– Что ты… – Глеб успел подхватить тело, которое вдруг съехало набок. И голова повисла на тонкой, чересчур уж тонкой шее. Рот приоткрылся, а из длинного, с весьма характерной аристократической горбинкой носа потекла кровь.
– Ничего. Так даже лучше.
Кровь шла и у Земляного.
Сперва из левой ноздри его выглянула змейка, затем из правой. Он раздраженно махнул рукой, растирая кровь по лицу, и велел:
– Посади ее как-нибудь и убирайся. Мешаешь. Фонит.
Глебу хотелось сказать, но…
Он поправил тело, оперев его о высокую спинку кресла, и отступил. А потом еще отступил. Если с первого раза не выйдет, то придется все начинать сначала. Меж тем Земляной вытащил из сумки полупрозрачную аметистовую пластину и закрыл глаза. Теперь кровь шла и из ушей, стало быть, проклятье не то что непростое…
Алексашка часто сглатывал, а после он наверняка сляжет, станет брюзглив и зол, запрется в какой комнатушке потемнее и погрязнее, откуда хорошо если к ночи выберется. Земляной ненавидел быть слабым.
Согласится ли дед?
У старика норов. И сила, которой мало кто из живущих ныне наделен. Если не он, то вдвоем с Алексашкой можно попробовать сдержать рост.
К примеру, та же смесь урановой воды и белой глины давала неплохие результаты. На мышах.
Земляной матюкнулся сквозь зубы и сунул палец в ухо. Чешется, стало быть. Не выдержал и прислонился к стене, потерся о нее, закрывши глаза. А трещины на руках приоткрылись, выпуская сукровицу. Она застынет, зальет руки темным воском, который если и сдирать, то сразу с кожей.
Дед нужен. Но что ему предложить?
Пластина в руках Алексашки медленно наливалась светом. Одна. И вторая.
Деду надо будет отправить копии. И лучше, если письмо напишет Алексашка. Он хоть и сбежал из рода подальше от тяжелой дедовой руки, а все одно любимый внук, что бы там ни говорили. Глебово письмо со старика станется просто в камин отправить, не читая.
Алексашке Глеб торт закажет. Шоколадный. Даже два.
– Йесть, – скорее выдохнул, чем произнес, Земляной, убирая в сумку четвертую пластину. – Еле хватило… – Он вновь вытер локтем кровящий нос и опустился в кресло.
– Ее…
– Я купировал пару основных каналов. Роста это не сдержит, но хотя бы замедлит. Надо будет попробовать с водой…
– А не опасно? Мыши…
– Ей уже ничего не опасно, – Земляной поднял плечо, прижимая воротник к уху.
– Будить?
– Не стоит. Сейчас ей не то чтобы плохо, но и до хорошего далеко, а через пару часов, глядишь, совсем полегчает. Отнеси куда-нибудь, и надо бы целителя, пусть присмотрит. У нее есть целитель?
– Должен быть.
Анна оказалась удивительно легкой, а еще от нее пахло кровью и травами. И, мешаясь, запахи эти тревожили Глеба. Нет, как женщина она ему не нравилась. Он предпочитал других. Поярче. И пофигуристей.
Желательно замужних, это избавляло от неловких ситуаций, когда ожидания дамы не соответствовали намерениям самого Глеба.
Анна вызывала… нет, не жалость. Почему-то не получалось жалеть ее. А вот интерес был.
В ее спальне гулял ветер. Он трогал тонкие гардины, тревожил горшки с цветущими растениями. Глеб понятия не имел, что это за растения, но было красиво: розовые, белые, голубые шапки цветов, которые поднимались над белоснежными горшками.
Светло. И неудобно. Его сюда не звали.
Он положил Анну на кровать. Подумал, сунул под голову подушку и саму голову повернул набок на случай, если кровотечение из носа не остановится. Целителя… да, придется звать, а пока не придет, самому остаться.
