Через три месяца
Время полночь по арабскому времени. В Москве одиннадцать часов.
Я все ещё на ногах, которые гудят неистово. Выхожу из главного здания отеля, мой номер находится в самом дальнем корпусе «для прислуги».
Захожу в номер и сразу снимаю ненавистные каблуки. Шикарная жизнь в ОАЭ оказалась не такой шикарной, как я её себе представляла. Работа с утра до ночи. Завтра, наконец, единственный выходной. Хочу поехать посмотреть достопримечательности. А то живу здесь и света белого не вижу.
Просыпаюсь почти в обед, голова раскалывается, впервые за неделю сплю так долго. Ругаю себя: лучше бы я завела будильник.
Несмотря на то, что я проспала полдня, от своих планов не отказываюсь. Сначала поеду на море, потом на экскурсии.
Дубай, конечно, – удивительный город, страна контрастов. Женщины ходят в накидках, закрытые с головы до ног, и рядом же с ними другие – туристка или местная жительница в коротких шортах.
Современные многоэтажные здания граничат с дворцами, как будто из восточных сказок.
Это мое первое заграничное путешествие, мне все, конечно же, нравится! Хотя, я уже начинаю скучать по родине. Арабского языка я не знаю, в отеле, в основном, со всеми разговариваю на английском. А так хочется встретить соотечественницу и поговорить на родном языке.
Мое желание чудесным образом сбывается под конец дня, когда я приезжаю посмотреть на знаменитую мечеть шейха Зайда.
Просто стою и смотрю, открыв рот. И слышу вдруг родной язык:
– Девушка, вы меня не сфотографируете?
Оборачиваюсь и вижу красивую высокую брюнетку, она похожа на модель, сошедшую с обложки журнала.
– Здесь не запрещено разве фотографировать? – спрашиваю.
– Это единственное место, где разрешено, – едва заметно улыбается.
Беру протянутый мне фотоаппарат. Профессиональный, я такой и в руках ни разу не держала.
– Кнопка находится сверху, смотрите в камеру, фокусируете.
Девушка отходит на приличное расстояние, я пытаюсь смотреть и правильно сфотографировать. Нажимаю на кнопку. Вроде бы получается. Делаю еще пару снимков.
Пока я стою и рассматриваю, как получился кадр, происходит немыслимое.
Ко мне подбегают мужчины, похожие на охранников, хватают меня под руки и куда-то тащат. Я кричу:
– Что вы делаете? Оставьте меня!
Оглядываюсь по сторонам и нигде не вижу той девушки, она как будто бы испарилась в воздухе.
Пытаюсь им объяснить, что это какая-то ошибка, меня никто не слышит.
Дальше вообще начинается треш! По-другому и не скажешь. Никто мне ничего не говорит. Сажают в машину, привозят в полицейский участок (это я могу разобрать). Сажают в камеру!!! Как преступницу какую-то.
Забирают все мои вещи, даже позвонить никому не могу. Пытаюсь не расклеиться и не утопиться слезами, ведь мне ещё понадобятся силы объяснить, что произошла ошибка.
Но проходит ночь (бессонная ночь), а ко мне никто не приходит.
На следующий день, когда меня приглашают на «допрос», я чувствую себя выжатым лимоном. Язык заплетается, но я изо всех сил стараюсь объяснить арабу в форме, что произошла ошибка.
Он отвечает мне на арабском, я ничего не понимаю.
Тут уже начинают течь слёзы. Я плачу и не могу остановиться. Он выходит из кабинета, появляется другой… Трясёт передо мной камерой, кричит.
Диалог не получается, мы не понимаем друг друга.
Я просто уже закрываю глаза и мечтаю, чтобы этот кошмар закончился. Может быть, на работе заметят мое отсутствие и уже ищут меня? Пожалуйста, Господи, помоги мне! Ведь я ничего плохого никогда никому не делала, разве я заслужила такое отношение?
Под вечер меня снова ведут на допрос, появляется араб, который говорит на ломаном русском. Хватаю его за руку, умоляю:
– В чем меня обвиняют, вы можете мне объяснить?
– В шпионаже.
– Что? – я истерически смеюсь. – Какой шпионаж? Я приехала сюда на работу, работаю в отеле, вы можете все проверить.
Я по десятому кругу объясняю, со всеми подробностями пересказываю вчерашний день. Говорю про девушку.
– У нас другие сведения, – весь ответ на мое излияние.
– Дайте мне адвоката! Позвоните в посольство! Вы не имеете права! Какие доказательства?
– У нас другие сведения, – повторяет, – вы сделали фотографии высокопоставленного чиновника, сняли на камеру его личную жизнь, это запрещено законом. Мы знаем, что вы за ним следили, – отвечают мне бесстрастно.
Показывает мне фотографии, которые сделала я. Я смотрю на девушку в очках, но палец араба показывает мне на задний фон за ней, там стоит мужчина в кандуре и рядом с ним какая-то женщина.
Я качаю головой:
– Я не собиралась их фотографировать, они попали в кадр случайно.
Останавливаюсь, потому что вижу, какое у него лицо. Он меня не слушает, не верит мне. Внезапно понимаю: мне конец! Никто мне не поможет, я пропала!
Я читала недавно статью, как иностранца задержали за шпионаж, ему дали пожизненное, а он просто сфотографировал случайно какой-то военный объект. По этой причине я ничего нигде не фотографировала в этой стране, но почему я не отказала той туристке!
Меня возвращают в камеру, я давлюсь своими слезами. А ещё голова кружится, я весь день ничего не ела. Мне приносят еду, но я не могу на нее смотреть… Кусок в горло не лезет.
Ни с того, ни сего обвиняют в шпионаже. Это немыслимо!
Ложусь и пытаюсь уснуть, провалиться в сон! Иначе я просто сойду с ума, если буду сидеть и по десятому разу думать, как могло произойти со мной такое.
Уснуть не получается, меня всю трясет от страха. Камера открывается, меня снова ведут на допрос. Так я думала…
Но мужчина, которого я вижу в комнате допросов, отличается от всех предыдущих. Он не в форме, а в богатом дорогом костюме. Хоть на нем и нет традиционной одежды арабов, мне почему-то кажется, что он ее только что снял…
Высокий, смотрит на меня как будто сверху вниз. Его лицо кажется мне смутно знакомым.
– Кто вы? – спрашиваю я почему-то на русском.
– Тот, кто может вытащить тебя отсюда, – отвечает незнакомец на чистом русском.