– Ответь.
– Лия…
– Просто ответь мне!
Парень выдыхает, открывает рот, но не успевает сказать ни слова.
Перед машиной появляется огромное рыжее пятно, Астахов с криком резко выворачивает руль, и мы парим. Я ощущаю невесомость всеми клетками своего тела. Волосы вспыхивают пламенем вокруг шеи, сумка подлетает перед лицом и ударяется о крышу автомобиля. Мысли сталкиваются, сплетаются, взрываются, перед глазами всё плывет, предметы летают в салоне, словно в космосе, и я вдруг думаю о ремне безопасности. Но это мимолетная идея. Она ускользает от меня так же быстро, как опора под ногами. Я слышу свой крик, вижу впереди столб и лечу ему навстречу.
ГЛАВА 4. СЕКРЕТЫ В МОЕЙ ГОЛОВЕ.
Кто-то поднимает мою голову и сжимает руку настолько сильно, что мне становится больно.
– Нет! Лия! – голос кричит, орет. – Лия!
Я пытаюсь раскрыть глаза. Не могу.
– Стас! Стас вызови скорую! Стас!
Я чувствую, как холод обволакивает ноги, поднимается по пояснице, выше к животу, рукам, шее, к голове. Меня тошнит, будто я несколько секунд назад летела, парила в небе. Встав сейчас на ноги, я непременно бы упала вниз. Но мне не грозит эта проблема. Я не встану. Следовательно, и не упаду.
– Стас! – продолжает кричать голос, меня поднимают с асфальта. – Где он? Позовите Стаса!
Мы куда-то бежим. Боль отдает во всех участках тела, особенно в голове. Я буквально чувствую, как рана на виске расширяется, трещит, превращается в дыру.
– Держись, – ласково произносит голос, и я ощущаю тепло. Меня укрывают чем-то тяжелым и горячим. Запах мяты взрывается в голове. – Ты только держись, Любимая. Прошу тебя, держись. Не засыпай.
Но я не могу выполнить обещание. Мне хочется, но я не могу.
Теплота в голосе согревает, дает надежду, правда сейчас этого мало. Я удивляюсь новому тембру Астахова, чувствую резкую боль в голове и громко выдыхаю. Эхом повторяется: держись, держись, держись, я пытаюсь ухватиться за эти слова, но не могу.
Я проваливаюсь в темноту.
Удары ногой об асфальт пробуждают меня. Я вновь вижу, как толпа подростков стоит перед будкой в парке аттракционов, как она кричит, ликует, шумит, живет. Шрам выходит на пьедестал, осматривает стаю и гордо говорит о том, что ночь в нашем распоряжении. Вновь взрывается ор, я закрываю руками уши, не могу вытерпеть этот хаос и хочу отойти назад, но вместо этого невидимые нити тянут меня вперед. Сопротивляясь, я цепляюсь руками за людей, прошу помочь, кричу, пытаюсь остановиться, но не могу ничего с собой поделать. Уже через несколько секунд я оказываюсь перед предводителем и смотрю ему в карие широкие глаза. Он громко дышит, он недоволен, он хочет сказать мне что-то, но молчит. Я чувствую недоверие, гнев и обиду, правда, не могу понять, чем вызваны такие эмоции. Осознав, что Шрам говорить не собирается, я вновь пытаюсь убежать, и на этот раз мне удается сорваться с места. Я расталкиваю толпу, бегу сквозь маленькие проходы, тяжело дышу, спотыкаюсь и внезапно выбираюсь на свободу. Я не останавливаюсь, не сбавляю скорость, надеюсь, что нахожусь уже совсем далеко от стаи, но, когда поворачиваю голову назад, понимаю, что вновь стою перед Шрамом. Паника. Я опять убегаю, опять оказываюсь перед предводителем. И опять. В конце концов, я уже не тороплюсь сбежать. Дикое недоумение рвет меня на части. Гнев бурлив в венах, не дает страху взять контроль. Я спускаю яростный рык и делаю шаг к Шраму, нас разделяют сантиметры.
– Что тебе от меня нужно? – внезапно чувствую, как парень хватает меня за руку. Он крепко сжимает её, кладет к себе на плечо и тихо выдыхает.
– Мне нужна правда.
Я резко открываю глаза, хочу встать, но не могу даже пошевелиться.
Знакомый запах заползает в ноздри, переворачивает внутренности, впитывается в кожу, и я еле сдерживаюсь от крика. От безумства. От паники.
– Нет, – протягиваю я и осматриваю пространство вокруг себя. – Нет.
– Лия?
– Нет. Только не сейчас. Только не здесь.
– Лия!
– Не хочу! – состояние безумной паники и беззащитности. Я понимаю, что нахожусь не дома, и мне становится так страшно, что тело сковывает судорога. – Не хочу!
– Чего не хочешь, милая?
Я поворачиваю голову в сторону голоса и вдруг вижу маму. Она в белом халате, уставшая, поникшая. Сидит рядом со мной, сжимает руку. Поправив мне волосы, она вновь спрашивает:
– Чего ты не хочешь, Лия?
– Не хочу забывать, – сквозь слезы шепчу я и растерянно оглядываюсь. – Мам, я не хочу вновь все забыть.
– О, дорогая моя, – мама притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что я ощущаю покалывание в руках, спине и шее. Но мне страшно, а страх притупляет боль. Вместо слов, я вдруг начинаю плакать, судорожно вожу пальцами по маминым плечам, пытаясь найти опору. – Все хорошо, – протягивает она. – Ты ничего не забудешь.
– Но вдруг?
– Нет. Не в этот раз и никогда больше.
Я обнимаю маму ещё крепче и опять осматриваюсь.
Больница. Я запомнила запах лекарств, старой мебели и плесени ещё в тот раз. Запомнила грязные белые стены, узкие кровати, пожилых людей и не всегда приветливых медсестер. Запомнила абсолютно все: от количества дыр на потолке в своей палате до цвета стен в главном регистрационном зале. Мне так хотелось впитать в себя новые впечатления и эмоций, словно они смогли бы заменить те чувства, что исчезли вместе с памятью. Но этого не случилось. Пустота и сейчас преследует меня. И будет преследовать до тех пор, пока я не узнаю всю правду о себе и о прошлом годе.
– Тебя поцеловал ангел, – неожиданно заключает мама, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Разве?
– Так и есть. Ты могла умереть четыре месяца назад, ты могла умереть сейчас. Но, Лия, кажется, Господь следит за тобой и не позволяет тебе покинуть нас.
Я весьма скептична в отношении Бога и религии, поэтому молчу. На самом деле, я прожила совсем мало и практически ничего не знаю о жизни. Конечно, мне ясен смысл веры и ясен смысл надежды, но в последнее время я начала убеждаться лишь в том, что чудес не бывает. Судьбы как таковой не существует: иначе у человека не оставалось бы вариантов для решения тех или иных проблем, ведь понятие судьбы, отрицает понятие выбора. Поцеловал меня ангел, или я просто удачно приземлилась? Кто знает. Возможно, вера в Бога и имеет под собой какой-то вес, но я уверена, она ничто, если нет веры в себя.
– Счастливица, – шепчет мама и гладит меня ладонью по щеке. – Опять решила напугать нас? Проспала шесть дней: шесть долгих, тяжелых дней. Сейчас твое состояние стабилизировалось. К счастью, на тебе все заживает так же быстро, как на собаке.
– Прости. На дороге что-то появилось, кажется, это была девушка. – Я болезненно морщусь. – Рыжая девушка. Она стояла посередине трассы, а Леша не успел среагировать и…, – замираю, мои глаза расширяются, и я испуганно съёживаюсь. – Астахов, что с ним? Он пострадал?
– Не волнуйся. В отличие от тебя, Леша пристегнулся и лишь ушиб колено.
Я выдыхаю.
– А что со мной?
– А с тобой как всегда проблемы, – шутя, протягивает мама. – Лия, ты вылетела через лобовое стекло. – Ее лицо омрачается, но она пытается сохранить улыбку. – Повредила плечо, живот, правую руку и…
– И?
– И голову. У тебя сотрясение.
– Сотрясение? – я обеспокоенно осматриваю свои руки, словно найду там признаки очередного ушиба головы. – Надеюсь, ничего серьёзного?
– Лия, любая травма головы – серьезная.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Не волнуйся, – мама кивает. – Потеря памяти тебе не грозит. Полежишь в больнице несколько недель. Подлечишь плечо, а затем за тебя возьмемся мы с папой уже дома.
– Несколько недель? – в ужасе расширяю глаза. – Но у меня скоро экзамен! Я должна ходить на занятия по вождению.
