– Внимание всем! Внимание на меня!
Полицейского инструктора, который отвечает за нашу «подготовку» и ведет брифинг, зовут Артур Скачинский, он польский полицейский инспектор, бывший боец спецподразделения по борьбе с терроризмом. Он один из пяти бывших полицейских инспекторов, которые переведены на работу в центр и курируют украинские группы. Согласно протоколу, мы проходим обучение вместе с нашими украинскими курсантами, курс обучения активным действиям очень короткий – всего месяц. После чего мы – уже отработанными и спаянными группами – выезжаем к месту службы и там приступаем к борьбе с преступностью. Наша задача как инспекторов международной миссии, нанятых в рамках программы помощи ЕС – Украина, – уже в процессе работы на месте передать знания украинским полицейским, большая часть которых не имеет вообще никакого опыта полицейской работы, и одновременно с этим проконтролировать их на предмет коррупции и всего прочего. Через год мы должны оставить на месте (конкретно в Одессе) уже готовые полицейские подразделения, способные минимально выполнять полицейские функции на европейском уровне. В дальнейшем, как только самая острая потребность в новой полиции будет снята, они будут ездить в Европу уже на продвинутые программы полицейской подготовки – по криминалистике, психологии и так далее. А возвращаясь, будут учить своих коллег, передавая полученный в Европе опыт. Таким образом, через три-четыре года Украина будет иметь в Одессе совершенно новую полицию из совершенно новых, не связанных с прогнившей и коррумпированной милицейской системой людей. Наша группа и четыре другие такие же – первые ласточки этой программы. Киев, Львов, Днепропетровск, Мариуполь, Одесса. Почему-то нет Харькова. Первые пять городов, в которых будет внедряться программа.
Украинцев всего двадцать четыре человека, и нас, европейских полицейских, двенадцать. Двое из Великобритании, остальные из разных стран. Я иду как представитель Швеции, единственный. Как так получилось? А вот так и получилось. Абаль, которая прикрывает профессией журналиста работу в интересах СЕПО, шведской полиции безопасности, сделала на меня документы, что я шведский полицейский, специалист по борьбе с организованной преступностью (читай: русской мафией). Сделала на мою «настоящую» фамилию, здесь это никого не смущает. Да, русский, но прибалтийский русский, потом переехавший в Скандинавию, получивший гражданство. В этом нет ничего нового, в Германии вообще три миллиона иммигрантов русскоязычных проживают, а за счет ГДР количество тех, кто знает русский, приближается к 8–9 миллионам – то есть 10 % населения страны. Русскоязычным является и Манфред, полицейский из Берлина. Правда, он, ко всему прочему, открытый гей, так что отношения и со мной, и со всей группой у него, мягко говоря, натянутые. Толерантности нам не хватает, толерантности…
Лучшим моим другом из инструкторов можно считать Дидо. Он так-то Дидье, но говорит, чтобы его называли Дидо. Сын француженки и алжирского араба, сильно похож на наших кавказцев от этого. Сначала служил в CRS – Корпусе республиканской безопасности, это что-то вроде спецназа внутренних войск. Затем из-за травмы, полученной, как он говорит, на тренировке, перешел в Центральный директорат внутренней безопасности МВД Франции, в группу, занимающуюся проблемами терроризма. В смысле не антитеррористический спецназ, а те, кто ведет криминальные расследования, связанные с терроризмом. Он разговаривает на русском – верней, это он думает, что разговаривает на русском, носит серьгу в ухе, запросто бьет в морду, если ему что-то не нравится, и лучше, чем я, обращается с «Глок-17». Еще мне кажется, что его имидж бунтаря и хулигана скрывает под собой его истинное лицо и у него, как и у меня, несколько иная миссия.
Что касается меня, то мне тут непросто. Проблема в том, что я – не полицейский, меня не учили на полицейского. Я – разведчик, а это несколько другое. Да, я проходил курсы частного детектива, в том числе и международные, чтобы соответствовать легенде, но это все равно не то. Например, у меня очень общие познания в криминалистике, и я засыплюсь, если вы будете задавать вопросы по шведскому уголовному и уголовно-процессуальному законодательству. А это то, без чего моя легенда шведского полицейского сыплется, как карточный домик. А желающие задать вопросы есть. Вон, посматривает на меня Марко Гурвич. Если верить тому, что он рассказал о себе, он сын беженцев из Хорватии, работает в легендарном Скотленд-Ярде, точнее, в СО-14, спецподразделении по борьбе с организованной преступностью. Один из двух англичан в группе – только вот почему он с поляками общается на польском, если он хорват? Это самый неприятный тип здесь, лично для меня опасный.
