– Пожалуйста, Джонатан, – резко отпрянув и теряя драгоценное тепло твоего тела, прошептала я.
Неуверенным шагом, ориентируясь на аромат морского бриза, исходящего от шеи Джонни я подошла к нему.
– Он прошёл твою проверку и устоял, – елейным голосом прошептала я, переключая его внимание на себя.
Прижавшись к нему, со всей страстью я обняла его, и нежно погладила по выбритой щеке, пытаясь понять, насколько сильно он напряжён. Поняв, как крепко от негодования и злости стиснута его челюсть, я встала на цыпочки, и начала целовать Джонатана. И мой язык с отчаянным остервенением кружил вокруг его языка до тех пор, пока Джонни не расслабился.
– Я всегда буду только твоей. Рокстоун тебе не соперник… – я снова поцеловала благодетеля в попытке убедиться, что хоть немного, пусть совсем чуть-чуть, но мне удалось смерить направленный на тебя гнев.
Если бы я не сделала этого тогда, он бы просто убил тебя, Освальд. Тогда это было единственным, чем я ещё могла помочь.
Ответный поцелуй убедил меня в том, что я достигла цели и произнесла:
– Он никогда не осмелится. Отпусти его.
– Уведите её, – слова звучали, как приговор.
Получите. Распишитесь. Обжалованию не подлежит.
Чьи-то пальцы сомкнулись на моей руке выше локтя и потащили за собой. Меня уводили силой, а ты всё отдалялся, оставаясь где-то там, далеко во тьме, за пределами досягаемости.
– Прости меня, Освальд, – всё, что успела сказать я, пытаясь надышаться тобой последние мгновения перед вечной разлукой. – Мы оба жертвы этой жестокой игры.
Потом меня отвезли домой и я, напившись настоящего лондонского мартини, который впервые попробовала благодаря тебе, уснула, затерявшись в ярких неоновых снах».
– Молли… Крошка. Прости меня… – не в силах держать и дальше накопившуюся внутри горечь, я снова заплакал. – Если бы я только знал о пережитом тобой. Я ведь и, правда, думал, что ты только играешься со мной, не был до конца уверен в твоих чувствах. Прости, что был полным придурком, зацикленным на себе и собственных переживаниях. Прости, что последние полтора года считал тебя настоящей предательницей и старался вырвать из себя, как надоедливую занозу. Если бы я только знал…
Слёзы, как капающие на струны арфы капли дождя, заставляли душу исполнять свою пронзительно печальную и траурную песню скорби.
– Как сильно ты любила меня, – слова пришли, как откровение, как знак свыше. – Прости меня, Молли… я не заслуживал твоей любви.
Собрав всю волю в кулак, я вновь погрузился в написанные строки.
«Мне снился домик на берегу моря. Небольшой одноэтажный дом, окружённый розами и сандаловыми деревьями. Уютный, утопающий в зелени особнячок на краю этого грязного мира, расположенный близ Хоуп Сити, на уходящей вниз, к огромному зданию старого театра, Джой стрит.
Прямо за зданием, всего в пятнадцати минутах ходьбы от дома, располагался рынок. Красивый, яркий, и такой солнечный. С деревянными прилавками и неприлично вежливыми продавцами. И там были арбузы, дыни, черешня и жёлтая смородина. Кстати, я даже не знала, что такая вообще существует. Я пробовала чёрную, красную и даже белую. Но там продавалась именно жёлтая. Прямо на ветках. В придачу к ослепительным улыбкам торгашей.
А ещё там были совсем уже странные фрукты, названия которых я уже не помню, но выглядели они, как гроздья малюсеньких квадратных бананов. Я даже попробовала одну такую штуку. Плод оказался сладким, но очень волокнистым и служил скорее для очистки зубов, нежели был предназначен для еды.
Мне снилось, что мы живём в особнячке под номером семь, вместе с нашими четырьмя детьми и собакой по имени Шелли. Джонатан остался где-то далеко позади, а прошлое не имело для нас никакого значения.
Каждый день мы занимались любовью, а ты целовал меня при каждой удобной возможности, не теряя ни единой минуты, проведённой рядом. И я помню сумерки, окрашивающие мир во всё синее, когда мы стояли с тобой на крыльце дома и я шептала тебе о том, как соскучилась за проведенные без тебя минуты, любуясь на грядки с клубникой, в огороженном низким чугунным забором небольшом соседском саду. И как ты предложил своровать у неосмотрительных соседей несколько сладких спелых ягод…
Я всё ещё помню вкус этих ягод.
Проснувшись со слезами, почувствовала себя удовлетворенной, удивляясь, как давно не ощущала подобного счастья. Я запомнила этот город до мелочей. Эти набережные и булыжные мостовые. Восточный базар посередь города и двухэтажные, увитые диким плющом закусочные, где пахло жареным мясом и маринованным луком. Запомнила парк с белыми храмами, уходящими в небо и невероятно зелёными аллеями. Маленький парфюмерный магазинчик на центральной площади, где в воздухе витал аромат пудры и розового масла…
Я проснулась и осознала, сколько всего потеряла после этой роковой встречи в «Неоновом зайце»…
Часть 12. Один лондонский мартини
Описания города, такие яркие, цепляющие, почти ослепляющие, поразили меня своей живостью и реальностью. Представив увиденное ею во сне, я словно сам окунулся в эти безумные цвета и увидел домик, утопающий в зелени, восточный базар и её, такую счастливую, в окружении детей. Даже ворчливую, и неповоротливую мопсиху Шелли, лежащую на подушке у ног Молли.
Но больше меня поразили не эти до щемящей боли реалистичные описания, а то, что во сне она могла видеть. Видеть так отчетливо, так красочно. И именно эти описания навели меня на мысль, что любимая раньше могла видеть.
Тоска снова сжала сердце от жалости, стоило представить, какой красоты была лишена Молли в реальности, не позволяющей увидеть ей ничего, кроме темноты. Вечной, сжимающей со всех сторон, тьмы, поглотившей в себя целый мир, и ни на мгновение не отпускающей его.