Маргарита 1430–1482

Если суждено тебе меня любить,

Люби по любви, а не иначе…

Глава 1. Секретное условие

Могучий фрегат под английским флагом медленно приближался к устью Сены. Сдерживал его движение туман, что пал на рассвете и скрыл не только море, милосердное в начале апреля этого 1444 года, но и приближающиеся берега.

На носу, скрестив на груди руки, стоял мужчина. Казалось, он парит в воздухе между небом и невидимыми волнами, пытаясь взглядом раздвинуть молочную пелену, за которой должна была лежать Франция.

Этот англичанин, привыкший к туманам, не придал бы значения случившейся неприятности (хотя на море туман – серьезная опасность), если бы не должен был приплыть именно сегодня, чтобы вступить в переговоры о браке, который положит конец самой длительной войне в истории. Неужели мгла сулит неудачу? Неужели изувеченная Франция, лишившаяся Аквитании и Нормандии, помешает фортуне ему улыбнуться?

Уильям де ла Поль, герцог Саффолк, без большой радости согласился на обидное для его гордости посольство. Он всегда презирал французов и сражался с ними всю жизнь. Не по душе ему была и их проклятая страна: ее уже завоевали на три четверти, но французы все же сумели извернуться и не стать благородными англичанами, как повелевал им после смерти последнего короля Капетинга[1] исторический ход событий.

Не иначе как вмешался Сатана. Вмешался, приняв облик девицы, твердившей, что ее послал Господь Бог. Нет, это дьявол помог ведьме по имени Жанна, которую окрестили Девственницей, заставить англичан под Орлеаном есть землю. Всем им досталось, и ему самому, и даже лучшему из военачальников английской армии, старому Джону Тальботу, непобедимому до тех пор. А потом ведьма – для сатанинского отродья дело, конечно, небывалое – помогла «корольку из Буржа»[2] стать помазанником Божиим на троне. Однако герцог Саффолк не простил колдунье и личной обиды: по своей темноте и незнанию прекрасного английского языка она смела называть его по-собачьи – «Пиль». Кончила она по справедливости на костре. И не стоило солдатам-англичанам шептаться между собой, будто сожгли святую. Правда, умирала она мужественно, и было в ее непреклонности даже подобие величия.

От аутодафе на Старом рынке в Руане у «Пиля» осталось пренеприятное впечатление. И он поклялся себе, что ноги его больше не будет в этой проклятой стране, где все не так, как бывает у добрых людей. Но надо же было такому случиться, что всемогущий кардинал Уинчестерский, двоюродный дедушка юного короля Генриха VI, отправил именно его сватать для короля французскую принцессу. Неслыханное дело, если подумать! Но, с другой стороны, времена всерьез изменились, и далеко не в пользу Англии…

Карл VII французский с помощью храбрых военачальников, новых пушек мэтра Жана Бюро и золота, которым казначей Жак Кёр наполнил его сундуки, возвращал лоскут за лоскутом свое достояние, а его сестра-соперница Англия предалась со страстью междоусобным войнам.

Она расширила границы, но теперь не могла их достойно защитить: не хватало солдат, недоставало денег. И внутри порядка тоже не было – царила анархия. Король, молодой человек двадцати трех лет, видел, что власть ускользает у него из рук. Ему нужен был мир, мир любой ценой, и грозный кардинал Уинчестерский делал все возможное для того, чтобы нескончаемая война стала, наконец, фактом в книге госпожи Истории. Он сумел вразумить кипучий парламент и Королевский совет, а главное, притушить запал герцога Глостера, дяди короля, неуемного буяна, который с такими же буйными сподвижниками только и мечтал о том, чтобы снова переплыть Ла-Манш, вторгнуться в Нормандию или Аквитанию и разделить их со своей родней… Благодарение Богу, партия мира, которую как человек трезвомыслящий поддерживал и Саффолк, одержала победу. И вот теперь он плывет во главе посольства в порт Арфлёр.

Сначала кардинал собирался попросить руки одной из дочерей Карла VII, но требования короля росли вместе с его могуществом, и кардинал предпочел менее дорогостоящую невесту. Выбор остановился на племяннице Карла, Маргарите Анжуйской, дочери Рене, короля Сицилии, герцога Анжуйского, графа Прованского, и Изабеллы Лотарингской. Невеста была бедна, но кардинал Уинчестерский решил поставить на неожиданную для такого жесткого человека карту – карту любви, которая способна двигать горами. Слух о несравненной красоте четырнадцатилетней Маргариты облетел всю Европу. Император[3] уже сватал ее за своего сына, просили ее руки и еще несколько менее высокопоставленных лиц.

Желая удостовериться, что слух не ложен, кардинал Уинчестерский тайно отправил во Францию пленника-француза по фамилии Шамшеврие, обладавшего талантом живописца, с тем, чтобы он привез портрет Маргариты. Шамшеврие, совершив путешествие, полное приключений, и удачно убежав от шпионов Глостера, не желавшего женитьбы слабого здоровьем племянника и надеявшегося занять трон, доставил портрет невесты. Она и впрямь была очаровательна и пленила сердце юного короля.

И вот Саффолк в пути.

Но без воодушевления: как залог мира этот брак был наименьшим злом, но никакого блага герцог от него не ждал. Он тоже видел портрет, но смотрел на него с недоверием, прекрасно зная, как льстивы придворные художники, а этот к тому же еще был французом! Разве можно верить французу? Если молодой король разочаруется, то на руках у них окажется французская принцесса, а этих принцесс, кроме Матильды Фландрской, жены Завоевателя, и Алиеноры Аквитанской со сказочным приданым, в Англии никогда не жаловали.

К середине дня туман, к счастью, рассеялся. Они обогнули мыс де ла Эв, бросили якорь в порту Арфлёр[4], откуда посол и его свита последовали в Руан, где губернатор Талбот устроил им пышный прием. Из Руана они отправились в Тур, где их ждали король Карл VII и Рене Анжуйский, отец Маргариты.

Саффолк надеялся на следующий день после приезда увидеть юную принцессу, но оба государя считали, что на первом месте – договор о мире и брачный контракт.

В замке Монтиль-ле-Тур, резиденции короля Франции, торговались, как на восточном базаре. Речь шла не о приданом; о нем и договариваться было нечего: Маргарите принадлежали только золото и мебель, подаренные Карлом VII, так как у Рене Анжуйского не было ни лиара. Королевство Сицилия не приносило ему ничего, а королевство Иерусалимское, правителем которого он тоже считался, и того меньше. Большая часть его доходов перешла в сундуки бургундского герцога Филиппа Доброго, по-прежнему верного союзника англичан, к которому Рене Анжуйский попал пленником после битвы при Бюльневиле и который отпустил его за разорительный выкуп. О выкупе Саффолк ничего не знал. Его король не был богат, зато кардинал Уинчестерский обладал огромным состоянием. И он дал понять Саффолку, что не станет скупиться и бракосочетание будет достойным короля Англии. Оставалось договориться о мире. Карл VII заявил без обиняков:

– Вы прекрасно понимаете, милорд, что в преддверии мира, столь горячо желаемого нашими народами, король Англии не может удерживать владения своего тестя – Анжу и… Мэн. Что касается Анжу – достаточно формального отказа. Ваши войска никогда не бывали в этих землях, перешедших к покойному герцогу Бедфорду, когда он носил титул регента Франции. Другое дело – Мэн.

Сердце Саффолка замерло. Наступила минута, которой он боялся с тех самых пор, как дал согласие отправиться с посольством, из-за которой заранее попросил прощение за возможный неуспех своей дипломатии и ее непредсказуемые последствия…

Он попытался уклониться от прямого ответа:

– Сир, Мэн дорог сердцу моих соотечественников. Он был завоеван ценой больших усилий, и много крови…

– А еще больше французской крови пролилось там, милорд! – воскликнул король Рене. – Мои крестьяне много претерпели от вашего оружия.

– Мне жаль, но все войны таковы, сир, и Мэн не стал исключением, но он главный путь из Аквитании в Нормандию, принадлежащих нам. Там поселилось немало наших сеньоров.

– Вы боитесь огорчить их переселением? – с иронической усмешкой осведомился Карл VII. – Надеюсь, вы не забыли, что времена изменились и победа избрала себе другой лагерь? Мы уже не побежденные, милорд, и возвращаем наше достояние, которое вырвало из наших рук насилие, попирая все человеческие права. Насколько я знаю, не Франция напала на Англию сто лет назад!

– Внук Филиппа Красивого по материнской линии, наш король Эдуард III, по праву считал себя единственным законным наследником Франции.

– Что же, мы вновь вернемся к нашим разногласиям и будем обсуждать справедливость ваших и наших законов? По нашим – корону наследуют только мужчины и только по отцовской линии. А что касается Мэна, то он непременное условие брака. Не будет Мэна – не будет свадьбы.

Тон не предполагал возражений, и Саффолк подумал, что «королек из Буржа» сильно переменился. А вот он – нет. Герцог уже был готов дать волю гневу, который кипел в нем все сильнее, но тут вмешался Рене Анжуйский, и улыбка этого, быть может, легкомысленного короля, но такого обаятельного человека, прогнала фурий, рвущихся на сцену.