Что касается украинцев, тех, кого поляки учат сейчас, а мы будем вынуждены учить потом, – беда с ними. Не знаешь, как к ним относиться. Я ведь не просто так попал в одесскую группу – я отдыхал в Одессе каждое лето, я вырос, можно сказать, в Одессе: в своем родном городе я девять месяцев в школу ходил, а три-то месяца – в Одессе. Я видел, как этот город искалечили и испохабили бандеровцы, неонацисты, футбольные хулиганы. 02.05.2014 я был там, в Одессе. И как я мог воспринимать этот город и майданутых после того, как заживо сожгли несколько десятков человек? Вот вы бы как воспринимали?
Во-во…
Так получилось, что мы уже разделились по экипажам – двое украинцев и европеец. После окончания полного курса двое украинцев сразу получают офицерские звания капитанов полиции. В моем экипаже двое. Борис Валеский – ветеран АТО, бывший десантник, двадцать семь лет. Я к нему присматриваюсь, но признаков посттравматического синдрома не заметно. Наоборот – какой-то он… излишне спокойный даже. Как удав. Вперед не лезет, очень любит водить машину – говорит, отец водителем был.
Зато второй с лихвой это компенсирует. Игорь с типично еврейской фамилией Этинзон, бывший доцент кафедры Одесского госуниверситета. Умный, вспыльчивый, в армию не ходил, никакого опыта полицейской работы нет, юридического образования тоже нет. Зачем пошел в полицию – понятия не имею. Похоже, что по квоте Майдана. Интересуется Европой, расспрашивал меня и других инструкторов о жизни в Европе, о полиции. Был сильно удивлен, когда я рассказал одну историю, как у нас полицейские всю ночь останавливали угнанный грузовик, на котором обдолбанная мусульманская молодежь что-то отмечала, и остановили только тогда, когда он тридцать машин разбил[6]. Похоже, в его понимании европейская полиция похожа на американскую, которая чуть что открывает огонь на поражение. Вообще, как я заметил, у многих мозги «Европой» очень сильно засраны…
Как к нам относятся поляки… Для начала скажу, что курс криминалистической подготовки мы проходили в ЦЕПОЛ, европейском полицейском колледже в Житно, близ Варшавы, и Дидо сказал, что ерунда все это, и половины не дали того, что нужно. А курс огневой подготовки проходим здесь, на тренировочной базе польского спецназа в Люблине.
Так вот, про поляков. Мне плевать, как они относятся ко мне. Поляки, они и есть поляки, и ни один русский ничего хорошего от поляков ждать не будет. Мне интересно другое. Почему украинцы так относятся к полякам? Откуда эта любовь к тем, кто считает их «нашими неграми»?[7] Ну, да. Я согласен, что поляки выдали немало карт поляка и учат украинцев в своих университетах[8]. Я согласен с тем, что польские элиты оба раза поддержали Майдан, достаточно демонстративно поддержали, несмотря на все то, что было между Польшей и Украиной. Но неужели непонятно, для чего это делает Польша? Неужели непонятно, что между Польшей и Украиной стоят ужасы Волынской резни, с одной стороны, и времена Богдана Хмельницкого – с другой, когда панство с чудовищной жестокостью подавляло украинские восстания. И почему, если польские действия, которые никак нельзя истолковать иначе, нежели установление контроля над Украиной сейчас или в будущем, воспринимаются благожелательно, а наши подобные действия, гораздо более скромные, – с ненавистью. Право же, начинаешь вспоминать тот известный анекдот. Чем отличаются грубые ухаживания от назойливого приставания? Исключительно субъективным восприятием, господа, исключительно субъективным восприятием…
В уши лезут слова тьютора (так здесь инструкторов зовут). Условия задачи – имитация досмотра и последующего нападения сообщников. Ничего необычного, в России мы и не такое отрабатывали. В Чечне захочешь жить – повертишься…
Проблема в том, что стрелков всего двое, стандартный экипаж. В Чечне гораздо большим составом работали. Да и оружие демонстрировать там можно было без проблем, это не Европа.
Ладно, прорвемся.
– Брифинг закончен! – зычным голосом кричит Скачинский. – У вас десять минут для обсуждения, потом начинаем.
Все расходятся по группам.
– Все всё помнят?
Мои кивают.
– Все начеку. Игорь – давишь огнем. Борис – работаешь от машины.
