Когда учетчик очнулся, было еще светло или уже светло. Снегопад совершенно прекратился. В разрывах высоких быстрых облаков сверкала синева. Над головой учетчика вытянул голые ветви кривой тополь. Учетчик лежал в незнакомом месте. Его бил озноб, в горле пересохло. Светло-русый малыш лет шести разжимал слабыми пальцами учетчику губы, чтобы протолкнуть комочек снега. «Вы просили пить, – объяснил он, увидев, что учетчик открыл глаза, – а воды, кроме снега, нет». Мальчуган плохо выговаривал «р», но держался степенно, как маленький старичок. Стариковской была его залатанная одежка, перетянутая грубым ремнем из кожзаменителя. И свое имя он произнес на старинный лад – Хфедя.
Учетчик пожевал снег, медленно сел, ощупал волглый толь под собой. Вещмешок лежал рядом. Учетчик сидел на скате крыши сарая. Влево и вправо уходил длинный ряд неказистых строений. Тесно, стена в стену, жались они напротив уже слишком знакомой учетчику пятиэтажки, но на почтительном удалении от нее. Низкие кособокие сараюшки точно стыдились своего соседства. Возможно, когда учетчик потерял сознание, его закинули на крышу сарая, чтобы не путался у служащих и очереди под ногами. Но сейчас он вряд ли мог кому-то мешать во дворе. Утреннее столпотворение сменилось безлюдьем. Куцые группки сезонников дежурили у подъездов. Из знакомых учетчик увидел старую Капишу, она стояла первой сбоку от двери второго подъезда, куда подходила ее очередь. Капиша не успела сделать последний шаг со двора внутрь здания: в работе кадровой службы, видимо, наступил перерыв, в окнах учреждения редко где колыхались вялые тени. Задорная девушка из лестничного окна под крышей скрылась, на ее месте темнело закрытое стекло.
«Где все?» – спросил учетчик, с трудом ворочая языком. «Ушли по своим делам, – охотно сообщил малыш, – теперь до вечера тут мало кого увидите». – «А ты?» – «А я крайний. Не могу отлучаться, пока новый крайний не займет за мной. Вы тоже не имели права уйти со двора, пока я не занял за вами. Но у вас и возможности не было: вы лежали без сознания. Честно говоря, я долго сомневался, в какой подъезд занимать очередь, у каждой очереди есть плюсы и минусы, каждая выпячивает свои плюсы и чужие минусы. В конце концов, мне надоело печься о своей выгоде, не по-мужски это. И я выбрал нашу, второподъездную очередь. Вас мне стало жальче других крайних. Наверно, вам я нужнее. Вы так метались в беспамятстве! Пришлось вас сторожить, чтобы вы не скатились с крыши. А главное, вы повторяли, что вам надо срочно уйти. Но как же уйти, если за вами никто не занял очередь? Зато теперь, когда я новый крайний, вы можете смело отправляться по своим делам хоть до завтра. Не хотел бы навязывать свое мнение, куда пойти. Меня предупредили, что священное право каждого очередника по-своему тратить свободное от перекличек время. Но на всякий случай скажу, что недавно за сараи прошла компания наших печь в костре картошку. Они перебирали овощи в магазине, весной гнили много, за работу им дали несколько картошек. Меня тоже звали. Но раз уж я не должен отлучаться до появления нового крайнего, то почему бы вам не присоединиться к ним вместо меня? Тут недалеко».
Малыш уважительно называл учетчика на вы. Неуклюже, но искренне хотел ободрить товарища по очереди. Когда учетчик молча отклонил совет пойти к чужому костру, Хфедя сбегал на край крыши, где из-под стены сарая тянулся кривой тополь, и принес учетчику на случай, если он не напился, тощую кривую сосульку. Сам-то малыш жаждал общения. И хотя его смущало, что для впередистоящего у него не нашлось ничего, кроме снега и льда, он вновь застенчиво заговорил: «Конечно, я еще не настоящий очередник: у меня нет номера. Но мне твердо обещали, что вечером меня занесут в список и присвоят номер. А у вас есть номер?»
