История Нидерландов значительно менее кровава и жестока, чем история любой из окружающих стран. Не напрасно восхвалял Эразм как истинно нидерландские те качества, которые мы можем назвать также и чисто эразмовскими: мягкость, доброжелательность, умеренность и требование всеобщего среднего образования. Нисколько не романтические добродетели, если угодно. Но разве они от этого менее благотворны?[2]
Почва, питающая современные финансовые рынки, таит в себе систему разветвленных и петляющих русел, пронизана огромной сетью тонких, постоянно меняющих ход течения капилляров, по которым сложно сказать, водоносны ли они вообще или вот-вот иссякнут.
Определить, с какого момента ведет свой отсчет финансовая система Нового времени, можно лишь весьма произвольно, но вполне подходящим вариантом был бы 1602 год – год учреждения в Амстердаме первого акционерного общества. В XVI столетии отдельные торговые дома предпринимали все более продолжительные поездки в Азию, сопряженные с большими расходами и высоким риском. Однако на рубеже веков голландским купцам представляется возможность еще существеннее расширить торговлю в регионе. Упадок Португалии под властью испанских Габсбургов и гибель Армады в схватках с английским флотом в 1588 году позволяют без труда подчинить себе иберийские фактории в Азии. Для этого требуется военная и торговая инфраструктура, превосходящая возможности отдельных предпринимателей. Решение приходит в голову купцам из Амстердама и Зеландии, объединившим свои дома в Голландскую Ост-Индскую компанию, за 25 тысяч гульденов приобретшую у государства монополию на осуществление торговли на территориях к востоку от мыса Доброй Надежды и к западу от Магелланова пролива сроком на 21 год. Торговая монополия подразумевает еще и ряд суверенных прав, таких как право назначать губернатора колонии, право иметь помимо флота еще и действующую армию, а также дозволение заключать договоры, обладающие международно-правовой обязательной силой.
Для финансирования столь долгосрочного предприятия необходимо располагать стабильным основным капиталом. При помощи кредитов или займов, которые постоянно необходимо возвращать и продление которых не гарантировано, можно финансировать лишь обозримые по продолжительности проекты. Таким образом, выпускаются ценные бумаги, называемые акциями, закрепляющие права владельца на получение части прибыли и не подлежащие выкупу в течение определенного срока, на весьма солидную по тем временам сумму в 6,5 миллиона гульденов. Акционеры – не кредиторы, а владельцы предприятия. Они получают свою долю прибыли за счет выплаты дивидендов, но вынуждены также и терпеть убытки, если товар портится либо если иберийские фактории грабят. В то время как заимодавец (как и любой кредитор) по истечении оговоренного периода получает четко определенный процент и возврат предоставленных средств, акционеры существуют за счет доходов предприятия, которые не столь надежны, но зато потенциально могут оказаться много выше.
Ост-Индскую компанию ждет неоспоримый успех, и благодаря ей Амстердамская биржа остается финансовым центром Европы вплоть до середины XVIII века. Обосновавшись в Джакарте, именуемой голландцами Батавией, им постепенно удается контролировать все большую и большую долю азиатской торговли. В 1641 году они покоряют португальскую Малакку, обретая благодаря господству в Малаккском проливе контроль над западным побережьем Малайзии. В 1667 году последняя значимая португальская фактория переходит к Ост-Индской компании, в руках которой таким образом фактически оказывается сосредоточена вся торговля между Европой и Азией. Добавляются к этому и усиливающиеся позиции на внутриазиатском рынке. Среди всех зарубежных предприятий именно ее сегун наделяет эксклюзивными полномочиями вести торговлю с Японией.
Финансовые возможности Голландской Ост-Индской компании многократно превосходят все то, что представлялось возможным до ее основания. Английская Ост-Индская компания, основанная приблизительно в то же время в Лондоне, давно уже не может конкурировать с голландцами за отсутствием финансового стержня. За две сотни лет в арсенале у голландцев набралось около 4,7 тысячи судов, перевозивших приблизительно миллион человек. Акционерное общество оказалось именно той формой экономической организации, которая заложила основы для легендарного подъема Нидерландов в их золотой век. Благодаря не самой выдающейся идее не самой выдающейся нации где-то между Зюдерзее и Зеландией удалось обрести статус великой державы. Нидерландским кораблям покорилась большая часть Мирового океана. К 1670 году государственный флот насчитывал более 15 тысяч кораблей, что в пять раз превышало число судов, ходивших под британским флагом. За счет торговых факторий, разросшихся до городов такого масштаба, как Нью-Йорк или Джакарта, власть купцов простирается далеко вглубь страны.
