Дом со двора был окружен балконами, как все южные постройки. Стеклянная галерея вела в большой флигель – угрюмый и пустой, с заколоченными окнами. В глубине двора начинался сад, не широкий, но очень тенистый летом.
Теперь деревья, несмотря на конец февраля и очень теплую погоду, стояли еще голые. Беседки казались унылыми, и только около забора и корней деревьев росла свежая трава, да темные фиалки. Пьер, сбросив с себя пальто, усердно копал «свою» грядку.
Каждый год он сам вскапывал ее, садил цветы и аккуратно поливал их.
Его радовали и занимали пышные маргаритки гелиотроп, и он искренне огорчался, если цветы погибали.
Этой весной он обещал Нине посадить цветы, какие она захочет. Семена были куплены, и сегодня Пьер вместе с Ниной собирался работать в саду.
Пьер не вскопал и половины грядки, но уже устал.
Он снял мягкую коричневую шляпу и сел отдохнуть на скамейку под деревом. С утомленным, немного осунувшимся лицом, он казался совсем больным в это солнечное утро.
Пьер давно знал и давно привык к тому, что он красив. Волнистые темные волосы, кудрявая бородка, тонкий нос и очень белый, высокий лоб – были красивы. Даже худоба его не портила, а худ он был так, что все платье его казалось сделанным не по нем: рукава слишком широки, синяя курточка висела складками.
Улыбка у него была необычайно милая и кроткая. Нина часто говорила, что действительно избалованный и самонадеянный человек не умел бы так улыбаться.
Но выражение его глаз часто пугало ее. Она не понимала – отчего они такие странные?
А это были просто глаза больного человека. Взгляд, который пугал Нину, был безучастен: здоровые люди так не смотрят.
Пьер знал с детства, что рано умрет от чахотки, и привык к этой мысли. Он не кончил гимназии, но его и не принуждали. Увлекся рисованием, но учился не серьезно, точно «пока». Поехал за границу, послушал лекции в университетах. Занялся музыкой и учился долго, потом вдруг сразу бросил все и вернулся домой. Но все-таки мысль о неизбежной смерти не делала его несчастным. Болезнь изменяла его так медленно и постепенно, что он не замечал перемены и думал: «Еще не теперь, еще поживу… хоть немного-то. Вот полечусь…»