисс Хитмен, это и есть Джон, Джон Ричмонд – тот самый джентльмен, о котором я вам рассказывал. Давайте-ка еще раз взглянем на ваши часы… – И он жестом подозвал Джона к своему столу, куда Сара Бет положила отцовские часы. Я держалась позади, гадая, почему у меня с такой силой захватило дух от одного вида его мускулистых рук (рукава рубашки Джона были закатаны до локтя) и тонких пальцев, которые осторожно поворачивали в свете лампы сверкающие золотые часы. Я буквально задыхалась – меня как будто укусила пчела, и воздух совершенно перестал поступать в мои охваченные огнем легкие.
Некоторое время Джон и мистер Пикок обменивались какими-то замечаниями, которых я не слышала, потом молодой мастер поднес часы к уху, несколько раз встряхнул и пообещал, что сможет исправить их к пятнице.
На этом разговор закончился, и мы с Сарой и Уилли вышли из лавки. Спиной я чувствовала направленный на меня взгляд Джона, но мне хватило сил не обернуться. Я свято помнила наставления тети Луизы, утверждавшей, что только очень легкомысленные девушки могут поощрять столь откровенное поведение. Я никогда не считала себя легкомысленной, и хотя Луиза утверждала обратное, сейчас я могла привести ей железные доказательства того, что в этом грехе меня обвинить нельзя.
Дело в том, что у меня в голове не было вообще ни одной мысли!
Пока мы находились в лавке, дождь зарядил снова. Это был настоящий ливень, а Уилли ухитрился оставить зонтик в машине, так что нам пришлось стремглав пересечь улицу и укрыться в аптеке на углу, где мы выпили по шоколадному коктейлю, дожидаясь, пока дождь перестанет или ослабеет. Уилли и Сара Бет о чем-то шептались, доверительно наклонившись друг к дружке, и никто не мешал мне грезить о Джоне и удивляться своей чересчур сильной реакции от знакомства с ним.
На обратном пути я снова сидела на заднем сиденье, но меня это вполне устраивало – я продолжала мечтать о Джоне и немного пришла в себя, только когда Уилли въехал в такую глубокую яму, что меня подбросило к самому потолку кабины. Вновь устраиваясь на сиденье, я вдруг вспомнила одну вещь, которую сказал мистер Пикок.
Наклонившись вперед, я спросила у сидевших на переднем сиденье подруги и кузена:
– Где мистер Пикок открыл новую поилку для свиней? На Монро-стрит?.. Но ведь эта улица находится в самом центре города: там и лошадь-то редко когда увидишь, а уж свинью и подавно. Так зачем же?..
Вместо ответа Сара Бет и Уилли заговорщически переглянулись, а потом прыснули со смеха, так что я снова почувствовала себя полной дурой. Ну и пусть! Откинувшись на спинку моего сиденья, я стала размышлять и прикидывать, как устроить дело так, чтобы Сара Бет снова взяла меня с собой, когда поедет за часами в пятницу.