Причины упадка Ост-Индской компании, как и причины ее расцвета, были и военной, и экономической природы. Англичане обретают все больший контроль над Ла-Маншем, а следовательно, и над важнейшим морским путем, по которому голландцы осуществляют торговлю с Азией. Во время Четвертой англо-голландской войны (1780–1784) товарообмен с Нидерландами сходит на нет, торговые дома приходят в запустение, аукционов более не проводится. Вдобавок к этому финансовые основы компании далеко не так прочны, как хотелось бы. С течением лет проблема коррупции усилилась. Губернаторы далеких заморских владений часто оказывались авантюристами, целенаправленно выстраивавшими хозяйство так, чтобы прибыль стекалась к ним в карман, и заботившимися о благосостоянии акционеров лишь постольку-поскольку. От этой проблемы акционерные общества не избавились до сих пор – она пережила саму Ост-Индскую компанию, расформированную в 1798 году и перешедшую в собственность государства.
Но источник дальнейшего процветания акционерного общества на том не иссяк. Более того, довольно скоро он не просто заструился ручьем, а хлынул бурным потоком. Экономическая смекалка голландцев не ограничивалась торговлей с дальним зарубежьем. В 1605 году Гуго Гроций в своем трактате в защиту Голландской Ост-Индской компании заявляет о «свободном море», делая таким образом важнейший шаг к заложению основ международного права. В 1609 году учреждается Амстердамский банк, обеспечивавший своим клиентам перевод денег со счета на счет и изобретший таким образом обращение безналичных средств. Амстердамский банк считается первым центральным банком в истории. Два года спустя появляется Амстердамская товарная биржа, на которой с 1612 года начинается торговля ценными бумагами. Изобретение акционерного общества сродни Большому взрыву, в результате которого последующие новшества возникают словно сами по себе. Стоило узлу развязаться, как рост и расширение финансовых институтов обрели невероятную скорость. Голландцы создают систему эффективного зарабатывания денег. Кальвинизм диктует им, что богатство – пусть внешний, но зато достоверный признак Божьего благословения. Осознание этого подстегивает. В системе этой, по крайней мере на начальной стадии ее развития, как никогда ранее доминирует рациональный ум торговца.
К предпосылкам наступления золотого века Нидерландов можно отнести не только финансовую изобретательность их жителей. Не менее важную роль играют набожность, прилежание, смелость, умение разбираться в искусстве, наличие чернил и склонность к пиратству. Гениальность Рембрандта и Вермеера никак не обусловлена деятельностью Ост-Индской компании, но то богатство и та открытость, которые стали достоянием голландской культуры в ходе развития торговли, являются одними из наиболее существенных условий, благодаря которым их творческие способности могли получить развитие. Все взаимосвязано. Ни одна культура не переживала творческого подъема, не имея для того экономического основания. Вовсе не случайно, что в Нидерландах революция в духовной и художественной сферах шла рука об руку с финансовой. Страна, привлекавшая Декарта и Спинозу, способна употребить свои выдающиеся качества на то, чтобы спекулировать тюльпанами, практически потеряв на этом всю прибыль, накопленную за бесчисленное множество путешествий в Азию. Не только голь на выдумки хитра, но и богатство, и свобода. Финансисты и художники не завязаны друг на друга, но их процветанию способствуют одни и те же условия, и в большинстве случаев обе эти стороны проявляют живой интерес друг к другу, пусть даже движут ими совершенно разные мотивы.
Пример Голландии в какой-то мере способен ввести в заблуждение. Редко когда рациональное экономическое мышление в состоянии развиваться с той легкостью, с которой оно прогрессировало в среде амстердамских купцов XVII века. Экономическая система, политический строй и религия нацелены на преумножение личного благосостояния граждан. Царит почти что идеальный климат экономической эффективности и открытости. Но идеальные условия – исключение из правил, и они не могут длиться вечно, поскольку человек не идеален. В долгосрочной перспективе ему не свойственна хладнокровная расчетливость, делающая его самого предсказуемым. Поэтому финансовые инновации лишь в исключительных случаях находят дорогу в жизнь гладко и без усилий, как это произошло в Нидерландах в начале XVII столетия. Как правило, в месте зарождения финансовой идеи питающая ее почва довольно долго представляет собой болото, прежде чем может сформироваться русло реки. И если время не в состоянии ее воспринять, мысль, словно ручеек, может снова уйти в землю, из которой появилась.