– Господи, о чем ты? Ты попала в аварию! Ты вылетела через лобовое стекло! Какое вождение? Какие экзамены? – мама качает головой и встает с кровати. – Пойду, схожу к твоему отцу. Тебе пора принимать анальгин.
– Мам!
– Попытайся отдохнуть. И пожалуйста, не вставай с постели. В любой момент голова может закружиться, ты упадешь в обморок и повредишь себе что-нибудь. Не рискуй.
– Я и не собиралась.
Мама выдыхает, словно читает мои мысли и знает, что, на самом деле, я так и собираюсь поступить.
– Поспи.
Она выходит, и в тот же момент я стаскиваю с себя одеяло.
Ноги покрыты огромными синяками, живот коричневый, будто я загорала в открытом неровном купальнике. Я выдыхаю и с трудом встаю. Голова тут же начинает кружиться, но я хватаюсь рукой за полку. Мне не привыкать к боли. Медленно иду к выходу из палаты и вижу двух бабушек: они сидят на скамейке, настороженно следят за моими движениями.
– Здравствуйте, – бросаю я и прохожу по коридору. Они шепчутся, перекидываются взглядами, но я не обращаю внимания.
Наверно сейчас вечер, людей мало. Правда, запах стоит такой же отвратительный: тяжелый, гадкий и старый.
– Куда ты? – спрашивает медсестра. Она появляется неожиданно, и я отпрыгиваю в сторону. – Разве тебе можно выходить?
– Я в туалет. – Если это знакомая мамы, мне не поздоровится. – Мне нужно в туалет.
– Подожди врача.
– Я не могу ждать, – театрально сгибаюсь. – Мне, правда, очень нужно!
На самом деле, мне просто необходимо пройтись, но женщине необязательно знать об этом.
– Я провожу её, – внезапно говорит женский голос, и я вижу Киру. Она стоит в очках, в белом халате, с завязанными в конский хвост золотыми волосами. Я выпрямляюсь, и еле сдерживаю смех.
– А ты кто? – медсестра вскидывает брови. – Я раньше тебя не видела.
– Я интерн. Новенькая.
– Неужели?
– Да, и раз уж тут нужна моя помощь…, – Кира подходит ко мне, берет под локоть и сдвигает с места.
– Ты что здесь делаешь? – я говорю с таким диким восторгом, что наверняка мои глаза светятся от счастья. – Откуда этот халат и очки?
– Не спрашивай. Ты даже не представляешь, как сложно было к тебе пробраться. Та мымра все еще пялится.
– Черт с ней. Лучше объясни мне, что происходит!
– Ничего особенного, – Кира открывает мне дверь, и мы проходим в туалет. Здесь воняет ещё хуже, чем в коридоре, и она закрывает рукой нос. – Твою мать, разве в больницах не должно быть таких туалетов, где бы человека после них не приходилось откачивать?
Я хочу ответить что-то едкое и смешное, но неожиданно примерзаю к полу.
Мое отражение.
– О господи! – я практически ору. Резко подскакиваю к зеркалу, и плевать на боль, на ушибы и отеки. Мое лицо в порезах. Оно похоже на один сплошной синяк, и меня тошнит от страха. – Господи!
Я начинаю мять руками кожу, надеюсь, что сейчас уберу пальцы, и лицо станет прежнего цвета. Но ничего не выходит.
– Лия.
– Твою мать, Кира! Что со мной?
– Успокойся, – девушка подходит и берет меня за руки. – Не трогай, сделаешь хуже.
– Отпусти! – Я вырываюсь и вновь притрагиваюсь пальцами к лицу. – Боже мой.
– Так, сейчас же посмотри на меня.
– А вдруг это не пройдет? Вдруг останутся шрамы? – Я сглатываю и вспоминанию рану на лице предводителя стаи. Господи, я не смогу с этим жить. – У меня такое лицо, словно я побывала на скотобойне!
– Детка, а чего ты хотела? Ты вылетела через лобовое стекло и думала остаться целой и невредимой? Это ещё цветочки.
– Кира, я омерзительна!
– Не набивая себе цену! – Девушка становится рядом со мной. Мы смотрим на наши отражения, и я буквально горю желаниям разбить зеркало к чертовой матери. Кира такая красивая, высокая, у нее широкие скулы и ровные брови, а я – я гигантский отек. – Синяки скоро заживут, раны – затянутся. Так что не паникуй.
– Не паниковать? Не смеши меня. Если бы я умерла, мой труп бы не опознали.
– Я бы опознала.
– Неужели? И каким же образом?
– Пощекотала бы тебя.
Такой ответ застает меня врасплох. Я недоуменно поворачиваюсь лицом к Кире.
– И что?
– Как что? – девушка улыбается и закатывает глаза к потолку. – Ты бы отреагировала и начала хихикать. А твой смех невозможно перепутать ни с чьим другим.
– Но я же умерла!
– Лия, ты же бессмертная задница! Ты бы не умерла.
Неожиданно смеюсь. Искренне смеюсь. Болят ребра, спина, ноги, но я смеюсь так долго, что просто забываю об этом, как по волшебству.
– Так-то лучше, – заключает девушка и снимает очки. – В них жутко неудобно.
– Ну, что, теперь ты скажешь мне, что делаешь в больнице?
– По-моему, очень просто догадаться. – Выгибаю бровь, и Кира отвечает. – Я пришла навестить тебя. Все волновались.
– Все? – недоуменно переспрашиваю я.
– Естественно. Ты же теперь член стаи. Мы своих в обиду не даем.
– Неужели? Мне после аварии ходить почему-то гораздо легче, чем после того, как меня избил Максим.
– Стечение обстоятельств. На самом деле тебе банально повезло.
– Повезло?
– Шрам и я думаем, что авария была подстроена. Так что, ты вновь легко отделалась.
– Что? – я ошеломленно отступаю назад и сталкиваюсь с туалетной кабинкой. – Что ты сказала?
– Подожди. Мы лишь рассматриваем данный вариант.
– Но кто и зачем это сделал? – удивленно спрашиваю я. – Какой прок в моей смерти? Или в смерти Астахова?
– Прок есть. – Кира тяжело выдыхает и подходит ближе ко мне. – Давай сделаем так: ты благополучно отсиживаешься в больнице эти две недели, никуда не лезешь, лечишься и принимаешь всю дребедень, что тебе прописали, а потом, когда ты здоровая выйдешь, я расскажу тебе все, что знаю. Договорились?
– Но почему не сейчас?
– Во-первых, потому что у меня слишком мало фактов, одни лишь предположения.
– А, во-вторых?
– А, во-вторых, с тебя и так хватит потрясений.
– Очень смешно, – саркастически отвечаю я и прижимаю руку к груди. – Твои слова опасны, Кира. Подстроить автомобильную аварию – это же преступление!
– Понятно, что не чаепитие. Считаешь, мы не понимаем насколько все серьёзно?
– Надеюсь, что понимаете.
– Все не так просто, как кажется. У меня нет доказательств, но я чувствую, что дело не чисто. – Блондинка выдыхает и откидывает хвост за спину. – Леша водит всего год, и, конечно, вашу аварию можно списать на его невнимательность, но мы-то с тобой знаем, что Астахов самый серьёзный человек на земле. Чтобы он плохо вел? Не заметил впереди машину или человека? Не смешите меня.
– Откуда ты так хорошо его знаешь? Вы ведь не общаетесь в школе.
– Не задавай лишних вопросов.
– Кира, ну хотя бы на это ты мне можешь ответить!?
В моем голосе столько горечи, что девушка неуверенно прикусывает губу.
– Хорошо. Я и Леша были друзьями.
– Ха, неужели. И когда же вы успели?
Кира не говорит ни слова, а мне уже становится не по себе.
– Конечно, – шепотом протягиваю я и обхватываю себя руками. – Вы познакомились год назад, но я забыла об этом. Я забыла, потому что потеряла память.– Я отхожу дальше от блондинки. – Логичный вывод. И почему я раньше не додумалась.
– Лия, это ничего не меняет. Знала ли я Астахова, или же нет, сейчас ты не должна высовываться из больницы, ясно?
– Почему вы не сказали мне, что знаете друг друга?
– А зачем?
– Как это зачем? – меня начинает колотить. Она задает глупые вопросы, и я злюсь: злюсь на неё, на Лешу, на себя. – Я, словно слепая, хожу по улицам. Возможно, рядом со мной проходят знакомые, возможно, друзья, но я не замечаю, и знаешь почему? Потому что я их забыла! И сейчас любая информация, любые сведения важны для меня. Мелочи могут помочь мне восстановиться, могут помочь мне вспомнить. А вы скрываете от меня такие простые и банальные вещи, как дружбу! Берете и тупо скрываете!