– Не спешите с ответом, милорд Саффолк! Рядом с нашей Луарой жизнь течет тихо, и еще тише она в моем милом Провансе, мы там не любим спешить. И прежде чем продолжим переговоры, не стоит ли, брат мой король, представить нашего гостя моей дочери? – и с внезапной грубостью, столь ему несвойственной, добавил: – Но не худо бы гостю знать, что он у нас не единственный. Не забудем, что после Жана Люксембургского и герцога Бургундского император Фридрих III прислал посольство, чтобы получить руку самой совершенной из принцесс. У нас большие затруднения с выбором, помните и это, милорд Саффолк!

О множестве знатных женихов английский посланник был осведомлен, но он не представлял себе, как можно отдать Мэн. У него в ушах уже раздавались разъяренные вопли лондонской черни, лишившейся немалой части своей добычи… А если и брак окажется неудачным?.. Нет, об этом лучше не думать. После продолжительного молчания лорд Саффолк наконец произнес:

– Больше всего я хочу положить к ногам принцессы Маргариты пожелания моего господина, короля Англии.


На юге от Тура, неподалеку от дороги, ведущей из Монтиля в Шинон и Лош, стоит большое аббатство Бомон, одно из самых влиятельных в Турени. Его аббатиса подчиняется непосредственно коллегиальной церкви Святого Мартина Турского. Могущественное и богатое аббатство окружено стеной с пятью часовнями, и в одной из них, часовне Чудотворной Божьей Матери, хранится глубоко чтимый лик Девы Марии. Основал его Эрве де Бузансэ примерно в тысячном году, теперь его настоятельницей служила Изабо де Вильбланш, и вот в этот-то монастырь и должен был отправиться милорд Саффолк.

Королева Сицилии с дочерью нашли в Бомоне приют, уехав из Анжера, и в нем вдали от потрясений, выпавших на долю ее родителей, росла и воспитывалась Маргарита. Растила ее бабушка с отцовской стороны, Иоланда Арагонская, королева четырех королевств. Она благодаря острому уму была, несомненно, самой влиятельной фигурой своей эпохи наряду с Жанной, Орлеанской девой, которую поддерживала. Франция обязана ей своим восстановлением, а Карл VII – жизнью.

Карл – одиннадцатый ребенок Изабеллы Баварской и Карла VI, хотя законность его происхождения подвергалась сомнению. Он был десятилетним мальчиком и носил титул графа Понтье, когда Иоланда предложила ему руку своей дочери Мари, заключила помолвку и получила право воспитывать его у себя в Анжере под сенью неприступных стен своего замка. Она увезла принца, словно предугадав шестым чувством, что хилый мальчуган в один прекрасный день станет воплощением всех надежд королевства Франции. И будущее не стало медлить, подтвердив ее предчувствие: в 1417 году умер дофин Людовик. Его преемником стал маленький Карл, и королева Изабелла немедленно потребовала сына к себе: наследник должен жить с ней. Однако Иоланда, зная, что королева Франции связалась с бургундцами и англичанами, а безумный Карл VI – податливое тесто в умелых руках, отказала ей, с искренним презрением написав: «Женщине, которая живет с любовниками, ребенок не нужен. Не для того я до сих пор кормила и воспитывала его, чтобы он под вашей опекой помер, как его братья, или сошел с ума, как его отец, или стал англичанином, как вы сами. Он останется у меня! Придите и заберите, если осмелитесь!»

Изабелла не осмелилась ответить на высокомерный вызов. А Иоланда стала душой страны, терзаемой войной. До самой смерти она останется рядом с Карлом, за его спиной или впереди, если он вдруг прислушивался к недостойному фавориту; всегда настороже, постоянно у амбразуры, чтобы получить удар, отразить его и вернуть, обыграв предателя. Жанна д’Арк не случайно появилась из Лотарингии, той самой Лотарингии, где герцогиней была невестка Иоланды. Когда Иоланда услышала о девушке-пророчице, она пожелала ее увидеть, и Робер де Бодрикур, капитан Вокулёра, что по соседству от Домреми, отдал соответствующее распоряжение.

Владычица четырех королевств отошла в мир иной вот уже как два года, но отсвет ее души сиял во внучке. Бабушка постаралась развить ее ум, наняв наилучших учителей, и следила за гармоничным телесным развитием, не допуская ужимок и жеманства, порой свойственных женскому полу. О Иоланде ее внук Людовик XI скажет, не скрывая восхищения: «Она была женщиной с мужским сердцем». Маргарита пойдет в бабушку: в самых безнадежных обстоятельствах она будет сохранять мужество.

На следующий день после беседы с двумя королями милорд Саффолк приехал в аббатство Бомон. Его сначала приняла настоятельница, а потом королева Изабелла. Он недолго говорил с королевой, пока служанка ходила за ее дочерью. И вот вошла юная Маргарита, и сердце англичанина растаяло.

Маргарита красива? Что за жалкий эпитет! Принцесса была ослепительна! Огромные темные сияющие глаза, золотистая кожа, влажная улыбка излучали свет. Ей исполнилось четырнадцать, и она была само изящество, юность, свежесть, жизнь… У Саффолка перехватило дыхание. Он смотрел на бутон и спрашивал себя: каким же будет цветок? Еще герцог подумал, что его господину очень повезло. А когда его глаза встретились с глазами Маргариты, он понял, что никогда уже не будет прежним, что отныне он преданный слуга, счастливый раб этой девочки, своей королевы. Он должен увезти ее в Англию, и пусть ему придется сразиться со всеми принцами Европы! Пусть придется отдать Мэн… и все остальное в придачу!

Маргарита смотрела на посла с восхищенным удивлением. Он был огромным, светлые волосы начали серебриться, суровое лицо со шрамами помнило о сотнях боев, а синие глаза с детским восторгом смотрели на нее. Ей сообщили, что Саффолку уже под пятьдесят, и она ожидала увидеть старика, но перед ней стоял стройный мускулистый мужчина, крепости которого мог позавидовать любой юнец. Было видно, что он не знает, что сказать, охваченный неожиданной для себя застенчивостью, такой лестной и такой приятной. Наконец, медленно, не отрывая от принцессы глаз, он опустился перед ней на колени.

– Мадам, – тихо произнес он, – удостоите ли вы мою страну счастья стать ее королевой?

– Не мне решать это, милорд, а Господу Богу, моему отцу и его величеству королю, но если такова их воля, мне кажется, я буду счастлива.

В тот же вечер Саффолк согласился отдать Мэн под управление французов, поставив единственное условие: пусть этот пункт останется секретным. Сейчас англичане крайне возмутятся, и только, но когда они насладятся плодами мира, когда полюбят свою новую королеву, они посмотрят на все другими глазами. Карл VII и его шурин охотно согласились на просьбу. Переговоры закончились, можно было начинать праздновать…

22 мая было подписано перемирие (мир будет подписан позже), которое должно было продлиться до 1 апреля 1446 года, и на следующий день в базилике Святого Мартина Турского огласили помолвку Маргариты Анжуйской с Генрихом VI Английским. Свадьбу назначили через год. Церемонию помолвки провели необыкновенно пышно. Карл VII хотел впечатлить своих английских гостей. В великолепной свите невесты шли оба короля, а вел девушку дядя Карл Анжуйский, граф Мэнский. От Саффолка не ускользнула эта подробность, живое напоминание о важном пункте, который он хотел бы сохранить в тайне как можно дольше. Ему это не понравилось. У герцога возникло предчувствие: Карл Анжуйский, ведущий невесту его короля, обещает большие неприятности… Но когда в его руке оказалась ручка Маргариты, когда принцесса подняла на него сияющий взгляд, он ощутил только счастье – в скором времени каждый день своей жизни он будет проводить рядом с ней.

Вполне возможно, что и у Маргариты возникло то же радостное чувство, потому что она очень тихо сказала:

– Когда я приеду в Англию, милорд, я хочу, чтобы вы меня не оставили.

– Будь моя воля, мадам, я находился бы всегда рядом с вами, прикажите и…

Но разлука была неизбежна. Милорду Саффолку предстояло вернуться со свитой в Лондон, где его с нетерпением ждал кардинал Уинчестерский. Он не без грусти покинул чудесные берега Луары и ту, чей образ отныне неотлучно ему сопутствовал.

Маргарита должна была провести год при дворе Карла VII, принимая почести, положенные королеве. Для нее потекли радостные и приятные дни в королевских замках Монтиль, Лош, Шинон… Об этой безоблачной поре она не раз вспоминала на английской земле в гораздо более мрачные времена. Сравнение никогда не шло в пользу ее новой родины… При дворе дяди Карла жили весело, изысканно, радостно. Дамы – юные красавицы в обворожительных нарядах, и царила среди них Агнесса Сорель, королева красоты, иначе назвать ее было невозможно. Мэтр Жак Кёр, главный казначей, заказывал для нее в странах Леванта, а то и в более отдаленных землях шелковые ткани, духи, пряности и драгоценные камни – словом, все, чем может порадовать молодую кокетливую красавицу. Королева Мари, некрасивая, плодовитая и кроткая, редко показывалась при дворе, посвящая время рукоделию и Господу Богу, зато остальные проводили дни очень весело. Омрачал радость один только дофин Людовик[5]: он не одобрял английское замужество Маргариты и не скрывал этого.