– Зробымо.
Мой «тактический ход» заключается в том, что Борис – ветеран АТО, он отлично знает автоматическое оружие и умеет с ним работать. Потому Игорь сбивает нападение огнем, Борис – добегает до машины и хватает «калашников». Не знаю, будут ли у нас «калашниковы» на Украине – но тут именно они, по два на машину. Дело в том, что это место используется для подготовки частных военных подрядчиков и другого оружия тут нет.
– Не суетиться, не дергаться. Помнить, что на вас бронежилеты, по условиям – попадание не считается. Борис, с автоматом разберешься?
– Обижаете.
Мы делаем «круг» – встаем друг напротив друга, одновременно поднимаем руки и касаемся кулаками.
– Ну, все. Понеслась.
– Слава Украине, – добавляет сакраментальное Борис.
– Героям слава.
Инструкторы наблюдают упражнение со смотровой площадки через бинокли и смотровые трубы. Я смотрю невооруженным глазом, так поле зрения шире. Вижу белую машину, вижу, как к ней подъезжает полицейская. Останавливается. Борис остается у машины, Игорь идет проверять документы. Вижу, как появляется черная машина…
Есть! Нападение и отражение занимают всего несколько секунд. Вот черная машина внезапно ускоряется, вот в окне появляется ствол. Вот Игорь отрабатывает на скорость – за несколько секунд он должен опустошить магазин «Глока». Вот Борис успевает выхватить автомат и опустошает магазин. Секунданты останавливают время.
Напряженно ждем.
– Семь и одна. Ноль штрафных.
Это – уровень. Почти инструкторский. Инструкторы поздравляют, показывают большой палец.
– Чечня, да?
Гурвич криво усмехается. Думаю, он понял, кто я, а я понял, кто он. Коллеги, блин.
– Нет, Россия. Дикий восток…
Это конец. В смысле конец нашего курса подготовки.
У пацанов сегодня звездный день. Свидетельства об окончании курсов они получают из рук самого (!!!) посла США в Варшаве. У нас это называется «пацан к успеху шел»… Нет, я не иронизирую, противно просто. Почему-то украинцы, так болезненно относящиеся к любому проявлению господства со стороны России, с радостью готовы встать на колени перед посланником США или ЕС. Колени – это не в буквальном смысле, конечно. Но иногда и в буквальном – как послу украинские казаки саблю на коленях преподносили.
После чего посол США толкнул речугу про демократию, отдельные фрагменты которой я, с вашего позволения, и процитирую…
Господа, пользуясь возможностью выступить перед вами, я хочу поговорить с вами о демократии. Я собираюсь дать определение того, что является демократией, а что нет, остановиться на некоторых фундаментальных демократических институтах, опровергнуть некоторые ложные высказывания о демократии, предложить идею о том, что демократию нельзя навязать, но что она способствует стабильности, перечислить несколько шагов для построения демократии здесь и, наконец, рассказать, почему я оптимистично настроен относительно будущего демократии в Украине.
…
Нам необходимо дать определение демократии. Но вначале позвольте мне сказать, что не является демократией.
Демократия не является абсолютной свободой для личности, ибо тогда это анархия.
Демократия не является правом нескольких олигархов воровать у государства, демократией не является также и то, когда налоговая полиция вымогает деньги с вашего банковского счета или бизнеса, ибо это является коррумпированной и преступной тиранией.
Демократией не является применение «административных мер», в том числе ненужных инспекций и судебных проволочек для контроля за независимыми средствами массовой информации, политическими партиями и частными организациями.
Демократия не может допускать, чтобы должностные лица требовали взятки, так как это подрывает уважение, с которым люди должны относиться к своему правительству.
А теперь позвольте мне попытаться объяснить, что является демократией. Это система управления, которая требует ответственности и компромисса. Народ должен быть ответственным перед государством, а избранные должностные лица должны нести ответственность перед народом. Это постоянный диалог между государством и гражданами, приносящий в конечном счете наибольшее благо наибольшему числу людей. Но эти положительные результаты достигаются путем компромиссов, а компромиссы никогда и не все время удовлетворяют всех людей.
Демократия – это очень тонкое равновесие, гарантирующее права и справедливость каждому отдельному гражданину: от самого богатого бизнесмена и самого могущественного чиновника до самого простого труженика и крестьянина. Все – и богатые, и бедные – имеют одинаковые права.
Демократия означает прежде всего верховенство закона, который в равной степени, честно и беспристрастно применяется к каждому отдельному гражданину. Она предусматривает равное правосудие для всех.