На последнем слове я срываюсь и чувствую дикую боль в пояснице. Резко сгибаюсь, ощущаю головокружение и неуклюже кренюсь на бок.
– Лия…
– Не трогай меня. Вы только притворяйтесь друзьями. На самом деле ты, Леша, мои родители – все вы обманщики, которые и не думают рассказать мне правду.
– Перестань. Дай мне помочь тебе.
Кира тянет руки, но я не позволяю ей притронуться. Она лгунья, как все остальные.
– Уходи.
– Приди в себя, Лия. – Командует блондинка и все-таки кладет свои худые руки мне на плечи. Правое плечо обдает жаром. – Твоя истерика не разрешит проблему. Ответы не свалятся на тебя с неба, так что придется поискать их.
– Зачем искать то, что находится перед носом?
– Ты многого не видишь. Дело не в том, что ты слепая, а в том, что ты не хочешь замечать.
– Тебе не понять меня.
– Я всегда понимала тебя так, как не понимал никто другой, – уверенно отрезает Кира и встряхивает слегка за плечи, чтобы я перестала сопротивляться. – У тебя есть союзники, и ты можешь мне доверять.
– Могу ли?
– Мне – можешь.
– Но почему? Что ты такого сделала, чтобы я могла доверять тебе?
– Твои вопросы сведут тебя в могилу, – саркастично отрезает блондинка и кивает в сторону двери. – Пора возвращаться в палату, иначе твоя мама поднимет на ноги всю больницу.
– Если мои вопросы и сведут меня в могилу, так это потому, что никто не собирается на них отвечать.
– Всему свое время. – Кира обнимает меня за талию, открывает дверь, и мы выходим в коридор. – Не торопись, иначе упустишь что-нибудь важное.
– Я и так упустила все, что у меня было. – Я облокачиваюсь на девушку, потому что ноги начинают предательски заплетаться. – Мне нечего терять.
– Не говори так.
– А как мне говорить?
– Не знаю. Но только не дави на жалость. Это не твой конек.
– Я не давлю на жалость! – горячо отвечаю я, хочу отстраниться, не получается. Тело становится слабым, тяжелым, мышцы наливаются свинцом. Я начинаю моргать, боюсь, что упаду от усталости, но в то же время стараюсь сохранить равновесие. – Мне противно, когда на меня смотрят с сожалением. Но неужели желание узнать правду расценивается, как повод нарваться на нежности?
– Хочешь узнать правду – узнавай. Но не надо говорить, что тебе нечего терять и что вообще ты бедная страдалица.
Кира открывает дверь в палату и первая проходит внутрь. Затем она выглядывает и подзывает меня.
– Пусто. Твоя мама ещё не вернулась.
– Две недели в больнице сведут меня с ума. Терпеть не могу это место.
– Придется пересилить себя.
– Но какая разница? Лечиться дома или лечиться здесь?
– Тут за тобой присмотрят, а дома ты уязвима.
Я усмехаюсь и очень медленно сажусь на кровать. Голова начинает кружиться так сильно, что я перестаю ориентироваться в пространстве.
– Уязвима? Мы играем в мафию?
– Лия…
– Сама себя послушай, – перебиваю я. – Ты говоришь так, словно мы ввязались во что-то настолько серьёзное, что даже дома уже не безопасно.
– Так и есть. – Кира помогает мне лечь, не обращает внимания на то, как я корчусь, и я благодарна ей. – Восстанавливайся, набирайся сил и только потом пытайся разобраться в своих проблемах. Сейчас от тебя мало толку.
– От меня не может быть мало толку. Сильней всего я повредила плечо, а не голову.
– В любой момент, это может измениться. – Блондинка подходит к двери. Она вновь надевает очки и тяжело выдыхает. – Сделай так, как я прошу: не высовывайся.
– А ты мне что?
Кира смеется и открывает дверь.
– Шутишь? Возможно, мы встретимся гораздо раньше.
– Подожди. – Девушка оборачивается, и я прикусываю губу. – После того, как мы попали в аварию, Леша звал Стаса. Кажется, это настоящее имя Шрама, так ведь?
– Астахов? Звал Стаса? Не может быть.
– Но я слышала.
– Наверно, тебе показалось.
– Кира, я ударилась головой, но не сошла с ума. Леша звал Стаса, искал его, а потом, когда понял, что тот не придет, схватил меня на руки и понес куда-то.
– Лия…
– Не перебивай. Я помню, как мы бежали, долго бежали…
– Лия!
– Что?
– Это невозможно. – Блондинка озадачено смотрит на меня. Подумав, она закрывает дверь, подходит ко мне и садится рядом. – Может, тебе это приснилось?
– Вряд ли. Я отчетливо помню голос Астахова: он просил держаться, не засыпать. Правда, его тембр был другим. Я даже удивилась. – Сглотнув, я продолжаю. – Затем мы бежали. Бежали так быстро и долго, что у меня голова раскалывалась на части. А потом…
– Лия, подожди, – Кира вновь перебивает меня. – Леша не мог этого сделать.
– Почему?
– Как почему? – девушка усмехается. – Он повредил колено. Не сильно, конечно, но ходить он не сможет ещё несколько дней.
– Что? – я озадачено замираю.
– Астахова вытащили из автомобиля прохожие. Он сам не смог выбраться даже с водительского сидения. А тебя сразу же забрала скорая помощь. Один мужчина нашел у тебя в сумке паспорт, медицинскую карточку и полис. Так узнали, твою фамилию, потом позвонили родителям. В больнице тебя отправили в нейрохирургическое отделение.
Я хмурюсь и начинаю прокручивать в голове воспоминания. Я отчетливо запомнила запах мяты, запомнила этот голос. Но если он принадлежит не Астахову, тогда чей он?
– Не может быть. – Раздраженно смотрю на Киру. – Я не сошла с ума, кто-то подходил ко мне! Кто-то пытался спасти меня и, я…, я не шизофреничка!
– Успокойся.
– Что за чертовщина? Откуда у меня эти воспоминания, откуда эти отрывки из памяти, если со мной ничего подобного не происходило?
Блондинка недолго думает. Внезапно её глаза округляются, и она резко хватает меня за руки. Мне больно, я хочу выдернуть их, но не могу двигаться. Взгляд Киры завораживает. В нем что-то такое, что не позволяет мне нарушить пугающую идиллию.
– Бронская, – давно меня никто не называл по фамилии. – Ты начинаешь вспоминать!
– Что вспоминать?
– Как что? Вспоминать свой прошлый год!
– Кира, это невозможно. Доктора сказали, у меня ретроградная амнезия. Зачастую, воспоминания не возвращаются. Родителям предлагали попробовать электросудорожную терапию, но они отказались. Папа заявил, что никогда не позволит ставить на мне опыты.
– Зачастую! – выдергивает из контекста девушка и улыбается. – Лия, зачастую!
– Прекрати. Ты не понимаешь. Воспоминания возвращаются в хронологическом порядке, начиная с самых старых. Но я увидела, как меня кто-то уносит на руках, когда я пробила голову. Получается, что воспоминания возвращаются ко мне в обратном порядке, что невозможно с точки зрения науки. А это означает…
– О, замолчи! – восклицает блондинка, и я вижу на её лице такую искреннюю улыбку, что мне становится не по себе. Кира так счастлива, но какое ей дело? – Неужели ты не понимаешь, что повредив голову ещё раз, ты дала толчок своим воспоминаниям! Я видела нечто похожее в каком-то фильме…
– Не говори глупостей. Сравнивать жизнь и кино смешно и наивно.
– Но ты ведь чувствуешь, то же, что и я. Ясное дело, пытаешься рассуждать здраво, с медицинской точки зрения, но, Лия, ты сдвинулась с мертвой точки. Ты возвращаешься!
Неожиданно дверь в палату открывается. Я испуганно замираю, а Кира, выпустив мои руки, выпрямляется. Входят родители. Мама удивленно останавливается, увидев в палате гостью, а папа наоборот, не меняя скорости, обходит Киру, кровать и оказывается с противоположной от неё стороны.
– И что ты здесь делаешь? – спрашивает он, закатив рукава халата. – Посещения строго запрещены.
– Я должна была увидеть её, Андрей Александрович.
– Увидела? Теперь можешь уходить.
– Да, конечно. – Кира направляется к выходу. Перед дверью она останавливается. – Я еще приду к тебе.
– Кира, – холодно отрезает моя мама и скрещивает на груди руки. – Тебе пора.