Сам он был женат на очаровательной Маргарите Шотландской, к несчастью этой милой девочки, потому что супругом оказался пренеприятнейшим. Ей было всего тринадцать, а ему немногим больше, когда их обвенчали. Однако он не замедлил воспользоваться супружеским правом в вечер свадьбы и набросился на бедняжку с такой горячностью, с какой недавно вместе с графом де Ла Маршем брал город Шато-Ландон у англичан. Юная Маргарита не выдержала страстного натиска и заболела, у нее появились нервные припадки, которые ничуть не смягчили супруга. Людовик счел, что жена слишком слаба здоровьем, и потерял к ней всякий интерес, о чем не уставал сообщать супруге.

Веселая придворная жизнь не радовала дофину, хотя ей нежно и почтительно был предан поэт Ален Шартье. Чувствуя себя часто нездоровой, она редко покидала свои покои и обычно проводила время в саду или в обществе королевы Мари, не принимая участия в охотах, балах и всевозможных развлечениях, которыми король веселил племянницу и фаворитку.

Ничего удивительного, что самые молодые и красивые дворяне окружили Маргариту, и она принимала их внимание, даря неподражаемую улыбку. Поклонниками ее числили себя Лаваль, Бурбон, Бово, Вандом… И еще Пьер де Брезе, глядя на которого Маргарита уже не думала о милорде Саффолке. Может, потому, что мужчины были между собой похожи, только Пьер был гораздо моложе. Высокий блондин с гордым лицом, этот англичанин занимал должность великого сенешаля и, благодаря уму и общепризнанной отваге, был настоящим главой правительства, а еще Маргарита знала, что он преданный слуга королевы Иоланды и коннетабля графа Ричмонда. Он участвовал в их самых секретных делах, направленных на благо королевства, таких, например, как заговор, который должен был избавить Карла VII без его ведома от недостойного фаворита Ла Тремуйя. Де Брезе – одному из самых обольстительных мужчин двора – было тридцать четыре года.

Он не скрывал сильного впечатления, какое произвела на него ослепительная принцесса, и стал ее верным рыцарем, украшая себя ее цветами во время турниров. Его любовь, одновременно и откровенная, и деликатная, глубоко трогала сердце Маргариты. Иной раз в сумеречные часы, располагающие к меланхолии, она чувствовала даже что-то вроде сожаления. И призналась в нем старушке-кормилице, которую любила, как родную. Звали женщину Тифэн Ясновидящая, потому что порой она изрекала очень странные вещи. Простолюдинка, она вскормила короля Рене и его сестру Мари, ставшую королевой Франции, и с тех пор так и осталась в доме. Ее любили за доброе сердце и уважали за прозорливость, обычным людям не свойственную. Так в день, когда Маргарита появилась на свет, Тифэн, взяв на руки новорожденную, посмотрела на нее странным взглядом и принялась баюкать, потихоньку приговаривая:

– Ах ты, моя бедняжечка!

Большего от нее не смогли добиться.

Тифэн единственная не одобряла брака Маргариты с английским королем. Герцогине Изабелле, когда та спрашивала, старушка отвечала, пожимая плечами:

– А чего от них ждать хорошего? Захотели залога, чтобы в мире жить, а у самих на уме одна драка, не будет там нашей малышке счастья!

В тот вечер, когда Маргарита, посмотрев на свою маленькую ручку с массивным кольцом, напоминающим о помолвке, покраснела и призналась, что с каждым днем ей все приятнее видеть подле себя Пьера де Брезе и что она упрекает себя за это чувство, Тифэн ответила:

– Сделанного не воротишь. Быть вам за англичанином.

– Я знаю, но не могу помешать себе и не сомневаться, что, возможно, была бы счастливее, выбрав супруга во Франции.

– Нечего и думать, мадам. Как только за вами приедет посол, вы и думать забудете о мессире де Брезе.

– Боюсь, что мне это будет нелегко.

– Еще как легко! Сами удивитесь и только того другого и будете видеть… На свою беду.

И опять Тифэн отказалась что-либо объяснять, но дальнейшие события подтвердили ее правоту. Когда запели серебряные трубы, возвещая прибытие посла, сердце Маргариты забилось, как никогда прежде.

На этот раз посол прибыл со свитой, какая положена английской королеве: вместе с ним приехали знатные дамы – герцогиня Сомерсет, красавица Алиса Чосер и его собственная супруга, потому что, само собой разумеется, он был женат и имел детей. Но в ту далекую эпоху рыцарей и прекрасных дам законной жене отводилась прозаическая роль: она отвечала за потомство, вела дом и поддерживала достоинство семьи и титула. Саффолку в благодарность за его посольство пожаловали титул маркиза. Он всегда был хорошим мужем и отцом, семейный союз его был благополучным. Однако леди Саффолк очень скоро поняла, что ей всерьез придется считаться с этой пятнадцатилетней девочкой-королевой, на которую ее муж бросает такие пламенные взгляды. Но она была женщиной, умудренной житейским опытом и уже позабывшей о ревнивой юности, и не могла не принять во внимание, что случай этот – особый и главное – успех королевского брака. Тем лучше, если благодаря Уильяму юная Маргарита проникнется добрыми чувствами к своим новым соотечественникам. А она со своей стороны постарается ничем не нарушить хрупкого равновесия.

Свадьбу по традиции праздновали у невесты, и было решено, что церемония состоится в Нанси. Королеве Изабелле очень хотелось, чтобы столь торжественное событие совершилось в ее дорогой Лотарингии. И она не ошиблась: старинная столица, нарядная от чердака до погреба, восторженно встретила своих принцев, которых не видела уже добрый десяток лет.

Народ украсил праздник своим ликованием, знатные горожане – пышностью нарядов, купцы – щедростью и богатством, а солнце – сиянием, удивительным для скуповатой на хорошую мартовскую погоду Лотарингии. И какая же это волшебная картина: улыбающаяся юная невеста в белом атласном платье, расшитом золотыми и серебряными маргаритками, идет по ковру из цветов к алтарю, где ее ожидает милорд Саффолк. И когда она вложила свою маленькую ручку в руку мужчины, который брал ее в жены от имени своего короля, крик восторга вырвался из уст всех присутствующих, отдавшись эхом под сводами коллегиального собора Святого Мартина. Саффолк воспользовался шумом и прошептал:

– Вы, кажется, по-настоящему счастливы, мадам?

– Да, я счастлива, милорд. Даже больше, чем ожидала.

Чего бы не отдал Саффолк, чтобы на самом деле стать мужем юной восхитительной красавицы! Но сегодня вечером он, по старинному обычаю, только прикоснется голой ногой к ней, лежащей с распущенными волосами, заботливо убранными фрейлинами, в знак того, что его господин король сделал ее своей женой. А потом он оставит ее спать и видеть сны в пустой кровати, такой огромной для нее одной…

Целая неделя прошла в празднествах: рыцари состязались в поединках на копьях, а потом участвовали в турнире, который устроил король Рене, обожавший такие увеселения и знавший в них толк.

И вот пробил час отъезда. «Королева» Маргарита должна была сказать «прощай» своему прошлому, семье – всему, что она до сих пор любила. До Парижа ее поедет провожать только брат Жан Калабрийский.

Маргарита прощалась с величием, вызвавшим всеобщее восхищение. Дочь своей матери, внучка своей бабушки, она уже прониклась значением того долга, который выпал на ее долю: она поведет к миру два враждовавших народа, так до слез ли ей было? О чем она могла печалиться? С сияющими глазами, с улыбкой на устах она решительно повернулась навстречу судьбе.

Недавно освобожденный Париж встретил Маргариту с мужеством, которое она оценила. Разрушенная столица, которую отверг король, не пожелавший в ней жить, была достойна жалости, но сейчас она украсила себя всем, что только смогла найти: тканями, коврами, белыми простынями, свежей зеленью, а главное – маргаритками, чтобы встретить ту, в которой народ видел ангела с оливковой ветвью. Никогда Собор Парижской Богоматери не слышал мессы, исполненной стольких упований!

Последняя нить, связывающая Маргариту с семьей, разорвалась в монастыре Сен-Дени. Там Жан Калабрийский передал Саффолку его новую королеву и ускакал с французской свитой. В этот миг сердце Маргариты сжалось, но ее рука лежала в теплой, твердой и надежной руке посла. Саффолк наклонился к ней и прошептал:

– Помните, мадам, я вас не оставлю. Ничего не бойтесь.

– Мне не страшно, – горделиво ответила Маргарита и отняла руку. – Мне нужно научиться думать и поступать так, словно я родилась на английской земле.

Саффолку пришлось по душе ее мужество, и он улыбнулся:

– Вам нужно побольше узнать от меня о вашей новой семье и о тех, кто расположен полюбить вас, и тех, кто склонен питать к вам недоверие.

– В первую очередь о лорде-протекторе?

– Безусловно. Герцог Глостерский был, есть и навсегда останется вашим главным недоброжелателем. Причина незамысловата: ему хочется, чтобы наш молодой болезненный король не оставил наследника, и тогда трон вернется к нему, как к единственному оставшемуся в живых брату короля Генриха V.