На свете не существует волшебной пилюли, которая моментально сотворила бы демократию. Для развития демократии требуется время, так как гарантирующие демократию институты должны прочно создаваться законом, и им нужно время для созревания.
Некоторые фундаментальные институты демократии.
Одним из основополагающих демократических институтов являются честные, свободные и прозрачные выборы, то есть такие, когда сами люди могут решать, кто будет их представлять. Для этого требуется независимая избирательная комиссия, не подвластная никакому политическому контролю или политическому давлению, для того чтобы народ поверил и доверял результатам выборов.
Другим демократическим институтом являются независимые средства массовой информации, которые честно и ответственно информируют и просвещают граждан относительно разных вопросов и лиц, с тем чтобы граждане могли принимать умные и информированные решения о том, кто будет честно представлять их в правительстве.
Еще одним демократическим институтом является независимая судебная система, беспристрастно применяющая справедливые и честные законы ко всем гражданам. Если суды и судьи подвергаются политическому давлению или могут подкупаться богатыми, тогда демократия в опасности.
…
Существует несколько ложных высказываний по поводу демократии, которые обычно звучат со стороны тех, кто хочет отложить ее или даже воспрепятствовать ей, или от тех, кто не совсем хорошо ее понимает.
Иногда можно услышать, что «народ еще не готов к демократии». Я отвергаю такое мнение как якобы отеческую заботу автократов, не желающих делиться реальной властью, а значит, богатством и ответственностью со своим народом, тех, кто страшится голоса своего народа.
…
Иной раз можно услышать, особенно от эмигрировавших оппозиционных политиков и журналистов, что Соединенные Штаты не «навязывают» демократию в Центральной Азии, потому что предпочитают помогать существующим правительствам за то, чтобы получить доступ к энергоресурсам или доступ к военным объектам. Я уважительно отношусь к этим людям, но твердо отвергаю их заявления.
Реальности дипломатии требуют, чтобы Соединенные Штаты работали с существующими правительствами повсюду в мире. Вы часто видите и слышите в средствах массовой информации, как на встречах с должностными лицами той или иной страны американские должностные лица улыбаются и пожимают им руки. И там, где превалируют контролируемые государством средства массовой информации, подаваемая ими информация предполагает поддержку существующих государственных структур.
То, чего вы не видите и не слышите, – это интенсивные личные беседы за закрытыми дверями после ухода журналистов, когда мы предельно откровенны с руководителями в вопросах необходимости создания демократической практики во благо их граждан и национальных интересов их собственной страны.
Мы даем рекомендации, но не диктуем. Я по собственному опыту могу откровенно сказать вам, что диктат не действует. Демократию никогда нельзя навязать.
Демократия только тогда пускает корни и начинает расти, когда сами люди берут на себя ответственность и говорят: «Это то, чего мы хотим. Это то, что нам требуется. И, чтобы этого достичь, мы будем работать вместе и в мире с нашими справедливо и честно избранными лидерами».
Иногда лидеры не слушают свой народ. Авторитаризм порождает нестабильность; он ее не предотвращает. Недавняя «вторая революция роз» в Грузии произошла именно потому, что правительство отказалось слушать свой народ. Сейчас у Грузии появилась намного лучшая возможность долгосрочной стабильности, чем прежде.
…
В заключение хочу сказать, что я оптимистично настроен в отношении демократии в Украине. Почему? Во-первых, потому что правительство избрало демократический путь. Хотя не все политические партии зарегистрированы и разрешены, существует многопартийная система. Также очень важно, что мирное соглашение, положившее конец войне в Украине, продемонстрировало конкретную решимость поделиться властью, готовность к компромиссу и мирным способам политической конкуренции.
Далее, меня воодушевляет тот факт, что правительство привержено демократической практике децентрализации, то есть сокращения контроля центрального правительства над местными делами. Повсюду в Украине высокообразованные граждане, которых глубоко трогает и заботит судьба народа и страны, работают вместе как в общественном, так и частном секторах, образуя комитеты, объединения и кооперативы по многим, самым разным вопросам, влияющим на их повседневную жизнь. За последние несколько лет количество неправительственных организаций возросло во сто крат, и это свидетельство того, что граждане Украины стремятся брать на себя ответственность. Гражданское участие в управлении является фундаментальным строительным материалом демократии. Гражданское участие способствует беспристрастности и справедливости, существенным для демократии…
От этой речи мне было тошно. Тошно от того, что в слова о демократии, децентрализации, выборах никак не помещаются дети, которых убили на Донбассе. Нет там им места.