– До свидания Вероника Николаевна. До свидания Андрей Александрович.
Дверь закрывается, а я не могу дышать. В голове что-то взрывается, я плыву, летаю, падаю. Сначала мне кажется, что я и, правда, сошла с ума. Мне мерещится космос, невесомость, пелена перед глазами. Но потом я осознаю, что не вижу отчетливо из-за слез, которые покрыли глаза. Мне становится душно. Перепады настроения жутко пугают. Я ещё не отошла от шока, ведь только что вспомнила один момент из прошлой жизни, а сейчас вдруг оказалось, что моя прошлая жизнь никогда не покидала меня. Её просто надежно скрывали.
– Вы знакомы? – я произношу это так тихо, что меня трудно услышать. Смотрю на маму и чувствую, как жаром обдает лицо. – Вы знаете Киру?
– Тебе нужно поспать, Лия, – безучастно бросает она, и отводит взгляд в сторону. Тогда я поворачиваюсь к папе. Он наливает в стакан воды и готовит таблетки. На меня даже не смотрит.
– Пап, – ноль реакции. – Пап! – требовательней повторяю я.
– Давай поговорим после того, как ты поспишь, – предлагает он, протягивает стакан, но я качаю головой и отодвигаюсь.
– Нет! Хочу сейчас услышать ответ.
– Лия.
– Вы меня обманывали, – мне становится больно. Где-то в груди появляется новая рана, только на этот раз душевная. – Вы скрывали от меня то, что было важным и ценным. Я столько месяцев жила с пустотой и страхом одиночества, а сейчас оказывается, что это было бессмысленным. Ненужным.
– Лия, – начинает мама. – Тебе нельзя общаться с этой девушкой, с Кирой. Серьёзно. Послушай меня: ничего хорошего она тебе не сделает и не скажет.
– Мы ведь были подругами, так? – Такое чувство, что меня накачали наркотиками. Я потерялась в пространстве, но продолжаю трезво мыслить. – Поэтому она помогает мне, поэтому мы с ней быстро нашли общий язык.
– Так, Лия, – папа садится рядом и недовольно поджимает губы. – Мы твои родители, а значит, ты должна нас слушать.
– Неужели?
Я встречаюсь с его грозным взглядом и затихаю. Боюсь, что он ударит меня, хотя прекрасно понимаю, что он никогда этого не сделает.
– Мама сказала тебе больше с ней не общаться, значит, ты больше с ней не общаешься. Ещё вопросы?
– Но это нечестно! Почему я должна рвать отношения с человеком, который может дать мне ответы?
– Ответы на что? – громче спрашивает он. – Разве мы не разговаривали об этом? Ты была хорошим ребенком, никуда не ввязывалась, нигде не шлялась. Училась, помогала нам, подрабатывала.
– Зачем ты лжешь мне в лицо? Неужели у тебя нет ко мне ни капли уважения?
– Тема закрыта!
– Но папа…
– Поднимешь её ещё раз, и мы будем разговаривать по-другому, поняла?
Мне становится страшно. Я давно не видела отца таким злым и недовольным. Он напряжен, и я чувствую его ярость, чувствую, что он готов разодрать меня в клочья.
– Это несправедливо, – тихо шепчу я и смахиваю слезы со щеки. – Вы же знаете, что не можете скрывать от меня правду.
– Тема закрыта, – еще раз повторяет папа, и я слышу, как расстроенно выдыхает мама. Она поворачивается ко мне спиной и выходит из палаты. – Пей. – Он протягивает мне стакан и таблетки. – Поспи. Тебе нужно отдохнуть.
Я обижено делаю то, что мне велит отец и отворачиваюсь. Не хочу его видеть.
Больше папа не говорит ни слова. Он встает и исчезает за порогом.
ГЛАВА 5. ТАКАЯ ЛЮБОВЬ УБЬЕТ МИР.
Когда я просыпаюсь, вижу на тумбочке вазу с ромашками. Улыбаюсь и гадаю, кто мне их принес. Два года назад, я прочла книгу «Язык цветов», Ванессы Диффенбах, и узнала, что ромашка обозначает силу в трудные времена. С тех пор, это мои любимые цветы, правда, знают об этом единицы.
Уже прошла неделя после аварии. Раны начинают заживать, лицо практически пришло в норму, плечо перестало болеть, и вообще мне стало гораздо лучше. Но за занавесом счастливого выздоровления кроется печаль, скука и одиночество. Кира больше не приходила. Астахов навестил меня всего один раз и то толком не нашел в себе сил поговорить. Он винит себя в произошедшем и боится смотреть мне в глаза, что кажется безумно глупым. Но Лешу не переубедить. Единственное, чему я рада, так это тому, что он уже выздоровел и выбрался на свободу. Счастливчик.
Сегодня выходной. Больница пуста. Моя соседка по палате, Ларка, уехала с родителями домой, и мне не с кем поговорить даже о погоде. Я перечитала пару книг, прорешала сотню раз билеты по вождению и потеряла смысл в жизни. Не удивительно. Неделя в больнице отнимает его моментально.
Осталось лишь одно: мозговой штурм. Целую субботу я думала о том, что увидела, о своем воспоминании. Мне не дает покоя незнакомый голос. Иногда мне снится, что я падаю, и меня подхватывают чьи-то руки. Я оборачиваюсь, но вижу лишь расплывчатый силуэт. И так каждый раз. Падение, загадочное спасение и тайное лицо незнакомца. Этот сон не дает мне нормально отдохнуть. Мама считает, что бессонница – последствия ушиба головы, а я считаю, что бессонница – последствие секретов, которые от меня скрывают. Мнения разные, но исход, к сожалению, один.
Сегодня воскресение, и я решаю рискнуть, иначе к вечеру меня найдут задушенную костлявыми руками тоски или одиночества. Надев свитер, который мама оставила мне на случай, если я замерзну ночью, я выхожу из палаты. Коридор пуст. Я пытаюсь двигаться быстро, но получается так себе. Осмотревшись, я глубоко вдыхаю и удивляюсь своему безумию. Неужели я способна на такое?
Я пробегаю мимо регистрационного стола и заворачиваю за угол.
Видимо, способна.
Итак, я спускаюсь на первый этаж. Тут людей чуть больше, но они не обращают на меня внимания. В свитере я похожа на обычного посетителя, а не на больного. Осталась лишь одна проблема: на улице холодно, а у меня нет верхней одежды. Но мне наплевать.
Кто сказал, что побег это легко?
Прохожу мимо охранника, чуть опустив подбородок, чтобы он не заметил синяков на лице, и выбираюсь на свободу. Двери позади, как и больница. Свежий воздух врезается в лицо, будоражит кровь, и я закрываю глаза, чтобы в полной мере им насладиться. Я так рада, что сегодня родители работают во вторую смену, так рада, что меня никто не заметил, так рада, что я выбралась. Обхватив себя руками, я открываю глаза и только сейчас понимаю, что мне некуда идти. Радостный огонь быстро угасает. Наверно, его потушил холод, который наглыми порывами ветра врезается в спину, ноги и живот.
На самом деле, у меня есть Астахов, его дом и добрые родители. Они примут меня, я уверена. Можно, позвонить ему, попросить приехать на автобусе и забрать меня подальше от этого места. Потом вернуться в больницу, как ни в чем не бывало, и сделать вид, будто я и не выходила на свободу. Почему нет? По выходным лекарства не раздают, докторов отпускают. На моем этаже лишь две медсестры, и им наверняка наплевать на всех, кто остался в отделении. Так что план вполне реальный и безобидный.
Я неуверенно киваю и иду в сторону супермаркета. Там должен быть телефон. Как назло, родители лишили меня и сотового, и ноутбука, и планшета. Они сказали, вредно держать такие вещи в больнице, правда, я-то прекрасно понимаю, что это лишь попытка ограничить меня от внешнего мира. Вдруг я решу связаться с Кирой? Она ведь такая злая и плохая девочка. Она нехорошо на меня повлияет, подаст мне неправильный пример.
Смешно, честное слово.
Когда я дохожу до магазина, у меня сводит руки. Пальцы отказываются двигаться, краснеют, немеют. Я засовываю ладони под свитер, надеюсь, что сумею набрать номер Астахова, сохранив все конечности. Какая нелепая ситуация. Не думала, что когда-нибудь попаду в нечто подобное.
