Песнь шестая

Так отдыхал многостойкий в беде Одиссей богоравный,

Сном и усталостью тяжкой смиренный. Паллада Афина

Путь свой направила в землю и в город мужей феакийских.

Жили в прежнее время они в Гиперее пространной

Невдалеке от циклопов, свирепых мужей и надменных,

Силою их превышавших и грабивших их беспрестанно.

Поднял феаков тогда и увел Навсифой боговидный

В Схерию, вдаль от людей, в труде свою жизнь проводящих.

Там он город стенами обвел, построил жилища,

Храмы воздвигнул богам и поля поделил между граждан.

Керой, однако, смиренный, уж в царство Аида сошел он,

И Алкиной там царил, от богов свою мудрость имевший.

В дом-то к нему и пошла совоокая дева Афина,

В мыслях имея своих возвращенье домой Одиссея.

В спальню прекрасной постройки она поднялася, в которой

Дева спала, на бессмертных похожая ростом и видом,

Милая дочь Алкиноя, феаков царя, Навсикая.

Там же двое прислужниц, красу от Харит получивших,

Спали с обеих сторон у запертой двери блестящей.

К ложу ее пронеслась, как дыхание ветра, Афина,

Стала в ее головах и с такой обратилась к ней речью,

Дочери образ приняв мореходца Диманта, с которой

Сверстницей дева была и которую очень любила.

Образ принявши ее, сказала Паллада Афина:

«Вот беззаботной какой родила тебя мать, Навсикая!

Без попеченья лежит одежда блестящая в доме,

Брак же твой близок, когда и самой тебе надо одетой

Быть хорошо и одеть, кто с тобою на свадьбу поедет.

Добрая слава опрятно одетых людей провожает,

С радостью смотрят на них и отец и почтенная матерь.

Ну-ка, давай, поедем стирать с наступлением утра.

Вместе с тобой я пойду помогать тебе, чтоб поскорее

Дело окончить. Недолго уж в девах тебе оставаться.

Взять тебя замуж хотят наиболее знатные люди

В крае феаков, где ты и сама ведь из знатного рода.

С ранней зарей попроси отца многославного тотчас

Мулов с повозкой велеть снарядить, чтоб сложить на повозку

Все пояса, покрывала блестящие, женские платья.

Лучше тебе и самой поехать на ней, чем ногами

Пешей идти: водоемы от города очень далеко».

Так сказав, на Олимп отошла совоокая дева,

Где, говорят, нерушима – вовеки – обитель бессмертных.

Ветры ее никогда не колеблют, не мочат водою

Струи дождя, не бывает там снега. Широкое небо

Вечно безоблачно, вечно сиянием светится ясным.

Там для блаженных богов в наслажденьях все дни протекают.

Дав указанья царевне, туда удалилась Афина.

Эос вскоре пришла пышнотронная и Навсикаю

Вмиг пробудила от сна. Изумилась она сновиденью,

По дому быстро пошла, чтоб родителям сон рассказать свой.

Мать и отца – обоих внутри она дома застала.

Мать пред огнем очага сидела средь женщин служанок,

Пряжу прядя из морского пурпура. Там и отец ей

Встретился. Шел он как раз на совет благородных старейшин;

Был он на этот совет феаками славными позван.

Близко пред милым родителем став, Навсикая сказала:

«Милый отец мой, вели-ка высокую дать мне повозку

Прочноколесную. На реку в ней я хотела б поехать

Выстирать нашу одежду – лежит у меня она грязной.

Ведь и тебе самому в собраньях мужей знаменитых

На совещаньях сидеть подобает в чистой одежде.

Кроме того, пятерых сыновей ты имеешь в чертогах –

Двух женатых и трех холостых, цветущих годами.

Эти желают всегда ходить в свежевымытых платьях

На хороводы. А думать приходится мне ведь об этом».

Так говорила она. Но про брак ожидаемый стыдно

Было сказать ей отцу. Догадался он сам и ответил:

«Не откажу я тебе ни в мулах, дитя, ни в другом чем.

В путь отправляйся. Рабы же заложат повозку большую,

Прочноколесную; будет и кузов на ней для поклажи».

Так сказавши, рабам приказал он, и те ему вняли.

