Великий князь Игорь. (912–945)
Подданные племена попытались было отложиться (913), привязанные слабыми узами к Киеву, но Игорь сходил на древлян (914) и возложил на них дань больше Олеговой.
Новый князь должен был отличиться каким-нибудь необыкновенным подвигом. Игорь вздумал идти в дальнюю сторону, куда не ходили еще варяги, на Восток, познакомиться с другим морем, еще не известным, Каспийским, и проведать, что обретается на его берегах. Восточные страны были давно известны в Киеве: «Тем же из Руси может ити в Болгары и в Хвалисы, на восток доити в жребии Симов», – свидетельствует летописец о древнейшем времени. Молва о Востоке могла доноситься до Киева и через русских купцов, торговавших с хазарами в Итиле, на устье Волги, как другие торговали в Константинополе и на Севере.
Игорева Русь поплыла на пятистах судах по Днепру в Черное море, из Черного моря повернули они не направо, как обыкновенно делали в походах на Грецию, а налево, вверх, в Азовское море, через Босфор Киммерийский, потом поднялись вверх по Дону до пограничной крепости Саркела или Белой Вежи, построенной для хазар греческими мастерами. От Саркела послали они просить кагана, чтобы он позволил им пройти через владения и рекой Волгой спуститься в море Каспийское, обещая ему половину добычи, что возьмут с прибрежных стран.
Каган позволил. Русь добралась волоком до Волги, а Волгой, не то что Днепром, было ей сполагоря прокатиться до желанного раздолья морского.
Здесь, по известию современных арабских писателей, рассыпались они ватагами во все стороны и выходили на берег толпами в Джиле (Гилане), Дейлеме, Табарестане, Абискуне и Нефтяной земле, до самой области Азербайджанской. Везде проливали они кровь, захватывали в плен женщин и детей, грабили, предавая остальное огню и мечу.
Восстенали все народы, обитавшие около этого моря, говорит современный арабский писатель Массуди, и возопили о помощи: с незапамятных времен не видывали они никакого врага, который нападал бы на них с моря, где доселе плавали только суда купцов и рыболовов. Обитатели Гилана и Дейлема вооружились. К ним присоединились прибрежные жители Джорджана. Подошли воины из Берды, Аррана, Бейлекана и Азербайджана. Русь билась со всеми, одолевала всех, шла вперед и достигла Баку.
Возвращаясь на суда после своих набегов, они искали обыкновенно убежища на островах, против Нефтяной земли, где было устроено у них место для добычи. Государем Ширванским был тогда Али, сын Гайсемов.
Снарядилось наконец общее ополчение и отправилось против них к островам на лодках и купеческих судах. Русь ударила на противников и разбила. Несколько тысяч мусульман пало в битве или потонуло в волнах. С тех пор несколько месяцев хозяйничала русь спокойно на Каспийском море, и ни один из окрестных народов не мог предпринять ничего против них. Все приморское население стояло только на страже, опасаясь ежечасно их нападения.
Награбясь досыта, со множеством пленниц, русь отправилась обратно к устью Волги и послала вперед к кагану хазарскому условленную часть добычи.
Аларасия (его гвардия) и другие мусульмане, жившие в стране Хазарской, узнав по слухам о неистовствах руси, обратились к кагану: «Позволь нам, – говорили они, – отомстить этому племени. Они вторглись в земли братьев наших мусульман, пролили кровь их, пленили жен и детей».
Царь не в силах был удержать раздраженное население и только предупредил русь о враждебных намерениях мусульман. Эти последние, собрав войско, потянулись вниз по реке в поисках неприятеля. Многие христиане из Итиля к ним присоединились.
Завидев их, русь сошла с судов и выстроилась в боевой порядок на берегу. Число противников простиралось до пятнадцати тысяч вооруженных и конных. Бой длился три дня, и, наконец, мусульмане победили. Русь была побита мечом, другие, спасаясь на суда, утонули. Только три тысячи спаслось, переправившись на другую сторону реки, смежную с землею буртасов (нынешних чувашей). Здесь они вышли на берег и были истреблены буртасами, а отчасти булгарами-мусульманами, в стране которых искали себе убежища. Вся их добыча, плоды тяжелых трудов, достались в чужие руки. Избегли меча только немногие.
