В ночь, когда она умерла, все наши телефоны были выключены.
Полиция не поверила нам.
«Подростки не ходят никуда без своих телефонов, – сказали они. – Думаете, мы поверим, будто вы не чатились и не селфились, или что вы там, молодежь, делаете на своих вечеринках в честь окончания семестра? Что никто не сделал селфи или не снял “бумеранг”?»
Мы все ответили одинаково: «Нет».
Они все равно проверили наши телефоны. Залогинились в «облака». Но там ничего не было.
На месте преступления детективы нашли огрызок бумаги. Это был один из плакатов, которые висели на деревянной калитке, обозначавшей вход на пляж. Там большими жирными буквами было написано: «ЗАПРЕЩЕНЫ ТЕЛЕФОНЫ, КАМЕРЫ, СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ – НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ!»
Как будто кто-то на вечеринке нуждался в напоминании. Потому что в этом и заключался весь смысл: мы хотели иметь шанс отключиться. Устроить вечеринку, которая не будет задокументирована, танцевать всю ночь напролет в блаженной анонимности, получить воспоминания, которые нельзя проверить фотографиями или видео. Никто не нарушил правил. Никто не хотел делать этого. Когда речь шла о том, чтобы заметить предательское свечение экрана смартфона или блеск линз фотоаппарата, у всех нас появлялся ястребиный взгляд.
Некоторые из нас при необходимости могли бы нарушить закон-другой. Но нарушить правила нашей вечеринки в честь окончания семестра? Никто бы не осмелился.
Офицер полиции закатывал глаза, допрашивая нас одного за другим. «Вы хотите сказать, что все следовали этим правилам? Я вам не верю».
Но нам нечего было ему показать. Это была правда. Так что он попросил рассказать ему все.
В ту ночь пляж полнился жизнью. Костер разожжен, языки пламени взмывали в небо. Некоторые поленья вспыхивали зеленым, пропитанные морской солью. Когда мы танцевали на пляже, наши тени тянулись вверх по меловым утесам, нависающим над заливом так, что казалось, будто утесы пляшут. Волны разбивались в отдалении, отлив оставлял на песке водоросли и ракушки. Летний вечер оказался теплым – начало начало очередной волны британской жары.
И, конечно же, он был полон нами. Без формы трудно сказать, кто есть кто. Забавно, не правда ли, что форма, созданная для того, чтобы все мы выглядели одинаково, на самом деле стала чистым холстом, на котором мы могли продемонстрировать свою индивидуальность? Теперь, в обычной одежде, мы выглядели обычными подростками. Но мы ими не являлись.
Мы были студентами Иллюмен Холла.
Вот что делало эту вечеринку особенной. В другое время года на наши мероприятия приходили ученики из соседних школ: наша вечеринка на Сайман стала легендарной, а если вы пропустили нашу рождественскую феерию, то можете попрощаться с любым подобием светской жизни.
Но пляжная вечеринка конца семестра принадлежала нам. Мы жили вместе целый год, и, независимо от того, нравилось тебе в школе или нет, расставание на лето наполняло сердце грустью. Как бы вы ни пытались избежать этого, но, став одним из избранных шестисот студентов Иллюмен Холла, вы вплетались в ткань школы. Лето разлучало нас, и эта вечеринка становилась последним воспоминанием, которое поддерживало наш моральный дух в течение двух месяцев вынужденной разлуки.
Воздух был пропитан запахом древесного угля. Поленья щелкали и потрескивали от жара, поднимая в быстро темнеющее небо тлеющие угольки. В сочетании с низкими ритмами музыки в стиле хаус и раскачивающимися телами все это опьяняло… а может, дело было в изобилии алкоголя, наливаемого в наши бумажные стаканчики.
Время тянулось, наступал прилив, и бухта оказалась почти отрезана от берега, а единственным выходом из нее остались вырубленные в скале грубо обтесанные ступени. Все было прекрасно: мы, песок, волны и огонь.
Леденящий кровь крик прорезал музыку. Толпа извивающихся тел замерла. Затем последовала волна, волна паники, передававшаяся от человека к человеку. Крики продолжались, музыка оборвалась, и мы как один бросились к воде.
Крик доносился с моря. У воды стояла какая-то фигура. Солнце уже скрылось за горизонтом, но вокруг еще было достаточно светло, чтобы все рассмотреть.
На песке лежало тело, волны плескались о подошвы ее ног. Она лежала на животе, но голова ее была повернута набок, а губы – неестественно посинели.
Бледная кожа, синие губы, спутанные пряди волос, скрюченные конечности. А на спине – сложная татуировка в виде сороки, каждая деталь которой была замысловато выписана поперек лопаток, которые выступали по обе стороны позвоночника остро, словно лезвия ножей. Крылья птицы были расправлены так, что их края загибались к ключицам, а хвостовые перья исчезали за вырезом платья.
Голос.
– Возвращайся в город и вызывай полицию. Она мертва.