И Саффолк набросал для юной женщины, которой предстояло погрузиться в новую для нее жизнь, портреты людей, ожидающих ее в Лондоне с самыми разными чувствами. Нельзя сказать, что он говорил беспристрастно, но старался, чтобы урок истории был как можно более ясен.

По существу, дела в Англии пошли плохо после преждевременной кончины завоевателя Генриха V в 1422 году в Венсенском замке. Великий полководец, победитель при Азинкуре, сочетался браком с Екатериной Французской в 1420 году. Два года спустя он оставил ее вдовой с семимесячным младенцем, будущим мужем Маргариты. Регентом стал младший брат покойного короля, Джон Ланкастер, герцог Бедфорд, который в то время уже носил титул регента Франции. Джон Ланкастер тоже был человеком с большими достоинствами, и при нем младенец Генрих VI рос в полном благополучии. Дядя даже короновал племянника в Париже.

К несчастью для Англии, Бедфорд умер в 1435 году, оставив место следующему брату – Хамфри Глостеру, человеку без достоинств. Бестолковый крикун, зачинщик всевозможных авантюр, потрясавший Лондон скандалами, выпивоха, волокита, порочный до мозга костей, он рассыпал золото пригоршнями и был любимцем черни, которой не уставал напоминать о славных временах войны во Франции, грабежах, дебошах и городах, где можно было припугнуть мечом любого жителя. Он носил титул лорда-протектора Великобритании и постоянно делал глупости из-за женщин. Главной его глупостью стала женитьба на Якобе Баварской, графине Геннегау, подопечной грозного герцога Бургундского, Филиппа Доброго, с которым эта очень красивая, отважная и беспечная женщина осмелилась открыто враждовать. Бургундец разозлился, и прекрасный союз с англичанами, который многие годы обеспечивал им на французской земле надежную поддержку, был разорван.

И добро бы это была великая неодолимая любовь, способная двигать горами! Ничего подобного. Вскоре после свадьбы Глостер потерял к Якобе всякий интерес, зато направил огонь своих батарей на даму из свиты жены, Элеанору Кобэм, не устояв перед ее ослепительной красотой. Он отправил из Англии Якобу и женился на Элеаноре, совершив грех двоеженства и ввязавшись в авантюру еще более опасную.

Став первой дамой королевства, низкорожденная выскочка дала волю своим непомерным амбициям. Она возжелала корону с неподдельной жестокой страстью. Между царственным украшением и ее прелестной головкой было только одно препятствие – юный король. Элеанора решила подружиться с Сатаной, вопрошала духов, собрала вокруг себя колдунов и ведьм, с которыми по ночам лепила из воска фигурку Генриха, а потом ее расплавляла. По законам той эпохи она совершала цареубийство.

По счастью, король – а заодно и королевство – находился под опекой Королевского совета, который возглавлял могучий и великолепный Генрих Бофорт[6], кардинал Уинчестерский. Шпионы очень быстро его осведомили о занятиях герцогини Глостер. Когда взяли под стражу одного из ее слуг, он под пытками рассказал все. В тот же вечер первая дама королевства была брошена в тюрьму, к великому отчаянию ее супруга. Но он напрасно бушевал, собирал войска, пытался поднять предместья, защищая жену. Обвинение в сговоре с дьяволом было единственным, против которого ничего не мог поделать даже самый могущественный властитель, потому что колдовство внушало страх. Приговор вынесли скоро: сообщников отправили на костер, а Элеанору в знак покаяния водили три дня по Лондону босую, в одной рубашке, с зажженной свечой в руках. После чего отвезли на пожизненное заключение в крепость на острове Мэн.

– Для герцога это было тяжким оскорблением и глубоким горем. Он не пожелал поверить в виновность супруги. Думаю, что он любил ее по-настоящему, – заключил Саффолк. – Вам следует всемерно его опасаться, случившееся несчастье взбесило герцога. Благодарение Богу, у нас есть кардинал.

– Кем он доводится королю?

– Двоюродным дедушкой. Король Генрих IV был его братом. Он знатный сеньор, богат и умен, Англию держит железной рукой. Кардинал будет вам поддержкой и станет другом, если вы сумеете расположить его к себе.

– Говорят, он очень стар?

– Скоро пойдет восьмой десяток, но не волнуйтесь, здоровье у него отменное и аппетит тоже. В его руках и с вашей помощью алая роза[7] Ланкастеров расцветет пышным цветом на благо всем нам.

– А что вы скажете о женщинах?

– Ни одна не играет важной роли с тех пор, как мать короля умерла.

Маргарита знала историю бедной королевы. Матушка рассказала ей о печальной судьбе нежной красавицы Екатерины Французской, выданной насильно замуж за победителя при Азинкуре. Она прожила с ним совсем недолго, сразу стала ждать ребенка, которого родила через несколько дней после смерти его отца. Екатерина почувствовала себя свободной. Она полюбила валлийца Оуэна Тюдора, уехала с ним и вышла за него замуж. Родила двоих сыновей. Но Глостер пожелал ей несчастья: женщину оторвали от новой семьи, лишили всех прав, заточили в монастырь Бермондси, где она умерла «от нищеты» в тридцать два года… Маргарита потом часто вспоминала нежную принцессу, кроткими глазами которой смотрел ее царственный сын.

Кортеж новой королевы приближался к морю. Вблизи Руана зазвонили колокола, выстрелила пушка, и встречать процессию вышел регент Франции, Ричард Плантагенет, герцог Йоркский. Встреча имела большое значение, ибо этот дворянин тридцати четырех лет от роду, любезный и вальяжный, принадлежал к ветви, которая оспаривала право на власть правящего короля, ибо были для этого основания, раз в Англии не признавали Салического закона. По матери и деду молодой герцог Йоркский стоял ближе всех к трону, так как был неоспоримым потомком Эдуарда III. Если супруг Маргариты умрет бездетным, то корону наденет, скорее всего, Ричард Йорк, которому покровительствует неугомонный Глостер.

Встреча была безупречной, любезность взаимной, но о чем думала королева, когда ехала по городу рядом с другом Глостера, о планах которого была предупреждена Саффолком? И о чем размышлял красавец герцог с белой розой[8], смущенный красотой юной женщины, чье лоно может преградить ему путь к английскому трону? Со стороны могло показаться, что они прониклись друг к другу нежной дружбой. Саффолк после нескольких дней, проведенных в столице Нормандии, где имел право лишь на поклоны, изнывал от тоски. В том, что Маргарита может обворожить Йорка, он видел благо, но что, если их чувства будут взаимны?

Настал вечер, когда Саффолк не сдержался:

– Мадам! Вы пугаете меня!

– Чем же я пугаю вас, милорд?

– Герцог безмерно щедр, стараясь вам понравиться. Но умоляю, не забывайте, что вы для него препятствие.

– Для чего мне об этом думать именно сейчас? Все пойдет гораздо лучше, если между членами моей новой семьи воцарится согласие. Мне сейчас хочется видеть вокруг только улыбки. И вашу тоже, дорогой маркиз, – прибавила она, засмеявшись.

С каким же облегчением Саффолк расстался, наконец, с Руаном. Лил дождь, когда кортеж двинулся по дороге, ведущей к порту Арфлёр, но милорду Саффолку ненастье казалось милее ясного неба. Впрочем, как добрый англичанин, он не так уж и жаловал солнечную погоду.

Глава 2. Генрих, король милостью Божией…

В порту Арфлёр королевский корабль первым бросался в глаза. Это был когг, из тех прочных торговых кораблей, что бороздят моря с богатыми товарами городов Ганзы. Назывался он «Иоанн Шербурский», и управлял им капитан Томас Адам. На фоне сумрачного неба красовались два роскошных «замка» – высоко приподнятые площадки на корме и носу – с пурпурной с золотой оградой, похожей на церковную, и мачты с квадратными парусами. На верхушках обеих мачт над «бочками» для дозорных букетами расцвели пестрые флаги. Развеваясь, они переплетали английских леопардов с французскими лилиями и причудливыми гербами четырех королевств. Мощное чрево корабля и его «замки» могли вместить около двухсот пассажиров, не считая ста человек экипажа, и кроме людей еще лошадей и других животных и, само собой разумеется, товары.

Но в этот день в трюм спустили только сундуки принцессы и ее свиты. Капитан стоял на набережной и наблюдал за погрузкой багажа, которая, казалось, занимала его в первую очередь. На свинцовое небо с грозовыми тучами он и не смотрел. Саффолк подошел к капитану:

– Мэтр Адам, вы хотите отплыть сегодня вечером? А погода? Посмотрите на небо!

Моряк сердито взглянул на вельможу:

– Нужно уйти с приливом, милорд. Я знаю, погода не радует, но мы успеем приплыть в Саутгемптон до той бури, что разразится в ближайшие дни. Если не отплывем сегодня, можем застрять здесь на две-три недели. Ничего не поделаешь, апрель…

– Будь по-вашему, капитан. Но не забудьте, что везете королеву и жизнь ее нам дорога.

– Как мне моя собственная и моих матросов, милорд.