Силы Киевской Руси расстроились совершенно вследствие этого поражения, и вот почему, вероятно, летопись наша молчит двадцать пять лет о ее действиях, извещая только о краткой войне с печенегами.
Это кочевое турецкое племя, подвинувшись из-за восточных низовий Волги, заняло в то время южное перепутье всех своих предшественников – гуннов, угров, аваров, нынешние Новороссийские степи, и с 913 года начало набегами своими тревожить русские владения, хотя Игорь, быв с ними сначала в мире, и указывал им путь к Дунаю, где, по левому берегу, уже господствовали их соотечественники.
Торговые сношения руси с прочими восточными племенами не прерывались, несмотря на это несчастное событие, и вот что рассказывает нам о них арабский географ XIII века Якут, в дополнение наших сведений об этом племени, которое вскоре у нас совершенно ославянилось.
«Ахмед, сын Фодлана, посланный (в 922 году) Калифом Муктедиром из Багдада к Царю Болгаров, описал виденное им на пути: я читал его записки и сообщаю оные здесь не без удивления.
„Я видел Русских купцов, – говорит он, – в пристани реки Итиля (Волги). Росту они высокого и стройны, как пальма; тело у них красное. Они не носят ни кафтанов, ни камзолов: мужчина накидывает на себя сбоку грубую одежду, так, что одна рука остается свободной. У всякого топор, большой нож и меч. Никогда не ходят они без оружия. Мечи их широки и работы франкской, с насечкой. У всякой женщины привязана на груди маленькая коробочка, железная, медная, серебряная или золотая, соразмерно с достатком ее мужа. На коробочке кольцо; к кольцу привязан нож. На шее цепи золотые и серебряные. Муж, имеющий десять тысяч драхм, заказывает для жены цепь золотых дел мастеру; приобретая еще десять тысяч, дает ей вторую, и так далее. Посему богатые русские жены носят множество цепей. Главным их украшением считается зеленый бисер. Мужья платят по целой драхме за бисерину для женского ожерелья.
Приплывая из своей земли, бросают якорь на широкой реке Итиле; выходят из судов и строят себе большие деревянные шалаши на обеих ее сторонах. В каждом живет человек 10 и 20. У всякого длинная, широкая лавка, на которой он сидит со своей женой и с продажными невольницами… Всякое утро женщина приносит господину чашу с водой; он моет себе лицо, руки, волосы; а она чешет ему голову гребнем.
Сойдя на пристань, каждый идет в свой шалаш, имея при себе хлеб, мясо, лук, молоко и вино; потом идет к высокому деревянному болвану, окруженному малыми, падает ниц и говорит: „О Владыко! Я приехал издалека с таким-то числом невольниц, соболей, и шкур… вот тебе дар мой!“ Кладет все перед болваном, говоря: „Пошли мне доброго купца с серебряными и золотыми деньгами!“ Уходит; но в случае худого торга опять идет к болвану с дарами; приносит оные и маленьким болванам, моля их о заступничестве и кланяясь им смиренно. Когда же выгодно сбывает все с рук, тогда говорит: „Владыка помог мне; теперь я должен платить ему“. Убивает несколько быков, овец; раздает мясо бедным, кладет остаток перед большим и маленькими истуканами; вешает на первом головы убитой скотины, и, когда собаки ночью съедят все мясо, все головы, купец говорит: „Владыка благоволит ко мне: он скушал дар мой“.
Кто из них занеможет, для того разбивают вдали шатер, переносят его в оный, оставляют там хлеб с водою, не подходят к больному близко и не говорят с ним, но ежедневно посещают его, особенно бедного или раба. Выздоровев, он возвращается к своим; если же умрет, то свободного предают огню, а раба оставляют в пищу псам и хищным птицам.
На вора или разбойника надевают петлю, вешают его на высоком дереве и так оставляют, пока от ветра и дождя истлеет.
Слышав, что они сжигают своих умерших начальников с обрядами весьма странными, я ждал случая видеть оные и видел собственными глазами. Умершего опустили в могилу и десять дней над ним сетовали, пока скроили и сшили ему одежду.