Почему тогда я здесь? Нет, у меня не раздвоение сознания. Я не виню этих пацанов, которые всего-то хотят защищать закон в своей стране, что-то сделать с коррупцией. Но вот посла США я виню, он один из тех, кто виновен. Один из тех, кто делает ложь правдой.
Когда я показал нескольким людям в Швеции материалы с хэштегом «savedonbasspeople» – они начали собирать вещи и деньги и отправлять помощь на Донбасс. Это простые шведы, простые люди Запада, которые не в ответе за то, что творит их власть. Но вот посол США не перестанет врать, даже если труп ребенка из Донбасса положить ему под дверь. И я очень надеюсь дожить до того момента, когда рухнет подкопанное со всех сторон гигантское здание из лжи – и каждый получит свое.
В конце концов, я и сам под него копаю…
Ани дэшч, ани сьнег, ани квят, ани джьень,
Незнана даль, не слодких фаль,
заклента пшыстань дае знать,
Забракне те, затенскне джись,
так пусто юж бывало пшез тысёнц миль.
Сто лят нех жые, жые нам, милосьть жые в нас,
Бо она кажэ врацать раз по раз,
Як слоньцэ вёсна як, птаки до свых гнязд,
Врацать раз по раз[9].
Последний день в Польше – инструкторы устроили для нас вечеринку. С польской водкой – кстати, по качеству она намного хуже русской, – с польскими и украинскими песнями. Мы сидели за столом, пили и пели «сто лят», польскую застольную песню. Как вдруг:
– Курва мац![10]
Застолье, до этого мирное, вскипело моментальной дракой.
– Держи их!
Борис и Скачинский. Черт. Мне этот поляк с самого начала не понравился – прилизанный какой-то.
Украинцы держали Бориса. Я, как куратор, кивнул Скачинскому – мол, отойдем. Мы вышли на улицу… Портовый город жил своей жизнью – туристы, корабли, порт.
– Жалобу подавать будешь? – в упор спросил я Скачинского.
Тот остро глянул на меня:
– А что, интересует?
– Интересует. Ты зачем его быдлом назвал? Я слышал.
Поляк глянул на меня уже с откровенной злобой:
– Русский… Тебе пошто за бандеровцев вступать? Они твоих резали так же, как и нас.
Я улыбнулся:
– Между нами, Артур. Надо уметь прощать. Вы этого не умеете. Потому мы – это мы, вы – это вы.
Я развернулся и пошел обратно в заведение. За спиной раздалось злобное «пся крев!», но я даже не обернулся.
Да пошли вы! Псякревичи долбаные.
– За что ты его?
Мы уже были в гостинице, в холле. Остальные ушли собирать вещи.
– За дело.
– За дело? У полицейского дело подшито в папке, а никаких других дел нет. Понял?
– Так, – невесело сказал Борис. – Я его спросил, как мы отработали сегодня. Он сказал – так, как мы, вы никогда не сможете.
– И всего-то?
– Они нас двести лет за людей не считали. И сейчас не считают.
Я прищурился:
– Ты откуда такой взялся, в Одессе? Говор, как у львовянина.
– Я и есть львовянин, – сказал Борис, – с семьей переехали, когда мне тринадцать было. Так и остались. Я теперь и одессит, и львовянин разом…
Весело.
– Руки при себе держи. Теперь ты полиция.
Борис невесело усмехнулся:
– Да я понимаю. Хоть напоследок душу отвести…
Перед смертью не надышишься. И еще говорят, что русские и украинцы разные народы. Один, один народ. Себе на беду…
Информация к размышлению.
Документ подлинный
Посол США в Украине Джеффри Пайетт объявил Одессу американской лабораторией под руководством Михаила Саакашвили, передает пресс-служба посольства.
Пайетт заявил, что США будут поддерживать действия губернатора Одесской области Михаила Саакашвили и члена его команды, замглавы МВД Эки Згуладзе.
«Я буду находиться в Одессе с моей командой по борьбе с коррупцией; мы будем изучать некоторые из инициатив, которые мы, то есть Госдепартамент, будем готовы поддержать. Мы будем продолжать то, что вы с Экой Згуладзе сделали здесь – с Министерством внутренних дел и патрульной полицией, и делать больше, используя Одессу как «лабораторию» для американской поддержки коренных антикоррупционных реформ», – заявил Пайетт, обращаясь к Саакашвили.
http://www.e-news.su