Я добираюсь до главного входа и неожиданно спотыкаюсь. Совершенно безобидное движение в бок, приводит мой организм в хаос. Перед глазами темнеет, и я буквально вижу, как здание супермаркета переворачивается. Позже я понимаю, что это не дом прыгает вверх тормашками, а я падаю на асфальт. Руки автоматически выставляю вперед, сталкиваюсь ими с какой-то преградой и крепко сжимаю глаза. Меня тошнит, словно я только что несколько минут подряд крутилась на стуле. Мне плохо. Очень плохо. Жар обдает плечи и шею, я борюсь с приступом рвоты и одновременно пытаюсь не поникнуть на ледяной дороге. Почему-то только сейчас до меня доходит, что две недели в больнице были прописаны мне не из воздуха.
– Так, – я пытаюсь ровно дышать. Хочу раскрыть глаза, но почему-то не делаю этого. Сжимаю руки в кулаки и облокачиваюсь головой об асфальт. Он холодный, становится немного легче. – Все в порядке. – Мне жутко плохо. – Все хорошо. – Совсем нехорошо.
– Эй? Что с тобой? – я не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Не двигаюсь и не отвечаю. Рядом возникает шум, и я чувствую чью-то горячую ладонь на плече. – Чужачка, ты как? – Нахожу в себе силы приподнять голову, раскрыть глаза и внезапно встречаюсь взглядом с Максимом. Он выглядит обеспокоенным, но я это отмечаю во вторую очередь. Сначала я оцениваю его острые скулы, жгуче-черные волосы и темно-синие глаза. Кожа на щеках слегка красноватая. Наверно, он замерз. – Лия?
Он называет меня по имени, и у меня внутри что-то взрывается. Горячая смесь обволакивает органы, заставляет ощутить приятное ноющее чувство. Опьяневшая и размякшая, я ощущаю действие таблеток, которые оставила мне ночью мама. Возможно, ли что они до сих пор влияют на мой организм?
– Ты меня не поднимешь? – тихо спрашиваю я, обессилено улыбнувшись.
– Конечно.
Парень аккуратно обнимает меня за талию, и я повисаю в его руках, как маленький ребенок. Не хочется выглядеть слабой, но почему-то мне кажется, что сейчас я могу не притворяться.
– Что ты здесь делаешь, чужачка? Ты же должна лежать в больнице.
– Я сбежала.
– Сбежала?
– Да. Меня безумно достала вонь, так что я не выдержала и сбежала.
– Очень умно, – причитает Макс. – Тебе ещё рано самостоятельно передвигаться. К тому же, на улице небезопасно, разве Кира не предупреждала тебя?
– И всё ты знаешь, – протягиваю я и откидываю назад голову. Приходится признать, что находиться в руках этого парня не только приятно, но и привычно.
– Я должен отнести тебя обратно.
– Нет!
– Да! Ты хочешь навредить себе ещё больше?
– Какое тебе дело?
– Так, пойдем. – Максим двигается в сторону больницы, и я начинаю раздраженно вилять ногами.
– Отпусти меня!
– И не подумаю. Если тебе не важна своя жизнь, значит, о ней позабочусь я.
– Прекрати! – выпаливаю я. – Какая разница хорошо мне или плохо? Тебе-то что?
– Сделай одолжение, – улыбается он, а затем холодно отрезает. – Замолчи.
– Отпусти меня или я буду кричать! – Парень смеется. – Я серьёзно.
– Чужачка, кому ты нужна? Кричи, конечно, сколько влезет. Но людям, плевать.
Недовольно сужаю глаза и вдруг замечаю, что мы практически подошли к больнице. В голове вертятся разные варианты, но ничто не поможет, только не с этим человеком.
– Максим, пожалуйста.
– Просто молчи.
– Выслушай, – шепчу я. – Я не собираюсь убегать из больницы навсегда. Мне просто необходима передышка. Там ужасно скучно и воняет жутко. Я ведь не сломала себе ноги и не повредила позвоночник. Мне позволено ходить, двигаться. Так почему же не сделать этого на улице, где я хотя бы могу нормально дышать?
– Чужачка…
– Всего несколько часов, и я вернусь. Обещаю.
Парень неуверенно останавливается и смотрит на меня. Не знаю, что он там видит, но неожиданно его взгляд смягчается.
– Хорошо.
– Хорошо?
– Да. Ты вправе решать сама, чего хочешь. – Его слова удивляют. Я послушно киваю и выдыхаю, накопившийся в легких воздух. – Но…
– Так и знала! – бросаю я, перебив его. – Конечно, будут какие-то условия.
– Безусловно, – улыбается Макс. – Одна ты никогда не пойдешь.
– Отлично. Я как раз собиралась позвонить своему другу.
– С ним ты тоже не пойдешь.
– Это ещё почему?
– Потому что я так сказал. – Максим хитро сужает глаза. – Я тебя нашел, я позволяю тебе выйти на свободу, и я за это ответственный. К тому же навыки первой медицинской помощи приветствуются. Иными словами, с тобой пойду я и только я.
– Очень смешно, – неохотно протягиваю я. – Ты ведь шутишь?
– Нет. Я абсолютно серьёзно.
– Господи, но зачем я тебе? Обуза на день – это такое развлечение сейчас у золотой молодежи?
– Мне просто нечего делать.
– Так это от безысходности.
– Расценивай мое предложение, как хочешь, – улыбается парень. – Итак, как человек знающий, я прекрасно понимаю, от чего бы ты сейчас не отказалась.
– И от чего же? От другой жизни?
– Нет. От еды, чужачка. От нормальной и человеческой еды.
Хочу ответить что-нибудь едкое, но вдруг осознаю, что в этом нет смысла. Он прав. Я безумно проголодалась.
– Допустим, я согласна, – аккуратно протягиваю я.
– Допустим, я и так это знал.
– И куда мы пойдем?
– Даже не знаю. Судя по твоему виду, в ресторан нас не пустят. – Макс пристально глядит на меня, и я вдруг вспоминаю, что выгляжу отвратительно. Кроме того, что на мне спортивные штаны и растянутый старый свитер, я не мыла голову уже несколько дней и вместо лица у меня гигантский синяк. Мне становится стыдно, и я отвожу взгляд. – Да, и в кафе тоже…
– Прекрати, – рявкаю я.
– Не любишь правду?
– А ты любишь оскорблять людей?
Парень усмехается и начинает двигаться в противоположную от больницы сторону.
– Не беспокойся, чужачка, – ласково произносит он, и я непроизвольно поднимаю глаза, чтобы убедиться в искренности его интонации. – Ты прекрасно выглядишь.
– Ну да.
– Так и есть. Пара синяков не портит тебя. Поверь.
– С чего мне тебе верить?
– Я мужчина. Я могу отличить истинную красоту от поддельной.
– Неужели? – я пытаюсь говорить непринужденно, хотя его слова смутили меня и заставили покраснеть. – И как же ты это делаешь?
– Давай, я не буду раскрывать всех своих секретов.
Парень хмыкает, а я замечаю в нескольких метрах от нас его машину.
– Не думала, что окажусь в автомобиле так скоро, – шепчу я. Становится не по себе. Вспоминаю рыжее пятно, крик Леши и невесомость. Крепко закрываю глаза и встряхиваю волосами, надеясь избавиться от этих мыслей. Но они не уходят. В голову вдруг приходит бредовая мысль: как я буду сдавать на права, если теперь столбенею при виде машин?
Максим останавливается. Он колеблется, я это чувствую, пусть и не вижу его лица. Мне внезапно становится стыдно: я опять веду себя как трусиха. Хочется скрыть страх, но я не могу этого сделать. Организм реагирует отдельно от разума, и мне остается лишь надеяться на то, что сердцебиение чуть сбавит темп в ответ на мои мольбы и просьбы.
Оно этого не делает.
Неожиданно Макс проводит пальцами по моим скулам, медленно и нежно, и я ошеломленно распахиваю глаза. Мне хочется сказать что-то, но я молчу. Смотрю в темно-синие глаза парня и не могу пошевелиться. Он изучает мое лицо, мою шею и плечи. Его интерес привлекает. Аккуратно парень движется по моей ключице кончиками пальцев, поднимается к подбородку, останавливается на щеке. Создается впечатление, будто он сканирует мою кожу, пробует её на вкус. А затем он вдруг смотрит мне в глаза, и столько волнения и жажды в этом взгляде, что теперь я слышу биение своего сердца во всем теле, ощущаю его повсюду. Кажется, что я способна не отрывать взгляд от его глаз вечно, ведь там столько уверенности, столько храбрости. Если бы Макс был моим другом, я бы смогла на него положиться, смогла бы найти в нем опору и защиту.
Если бы Максим был моим.
– Я не позволю тебе пострадать, Лия, – шепчет он, и у меня пробегают мурашки по спине, волоски на руках, шее поднимаются, электризуются, дыхание становится тяжелым. – Со мной ты в безопасности, слышишь? Со мной ты можешь ничего не бояться.