Бедного обыкновенно кладут в новую маленькую ладью и сжигают в ней; имение же богатого, собрав, делят на три части: одну дают родственникам; на другую шьют ему платье; на третью покупают меду, чтобы пить его в тот день, в который жена покойника убивает себя и вместе с господином своим сжигается. Вино пьют они день и ночь, так, что некоторые, держа чашу в руке, умирают. По смерти знатного мужа родные спрашивают у его женщин и отроков: „Кто из вас хочет умереть с ним?“ Один из них ответствует: „Я!“ После чего спрашивают у женщин: „Кто из вас желает умереть с ним?“ Одна говорит: „Я!“ Тогда приставляют к ней двух женщин, чтобы всюду ходить за нею и даже мыть ей ноги; а родные начинают кроить платье умершему и все нужное готовить. Между тем женщина всякий день пьет, поет и веселится.
Когда настал день сожжения, я пошел на реку, к ладье умершего, но ладья уже стояла на берегу, на четырех деревянных столбах, окруженных большими, деревянными же, болванами. Люди ходили взад и вперед, произнося слова, для меня не вразумительные. Мертвый лежал вдали, в своей могиле. Принесли скамью на ладью со стегаными покрывалами, греческой парчой и подушками из такой же парчи. Пришла старуха, именуемая у них ангелом смерти, и разостлала все вещи на упомянутой скамье. Сия-то женщина занимается шитьем платья и всеми приготовлениями; она же убивает и женщину… Придя к могиле, отрыли землю, приподняли доску и вынули мертвого из могилы: он был в полотняной одежде, в какой умер. От жестокого холода сей земли труп весь почернел. В могиле с мертвым стоял мед, лежали плоды и лютня: их также вынули. Умерший, кроме цвета, не изменился ни в чем. Надели на него исподнее платье, сапоги, пояс, камзол, кафтан парчовый с золотыми пуговицами и соболью шапку, отнесли его в ладью, положили на стеганое покрывало, обложили подушками; принесли мед, плоды, благовонные травы, хлеб, мясо, лук, и все поставили перед ним или возле; положили сбоку оружие умершего. Привели собаку, разрезали ее на две части, и бросили оные в ладью; привели двух коней, которых гоняли кругом до поту, двух волов, изрубили их мечами и бросили мясо в ладью; принесли еще петуха с курицей, зарезали и бросили туда же.
Между тем женщина, коей надлежало умереть, ходила с места на место и вошла в один из шатров, где лег к ней друг или родственник господина ее и сказал: „Скажи господину своему, что ты сделала это из любви к нему…“ Это было в пятницу после обеда. Женщину подвели к чему-то, сделанному ими наподобие колодезного сруба: она стала на руки мужчин, заглянула в сруб и произнесла какие-то слова. Ее спустили с рук и снова подняли, в другой и в третий раз. Ей подали петуха: отрезав ему голову, она кинула; а его другие взяли и бросили в ладью. Я требовал объяснения. „В первый раз, – отвечал мне переводчик, – женщина сказала: вижу здесь отца и мать свою. В другой раз: теперь вижу всех моих умерших родственников. В третий раз: там господин мой: он сидит в раю, прекрасном, зеленом. С ним мужи и юноши. Он зовет меня: пустите меня к нему!“ Ее повели на ладью. Она сняла с себя запястье и отдала старухе, называемой ангелом смерти; сняв кольца с ног, отдала их двум служащим женщинам, коих называют дочерями ангела смерти. После сего взнесли женщину на ладью, но не впустили в каюту. Пришли мужчины с щитами и палицами и дали ей стакан меду. Она взяла его, запела и выпила. Переводчик сказал мне: „Это в знак прощания с ее милыми“. Ей дали другой стакан: она, взяв его, запела длинную песню. Но старуха велела ей скорее выпить и войти в каюту, где лежал господин ее. Женщина была как бы поражена и не хотела идти туда, засунув голову. Старуха схватила ее за голову, втащила в каюту и сама вошла с нею. Мужчины начали бить палицами в щиты, чтобы другие женщины не слыхали ее крика и не устрашились бы также умереть некогда вместе со своими господами. После того вошли в каюту 6 мужчин… Наконец, положили женщину возле умершего господина. Двое взяли ее за ноги, двое за руки, а старуха, ангел смерти, надела ей петлю на шею и подала веревку двум остальным мужчинам, чтобы тянуть за оную; взяла широкой нож и, вонзив его в бок ей между ребрами, извлекла оный; а мужчины тянули за веревку, пока женщина испустила дух.