Возникновение финансовых рынков в свойственной Новому времени форме сопряжено с огромным количеством неудач. Связано это с тем, что игроки на этих рынках – будь то финансисты, инвесторы, спекулянты – не соответствуют тому идеалу мудрого, терпеливого, хитроумного, сметливого и расчетливого человека, без которого рациональное экономическое мышление не может получить развития. Любой предприниматель к нему стремится, но ни один всерьез не рассчитывает его достичь.
В качестве мифологической основы зарождения эпохи современных рынков, скорее всего, подойдет попытка Джона Ло санировать государственную казну Франции. Деятельность Ло может служить примером как проблесков, так и помрачений обладающего экономическим мышлением разума, примером того, как источник хороших идей, едва зародившись, тут же вновь иссякает, поскольку порожден он был безрассудным человеком, а вовсе не набожным и рассудительным купцом.
Джон Ло родился в 1671 году в Эдинбурге, в семье шотландского ювелира и банкира. Он достаточно рано отправляется в Лондон, чтобы обучиться ремеслу отца, но большую часть времени проводит там за игрой. При этом он теряет много денег, но учится грамотно обходиться с вероятностями. Уже в 1694 году Ло вынужден прервать обучение: на дуэли он вогнал противнику меч в живот и был приговорен к смерти за убийство. Однако при содействии влиятельных партнеров по игре ему удается бежать из тюрьмы еще до того, как приговор вступит в силу.
Он отправляется в Амстердам, который в то время по-прежнему считался пупом земли. Там ему становятся очевидны не только достоинства недавно изобретенных безналичных средств, но и недостатки звонкой монеты. Для поддержания запасов торговцам необходимы деньги. Если в обороте только монета, количество средств ограничено имеющейся в распоряжении массой золота и серебра. Торговлю можно вести лишь до тех пор, пока не иссякнут драгоценные металлы, облеченные в форму монет. При благоприятных условиях это становится ощутимым препятствием для любой экономической активности. Хорошо дела идут лишь у заимодавцев, которые обретают основания требовать высокий процент.
Ло понимает, что торговля могла бы идти намного оживленнее, если бы объем денежных средств был выше. И он выдвигает торговцам гениальное предложение: он откроет банк, выпускающий не подлежащие выкупу ноты, стоимость которых будет обеспечиваться не только драгоценными металлами, но и землей. Так и появляются бумажные деньги – банкноты.
Амстердамские купцы достаточно умны, чтобы не повестись на бизнес-модель Ло. Бумажные деньги существуют за счет доверия к людям, их выпускающим, а с этим у Ло, как нетрудно догадаться, определенный дефицит. Тем не менее в Париже не обладают подобной проницательностью, а нужда в деньгах там сильнее. У Людовика XIV в результате непрестанного ведения войн и ошибочной убежденности в том, что на Версале сошелся клином белый свет, накопились изрядные долги. Долги для государства – что шоколад для детей: то, что кто-то изрядно переборщил, становится ясно лишь спустя какое-то время. С 1690 года национальная валюта обесценилась в 40 раз. Всей Европе очевидно, что задолженность Франции слишком велика.
Джон Ло видит в этом удачную возможность проявить себя. В 1708 году он представляет монарху свою концепцию не обеспеченной драгметаллами валюты. Тот отказывается, поскольку Ло – не католик. После кончины Короля-Солнца Ло вновь пытает счастья, на этот раз у атеиста – регента герцога Орлеанского, с которым он, по слухам, познакомился в игорном доме. Герцог, падкий на все возможные формы расточительства, оказывается перед выбором: переходить либо на режим строгой экономии, либо к выпуску бумажных денег – и принимает решение в пользу весьма нетрадиционного по тем меркам варианта. Второго мая 1716 года Ло, имея в распоряжении капитал в размере шести миллионов фунтов, основывает учреждение, впоследствии получившее название «Королевский банк», обладающее правом выпуска банкнот. В действительности банкноты эти являются чеками на инвестированное в банк золото и серебро и в принципе могут в любой момент быть вновь обменены на металл. Высший свет быстро оценил практическое преимущество бумажных денег перед их предшественником, луидором. Довольно скоро банкноты начинают принимать повсеместно.