Спустя два часа Маргарита, стоя в окружении своих дам в «замке» на корме, смотрела на удаляющийся берег Нормандии. В глубине души, несмотря на титул, который отныне носила, она надеялась, что в скором времени эта прекрасная Нормандия вновь будет принадлежать французской короне. Во время недолгого пребывания в Руане она прониклась сочувствием к его жителям, не забывшим осаду 1419 года и все, что им пришлось потом пережить. Они не забыли мучений Девы, ставшей воплощением всех их надежд. И хотя английские короли – потомки нормандского герцога Вильгельма, жители Нормандии только и мечтали, как бы им избавиться от власти англичан. Маргарита не могла не сказать об этом очень деликатно Ричарду Йорку. Он долго смотрел на нее, прежде чем ответить:

– Такие заботы тревожат французскую принцессу, мадам. Королева Англии думает иначе.

Справедливое замечание, с ним не поспоришь. Маргарита больше не говорила о Нормандии, но запомнила, какую совершила неловкость. Отныне она не должна забывать ни на секунду, что стала залогом мира, который должен воцариться между королевствами.

Путешествие началось благополучно. Но на второй день, вопреки оптимистичным прогнозам капитана Адама, поднялся ветер. С каждой минутой он становился сильнее, волны – выше, вода – чернее. Похоже, могучий Ла-Манш решил позабавиться с кораблем. Вот уже рвутся паруса, трещат мачты, когг, как ореховая скорлупка, взлетает на вершину водяной горы и летит в жуткую бездну. Матросы и капитан проявляют чудеса мужества, стараясь не потерять управление судном, а в покоях те, кто не лежит, мучаясь морской болезнью, лихорадочно молятся. Услышь кто-то молитву Саффолка, он пришел бы в изумление, удивила бы она, наверное, и Господа Бога. Он молил Его, чтобы корабль не доплыл до берегов Англии, чтобы разбился в щепки, а Саффолк погиб, держа Маргариту в объятиях. И когда раздался оглушительный треск, словно корабль и впрямь разломился, герцог поднял глаза на свою королеву. И прочитал в них свое счастье, и протянул к ней руку, и она вложила в его руку свою.

– Вы боитесь смерти, мадам?

– Нет, если вместе с вами. Тогда все станет так просто.

– Да, все станет просто.

Но судьба не хотела смерти Маргариты в объятиях любимого на дне моря. После четырех дней отчаянной борьбы утром 9 апреля уже неуправляемый корабль с течью вынесло на песчаный берег возле замка Порчестер, где его, разумеется, никто не ждал. Маргарита, измученная морской болезнью, которая в конце концов настигла и ее, смогла ступить на английскую землю, потеряв все, что у нее было…

Ураган между тем не утихал. Ветер дул с такой яростной силой, словно запрещал жителям городка спешить на помощь потерпевшим крушение. Он и потерпевшим мешал идти и искать спасения. Но они все-таки шли. Встретив на пути небольшой, крытый соломой домик, Саффолк решил разместить в нем королеву и ее фрейлин. Остальных он отправил в замок, чтобы приготовить там наскоро покои, куда, когда буря стихнет, можно будет перейти королеве.

Измученная, напуганная разгулом стихий, Маргарита печально заметила:

– Англия не хочет принять меня.

– Это Франция вас не отпускала, мадам, – возразила герцогиня Сомерсет. – Англичане давным-давно перестали считать погоду говорящей, иначе бы нам пришлось беспрестанно огорчаться.

Только на следующий день Маргарита смогла немного отдохнуть в старинном замке Порчестер, где Генрих V разработал план кампании против французов, увенчавшийся победой при Азинкуре. Саффолк тем временем успел отправить гонца к королю, желая его успокоить. Король со всем своим двором ждал в Саутгемптоне, чем кончится смертельный поединок между неистовой бурей и мужественным королевским судном. Корабль вышел победителем, люди спаслись; море забрало себе приданое, но оставило в живых королеву. Все, что ни делается, к лучшему.

Кардинал Уинчестерский отрядил в Порчестер новый корабль, хотя до Саутгемптона было всего лишь каких-то двадцать миль. Великолепно украшенный порт должен был принять королеву, а торжественная встреча поддержать в народе энтузиазм. Народ уже знал, что новая королева едва избежала кораблекрушения, и пышный прием, какой ей был приготовлен, не отменял факта, что приплыла она с пустыми руками, можно сказать, в одной рубашке, потому что ее золото и драгоценности канули на дно морское. Приданым теперь оставались два острова в Средиземном море, входившие в королевство ее отца Рене Анжуйского, Майорка и Менорка, но в них нужно было хорошенько вложиться, чтобы они стали приносить хоть какой-то доход… Обстоятельства складывались несчастливо, и Глостер, который, конечно, тоже встречал королеву, не преминет ими воспользоваться и отправит в Лондон своих крикунов, чтобы те настроили против Маргариты толпу. Действовать нужно было с большой осторожностью.

Так считал Саффолк и в десятый раз повторил главное, что лежало у него на сердце. Повторил, потому что с первой же встречи понял: у хрупкой девочки сильный характер.

– Вам придется защищать короля, мадам. Он молод, полон очарования, но слишком мягок и добр. И есть люди, которые этим бесстыдно пользуются.

Милорду уже не нужно было уточнять, кто эти люди. Маргарита знала, что речь идет об одном-единственном Глостере. И она приготовилась встретиться с ним лицом к лицу.

Увидев впервые своего супруга, Маргарита испытала удивительное чувство – что бы и кто бы ни говорил другое – нет, не любовный порыв, ее сердце уже было отдано ее наставнику, но материнскую нежность, готовность помогать и оберегать.

Генриху исполнилось двадцать три года, и по-своему он был очень красив, красотой болезненной и хрупкой: высокий, тонкий, бледный. Среди крепких коренастых лордов он походил на молодую березу в роще дубов. А если прибавить еще большие мечтательные ласковые глаза… И до чего же грустные! В этих глазах светилась святая душа, исполненная кротости, самозабвения и милосердия. До чего же это был необычный король! Но Маргарита знала его историю, и она такому королю не удивилась. Он родился после смерти отца, рос одиноким ребенком, почти не знал матери… Екатерина слишком быстро встретила свою настоящую любовь, и сын без материнской поддержки одолевал трудную школу умения быть государем. Если бы рядом с ним находился человек благородный, добрый, готовый понять его… Но нет. Его детство было отдано в безжалостные руки опекуна, старого графа Уорика, того самого, кто отправил Жанну д’Арк на костер, яростно ненавидя всех французов. Всеми силами он старался вырвать из сердца мальчика привязанность к матери, называя ее не иначе как мерзкая шлюха и ставя в пример свою собственную мать, Изабеллу Баварскую. Не забывал он напомнить Генриху-подростку, что его дед-француз, Карл VI, был умалишенным. И хотя бы не говорил, что дед с отцовской стороны был болен проказой.

Единственным прибежищем и спасением несчастного ребенка был Господь Бог, и ему захотелось стать монахом, а не носить корону… Но как засветились печальные глаза Генриха, когда к нему подвели ту, что стала его супругой. Ему показалось, что «все плотины, запиравшие его юность, рухнули». В наследнице лотарингских герцогов текла горячая кровь Прованса, и Генрих, взяв ее руку в свою, сразу согрелся. Он понял, что будет любить Маргариту всегда, пока не угаснет в нем дыхание жизни. Пообещала себе и Маргарита сделать все, что только в ее силах, для счастья этого хрупкого юноши, ее супруга. Теперь ей предстояло познакомиться с окружением Генриха, о котором она была наслышана со дня помолвки. Она не забыла долгих бесед с Саффолком в старом замке у большого камина при свете факела. Эти беседы и повлияли на прием, который она оказывала тем, кого ей представляли.

С чудесной детской непосредственностью Маргарита чуть ли не бросилась на шею Генриху Бофорту, кардиналу Уинчестерскому, старику огромного роста с румянцем на щеках ярче кардинальского облачения. Ему было за восемьдесят, но природа наделила его и силой, и бодростью. А вот с разряженным Глостером она поздоровалась сдержанно. Глостеру шло под сорок, у него было красивое лицо, но его портили жестокость и фальшивая улыбка. Ему Маргарита холодно протянула руку для поцелуя.

– Мы рады вас видеть, господин герцог, – вот и все, что она произнесла.

И совершила ошибку – у Глостера не осталось никаких иллюзий. Взгляд, которым он смотрел на Маргариту, говорил откровенно: он воздаст ей по заслугам, она завела себе врага, смертельного, потому что вдобавок еще и так ослепительно красива. Но он не успел и рта раскрыть, а Маргарита уже вернулась к кардиналу. Она знала, что многим он внушает страх безжалостностью и готовностью проливать кровь, но кардинал пожелал ее замужества, и она его не боялась. Саффолк же любил его.

– Добрый мой дядя! Я хочу, чтобы вы видели во мне дочь, а не племянницу.

Кардинал, очарованный и побежденный, расцеловал ее, поздравив себя с правильным выбором. Наконец-то изящество, смех и веселье украсят жилище английских королей, где случилось столько печального.