Уж наверно никуда не делся, подумал учетчик. Он раскрыл руку, чтобы самому убедиться, что случившееся ему не приснилось. Ладонь распухла и чесалась. Посередине белел волдырь ожога свечой. Под основанием большого пальца химическим карандашом было жирно начерчено: 970. Над порядковым номером стоял шифр: Ко. 5-II. Его учетчик не помнил. Но смысл угадывался: начальные буквы улицы Космонавтов, номер дома и римской цифрой второй подъезд, куда учетчика записали в очередь. Шифр очереди был вынесен на закругление тыльной стороны ладони, зоркий прохожий мог прочесть его, не заглядывая учетчику в руку. Вероятно, городским очередникам он служил опознавательным знаком для отличия своих от чужих при случайных встречах на улицах. Защищала такая метка или создавала опасность? Пока учетчик знал одно: его номер очереди за время обморока не потерял силу. Если бы его лишили очереди, отняли б и пожитки, а вещмешок остался при нем. Хотя учетчик чувствовал себя разбитым, он твердо помнил про грабительский передел имущества. Варварские обычаи очереди врезались в сознание!
Очередь умела набить себе цену. По Хфеде можно было понять, что Егош вертел им с ловкостью опытного интригана. Рабское клеймо номера, от которого учетчик хотел, но не мог отбиться, которое придется отскабливать песком, чтобы не позориться перед вольными загородными сезонниками, малышу-несмышленышу было преподнесено как знак принадлежности к высшей касте. Хфедя с замиранием сердца ждал, когда его удостоят клейма. Он восхищенно осмотрел номер учетчика, цокнул языком и смущенно признался: «К сожалению, я знаю счет только до двадцати. А тут сколько?» – «Почти тысяча». – «Ого! – воскликнул малыш, но робости не было в его голосе, наоборот, глазенки задорно сверкнули. – Я слышал, чем длиннее очередь, тем быстрее она движется. Тяжелый хвост сильно толкает вперед голову!»
Учетчик ощупал под собой деревянные рейки, крепившие толь, поерзал, готовясь встать. Нечего здесь было ждать. Какой-нибудь местный завхоз, городской коллега учетчика, наверняка посматривает за сараями из окон учреждения. Вряд ли он будет терпеть чужое присутствие на крыше. Прыгнуть с низкого сарая учетчику не позволяло больное колено. Он не знал, как оно себя поведет, когда он начнет спускаться по стволу тополя, держась единственной здоровой рукой.
Учетчик рассеянно отвечал на щебет мальчишки, пока тот с жаром новичка затверживал азы очереди. Единственное, что учетчику интересно было бы узнать, откуда маленький бродяжка пришел в город, какую работу надеялся получить, но об этом собеседник молчал. Наверно, какой-нибудь глумливый староочередник шепнул ребенку, что и на его возраст в городе найдутся вакансии. А в действительности желторотый юнец выстоит громадную очередь только для того, чтобы в отделе кадров с порога получить отказ. Непонятно, для каких целей, но здешние пауки вроде Егоша не ленились ловить в сети всякую мелюзгу. В других обстоятельствах учетчик попытался бы Хфедю образумить, но сейчас был слишком слаб, а еще черной неблагодарностью Лихвина научен, чем чревато спасение стоящих в очереди от очереди.
Из всех, кого учетчик до сих пор встретил в городе, никто не вызвал у него такой чистой, беспримесной жалости. Но учетчик подозревал, что после того, как он не нашел общий язык со зрелыми стояльцами, очередь подослала к нему юношу с безоблачным взглядом. Сам Хфедя мог не понимать, что с его помощью очередь пытается приручить учетчика. Глупо было выдвигать претензии Хфеде, еще глупее забывать, что наивное детское лукавство опаснее лицемерия взрослых.
У малыша не было багажа. В какой-то момент он достал из кармана замусоленный фантик от съеденной карамельки и со вздохом положил обратно. Сейчас он был голоден и зяб в своей одежонке. Но больше волновался о том, что служащим, как ему сказали, принято делать подношения, а ему, неимущему, нечего будет и подарить, когда он отстоит очередь и переступит заветный порог отдела кадров. Правда, бодро заметил малыш, у него еще есть время найти подарок, а выяснить вкусы кадровиков помогут советы старших по очереди. После этого предисловия Хфедя уже совершенно естественно поинтересовался, чем запасся его впередистоящий сосед. Но учетчик был начеку. Он сухо ответил, что в мешке одно учетное железо, дарить его запрещено, оно мало кому интересно.
Он даже не спросил у Хфеди, как пройти на окраину, хотя это представлялось таким логичным: малыш вошел в город, наверно, позже учетчика, когда метель уже улеглась, и ясно видел путь. Быстро же город выучил учетчика не рассчитывать на чужую помощь, доверять только своим глазам, полагаться лишь на свои силы.