Однако вложенные денежные средства отнюдь не хранятся в банке, а идут на погашение государственного долга и покрытие текущих госрасходов. Чтобы в головы населения даже не закрадывалась мысль о том, что новая валюта ничем не обеспечена, Ло учреждает Луизианскую, или Восточную, компанию, известную также как Миссисипская. Компания обретает ряд монопольных привилегий на осуществление торговли с заморскими французскими владениями и сулит большой доход за счет разработки якобы колоссальных золотых месторождений в Луизиане. Продавая акции Восточной компании, государство может уже сегодня взимать средства, расход которых будет впоследствии покрыт за счет новых поступлений (золота). Это повышает репутацию банкнот, поскольку за счет продажи акций в Королевский банк стекаются немалые суммы; в качестве дополнительного обеспечения учреждение всегда может сослаться на те бумаги, которые оставляет в собственном распоряжении. Они и впрямь могли бы быть обеспечены, если бы у берегов Миссисипи действительно обнаружили золото и акции в самом деле возымели бы какую-то цену (а вместе с ними и банковский капитал). По крайней мере, на тот момент казалось, что за банкнотами стоят почти что неиссякаемые золотые запасы.
Джону Ло удается добиться значительного повышения курса бумаг. Благодаря временному искусственному снижению предложения стоимость акций Восточной компании растет. Добившись этого, он выставляет на продажу новые акции. Однако полученные таким образом деньги идут вовсе не на поиски золота в Луизиане – что весьма разумно, ведь никакого золота там нет, – а на санацию государственного бюджета. Ло получает пост министра финансов и становится самым влиятельным после регента человеком в стране.
За счет резкого повышения курса вдруг образуются огромные богатства. Это вызывает невероятный ажиотаж. На старой бирже царит переполох, торги вскоре перемещаются под открытое небо, на Вандомскую площадь и к Отелю де Суассон. Стража стремится сохранить тишину хотя бы в ночное время. Ло, постоянно сулящему разработку все новых луизианских месторождений, удается пробудить интерес к покупке у широких кругов населения, сбывая все больше акций по все более высоким ценам. Приток денег – благословение для государственной казны. Экономика, прежде страдавшая от недостаточного финансирования, вдруг оказалась наилучшим образом обеспечена ликвидными средствами. Дешево доставшееся богатство влечет за собой снижение налогов, и страна чудесным образом вновь начинает процветать. Но, увы, подобный подъем никогда не длится долго, и уже в 1719 году такой экономически подкованный наблюдатель, как Вольтер, деликатно заметил, что биржевой бум имеет больше общего с фантазией, чем с реальностью, добавляя, что «в Париже и впрямь с ума посходили»[3].
Скепсис вполне уместен, когда начало и конец предприятия не вполне ясны, а середина непрестанно претерпевает изменения. В 1720 году система Ло рушится. Принц Конти, раздосадованный тем, что испытывает трудности с покупкой акций, отправляет гонца в Королевский банк с поручением обменять его банкноты обратно на золото. И хотя Ло отдает распоряжение выплатить Конти причитающуюся ему сумму, вмешивается герцог Орлеанский и удерживает деньги в пользу казны. Не самая лучшая идея, поскольку в банк тут же устремляется весь Париж, обуреваемый желанием избавиться от акций и банкнот. Ажиотаж меняет русло. Каждому вдруг становится ясно, что Королевский банк не в силах сдержать свое обещание в случае необходимости обменять ассигнации обратно на золото. Бумаги стремительно обесцениваются. В период с сентября 1719 по декабрь 1720 года официальный курс золота менялся 28 раз. Популярности бумажных денег это не способствовало, положение ухудшалось. В июле 1720 года начинаются массовые беспорядки. При попытке взять штурмом Королевский банк гибнут 15 человек.
Джон Ло – безрассудный мошенник, которому посчастливилось стать министром. У него достало смелости создать иллюзию с тяжелейшими реальными последствиями. Но мир обязан ему изобретением бумажных денег, введенных во Франции в качестве законного платежного средства во время его пребывания у власти, в 1717 году. Ло оплачивает долговые обязательства другими обязательствами (банкнотами), которые, в свою очередь, обеспечиваются очередными обещаниями (луизианским золотом). Во всей этой истории об обязательствах, которые невозможно будет ничем покрыть, о богатой экономической фантазии и слепой жадности бумажные деньги фигурируют как шанс для государства выплатить суммы, занятые в звонкой монете, с помощью всего-навсего фикции.
Но то наблюдение, что нехватка средств душит экономику, и мысль о том, что эту преграду можно преодолеть при помощи выпуска банкнот, не лишены оснований. С нынешней точки зрения наивной выглядит попытка установить доверие к бумажным деньгам, обеспечивая их при помощи безнадежно обесцененных акций. Их удается надежно ввести в оборот, лишь если есть уверенность, что денег не будет выпущено чересчур много. Для грамотного осуществления перехода от золота к бумаге Ло – не самый лучший министр, а Филипп Орлеанский – однозначно не самый лучший правитель. Джон Ло не обладает ни скепсисом, ни хладнокровной расчетливостью, ни скромностью, которая в мире финансов важна не меньше, чем дерзость, которой у него хоть отбавляй.