22 апреля Генрих и Маргарита были обвенчаны в аббатстве Тичфилд, тоже принадлежащем кардиналу и расположенном неподалеку от Уинчестера. Великолепная церемония стала словно зарей новой жизни для только что рожденной пары, сияющей молодостью, и она принесла им счастье, потому что брачная ночь принесла наслаждение им обоим. Генрих не имел большого любовного опыта, но, влюбленный, он обращался с юной женой очень нежно, ласково и деликатно, что было большой редкостью в те грубые времена. Он сумел разбудить желание в ее созревшем для физической любви теле, и Маргарита испытала блаженство. Она была в восторге от их совместного открытия и чутко отвечала на все желания мужа, тая в себе прихотливый темперамент своего отца и рода Валуа. Генрих проснулся рабом той, кого сделал женой. И с этого дня он передал в ее хорошенькие ручки власть, которой тяготился и которую она с удовольствием взяла.

Когда поутру молодые супруги получали поздравления от двора, кардинал возблагодарил Господа Бога за помощь. От юной пары веяло согласием и счастьем, и этот союз должен был принести долгий мир всему королевству, которое так в нем нуждалось, даже если не все понимали это.

Завоевав короля, Маргарита хотела испробовать власть и над своими подданными. Ей предстояло покорить лондонцев. «Радостное прибытие» в Лондон и венчание там на царство было главным событием в череде свадебных торжеств, которые начались так радостно. Маргарита хотела в этих торжествах забыть странное чувство, похожее на упрек или раскаяние, оставшееся у нее после брачной ночи. Поначалу она опасалась грубости, обыкновенной спутницы супружеских постелей, но потом с наслаждением отдалась застенчивым ласкам, удваивая их сладость воображением: словно бы расточал их ей другой… Теперь она хотела обожания толпы, которое во много раз увеличило бы ее супружеское счастье.

– Тогда-то я и узнаю, что значит быть королевой, – говорила Маргарита своей фрейлине Ализон де ла Гранж, с которой они выросли вместе и которой единственной было позволено остаться с ней. – Меня уверили, что народ любит своего короля, и если я сделаю его счастливым, он будет мне благодарен и полюбит меня.

К своему сожалению, она узнала, что придется набраться терпения и подождать еще месяц. Лондон хотел украсить себя и как следует подготовиться к торжествам. К тому же из-за бури и у королевы не было достойных нарядов, которые предстояло сшить. На самом деле – но никто не посмел бы сказать об этом королеве – дело было в парламенте. Парламент не хотел давать денег на торжества в честь женщины, которая не только не привезла никакого богатства, явившись в одной рубашке, и которую предстояло еще одевать!..

Наконец был назначен день приезда в столицу – 28 мая, так что настало время пускаться в путь: Лондон приготовился. День был чудесный, ярко сияло солнце, и повсюду благоухали цветы, какими с большим искусством украшает себя английская весна. Красота радовала глаз. В придорожных тавернах пиво текло рекой, и огромный город – самый большой в Европе в ту пору – походил на поле маргариток. Ими были украшены все дома, они смотрели изо всех окон, все статуи святых украсились гирляндами. В прическах, на шляпах, за поясом, на корсаже – всюду виднелись маргаритки. Так пожелал кардинал Уинчестерский и широко открыл для такого торжественного случая свой кошелек. Однако приезд юной королевы не вызывал энтузиазма, который обещало море маргариток. Ее красота изумляла, поражала, но не больше… Глостер умело воспользовался месяцем, подаренным ему парламентом.

У его посланцев, щедро снабженных золотом, хватило времени, чтобы хорошенько подготовить толпу. Люди шептались между собой, что француженка мало того, что приплыла голышом, но и обойдется стране недешево, потому что в брачном контракте прописаны большие потери английских земель. (А что было бы, узнай Глостер про Мэн?!) Позабыв о своих поражениях и о том, что Франция понемногу теснит их обратно к морю, англичане чувствовали себя обиженными.

Но Генриха IV приветствовали с восторгом. Народ обожал хрупкого молодого человека, которого кое-кто уже называл «святым». Маргарита, не ведающая низкого чувства зависти, радовалась популярности мужа и, чтобы не огорчать его, прятала собственную печаль, хотя слезы наворачивались у нее на глаза. Она их сдерживала, хотя одна слезинка все же скатилась у нее по щеке. Ехавший рядом Саффолк, внимательно следивший за молодой четой, не мог ее не заметить. Заметил и пришел в неописуемую ярость. В один миг он подскакал к кардиналу Бофорту.

– И это называется встреча? – грозно спросил он. – Эти лондонцы, они что, совсем разум потеряли?

Кардинал Уинчестерский только пожал плечами. Он и сам наблюдал с недовольством неожиданное поведение толпы, но прекрасно понимал, откуда дует ветер.

– Глостер постарался представить нашу маленькую королеву в самом черном свете. Но не могу не заметить, что есть и ваша доля вины в тех сплетнях, какие разнесли его посланцы.

– Вины? Какой вины? Парламент поблагодарил меня за успех моего посольства и помолвку.

– Так-то оно так, но это было давно. А теперь я собственными ушами слышал толки, что вы испытываете к королеве уж слишком нежные чувства. И даже говорят, что она отвечает вам взаимностью.

– Никто безнаказанно не посмеет сказать мне такое в глаза! Моя жена – придворная дама ее величества, ее фрейлина!

– Но всем известно, что леди Саффолк – самая миролюбивая и самая неревнивая женщина на свете. Она счастлива уже тем, что видит вас хотя бы изредка. Впрочем, думаю, королева обворожила и ее.

– В любом случае мои чувства не касаются Глостера. И если он посмеет клеветать на ее величество…

Мощная рука Саффолка искала эфес шпаги.

– Пожалуйста, без опрометчивости. Мы пока еще ничего не проиграли. Народ не в восторге, но изумлен красотой. Пройдет немного времени, и ему понравится любезность его королевы. А пока мы сами займемся самыми горластыми крикунами.

– С этого и надо было начинать. А королеве хорошо бы сказать несколько ободряющих слов, чтобы мужественная девочка не расплакалась. Вы только посмотрите на нее, она совсем ребенок!

Саффолк кипел от гнева, он охотно бы растоптал копытами своей лошади этих краснорожих пьяниц, этих злобных завистниц, присосавшихся взглядами к Маргарите, этих слизняков вокруг розы! Но что от этого толку? Он ничем бы ей не помог. Нужно было набраться терпения и победить Глостера его же собственным оружием. Или другим, если первого окажется недостаточно.

Через два дня Маргарита, едва не сгибаясь под тяжестью пурпурной, отороченной горностаем мантии, стояла в Вестминстерском аббатстве, где ее торжественно короновали.

Потом, восседая на троне Эдуарда Исповедника, она принимала почести от всех знатных людей королевства, от друзей и врагов вперемешку. Каждому она улыбнулась, для каждого нашла ласковое слово. Только Саффолку она ничего не сказала. Но когда он опустился перед ней на одно колено и подал шпагу, Маргарита вложила всю свою любовь в улыбку, такую лучезарную и нежную, что сердце старого кардинала невольно сжалось. Ее улыбка была признанием, и многие это поняли. Многие, но не его величество король. Он обожал жену, видел в ней ангела того самого рая, о котором мечтал всю жизнь.

Справившись с пережитым разочарованием, Маргарита занялась украшением жизни супруга. Жизнь в Англии мало походила на ту, которую вели во французских замках. Жак Кёр привез французам на своих волшебных кораблях дыхание новой эпохи – эпохи Возрождения. На другом берегу Ла-Манша жили еще в глубоком Средневековье. Сеньоры в своих уродливых донжонах держали настоящие армии, позволяя себе бросать вызов своему правителю. Священные права короля уважались только на словах, а властью и деньгами распоряжался парламент, и договориться с ним было нелегко. Чтобы править, королю нужна была железная рука, это Маргарита поняла очень скоро. По счастью, такая рука была у кардинала Уинчестерского, и действовала она безотказно. Он умел держать в узде строптивого Глостера и многих других.

Без особых удобств проходила и каждодневная жизнь. Покои хоть и были пышно убраны, но роскошь эта свидетельствовала только о богатстве, а не об умении жить. Застолья, на которых текло рекой пиво и подавались горы мяса, были непереносимыми. Королева задумала облагородить свой двор и нравы. Она выписала из Франции гобелены и красивые ткани для Вестминстерского дворца, для Виндзора и Вудстока, раздала задания садовникам, ввела разные новшества в женскую моду, чем придворные дамы были очень довольны.

Только придворные дамы и были довольны. Оптимистические предсказания кардинала в день «радостного прибытия» не оправдались. Никогда англичане не полюбят всерьез королеву Маргариту. Но ее супруг не будет от этого любить ее меньше. Для него она была Божьим даром, доброй феей и… полной сил и энергии помощницей, которой можно отдать ненавистную власть, чтобы жить, как всегда мечталось, вдалеке от выпавшего на долю Генриха времени, которое он находил ужасным.