Вышедши из дому вон, снарядили повозку для мулов

Прочноколесную, мулов в нее запрягли крепконогих,

Из кладовой Навсикая с одеждой блестящею вышла

И уложила ее в скобленую гладко повозку.

Мать ей обильно в плетеной корзине еды уложила

Всякой, прибавила разных запасов, вина налила ей

В козий мех. На повозку с бельем поднялась Навсикая,

С маслом душистым сосуд золотой дала ей Арета,

Чтобы сама она маслом натерлась и жены-служанки.

В руки блестящие вожжи и бич взяла Навсикая.

Мулов бичом погнала. Затопав, они побежали.

С топотом дробным бежали, одежду везя и царевну,

Вслед за повозкой прекрасной прислужницы шли остальные.

Вскоре достигли они прекрасноструящейся речки.

Были всегда там водой водоемы полны. Из-под низу

Била обильно вода, всевозможную грязь отмывая.

Выпрягли мулов они из повозки, доехав до места,

Мулов пустили на берег реки, водовертью богатой,

Сочной, медвяной травою питаться, а сами с повозки

Сняли руками белье и бросили в черную воду.

В яме топтали его, соревнуясь друг с другом в проворстве.

Вымыв белье и очистив его хорошо от всей грязи,

Ряд за рядом его разостлали по берегу моря,

Где всего более галька морскою волной обмывалась.

После того, искупавшись и густо намазавшись маслом,

Сели обедать они у самого берега речки,

Все же белье, что стирали, на солнце оставили сохнуть.

Пищей когда насладились, – царевна сама и служанки, –

В мяч они стали играть, поскидавши с себя покрывала.

С песней в игру повела белорукая их Навсикая.

Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида

Мчится по длинным хребтам Ериманфа-горы иль Тайгета,

Радуясь сердцем на вепрей лесных и на быстрых оленей;

Там же и нимфы полей, прекрасные дочери Зевса,

Следом за нею несутся. И сердцем Лето веселится:

Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней, –

Сразу узнать ее можно, хотя и другие прекрасны.

Так меж своих выделялась подруг незамужняя дева.

Ехать обратно домой собиралась уже Навсикая,

Вымыв прекрасные платья и мулов в повозку запрягши.

Новая мысль тут пришла совоокой Афине богине:

Чтоб Одиссей, пробудившись, увидел прекрасную деву

И чтобы девушка та провела его в город феаков.

Бросила мяч в это время одной из прислужниц царевна,

Но промахнулась в нее, а попала в глубокую воду.

Вскрикнули громко они. Одиссей богоравный проснулся,

И поднялся, и раздумывать начал рассудком и духом:

«Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?

К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды

Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?

Кажется, девичий громкий вблизи мне послышался голос.

Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых,

Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?

Или достиг наконец я жилища людей говорящих?

Дай-ка, однакоже, сам я пойду, – посмотрю и узнаю».

Так сказав, из кустов поднялся Одиссей богоравный.

В частом кустарнике выломал он мускулистой рукою

Свежую ветку и ею срамные закрыл себе части.

Как в своей силе уверенный лев, горами вскормленный,

В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами,

В стадо быков иль овец он бросается в поле, хватает

Диких оленей в лесу. Его принуждает желудок

Даже врываться в загон, чтоб овцу за оградой похитить.

Вышел так Одиссей из кустарника. Голым решился

Девушкам он густокосым явиться: нужда заставляла.

Был он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной.

Бросились все врассыпную, спасаясь на мысы над морем.

Только осталась одна Алкиноева дочь: ей вложила

В сердце смелость Афина и вынула трепет из членов.

Остановилась она перед ним: Одиссей колебался:

Пасть ли с мольбой перед девой прекрасной, обняв ей колени,

Или же издали с мягкою речью, с мольбой обратиться

К деве, чтоб город ему указала и платье дала бы?

Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он:

Не подходя, умолять ее мягкими только словами,

Чтоб не обидеть девичьего сердца, обняв ей колени.

Тотчас к ней обратился он с мягким, рассчитанным словом:

«Смертная ль ты иль богиня, – колени твои обнимаю!

Если одно из божеств ты, владеющих небом широким,

Я бы сказал: с Артемидой, великою дочерью Зевса,

Больше всего ты сходна и ликом, и видом, и ростом.