Наши лица безумно близко. Я ощущаю его горячее дыхание, а он слышит, как я вздыхаю. На несколько секунд мне кажется, что движение вокруг остановилось, и сейчас вся жизнь сосредоточена лишь здесь, в паре сантиметрах между нами. Однако иллюзия покидает меня. Максим неожиданно отстраняется и растеряно выпускает меня из объятий.
– Так что, – он откашливается. – Так что можешь не волноваться.
Мне так много хочется сказать ему, но я не могу вымолвить и слова. Киваю и аккуратно сажусь на пассажирское сидение, едва парень открывает мне дверь. Он обходит автомобиль, а я до сих пор ощущаю тепло его рук на лице и испытываю такую дикую неловкость, словно сделала нечто плохое и запретное.
Он садится за руль, я боюсь повернуть голову в его сторону. Вдруг он увидит, мои красные щеки или заметит пот на лбу.
– Тебе холодно?
– Немного.
Он заводит машину и включает печку.
– Скажи, когда согреешься.
– Хорошо.
Дрожащими руками пристегиваюсь. Парень нажимает на газ, и меня впечатывает в сидение так грубо, словно в меня ударил неистовый поток ветра. Дыхание сбивается. Мы едим медленно, а мне кажется, что мы летим. Обеспокоенно гляжу по сторонам, пытаюсь наблюдать за проезжей частью, но бессмысленно. Меня до сих пор тошнит, перед глазами вертятся дома, деревья, люди, и я не могу сфокусироваться.
– Чужачка?
– М?
– Ты как?
– Все нормально. – Сглатываю и выдавливаю улыбку. – Разве не видно? Все отлично.
– Я вижу лишь панику. Успокойся. Я вожу уже пять лет. – Заметив мой удивленный взгляд, он добавляет. – Из них, три года – легально.
– Максим, всё хорошо.
– Поэтому ты сейчас порвешь пальцами моё сидение?
Я опускаю взгляд на свои руки и испускаю громкий вздох. Ногти впились в чехол, словно одичавшие пиявки. Резко высвободив сидение, я прижимаю ладони к коленям и откидываю назад голову.
– Прости, – трудно дышу. – Прости, я не хотела.
– Ничего страшного. Может, остановиться?
– Нет, не стоит.
– Если тебе плохо…
– Прекрати вести себя так, словно я инвалид и умру через несколько дней, – серьёзно отрезаю я и смотрю на парня. – Да, мне не по себе, но это не значит, что ты должен жалеть меня или испытывать сочувствие.
– Я лишь не хочу, чтобы тебе стало хуже. Дело не в жалости, а в волнении.
– А ты не волнуйся. Я ведь не настолько слабая, чтобы умереть от бешеной скорости в сорок километров в час. Это, конечно, очень и жутко опасно. Но я переживу.
Максим усмехается и смотрит на меня как-то по-новому. Наконец, я замечаю в его темно-синих глазах уважение. И мне льстит это. Ужасно льстит.
– И куда ты, чужачка, хочешь, чтобы мы поехали?
– Ты прав на счет моего внешнего вида, – признаюсь я и аккуратно стягиваю волосы в тугой хвост. – Выгляжу я так, словно только что восстала из мертвых. Пугать людей в кафе не стоит, так что обойдемся без еды.
– Я так не думаю.
– Не думаешь, что я плохо выгляжу, или не думаешь, что стоит обходиться без еды?
– Оба твои варианта, – он подмигивает мне. – Я что-нибудь придумаю.
– И что же? – Макс паркуется и глушит двигатель. – Тут стоять нельзя. – Умничаю я.
– Я ненадолго.
– Ты куда? – Я произношу вопрос в воздух. Максим выходит из машины, закрывает за собой дверь и скрывается за поворотом. – Отлично.
Выдыхаю и оглядываюсь: в салоне чисто, я бы даже сказала пусто. На панели лежат диски, и я внимательно изучаю их: Nirvana, Radiohead, Би-2. Отмечаю, что вкус у парня отменный. Будь у меня машина, музыка бы в ней играла такая же. Неожиданно я замечаю ещё один диск. Он лежит на панели со стороны водителя. Отстегиваю ремень и аккуратно тянусь к нему. Диск не лицензионный. Наверняка, выборка любимых треков. Я открываю коробку и вижу надпись: Бесстрашному.
Мной овладевает интерес, и, убедившись, что Макса еще нет рядом, я вставляю диск в магнитолу. Через пару секунд из колонок доносится музыка. Я застываю, вслушиваясь в ноты. Мелодия кажется мне знакомой, но я никак не могу вспомнить, где я ее слышала. Напрягаюсь и чувствую легкое раздражение. Мне всегда сложно вспоминать подобные вещи, но едва начинаются слова, на меня снисходит озарение. В конце припева, я очарованно повторяю за певицей:
– Такая любовь убьет мир.
«Маша и Медведи». Задумчиво смотрю перед собой и не знаю, радоваться ли мне очередному восстановлению памяти. Такое чувство, что эта песня когда-то много значила для меня, но её грустные слова не позволяют ощутить вкус счастья.
Я недоуменно переключаю трек.
С первых же аккордов, узнаю Земфиру. Переключаю. В затакте словосочетание: большие города, и я уже знаю, что играет Би-2.
Данное времяпровождение очень увлекает меня. Мне так нравится угадывать мелодии, восстанавливать в каком-то смысле свои воспоминания.
В предвкушении включаю дальше и неожиданно для самой себя замираю. Почему-то воздух застревает где-то в горле, а ладони мгновенно становятся мокрыми. Я недоуменно делаю громче. Ещё громче. Начало песни гремит в машине, давит на меня со всех сторон, но я делаю ещё громче! Ещё! Внутри что-то растет, что-то пульсирует. Сердце неистово быстро бьется, отдает во всем теле, и я придавливаю рукой грудь: боюсь, что оно вот-вот выпрыгнет. Начинается куплет, но я до сих пор не могу понять, кто поет. Слова странные: знакомые и чужие одновременно. Я напрягаюсь. Буквально слышу, как в голове вертятся мысли. Почему-то становится не по себе. Да и дышать трудно, и тело наливается свинцом. Я испуганно понимаю, что ощущаю себя загнанной в клетку. Эта машина – тюрьма, этот запах – прошлое, схватившее меня в свои когтистые пальцы. Страх. Мне вдруг становится страшно. Я обхватываю себя руками и закрываю глаза. Что происходи, что происходит?
– Хочешь оглохнуть? – в машине неожиданно появляется Максим, и я испуганно подпрыгиваю. Смеясь, он делает тише, и вся атмосфера безумства испаряется. Закрыв за собой дверь, парень протягивает мне бумажный пакет из Макдоналдса. – Ужин подан.
– Вообще-то обед, – дрожащим голосом, подмечаю я и растеряно киваю. – Спасибо.
– Нашла мои диски?
– Они лежали на панели, я не сдержалась и решила прослушать.
– И как?
– Ну, довольно-таки неплохо. – Мне все еще не по себе. – На диске, который я только что слушала, написано: бесстрашному. Это ты у нас бесстрашный?
– Да. Это прозвище мне дали в стае. Но я не люблю, когда меня так называют.
– Почему же?
– Давай договоримся: вопросы только во время трапезы. – Парень откладывает свой пакет на заднее сидение и заводит машину. – Предлагаю остановиться в парке, здесь меня в любой момент могут оштрафовать.
– Как скажешь. – Я с любопытством смотрю на Максима и замечаю татуировку на его шее. Кобра. Хочется спросить, откуда она, но я сдерживаюсь.
На самом деле, это первый человек, который отложил разговор на несколько минут, а не на несколько месяцев. Поэтому я прислушиваюсь к его словам и еду молча вплоть до парка. Когда мы приезжаем, Макс паркуется под огромным деревом, выключает ближний свет и глушит двигатель. Отодвинув своё сидение чуть назад, он берет пакет с едой и принимает положение полулежа. Я бы хотела сесть так же, но мне не позволяет больная спина. Выдохнув, я прижимаю к себе ноги и откидываю назад голову.
– Не думала, что проведу выходные в твоей компании, – признаюсь я. – Очень интересный исход дня.
– Я тоже так не думал, – отрезает парень и достает огромный гамбургер. – Но жизнь – вещь непредсказуемая.
– Сожалеешь?
– Это не тот случай, чтобы сожалеть.
– А какой же должен быть случай?
– Два вопроса подряд, чужачка, – Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит. – Так не по правилам. Будем спрашивать по очереди.