Первые очарования замужества развеялись, и у Маргариты возникло множество вопросов. Первым и главным был: за кого же она вышла замуж – за монарха или монаха? Генрих не только одевался во все темное, он еще и очень мало ел. По временам пища вызывала у него откровенное отвращение. Он любил мечтать, замирал, погрузившись в созерцание. И еще он любил научные занятия. В Англии не было человека образованнее. И он делал все возможное, чтобы передать свою страсть к наукам если не современникам, то хотя бы их детям. И это он считал главным делом своей жизни. Ему не было еще и восемнадцати, когда он основал два учебных заведения: одно в Итоне, другое в Кембридже, где постарался собрать образованных людей. Обоим своим детищам он посвящал много времени и заботился о них неустанно.

И вот что удивительно: страсть Генриха к книгам передалась и его злейшему врагу. На туманном острове Мэн, где обожаемая супруга Глостера томилась от невыносимой скуки, сам он, удалившись в свои покои, когда верные и шумные соратники не требовали его присутствия, занимался книгами. Поначалу он коллекционировал их, но понемногу ценные образчики заинтересовали его и содержанием. Среди своих бесчисленных обожательниц он прослыл человеком ученым, который может сравниться с королем, а то и превзойти его. Однако научные занятия не мешали Глостеру устраивать оргии и попойки, радуя ими свое окружение и весь городок, пользующийся крошками с его стола. Оргии Глостера раздражали кардинала, хотя сам он всю жизнь был очень далек от святости.

Этот жестокий и опасный человек шел к седовласой зиме через борьбу с врагами, битвы, преступления, сведение счетов и теперь находил неизреченную сладость, наставляя обворожительную молодую женщину с живым умом и мужественным сердцем, какие он вскоре в ней разглядел. Он питал к ней покровительственную нежность деда, столь необходимую и утешительную для Маргариты. Она чувствовала себя спокойнее и увереннее за этой каменной стеной, о которую разбивались бури. Их дружба стала настолько тесной, что кардинал отвел ей покои в своем дворце, и Маргарита часто приезжала к нему в то время, как ее супруг предавался молитвенным бдениям, забывая о грешной земле. Зато во дворце кардинала все было весомо и конкретно, там созидалось будущее королевских детей, которые непременно должны были появиться, но пока еще о себе не заявили.

На беду, Саффолк тоже часто присутствовал при этих беседах, что позволило прихвостням Глостера шептать на всех углах, что герцог стал любовником королевы.

Сплетня была глупая. Прошло так мало времени после венчания, и все знали, что брак счастливый. Маргарита любила супруга, и если в глубинах ее сердца и таилось зернышко страсти к другому, то гордость ее натуры и королевского сана не позволяла этому зернышку проклюнуться и расцвести. Саффолк довольствовался дружбой, которую дарила ему королева. Однако госпожа История поспешила нарушить покой милорда Саффолка. Он полагал, что тайное условие останется скрытым долгие-долгие годы, но ошибся: в конце июля торжественное посольство во главе с Людовиком де Бурбоном, графом Вандомским, и архиепископом Реймса Жувеналем дез Юрсеном высадилось в Англии. Послы привезли богатые подарки английской королеве, которые должны были возместить ее потери из-за бури, но… Они приехали говорить о провинции Мэн.

Со всевозможными дипломатическими подходами и с готовностью на всякого рода компромиссы они просили одного: возможности использовать доходы провинции ее природным владельцем Карлом Анжуйским, дядей Маргариты. Больше того, Карл VII готов был в течение десяти лет выплачивать Англии точно такую же сумму в качестве возмещения убытков. Условия условиями, но тайное стало явным, и все узнали, что лакомые земли рано или поздно должны опять стать французскими.

Друзья Глостера – а это была большая часть Лондона – разразились яростными протестами. Чтобы их успокоить, король предложил Анжуйскому дому двадцатилетний договор с Англией и ничего больше, с тем французы и отбыли.

Но вскоре приехало новое посольство, и месяц за месяцем шли переговоры с маневрами, наступлениями и отступлениями. В это непростое дело Маргарита, на свое несчастье, вмешалась. Ее прямо высказанная обида помогла решиться этому делу в пользу ее родной страны: супруг согласился отдать Мэн Франции 30 апреля 1448 года, «чтобы доставить удовольствие королю Франции и по требованию супруги».

Уинчестер и Саффолк, увидев королевский вердикт, в котором ничего не могли изменить, в ужасе всплеснули руками. «По требованию супруги» обещало нескончаемы свары в королевстве. А Маргарита была уверена, что укрепляет мир. На самом деле она вырвала у слишком слабого супруга приговор самой себе.

Английский народ был вне себя от гнева.

Наступил день, когда Маргарита, взглянув на вошедшего Саффолка, невольно вскрикнула от испуга: он был весь в грязи, одежда изорвана, лицо в синяках, руки и грудь сочились кровью. При нем не было ни кинжала, ни шпаги. Саффолк, казалось, был вне себя, и Маргарита сочла благоразумным отослать придворных дам, прежде чем расспросит милорда. Она подошла к нему:

– Боже мой, милорд, что с вами случилось? Откуда вы в таком виде?

– С Лондонского моста, мадам! Там я оставил шпагу, проткнув негодяя, воняющего чесноком на расстоянии в десять шагов. Он был главарем банды, которая на меня напала.

– На вас, милорд?

– Да, на меня. Они меня узнали. Кто-то заорал: «Бей любимчика королевы!» И в то же мгновенье на меня кинулась целая орава. Крикун тут же смылся. Но не так быстро, чтобы я не успел рассмотреть на нем ливрею Глостера. Как я вижу, он всерьез решил взяться за ваших друзей.

Королева побелела как полотно и покачнулась, но тут же совладала с собой. Она отвела готовые поддержать ее руки Саффолка и села на резной дубовый стул с высокой спинкой.

– Как же они меня ненавидят, – прошептала она, и от ее горестного вздоха сердце Саффолка больно сжалось. – Я всего несколько месяцев их королева, и они уже так меня ненавидят. Чем же я заслужила это?

– Вас винят за возвращение Мэна, как я и предвидел. Почему вы не захотели меня послушаться? Вопреки моей просьбе и пожеланиям кардинала, вы настояли на твердой позиции короля.

– Конечно, я настояла! Потому что это была единственно достойная позиция. Если даешь слово, надо его сдержать, милорд. И вы тоже дали слово, что Мэн вернется к его законным владельцам.

– Этот пункт должен был оставаться в секрете не меньше трех лет. А ваши… родственники не нашли ничего лучшего, как поспешить в Англию и потребовать, так сказать, свое!

– Не так сказать, а так оно и есть! Мне больно вам напоминать, но Англия потерпела поражение, и по справедливости она не имеет прав ни на какие французские земли.

– С такими чувствами и мыслями, мадам, вы не должны были соглашаться на английскую корону. Но народ вам ставит в вину не только Мэн, но и свою бедность, и все остальные беды и несчастья, какие только есть на свете. Если уж он берется ненавидеть, то остановить его трудно.

– Не могу не признать вашей правоты, но надеюсь, вы помните, что не я обсуждала условия моего замужества.

– Да, обсуждал их я, и Глостер прекрасно знает, что делает. Он давно уже догадался, что ради того, чтобы привезти вас сюда навсегда, я готов был подписать все, что угодно, что мир был только предлогом. Вы были самым главным…

– И вы теперь сожалеете.

– Нет. Я никогда ни о чем не пожалею, даже если заплачу за это жизнью. Но английский народ не разделяет моих чувств. Его разжигает Глостер, и он мечтает о новой войне, мечтает вернуться во Францию и сражаться там. Реванш! У Глостера на устах нет другого слова. И мы ему мешаем.

– Ничего подобного! Пожалуйста, берите ваш реванш! Но вы же прекрасно знаете, что никакого реванша быть не может. Неужели люди не понимают, что сделают пушки французского короля с английскими солдатами, если снова начнется война? Прошли времена Креси и Азинкура, когда стрелы решали исход боя.

– Люди ничего об этом не знают. Они думают, что Англии нужен новый Генрих V. И я тоже иногда об этом подумываю.

Маргариту больно ранили слова Саффолка, и она испепелила его гневным взглядом.

– Вы забываетесь, милорд, – произнесла она сурово. – Ваши… сожаления оскорбительны для его величества короля, моего супруга. Супруга, которого я люблю и которого совсем недавно вы призывали защищать и наделять моей силой. Именно это я и стараюсь делать.

– Которого вы любите? В самом деле? – переспросил Саффолк голосом, полным муки.

– Не думаю, что вас это удивляет. Он добр, мягок, сострадателен к бедам и обидам и так близок к Богу!..

– Скажите, что вы почитаете его, мадам, но не говорите, что любите. Любовь – это совсем другое…

– Что же это такое?

Не в силах больше сдерживаться, Саффолк бросился к ногам своей королевы:

– Это то, что я испытываю к вам, мадам, безжалостный огонь, который пожирает меня и наполняет светом. Вы появились, и я стал по-иному видеть и чувствовать. И я уверен, что вы чувствуете то же самое, – прибавил он с внезапной дерзостью, заставившей Маргариту вздрогнуть.

– Замолчите, прошу вас! Вспомните, кому вы это говорите!

– Королеве, которую я жажду всеми силами души, женщине, которую я люблю превыше всего в мире и которой я отдаю свою жизнь…

Он схватил ее руки, и молодая женщина вынуждена была невольно к нему наклониться.