Тогда явился ближайший из родственников, нагой; взял в одну руку полено, зажег его, пошел задом к ладье… и зажег дерево под ладьей. Другие пришли также с пылающими отрубками и бросили их на костер. Скоро все запылало: костер, ладья, комната, тело господина и женщина, и все, бывшее в ладье. В ту же минуту подул сильный ветер, и пламя расширилось.
Подле меня стоял один русский, разговаривая с моим переводчиком. Я спросил у переводчика, что говорит ему русский! „Вот что, – отвечал он. – Вы, аравитяне, очень глупы: человека, который был вам милее всех, зарываете в землю, где служит он пищею червям; но мы в минуту сожигаем его, чтобы он вдруг перешел в рай“. Тут русский захохотал во все горло и сказал: „Владыка в знак любви к умершему послал ветер, чтобы он скорее обратился в пепел“.
В самом деле, менее нежели в час сгорела вся ладья с трупами.
Похороны знатного руса в Булгаре. Художник Г.И. Семирадский. 1884 г.
На берегу, где стояла ладья, они сделали нечто подобное круглому холму, поставили в середине оного столб и написали на нем имена умершего и князя русского. После чего разошлись по домам.
Цари русские обыкновенно держат при себе, в своем замке или городе, 400 храбрейших воинов (дружину). Некоторые из них умирают с ними или жертвуют им своею жизнью. Каждый (воин) имеет жену, которая служит ему, моет голову, готовит пищу, а другая бывает его наложницей. Эти 400 сидят у подножия престола царского, украшенного драгоценными каменьями. С царем сидят на престоле 40 женщин или наложниц. Он не стыдится ласкать их в присутствии своей дружины. Когда ему надобно ехать верхом, то лошадь подводят для него к престолу, с коего он на нее садится, а с лошади сходит также прямо на престол.
У него, царя или князя, есть наместник, который предводительствует войском, воюет с неприятелями и заступает его место для подданных“.
Вот известия, слово в слово выписанные мною из сочинения сына Фодланова; за их достоверность ответствует он. Но Бог знает истину лучше всех других. Что касается до нашего времени, то русские уже христиане, как известно».
Так заключает Якут свое извлечение из книги калифского посланника, присовокупляя от себя следующие сведения о русских:
«Русь или Рось есть народ, страна которого лежит между Славян и Турок. У них собственный язык, особая религия и закон, которыми они отличаются от других народов. Считают их до ста тысяч. Они постоянно враждуют со Славянами.
Всякому новорожденному сыну отец подает меч и говорит: твое единственно то, чего добудешь мечом. Если тяжущиеся недовольны судом князя, то сей говорит им: судитесь мечом. У кого меч острее, тот и победитель».
В 941 году Игорь собрал силы для большого похода. На этот раз целью его была Греция. Многочисленные суда русские покрыли Черное море, и болгары послали весть императору, что идет русь на десяти тысячах судов на Константинополь. Но они повернули к азиатским берегам Черного моря, где еще не бывали прежде их удалые товарищи, – опустошили Вифинию, Пафлагонию, Никодимию, Понт и пожгли все берега Босфорские. Неистовствам их греки не находят выражений: они распинали пленников, ставили целью и стреляли в них из луков, сажали на кол, связывали руки, вколачивали в голову железные гвозди. Множество церквей, монастырей и селений было предано пламени. Император Роман Лакапин, государь слабый, провел несколько ночей без сна, изыскивая средства защититься, в напрасном ожидании своего войска, посланного против сарацин. Наконец, снарядили греки несколько хеландий (кораблей) и пустили их в море с греческим огнем, заменявшим в то время порох. Игорь стоял против маяка, готовый к сражению. Он был так уверен в победе, что не велел убивать греков, а брать только в плен. Но надежда его обманула. Ужасный греческий огонь, пускаемый трубами, произвел смятение и совершенное расстройство в русском ополчении. Объятые ужасом при виде своих лодок, внезапно загоравшихся, они бросались в воду, напрасно боролись с волнами и тонули. Не осталось другого спасения, кроме бегства.