– Ладно. – Открываю свой пакет и счастливо улыбаюсь. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса: голова идет кругом. – Максим – ты мой герой.
– Я знал, что тебе понравится.
Я искренне улыбаюсь и пробую картошку: какое блаженство.
– Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой. Ну же!
– Хорошо. – Парень хмурится, а затем протягивает. – Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.
– Договорились.
– Тогда, вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоем запястье появилась татуировка. Это последствия бурной вечеринки, или что-то другое?
Я усмехаюсь.
– Вообще-то, я потеряла память. – Гамбургер в руках парня застывает. – Прошлым летом я упала с крыши пятиэтажного здания, а, очнувшись, поняла, что не помню целый год. Врачи сказали, у меня амнезия.
– Эм. Прости. Я не знал. Наверно, с этим трудно смириться.
– Да уж. Я до сих пор не смирилась. – Почему-то меня не смутил его вопрос. Даже наоборот, стало легче, после того, как я ответила. – Что ж, не всё в жизни так гладко, как хочется.
– Мне жаль.
– Разве мы разговариваем для того, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.
– Ты права. Незачем.
Я киваю и увлеченно прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека.
– Как ты попал в стаю, и когда это произошло?
– Чуть больше года назад, мы с братом наткнулись на группу подростков. Они развлекались, прыгая с моста в реку. Полное безумие, – Максим улыбается. – Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.
– Ты просто псих, – восклицаю я. – Это же опасно!
– Я стал бесстрашным, не потому что раздавал всем цветы, чужачка. Естественно, было опасно, но разве меня это волновало? Я настолько полюбил подобного рода развлечения, что собрал с братом свою собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное – получать удовольствие без последствий.
– 16 погибших подростков – разве это не последствия? – осуждающе спрашиваю я.
– Ты ничего не знаешь, так что, прошу тебя, не делай скоропостижных выводов.
– Подожди, – меня вдруг озаряет. – Ты сказал, собрал стаю с братом. Получается…
– Да, – Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами. – Шрам, или говоря человеческим языком, Стас, мой родной брат.
Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас осознаю, какой была слепой. Сходство в их внешности очевидно: острые скулы, прямой нос, черные угольные волосы, смугловатая кожа. Лишь глаза разные, но я уверена, присмотревший, я бы и там нашла нечто единое. Возможно, в заблуждения меня ввела рана на лице предводителя: она изменила не только внешний облик парня, но и внутренний. И все же, как я могла так облажаться?
– Что ж, моя очередь. – Максим не ждет, пока я приду в себя, спрашивает. – Почему тебя так интересует стая? В чем подвох?
– Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. – Я серьёзно смотрю на парня. – Что ж, на самом деле, ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, которым наплевать на свою жизнь и на общепринятые правила. Вы делаете, что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точней я так считала. Но сейчас, – мне приходится придвинуться чуть ближе к Максиму, потому что сказанные мной слова являются страшной тайной. – Но сейчас я понимаю, что ошибалась. Моё мнение насчет того, что в ваших телах вместо крови течет адреналин – не изменилось, но я вижу что-то ещё, что-то, что жутко влечет меня. И пока я не пойму о чем идет речь, я никуда от вас не денусь.
Макс улыбается.
– Интересный ответ.
– Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопониманий. Скажи мне, стаю основал ты и твой брат. Так почему же бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда бы удалось избежать многих смертей и трагедий.
– Мне это не нужно.
– А Шраму нужно?
– Пойми, пусть мы и родные братья, у нас совершенно разные жизненные принципы. Я – участник, он – организатор. – Парень выдыхает. – Руководить должен один человек, и я рад, что не мне представилась эта возможность.
– Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?
– Я не знаю, и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас – корень зла, что он причина всех наших бед и несчастий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою стаю в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я бы доверил свою жизнь именно ему, потому что…, – парень громко выдыхает. – Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя, и сейчас, наконец, нашел. Стас отличный предводитель и верный друг. Я уверен в нем так же, как уверен в самом себе
Я вспоминаю, как на перроне, Шрам отодвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал нас не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства, и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же уверенно, как Максим. Наверно, пока нет.
– Почему ты стояла на рельсах так долго? – неожиданно спрашивает парень, и я недоуменно пожимаю плечами. В его глазах отражается грусть и какая-то безнадега. Мне не понять, этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.
Я не ожидала такого вопроса, и поэтому долго думаю, прежде чем ответить.
– Возможно, – колеблюсь, прикусив нижнюю губу. – Возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.
– Но ты могла погибнуть.
– Я бы успела отпрыгнуть в сторону.
– Вряд ли, – Макс с горечью улыбается. – Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдает только потому, что приписывает себе слишком много.
– И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись лишь толстым канатом.
– Я серьёзно.
– Я тоже, – с вызовом восклицаю я. – Откуда берется твоя уверенность в себе? Если тебя прозвали бесстрашным, значит, ты совершил огромное количество безумных поступков, не колеблясь и не дрожа перед страхом. Чем я хуже?
– Ты ничего обо мне не знаешь. Нельзя перестать бояться. Каждый раз, я понимаю, что могу не вернуться домой, что сильно рискую, но на то у меня есть свои причины. Моя уверенность граничит с безысходностью и с апатией. Я потерял вкус к жизни и теперь пытаюсь восстановить его, прыгая с обрыва, кидаясь под поезд и разгоняясь до двухсот километров в час. Адреналин спасает меня от живой смерти. Но зачем это тебе? Зачем ты подвергаешь себя такой опасности? – Он недоуменно качается головой. – Кричишь на свою сестру, но делаешь то же самое.
– Тебе не понять.
– Это ты не понимаешь, Лия, – я поднимаю взгляд на парня и чувствую, как от него исходит волнение. – Не знаю, чего ты хочешь добиться, но это явно не стоит твоей жизни.
– Следующий вопрос, – раздраженно отрезаю я. – Итак…
– Мы ещё не закончили.
– Закончили. Я и так сказала тебе слишком много, так что теперь твоя очередь. – Парень громко выдыхает, а я задаю главный вопрос, который волнует меня больше всего вышесказанного. – Разумней было бы спросить: страдаешь ли ты раздвоением личности. Но я не стану оскорблять тебя и поставлю вопрос по-другому: зачем сначала избивать меня, а потом спасать жизнь? Причем неоднократно.
– Чужачка, – протягивает Максим. – Это глупо!
– Ответь.
– Сама подумай.
– Макс, ты нарушаешь правила. Я задала вопрос – отвечай на него.
– Неужели это не очевидно? – я качаю головой, и парень громко выдыхает. – Я помогаю тебе, потому что нахожусь в нужное время, в нужном месте.
– Что за чушь? – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, ты побил меня, потому что находился в нужное время, в нужном месте? Тогда это как минимум странно.
– Правила стаи просты – чужаков мы не терпим. Ты – чужая. У тебя не было вариантов: в любом случае, ты бы пострадала. Вот только есть одно «но». Пострадать от гематомы на плече или от сломанных ребер? – Глаза Максима становятся яркими, и я невольно засматриваюсь в них, осознавая, что даже в этом отвратительном поступке просвечивается нотка героизма. – Поединок с Костей в лучшем случае закончился бы переломом. Я сделал так, что ты смогла ходить на следующий день. Чувствуешь разницу?
– Но зачем ты помогаешь мне?
– Это уже следующий вопрос.
– Нет. Ты не сказал главного. Почему ты спасаешь меня? Какая тут для тебя выгода?
– Лия, – Макс пожимает плечами. – Я не могу по-другому.
– Но почему?!
– Потому что не могу!
Парень поправляет черные волосы и проводит рукой по кожаному рулю. Выдохнув, он поднимает голову и вдруг наши взгляды встречаются. Готова поклясться, что он, как и я чувствует нечто электрическое в воздухе. Возникает странное желание приблизиться к нему, согреться, и это желание не пугает меня, а наоборот придает сил и уверенности. Я уже второй раз замечаю тягу к Максиму, и теперь не могу отрицать, что эта тяга действительно существует. Сердце делает сальто, когда парень поднимает руку и протягивает её в мою сторону. Кажется, он хочет дотронуться, хочет прикоснуться, и я затаиваю дыхание. Мне не пошевелиться. Мой взгляд прикован к его темно-синим глазам, а они смотрят на мои губы, на мою шею, на моё лицо. Это сводит с ума и одновременно обезоруживает. Я забываю, как дышать. Его пальцам остается ещё несколько сантиметров до моей щеки, но я уже ощущаю жар в том месте, где они коснуться лица, уже ощущаю покалывание на коже. Возникает мысль придвинуться чуть ближе, ведь тогда я, наконец, почувствую его прикосновение, но я быстро отбрасываю эту идею. Мне не по силам даже моргнуть. И когда стук моего сердца становится таким громким, что его смог бы услышать и сам парень, Макс опускает руку. Я разочаровано выдыхаю, и перевожу взгляд в сторону.