– Миленько, – Земляному никогда не хватало того, что нормальные люди называют тактом. – Определенно, мне здесь нравится.
– Шел бы ты…
– Не могу, – он сел на пол, вытянув ноги.
На ботинки налипла земля, комки которой тут же осыпались и на паркет, и на светлый ковер.
– Ты ее не оставишь, а мне одному плохо… и вообще, у нас там дети без присмотра. Они, конечно, после ночи умотавшиеся. Но ты же знаешь, насколько быстро эти засранцы восстанавливаются.
В этом была своя правда.
Земляной прижал подбородок к шее, и кровь капала на темное сукно пиджака, который нынешним вечером отправится в камин.
Алексашка достал пластину и, подняв ее, уставился… и смотрел, смотрел…
– Кстати, я там телефон видел.
– Где?
– Там, – Алексашка указал куда-то в коридор. – Так что наша Анна далеко не бедна, если может себе позволить… иди целителя вызывай. Если ей станет хуже, от нас толку мало.
Телефон обнаружился в небольшой гостиной, которая от прочих комнат отличалась разве что полумраком и темно-зеленым цветом стен. Но и здесь обосновались растения. Кривоватое дерево застыло в углу, но стоило появиться Глебу, и меж корней его появились змееобразные отростки ловчих плетей.
Надо же, ночной саабшар…
– Спокойно, – сказал Глеб, кинув на растение сеть. Быть сожранным ему не хотелось. Растение выглядело довольно старым. Материнский ствол достигал двух саженей в поперечнике, а на ветвях спели полупрозрачные пузыри с семенами. – Мне только позвонить…
Записная книжка обнаружилась рядом с аппаратом. Всего две страницы. Десяток имен. Молоко. Бакалея.
Это не то… а вот и номер, отмеченный змеей. Целитель. Ответили, к счастью, быстро. Повезло.
Земляной перебрался на постель. Он лег рядом с Анной, не удосужившись снять ботинки, поднял пластину над головой и уставился в нее с презадумчивым видом.
– Иногда мне начинает казаться, что тебя в детстве мало пороли.
– На полу жестко. А ей пока все равно. Да успокойся, спит она, хорошая защитная реакция, – он шмыгнул носом. – Но можем считать, что нам повезло. Дед точно не пройдет мимо. На, взгляни…
Отпечаток получился четким. Проклятье походило даже не на паука, на сколопендру, прикипевшую к позвоночнику. Она точно повторяла форму его, высунув тончайшие нити конечностей, которые дальше разделялись на еще более тонкие, тянувшиеся к сердцу.
Они уже вросли в перикард. Оплели воротную вену печени. Затронули кишечник и почти поглотили почки. Они образовали гроздья вторичных тел над почками.
– Не так смотришь. Не на него само смотри, поверни чуть боком. Обрати внимание на оттенок. И на то, как расслаивается в верхней части. На саму верхнюю часть. Видишь зазор между ним и позвоночником в грудном отделе?
Едва заметный, тоньше волоса.
– А еще вот, – палец ткнулся куда-то в размытое пятно. – Видны следы иссечений, восстанавливается эта тварь довольно быстро, однако не настолько быстро. В общем, я готов сожрать свои носки, если это не переведенное проклятье.
– Что значит – переведенное? – Анна не испытывала боли, морфий ли тому был виной или просто день выдался удачный, но боли не было.
Слабость вот имелась. И в ушах слегка звенело. Звон этот раздражал, казалось, он настоящий, мерзковатый довольно. И мешает Анне уснуть. А спать хотелось.
– Да, накачали вас… – Александр выглядел не слишком хорошо. Его лицо обрело желтизну, выдававшую проблемы с печенью, а под глазами появились темные мешки. – Но слушать вы способны. Выпейте.
Он плеснул из фляги травяной отвар. Черный. Тягучий.