И вот его идеи довольно быстро вновь уходят в ту почву, которая их породила. Попытки внедрить бумажные деньги продолжаются, но практически всегда принимают дурной оборот: в какой-то момент ассигнаций оказывается выпущено больше, чем имеется в наличии драгметалла. Редко можно встретить учреждение, которое в силах было бы противостоять подобному искушению. Лишь 250 лет спустя в центральных банках золото и деньги окончательно будут разведены в разные стороны. Вот сколько времени требуется на то, чтобы вновь реабилитировать хорошую мысль, приведшую однажды к финансовой катастрофе. Сегодняшний мир нельзя себе и представить без необеспеченных денежных средств.
Последнюю на нашей памяти попытку обменять бумажные деньги на золото по установленному обменному курсу предприняли, по иронии судьбы, те же французы в 1971 году, осознав, что в целях финансирования войны во Вьетнаме Америка принялась печатать слишком много долларов и ее обещание в любой момент обменять доллар обратно на металл стало еще более невыполнимым, чем было раньше. Поскольку французы не прочь позлить американцев, они потребовали от них сдержать данное слово. И хотя из собственной истории им было ясно, что золотого запаса Америки они при этом так и не увидят, им по крайней мере доставляло удовольствие унизить своих лучших друзей. Американцы на требования Франции отреагировали точно так же, как в свое время герцог Орлеанский – на посланника принца Конти, и, отказавшись производить обмен, полностью перешли на бумажные деньги.
Нидерланды представляли собой грамотно управляемую общину. Купцы придерживались строгих правил, не страдая при этом ограниченностью, были уверены в себе и вместе с тем открыты миру, обладали финансовым чутьем и художественным вкусом. Франция же представляла собой государство, разваливающееся изнутри. Абсолютная власть монарха, созданная Ришелье, стала внешним ограничением по отношению к любому направлению общественного развития. То, что происходит на голландских биржах после 1602 года и на французских – после 1716-го, не отражает ничего иного, кроме как состояние общины на тот момент времени. Это словно картина нравов, написанная при помощи денег.
Совершенно понятно, что мир финансов сокрушается по своим амстердамским истокам, словно по потерянному раю. В качестве отправной точки те идеальные условия, наверное, следовало бы сохранить. Но история финансовых рынков сложилась иначе, и она полна то возникающих, то вновь исчезающих в небытии идей, поскольку деньги окрыляют, распаляют воображение и делают человека падким на иллюзии. Так же, как в политике, в искусстве, в педагогике – одним словом, в любой области человеческой деятельности, – в мире финансов то, что сегодня кажется неприемлемым, завтра может быть объявлено последним писком и единственно возможным решением лишь для того, чтобы послезавтра уже считаться откровенным абсурдом и вчерашним днем. Меняются обстоятельства, а с ними и мода, и пристрастия, а потому идеи либо воспринимаются, либо нет.
Но все же финансисты и по сей день цепляются за идеал нидерландского благоразумия. Так они пришли к героическому осознанию того, что можно прибегнуть к математике, чтобы выстроить модель человеческого поведения. Разве не встречаются и поныне инвесторы и торговцы, в процветании которых решающую роль играет холодный, методичный прогностический расчет? Многим присущи хитроумие и дерзость, но успеха добиваются те, у которых они сочетаются с искусством производить расчет. По счастью, люди того же пошиба, что и Джон Ло, нечасто дорастают до таких высот, которые позволили бы им выбить из колеи целое государство, а в своем нормальном состоянии человек достаточно разумен, чтобы его можно было считать предсказуемым.
Просвещенные люди повсюду способны узреть плоды разума, даже если в реальности им приходится иметь дело с теми, кто ни в коей мере не соответствует идеалу и не только руководствуется таким потаенным стремлением, как жажда наживы, но еще и погоняем страхом, обуреваем честолюбием. Принимая во внимание эти условия, необходимо признать, что в разумном описании во многом неразумного существа экономической науке удалось добиться поразительных результатов. Ей следует простить, что порой она переходит предел и начинает воспринимать человека слишком уж всерьез, превращая скорее более, чем менее разумное создание в непременно разумное, создавая в качестве подспорья игре теорию игр, недооценивая частоту и пагубность таких явлений, как Джон Ло, и временами полагая, что вокруг по-прежнему Амстердам.