Часть руси повернула было опять к Малой Азии и высадилась в Вифинии. Но войска теперь уже находились в сборе. Они встретили русь под начальством патрикия Варды Фоки и доместика Иоанна с силами, несравненно многочисленнейшими, и пришельцы были разбиты. Многие взяты в плен, остальные побежали к судам и не осмелились выходить более на берег. Голод начал одолевать их, и они, ночью снявшись с якорей, отплыли к стороне Фракии. Феофан стоял на страже: узнав об их намерении, он отрядил против них часть своих судов. Надо было сражаться, но сражение нельзя было выиграть, несмотря ни на какую храбрость. Спаслись немногие и долго рассказывали дома об ужасном своем положении во время этого трехмесячного несчастного похода: точно молния, что на небесах, была в руках у греков, и они пускали ее на нас и сожигали! И видеть такое чудо было страшно! Вот почему мы не могли одолеть их. «Бысть видети страшно чудо, яко же молонья, яже на небесех, Греци имут у собе, и сию пущающе жежаху нас; сего ради не одолехом их».
Использование «греческого огня». Миниатюра XII в.
Плененная русь была отведена в Константинополь и торжественно казнена. Гугонов посол видел казнь собственными глазами и рассказывал своему пасынку, историку Лиутпранду, кремонскому епископу, который сохранил для нас это известие, вместе с прочими, в своей летописи.
Но Игорь не пал духом. Ему хотелось во что бы то ни стало загладить стыд своих поражений и отомстить грекам.
Он послал за море звать своих родичей норманнов в поход на Грецию. Там всегда находились охотники служить кому угодно, а на Константинополь, со своими, и подавно! Толпы повалили с Севера в Киев.
Три года продолжался сбор.
Наконец Игорь приготовился, нанял еще печенегов, взял у них талей (или заложников) и отправился в путь.
Корсуняне, поселенцы греческие на берегу Черного моря, известили Константинополь: «Се идут Русь без числа корабль», – покрыли море кораблями.
Вслед за ними прислали известие и болгары: идет русь и наняла себе печенегов.
Император не рассудил за благо вступать с русью в новую войну, несмотря на прежние победы. Политика его состояла в старании сохранять дружбу с варварами, которые со всех сторон устремлялись на слабеющую империю. Он послал первых своих бояр к Игорю сказать ему: «Не ходи на нас, но возьми дань, что брал Олег, мы придадим к ней и еще». К печенегам греки также отправили богатые дары.
Игорь был тогда на Дунае. Он созвал дружину на совет и передал им речь цареву. «Чего же лучше, – отвечала дружина, – не бившись, получить золото, серебро и паволоки, если так предлагает царь. Как знать, кто одолеет, мы ли, они ли. Моря никто не знает. Мы ходим не по земле, а по глубине морской. Смерть грозит всем одна».
Игорь послушался, указал печенегам идти на Болгарскую землю, а сам взял у греков золото, серебро, паволоки, на себя и на всех воинов, и возвратился в Киев.
К этому же году арабские летописцы причисляют нападение руси на знатный город Берду, за Кавказом. Вероятно, часть ополчения, ходившего под Царьград, отряжена была в эту сторону за неимением дела в Греции, чтобы не даром остался тяжелый подъем. Только путь выбрала русь другой, не по Волге, оставившей такие прискорбные между ними воспоминания. Из Черного моря они перешли волоком через Кавказский перешеек, по предгорью, но не могли пробиться через Дербент, а сели на суда в Каспийском море, проплыли до устья Куры, поднялись вверх по Куре и явились, наконец, перед богатою столицей Аррана. Начальник гарнизона выступил против них с отрядом числом более пяти тысяч, но русь разбила их в одно мгновенье; дейлемины были переколоты, а бежавших с поля сражения преследовали до самого города, из которого с другой стороны спешили спасаться все, кто мог только достать вьючного скота. Вступив в город, русь объявила, вероятно, опасаясь прежних последствий, что жизнь обитателей будет пощажена, и сдержала свое слово.