Если же смертная ты и здесь на земле обитаешь, –

Трижды блажен твой отец, и мать твоя трижды блаженна,

Трижды блаженны и братья! Каким согревающим счастьем

Из-за тебя их сердца непрерывно должны исполняться,

Глядя, как отпрыск цветущий такой идет в хороводы.

Тот, однако, средь всех остальных несравненно блаженней,

Кто тебя в дом свой введет, других превзошедши дарами.

Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я

Ни средь мужчин никого, ни средь жен, – изумляюсь я, глядя!

Близ алтаря Аполлона на Делосе в давнее время

Видел такую же я молодую и стройную пальму.

Я ведь и там побывал с толпою товарищей верных,

Ехав дорогой, в которой так много ждало меня бедствий!

Вот и тогда, увидавши ее, я стоял в изумленьи

Долго: такого ствола на земле не всходило ни разу!

Так и тебе я, жена, изумляюсь. Но страшно боюсь я

Тронуть колени твои. Тяжелой бедой я постигнут.

Только вчера удалось убежать мне от темного моря.

Двадцать до этого дней от Огигии острова гнали

Бури и волны меня. Заброшен теперь и сюда я

Богом, чтоб новым напастям подвергнуться. Верно, не скоро

Будет конец им. Немало еще их доставят мне боги.

Жалость яви, госпожа! Претерпевши несчетные беды,

К первой к тебе я прибег. Из других ни один мне неведом

Смертный, кто в городе этом; кто в этой стране обитает.

К городу путь укажи мне и дай мне на тело накинуть

Лоскут, в какой ты белье завернула, сюда отправляясь.

Пусть тебе боги дадут, чего и сама ты желаешь, –

Мужа и собственный дом, чтобы в полном и дружном согласьи

Жили вы с мужем: ведь нет ничего ни прекрасней, ни лучше,

Если муж и жена в любви и в полнейшем согласьи

Дом свой ведут – в утешенье друзьям, а врагам в огорченье;

Больше всего ж они сами от этого чувствуют счастье».

Так Одиссею в ответ белорукая дева сказала:

«Странник! На мужа худого иль глупого ты не походишь.

Счастье Зевес меж людей благородного ль, низкого ль рода

Распределяет, кому пожелает, по собственной воле.

То, что послал и тебе он, ты вытерпеть должен отважно.

Нынче же, раз к нам сюда ты приходишь, в наш город и в край наш,

Ты ни в одежде нужды не увидишь, ни в чем-либо прочем,

Что несчастливцам мы встречным даем, о защите молящим.

Город тебе покажу. Назову и людей, в нем живущих.

Городом этим и этой землею владеют феаки.

Дочерью я прихожусь Алкиною, высокому духом;

Держится им у феаков могущество их и величье».

Так сказав, приказала подругам своим густокосым:

«Стойте, подруги! Куда разбежались вы, мужа увидев?

Можно ли было подумать, что враг между нами явился?

Нет средь живых человека такого – и нет и не будет,

Кто бы в стране феакийских мужей дерзнул появиться

С целью враждебною: слишком нас любят бессмертные боги.

Здесь мы живем, ото всех в стороне, у последних пределов

Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает.

Здесь же стоит перед нами скиталец какой-то несчастный.

Нужно его приютить: от Зевса приходит к нам каждый

Странник и нищий. Хотя и немного дадим, но с любовью.

Дайте ж, подруги мои, поесть и попить чужеземцу

И искупайте его на реке, где потише от ветра».

Остановились подруги, одна ободряя другую;

В месте затишном его посадили, как им приказала

Дочь Алкиноя, могучего сердцем, сама Навсикая.

Плащ и хитон перед ним положили, чтоб мог он одеться,

Нежное масло в сосуде ему золотом передали

И предложили в прекрасноструистой реке искупаться.

Так обратился тогда Одиссей богоравный к служанкам:

«Станьте, прислужницы, так вот, подальше, чтоб сам себе мог я

Плечи от грязи отмыть и тело намазать блестящим

Маслом; давно уж оно моего не касалося тела.

А перед вами я мыться не стану. Мне было бы стыдно

Голым стоять, очутившись средь девушек в косах прекрасных».