– Пейте, пейте, не бойтесь. Травить вас я не стану, а в голове прояснится. Хотя не обещаю, что потом эта голова не будет болеть.
– Что ты…
– Всего-навсего темьянский бальзам.
– На семнадцати травах? – Анна осторожно приняла чашу с жидкостью, о которой лишь слышала. Отвар пах… грязью. И на вкус был немногим лучше.
Она полулежала в гостиной, стараясь не думать, как оказалась в ней. Лежать было вполне даже неплохо, особенно, если не обращать внимания на звон.
И на гостей.
Земляной устроился в кресле, перетащив его к софе. Острые его колени упирались в край, и Анна старательно на них не смотрела. Но тогда приходилось смотреть на темные, какие-то неприятные руки Александра. А вот Глеб устроился у окна и отчего-то выглядел донельзя смущенным.
Виноватым?
– Он самый, он самый… и на вашей крови, поэтому должен помочь. А что до проклятья, то что вы о них вообще знаете?
– Немного. Знаю, что прокляли мою мать, а я… оно перешло на меня.
– Его перевели на вас, – уточнил Земляной, сам прикладываясь к фляге. – Изначально. – Он прижал флягу ко лбу и прикрыл глаза. – Не обращайте внимания, я потому и бросил это дело, что никакого здоровья не хватит. Так вот, мы живем в относительно мирное время, прелестное даже, я бы сказал… какие сейчас проклятья? Сглаз? Или вот пожелает нераскрывшийся одаренный чего-нибудь такого в запале. Но, как правило, неструктурированные проклятья живут недолго.
– А мне сказали, что мое как раз из таких… что оно просто перешло…
Земляной поморщился.
А звон отступил, и слабость с ним, что хорошо, потому как морфий Анна не любила, чувствовала себя под его воздействием… другой. Неправильной.
– Видите ли, Анна, среди моих собратьев много всяких и разных. Это как с целителями. Одни больше кости любят, другие – мясо. Третьих хлебом не корми, дай в мозгах поковыряться. Так и с темными. Вот Глебушку взять…
Упомянутый Глеб лишь плечом дернул.
– Он у нас специалист по темным артефактам. Щиты вот. Или, напротив, ловушки. Живое оружие, заклятое на кровь. Особо ценится. Я большей частью големов леплю. А вот проклятья… сейчас остался один действительно знающий проклятийник. – И Александр отчетливо поморщился. – Мой дед. Он учил меня, но выяснилось, что кровь и талант – разные вещи, да… к чему это я? К тому, что человек, вами занимавшийся, конечно, сделал многое, но вряд ли он был в курсе некоторых тонкостей. Чтобы стихийное проклятье выжило и закрепилось, должно совпасть многое, начиная с положения звезд и заканчивая сродством магии. Обычно из стихийных выживают лишь материнские проклятья. Но снять их… – Он развел руками.
– Думаете, мама…
– Не спешите. – Александр сделал глоток и закрыл глаза. – А почему у вас прислуги нет?
– Не люблю чужих.
– Прямо как мы, но лучше подыщите кого-нибудь. Если дед за вас возьмется, вам легко не будет.
– Не отступай от темы, – Глеб отвернулся от окна. И флягу у приятеля отобрал. – Извините, Анна. Он у нас любит болтать. И не любит огорчать людей.
– А что в этом хорошего?
У Земляного были широкие ладони с потемневшими пальцами. Случается, когда кто-то постоянно имеет дело с агрессивными средами. Определенно. Черная кайма под ногтями. И сами эти ногти кривоватые, кое-где расслаивающиеся. А меж пальцами кожа покраснела, шелушиться начала.
– Ничего, – сам себе ответил Александр, почесывая руку. – Но да, придется… видите ли, Анна, когда на человека накладывают проклятье, у него есть несколько вариантов. Смириться и умереть, что, к слову, происходит не так уж редко. Или попытаться снять.