Между тем войска мусульманские собирались со всех сторон. Русь вышла им навстречу и вынудила разбежаться. Во время сражения городская чернь действовала против нее и бросала камнями, несмотря на увещания. Русь, потеряв терпение, объявила, чтобы все жители выходили из города. Многие выехали, но многие еще остались. Русь предала их мечу, а девятнадцать тысяч забрала в плен, мужчин, женщин и детей. С остальных, собранных в мечеть, требовала выкупа. Одни христиане начали договариваться и согласились по двадцати драхм за голову, но многие из заключенных не хотели платить и были умерщвлены. Город был разграблен.
Мусульмане из всех соседних стран, растревоженные участью Берды, собрали новое ополчение из тридцати тысяч, но опять были разбиты.
После этой победы русь долго оставалась спокойно в Берде, совершив только один набег на Мерагу, пила, ела и прохлаждалась; но излишнее употребление плодов вызвало между ними заразительную болезнь, от которой их погибло множество.
Мусульмане собрались тогда со свежими силами и осадили город. Несколько приступов русь выдержала, но наконец вынуждена была запереться в крепости Берды, Шегристане. Ночью она вышла из крепости, унося на плечах лучшее имущество. Достигнув берега реки Куры без всякой помехи со стороны осаждавших, которые не смели ее преследовать, она села на суда и отправилась восвояси.
Ибн Гаукал, арабский путешественник, был в Берде через четыре года после русского погрома. Город этот, говорит он, находится на почве самой плодородной и производит большую торговлю шелком, плодами и другими дарами земли. Теперь он находится не в таком цветущем состоянии, однако же все еще заключает в себе много рынков, караван-сараев и общественных бань, несмотря на все претерпенное им от Руси.
В следующем году императоры константинопольские и великий князь русский обменялись между собою посольствами и заключили договор на следующих условиях, менее выгодных для руси, чем Олеговы:
«Мы от рода Русского, послы и гости, Ивор, сол Игорев, Великого Князя Русского, и общие слы: Вуефаст Святославль, сына Игорева, Искусев Ольги Княгини, Слуд нетия (племянника) Игорева, Улеб Володиславль, Каницар Передславин, Шигберн Сфанды, жены Улебовой, Прастен Турдов, Либиар Фастов, Грим Сфирков, Прастен Акунь, нетия Игорева, Кар Тудков, Каршев, Турдов, Егриевлисков, Войков, Истр Аминдов, Прастен Бернов, Аттяг Гунарев, Шибрид Алдань, Колклеков, Стегиетонов Сфирка, Алвад Гудов, Фруд Туадов, Мутур Утин, Купец Адун, Адулб, Иггивлад, Олеб, Фрутан, Гомол, Куц, Емиг, Турбрид, Фурстен, Брун, Роалд, Свен, Стир, Алдан, Тилен, Апубкар, Вузлев, Синко Боричь, посланные от Игоря, Великого Князя Русского, и от всякого Княжья, и от всех людей Русской земли.
Великий Князь наш Игорь, и бояре его, и люди все Русские, послали нас к Роману, Стефану и Константину, Великим Царям Греческим, сотворить любовь со всем боярством, и со всеми людьми Греческими, на все лета, пока солнце сияет и весь мир стоит. Если кто из Русских окрестившихся помыслит разрушить эту любовь, то да будет наказан от Бога Вседержителя в сем веке и будущем; а некрещенные да не имеют помощи от Бога, ни от Перуна, да не защитятся щитами своими, да посекутся мечами своими, погибнут от стрел и от иного оружия своего, да будут рабами в сем веке и в будущем.
Великий Князь и бояре его да отправляют корабли в Грецию с послами и гостями, сколько угодно, как уставлено прежде. Вместо печатей золотых послы и серебряных гости должны отныне привозить грамоту от Русских Князей с означением числа кораблей, в свидетельство, что они приходят с миром. Приходящих без грамоты Греки задерживают до известия от Князя Русского. Если руки не дадут и воспротивятся, да будут убиены, и смерть их не изыщется от Князя вашего. Если уйдут в Русь, то Князь поступай с ними, как ему любо.
Русь не может покупать паволок дороже 50 золотников. По покупке должно предъявлять их цареву мужу, для приложения печати.