– Прости, – шепчет он и растеряно отодвигается. Запустив пальцы в густые волосы, Максим откидывает назад голову и вновь произносит. – Прости меня.
– Ничего.
– Нет, правда. Я не хотел.
Вновь поднимаю взгляд на парня и чувствую пустоту внутри: он не хотел. Пытаюсь улыбнуться – не получается. Почему-то день резко переходит в вечер. Становится темно, мрачно и тихо.
– Мне уже пора в больницу, – сообщаю я и заворачиваю пакет с едой. – Отвези меня, пожалуйста.
– Да, конечно.
Он заводит машину, жмет на газ, и все это время избегает моего взгляда. Становится ещё неприятней. Прикусив губу, я смотрю в окно, наблюдаю за тем, как деревья превращаются в дома, а река – в дорогу. Парк остается позади, и мы въезжаем в город с пылью вместо тумана, и с дымом вместо облаков.
В салоне тепло, но мне холодно. Атмосфера непринужденности испаряется, остается лишь колючее недопонимание. От этого я чувствую себя неловко и даже смущаюсь, едва голова Макса на несколько градусов поворачивается в мою сторону.
– Ты знала, что стая перенесла инициацию на конец ноября? – внезапно прерывает тишину парень, и я благодарно выдыхаю. Еще чуть-чуть, и я бы повесилась прямо на дверной ручке.
– Правда? Почему?
– Стасу не понравилось, что ты попала в аварию. Он считает это не обычным стечением обстоятельств.
– Это я уже слышала.
– В любом случае, я с ним согласен, – отрезает Макс. – Нам некуда спешить. Лучше разобраться сейчас, чем расплачиваться за то, то мы упустили потом.
– Вы так уверены в том, что аварию подстроили. Но люди ежедневно гибнут на дорогах, и в этом нет ничего сверхъестественного, – я пожимаю плечами. – Астахов просто не заметил на дороге человека, кажется, человека. Я если честно, так и не поняла, кто или что возникло перед нами.
– Я предупреждал тебя: быть в стае опасно. У нас много проблем, с которыми не сталкиваются обычные люди.
– Например?
– Например, подстроенная авария.
– Но кому это нужно? – удивляюсь я. – Зачем?
– Трудно сказать, Лия. На другом конце города, есть ещё одна компания. Сборище отморозков, пытающихся доказать своё превосходство. Я считаю их причастными к данному происшествию.
– Думаешь, здесь загвоздка в банальном выяснении отношений?
– Очень может быть.
– Но ведь речь идет о жизнях людей! – возмущенно восклицаю я. – Вы должны разобраться, иначе пострадает кто-нибудь ещё.
– Чужачка, – улыбается Максим, и я замечаю за поворотом больницу. – Мы именно этим и занимаемся.
Мне становится не по себе от того, что кто-то хочет моей смерти. Пробегает холодок по спине, и я вжимаюсь в сидение, сцепив перед собой руки.
– Не волнуйся, – увидев беспокойство на моем лице, протягивает парень, сбавляет скорость и останавливается напротив здания городского госпиталя. – Ты в безопасности, если не будешь совать свой нос туда, куда не следует.
– По-моему мы уже поняли, что это моё любимое занятие.
– Тогда будь осторожна и не действуй сгоряча. Иногда поспешные выводы приводят к неисправимым последствиям.
Я киваю и громко выдыхаю.
– Что ж, – поправив волосы, я улыбаюсь. – Спасибо за то, что вызволил меня из этой тюрьмы и позволил немного отдохнуть.
– Ну, вызволила себя ты самостоятельно, а я лишь вовремя оказался рядом.
– Уже не в первый раз.
Вновь наши взгляды встречаются, и вновь хочется на Макса бесконечно долго, но на этот раз я не позволяю эмоциям взять надо мной контроль. Выхожу из машины.
– Лия. – Оборачиваюсь. Парень смотрит на меня и загадочно улыбается, чего-то ждет, но чего? У меня внутренности сворачиваются в трубочку, я еле стою на ногах, пошатываюсь и неуклюже выравниваюсь. – Инициация перенесена на конец ноября, но это не значит, что стая перестанет собираться. Каждое третье воскресение мы ходим в бар рядом с набережной, и ты приглашена.
– Что, уже смирился с тем, что я одна из вас? – мой голос дрожит, но я надеюсь, что он не заметил.
– С этим нельзя смириться. Ты всегда останешься чужачкой. – Я собираюсь, ответить что-то колкое, но замечаю, как дергается уголок его губ, и замираю, не в силах вымолвить и слова. – Но раз уж я решил стать твоим личным телохранителем, я должен находиться рядом. А рядом – это на расстоянии нескольких метров друг от друга. Не больше.
– Мне не нужен телохранитель. Я не такая слабая, как ты думаешь.
– Отлично. В таком случае, телохранитель нужен мне.
– Вот как, забавно, – внутри взрываются огромные шары с горячей жидкостью. Они ошпаривают органы, и мне становится так жарко и душно, что я мгновенно забываю о холоде. Практически не могу дышать, держусь на плаву лишь за счет сохраненного секундой назад кислорода. И это ощущение не покидает меня вплоть до того момента, пока я не договариваю фразу. – Тогда ещё встретимся.
– Не сомневаюсь.
Макс закрывает окно, и я отворачиваюсь. Не могу больше смотреть на него, просто не нахожу сил. Бегу в больницу, прижимая к себе руки. Ладони вспотели. Вытираю их о штаны и громко выдыхаю. Слишком странно, слишком просто. Не бывает такого, что ты не знаешь человека, а потом внезапно перестаешь дышать в его присутствии.
Я вхожу в больницу, и на пороге случайно сталкиваюсь с женщиной. Тело отвечает на удар и ноет, словно ребенок, которого разбудили. Мышцы шеи схватывает легкая судорога, и мне трудно шевелить головой. Прикусываю губу. Моргаю и пытаюсь взять себя в руки. Выпрямляюсь, так сильно, как могу, иду мимо охранника и замечаю, как он выходит на середину прохода, чтобы перегородить мне путь.
Сердце подпрыгивает.
– Куда направляемся? – голос тяжелый, прокуренный. Я поднимаю взгляд и замечаю седые усы, широкие брови и низко посаженные глаза. Сглатываю.
– Я иду в палату.
– Время для посещений закончилось полчаса назад.
– Вы меня не поняли. Я направляюсь к себе в палату. Выходила подышать.
– Неужели? – охранник устало выдыхает. – Имя. Фамилия?
– Лия Бронская.
– Так-так, – мужчина смотрит в толстую тетрадь и ведет по колонке пальцем. – Есть такая. И почему ты выходила? Пациентам, которые лежат в твоем отделении, запрещается покидать территорию больницы.
– Ну, а мне разрешили.
– И кто же?
– Родители. Они здесь работает.
Неожиданно охранник усмехается и громко захлопывает тетрадь. Я дергаюсь.
– Они хотя бы сами об этом догадываются? – Хочу ответить, но вместо этого устало выдыхаю. Конечно, они понятия не имеют, что я выходила. Начинает болеть голова. Я морщусь и вновь смотрю на мужчину.
– Пожалуйста, пропустите меня. Этот день был долгим. Я очень устала.
– Ну и кто тебе виноват, что ты не отдыхала в палате?
– Черт, прошу вас. – Возможно, я унижаюсь, но сейчас меня это не волнует. Голова кружится, кружится, кружится. Наверно, так на мой организм действует запах лекарств и старой мебели, который встретил меня с распростертыми объятиями на пороге. – Такого больше не повторится. Я обещаю.
– Ты же понимаешь, что я должен вызвать твоих родителей?
– Не надо. Они не поймут.
– Прости. – Охранник тянется рукой к рации, но я вдруг хватаю его за запястье. Он удивленно вскидывает брови и замирает. Мне самой не по себе, и поэтому я неуклюже разжимаю пальцы и испуганно выдыхаю.
– Пожалуйста. Прошу вас, не делайте этого. – У меня в запасе ещё несколько секунд, прежде чем он вновь решит сообщить о моем побеге, и я выпаливаю. – Ко мне приезжал мой парень. Родители не одобряют его, и на этой почве мы сильно ссоримся. Поймите, если они узнают, что он приезжал навестить меня, нам больше не разрешат видеться! Умоляю, мне не выдержать этого!