Так говорил он. Они, удалившись, сказали царевне.

Черпая воду из речки, отмыл Одиссей богоравный

С тела всю грязь, у него покрывавшую плечи и спину.

И с головы своей счистил насевшую пену морскую.

После того как он вымылся весь и намазался маслом,

Также и платье надел, что дала незамужняя дева,

Сделала дочь Эгиоха Зевеса, Паллада Афина,

Выше его и полнее на вид, с головы же спустила

Кудри густые, цветам гиацинта подобные видом.

Как серебро позолотой блестящею кроет искусный

Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной

Всякому роду искусств и прелестные делает вещи, –

Прелестью так и Афина всего Одиссея покрыла.

В сторону он отошел и сел на песок перед морем,

Весь красотою светясь. В изумлении дева глядела

И к густокосым служанкам с такой обратилася речью:

«Вот что, подруги мои белорукие, я сообщу вам:

Не против воли богов, Олимпом владеющих светлым,

Муж этот здесь очутился, средь богоподобных феаков.

Мне показался сперва незначительным он человеком,

Вижу теперь, что похож на богов он, владеющих небом.

Если б такого, как он, получить мне супруга, который

Здесь бы у нас обитал и охотно у нас бы остался!

Дайте, однако, подруги, поесть и попить чужеземцу».

Так сказала. Охотно приказу они подчинились,

Пред Одиссеем еду и питье поставили тотчас.

Жадно взялся за питье и еду Одиссей многостойкий:

Очень давно ничего уж не ел, ничего и не пил он.

Новая мысль между тем белорукой пришла Навсикае.

Выгладив, что постирала, в повозку белье уложила,

Крепкокопытных впрягла в нее мулов, сама в нее стала

И, ободрить Одиссея стараясь, к нему обратилась:

«Встань, чужеземец, и в город иди! Тебя провожу я

К дому отца Алкиноя разумного. Там ты увидишь,

Думаю я, наилучших, знатнейших людей из феаков.

Вот как теперь поступи – мне не кажешься ты неразумным:

Время, пока проезжать чрез поля и чрез нивы мы будем, –

Все это время за мулами вслед со служанками вместе

Быстро иди. А дорогу сама я указывать буду.

В город когда мы придем… Высокой стеной обнесен он

С той и другой стороны – превосходная гавань, но сужен

К городу вход кораблями двухвостыми: справа и слева

Берег ими уставлен, и каждый из них под навесом.

Вкруг Посейдонова храма прекрасного там у них площадь.

Вкопаны в землю на ней для сиденья огромные камни.

Запасены там для черных судов всевозможные снасти –

И паруса, и канаты, и гладко скобленные весла.

Ибо феакам нужны не колчаны, не крепкие луки,

Надобны им корабли равнобокие, весла и мачты;

Радуясь им, испытуют они гладь моря седого.

Толков враждебных хочу избежать я, чтоб в спину насмешки

Мне не пустил кто-нибудь. Наглецов у нас много в народе.

Кто-нибудь скажет из худших, меня повстречавши с тобою:

– Что там за странник, большой и красивый, идет с Навсикаей?

Где его дева нашла? Не будет ли ей он супругом?

Кто он? Морскою ли бурею к нам занесенный из дальних

Стран человек? Ведь вблизи от себя мы не знаем народов.

Или же бог к ней какой по молитвам ее неотступным

С неба спустился и будет теперь обладать ею вечно?

Лучше б, уехав отсюда, она себе мужа сыскала

В странах других. Оскорбляет жестоко она здесь феаков

Многих и знатных, желавших ее получить себе в жены! –

Так они скажут. Большим для меня это будет позором.

В негодованье и я бы пришла, поступи так другая, –

Если б, имея и мать и отца, без согласья их стала,

В брак не вступивши открытый, иметь обращенье с мужчиной.

Быстро слово мое, чужеземец, исполни, чтоб скоро

Мог тебе дать мой отец возможность домой воротиться.

Встретишь ты близко к дороге священную рощу Афины

Из тополей. В ней источник струится, вокруг же лужайка.

Там у отца моего участок и сад плодоносный,

Пышный: от города он на крик отстоит человека.

В роще этой останься и жди там все время, покуда

Загрузка...