– Будьте милосердны и честны ради нас обоих! С тех пор как вы здесь, мы испытываем одинаковые муки. Словно два узника, смотрим друг на друга сквозь решетку тюрьмы, не имея возможности прикоснуться и прильнуть. Сегодняшнее нападение – только начало. Глостер знает, что я вас люблю, и подозревает, что вы тоже меня любите. Отныне он не оставит меня в покое, теперь я всегда в опасности.

Он молил долго и страстно, в страхе не от смерти, которая может наступить внезапно, выскочив из засады, а оттого, что погибнет, не узнав счастья, какого жаждет так долго… Маргарита смотрела на Саффолка полными слез глазами, слушала молча, не прерывая, мучимая огнем, который разгорался и в ней, в ужасе от того, что этот человек может погибнуть, исчезнуть навсегда… Никогда его не увидеть?! Не коснуться его руки?! Страшнее Господь Бог не мог от нее потребовать. Она должна была сохранить Саффолка любой ценой. Даже рискуя потерять себя…

Король по одному только слову, оброненному Маргаритой, приказал организовать суровое следствие. Через несколько дней злоумышленники были схвачены и уже болтались на виселице в Тайберне. А Маргарита отдалась человеку, которого любила больше всего в жизни.

Глава 3. Две розы

Страх навсегда потерять любимого толкнул Маргариту в объятия герцога, но эти объятия не стали связью, которая обесчестила бы их обоих. Юная королева не пожелала быть рабой своей страсти, такой же жгучей, какая, как она знала, сжигала и Саффолка. Она искренне любила мужа и не хотела для него постыдного положения рогоносца, о чем бы с восторгом трубил Глостер со своей компанией. Счастливый час был единственным. Маргарита исповедалась дядюшке Бофорту. Своему духовнику она не доверила столь опасный грех. И пообещала больше не грешить. Она не могла не покаяться, ей были дороги святые дары матери-церкви. На протяжении двух лет она держала слово с твердостью, необыкновенной для столь молодой женщины. Политическая ситуация за это время не улучшилась, и мысли королевы были поглощены государственными заботами.

Кроме происков Хамфри Глостера, который по-прежнему, не жалея денег, рассылал повсюду своих крикунов, внушала опасения ссора между герцогом Ричардом Йорком, наследником трона в случае, если у Маргариты не будет детей, и кузеном короля, Эдмундом Бофортом, герцогом Сомерсетским, племянником кардинала Уинчестерского, то есть членом дома Ланкастеров. Ссора эта будет длиться долгие годы и потом превратится в гражданскую войну.

Уличная стычка слуг, наломавших красных и белых роз, чтобы воткнуть их в шляпы, прежде чем начать молотить друг друга, закончилась братоубийством. Этому ужасному конфликту история присвоит романтическое название «война Алой и Белой розы».

В воскресенье, ближайшее после драки слуг, королева отправилась в виндзорскую часовню к мессе, приколов к платью прекрасную алую розу – символ своего королевского дома, но еще и Бофортов – ее самых любимых родственников. Все поняли, что хотела сказать королева. Одни обрадовались, другие оскорбились, но никому не пришло в голову, что молодая женщина просто-напросто украсила себя любимым цветком.

Глостер не замедлил подлить масла в полыхающий огонь. Его стараниями на Лондонском мосту и в тавернах люди вскоре стали толковать об изменнице-королеве, которая изменяет королю и Англии, шпионя в пользу Франции, потому что ненавидит англичан. Бедные кварталы возле Темзы так бурлили, что Маргарита с отчаянием поняла: мира не будет до тех пор, пока жив ее яростный враг. Значит, ей нужна голова Глостера. Но получить его голову не так-то просто. Пусть даже кардинал Уинчестерский, чувствуя, как убывают его силы, только и думает, как расправиться со смутьяном.

Старый кардинал, представляя, что в очень скором времени покинет этот мир, приходил в ужас: Саффолк не так силен, чтобы в одиночку защитить королевскую чету от ненависти лорда-протектора и его друзей – она неизбежно станет их жертвой. Кардинал желал сокрушить Глостера.

Но на его пути стояло неодолимое препятствие: его величество король. Никогда Генрих Святой не подпишет смертный приговор родному дяде!

Вот уже несколько месяцев Маргариту тревожило душевное состояние супруга: с тех пор как розы начали воевать, он впал в тоску и мучился угрызениями совести. Целыми ночами, запершись в молельне, он спрашивал, есть ли у него законное право на английский трон. Да, его дед и отец царствовали, и никому и в голову не приходило оспаривать у них корону. Слава его отца до сих пор осеняет своими лучами королевство и – увы! – питает мечты о реванше, о радости убивать и грабить на французской земле. Однако дед добыл себе корону преступлением: Генрих IV без тени сомнений низложил, а потом убил короля Ричарда II и навсегда пресек линию Черного принца, столь дорогого сердцу англичан. Люди шептались, что молодой король, получивший в наследство это преступление, поэтому столько молится и ведет жизнь не столько монаршую, сколько монашескую. Он и сам охотно сложил бы с себя корону, так она ему была тяжела, если бы не Маргарита, свет его жизни, единственная, кого он любил больше всех на свете… И только изредка он оставлял свои угрызения и вспоминал, что, как бы там ни было, он король! К несчастью, он не забывал никогда, что и ненавистный Глостер – его родственник и что сам он никогда не совершит нового преступления.

Однако, несмотря на все свои христианские чувства, Генрих не мог забыть и того, что его дядя Глостер уморил нищетой и голодом его мать, несчастную Екатерину Французскую. С этого-то и решила начать свою военную кампанию Маргарита.

– Господин мой и супруг, пора подарить мир вашему доброму городу Лондону, – так начала она свою речь. – Но нельзя ждать мира, пока мы позволяем милорду Глостеру смущать народ, подстрекая его к мятежам и восстаниям. Настало время принять меры. С каждым днем крепнет уверенность лорда-протектора в том, что он подлинный господин вашего королевства, и однажды он поведет свое войско на приступ вашего дворца, а потом и Тауэра, если там мы найдем убежище…

– У дяди Глостера беспокойный характер, мой друг, но человек он вовсе не злой. Бывает, его захлестывает обида, он сожалеет о супруге герцогине, которую, как я полагаю, он все еще любит, а мы вынуждены держать ее в тюрьме.

– Надеюсь, вы не забыли, что она желала вашей смерти? Я слышала, что она женщина, недостойная носить благородную фамилию Глостер.

– Вы, несомненно, правы, но все-таки дядя дал ей свой титул и имя.

– А вы готовы вернуть ему злодейку, чтобы сделать его счастливым? – вспыхнула Маргарита. Терпение не было ее добродетелью. – А вы знаете, что будет, когда ваш добрый дядюшка сгонит нас с трона? Он поспешит на остров, где находится герцогиня, привезет ее в Лондон и коронует в Вестминстере. А вас тем временем заточат в монастырь, а меня отправят на остров занять место новой королевы. Если не поступят еще страшнее и хуже!

– Не говорите так, душа моя. Не пугайте меня и себя. Бог свидетель, что монастырь мне не страшен, напротив, он мне по душе. Но вы! Вы так молоды, так красивы, и я так нежно люблю вас…

– Докажите вашу любовь, оказав мне защиту. Мой возлюбленный сир, мне кажется, настал час, когда вам придется выбрать между дядей и супругой. По крайней мере, возьмите Глостера под арест и заточите в башню!

Генрих сдался. Но ему удалось убедить Маргариту в необходимости соблюсти все формальности для того, чтобы избежать народного мятежа. И вот король, последовав совету кардинала Уинчестерского и милорда Саффолка, призвал членов парламента в город Бери в графстве Ланкашир. Здесь Ланкастеры были у себя дома, и они собрали всех, кого Глостер считал врагами. Да, благодарение Господу, были у него и враги: Клиффорды, Перси, Сомерсеты и Оуэн Тюдор, вдовец Екатерины Французской, он по-прежнему носил по ней траур и не подозревал, что в его уэльском донжоне родилась новая королевская династия.

Мысль о том, чтобы созвать всех этих аристократов в Бери, подал кардинал. Они должны были вынести решение по поводу все еще висящих в воздухе вопросов, например, о вдовьей части королевы Маргариты, которая так и не была определена за два года ее замужества.

После торжественной мессы, которую служил архиепископ Кентерберийский, и его проповеди, призывающей к миру, лорды собрались в главной церкви аббатства Святого Эдмунда, возле могилы этого святого короля Восточной Англии, погибшего мученической смертью в 870 году от руки вторгшихся викингов. Первый день прошел без происшествий: вдовья часть королевы не вызвала никаких возражений; помогло, как видно, величие места – члены парламента дали свое согласие без всякого принуждения.

На второй день Совет пожелал выслушать Глостера.

В приглашении на заседание «палаты короля» не было ничего необычного, и Глостер прибыл в наилучшем расположении духа. Однако он забеспокоился, когда Саффолк, претерпевший ущерб от его людей, выступил в роли обвинителя и во всеуслышание объявил, что Глостер продолжает злонамеренное дело жены, готовя заговор против священной особы короля и черня честь королевы. К обвинению был приложен длинный список злоупотреблений, какие лорд-протектор допустил, управляя государством с младенчества короля.

Загрузка...