Если убежит челядин из Руси или от гостей у Св. Мамы, то Русь, поймав, может взять его к себе обратно; не найдя, после клятвы по закону, взимается от Греков по две паволоки за челядина, как установлено прежде. Наши беглецы должны быть выдаваемы за два золотника вознаграждения.
За краденное возвращается вдвое, а виновный наказывается по закону Греческому или Русскому.
За Греческого пленника, приведенного Русью, платится: за юношу и девицу добрую 10 золотников, за мужа 8, за старого и малого 5. Русин выкупается у Греков по 10 золотников или за данную цену.
Корсунской страны Русь не должна искать. Воюя в соседстве, она может, в случае нужды, получить по просьбе помощь от Греков.
Русь должна препятствовать Черным Болгарам воевать страну Корсунскую.
Русь не должна мешать Корсунянам, ловящим рыбу в устье Днепровском. Зимовать там Русь не должна, в Белобережье, или у Св. Ейферия, но осенью должна возвращаться домой в Русь.
Грека виноватого не должно наказывать Руси, а представить, куда следует.
Если Греческому Царю понадобится помощь на супротивных, то да пишет о том к Великому Князю нашему, и он пришлет ему, сколько нужно, чтоб видели прочие страны, какую любовь имеют Греки с Русью.
(Прочие статьи о месте пребывания послов и гостей Русских в Греции, о месячине, о беглых, о побоях, остаются в прежнем виде, как были поставлены в Олеговом договоре.)
Мы написали это совещание на двух хартиях. Одна останется у царства нашего, на ней же есть крест, и где написаны наши имена, а другую, где ваши послы и гости, пусть отнесут они к Великому Князю Русскому и к людям его: да идут на роту хранить истину, как написано».
Послы греческие отправились в Киев вместе с русскими. Великий князь, призвав, спросил их: «Скажите, что велел вам царь». Они отвечали: «Царь наш рад миру и хочет иметь любовь с князем русским. Твои слы водили его роте, и он послал нас привести также роте тебя и мужей твоих».
Игорь обещался все исполнить и на другой день, поутру, пришел со своими боярами на холм, где стоял Перун. Все они положили свое оружие, щиты и золото, и поклялись, сколько их было некрещенных, а крещеная русь присягнула в церкви Святого Илии, над ручьем, в конце улиц Казарской и Пасынчей беседы.
Игорь, утвердив мир, отпустил послов, одаренных скорою, воском и челядью, произведениями, которыми особенно была богата страна наша и торговала.
Кончину свою Игорь нашел в следующем году (943), у соседнего с Киевом племени древлян, с которых хотел он взять лишнюю дань, и вот каким образом.
Под конец жизни, будучи уже лет семидесяти, он не ходил в дань по своим волостям и препоручал это боярину Свенельду, что было невыгодно для собственной его дружины, которая и приступила к нему с жалобами: «Отроки Свенельжи разбогатели оружьем и платьем, а мы наги. Пойдем, Князь, в дань, чтоб ты добыл, и мы».
Свенельд воевал перед тем угличей и после трехлетней осады взял город их Пересечень, за что получил от Игоря всю углицкую дань.
Игорь послушался дружины и пошел к древлянам, племени, наименее покорному. Он потребовал с них лишнее и производил насилие, равно как и мужи его. Собрав дань, на обратном пути в Киев вздумалось ему воротиться опять к древлянам, «желая больше именья». Он отпустил дружину, сказав: «Идите с данью домой, а я хочу походить еще». Древляне, услышав, что Игорь возвращается к ним опять, посоветовались с князем своим Малом и решили ему воспротивиться: «Если волк повадится в стадо, – говорили они, – то вынесет все, пока не убьют его. Таков и Игорь: он погубит нас всех, если мы не убьем его».
Однако же они послали ему сказать: «Зачем ты идешь, ведь ты получил всю дань». Но Игорь их не послушал. Тогда древляне, выйдя из Коростеня (близ Овруча, в Волынской губернии), перебили всю дружину Игореву (она была очень малочисленна), а самого привязали живого к двум деревьям, нагнув их макушки, которые потом отпустили, так что старый князь киевский живой разорван был на части.
Казнь князя Игоря. Гравюра Ф.А. Бруни. 1839 г.