На следующий день Андрей хотел показать записку Джонни, но того не оказалось на завтраке, и к кому бы он ни обращался, никто так и не рассказал ему, где он был.
Марка, через которого можно было бы передать письмо Лере тоже не оказалось, и поэтому Строгину ничего не оставалось делать, как позавтракать и отправиться на новое место работы.
Это была ещё одна огромная каюта, и её состояние было ещё хуже, чем у предыдущей.
На обеде мулата снова не было, но был Марк, поэтому Андрей подошёл к нему после обеда и попросил передать письмо для Леры, и заодно спросил его про Джонни.
Марк ответил, что Джонни потребовался в другом месте, и поэтому пока что он будет там. Потом он взял письмо и ушёл.
Андрей отправился на место работы, но не успел взять в свои руки металлическую щетку для очистки краски, как в каюту вошли три человека в такой же форме, как и у Джонни, и подойдя к парню, в грубой форме потребовали, чтобы он последовал за ними.
Он пошёл, не понимая, что происходит, и через минуту они вошли в другую каюту, где уже находился Марк, который сидел, сложа руки на груди и обиженно глядя в пол.
Один из трёх сопровождавших его мужчин взял в свои руки письмо, показал его Андрею, чуть ли не ткнув им ему в лицо, и почти криком спросил его на английском:
– Что это ты себе позволяешь, парень? Кому это письмо?
– Моей сестре, – ответил Андрей спокойно. – Она работает на кухне вместе с Долли.
Спрашивающий посмотрел злым взглядом прямо ему в глаза, но видимо не увидел там того, что ожидал, поэтому он несколько сбавил свой напор и уже спокойней спросил:
– Ты что не знаешь, что это запрещено?
Марк видимо решил вступиться за парня и сказал:
– Я тебе сказал, Джим. Здесь не о чем беспокоиться.
– Тихо! – крикнул Джим, и глядя на Андрея, приказал: – Отвечай!
Андрей пожал плечами и так же спокойно, ни на секунду не теряя самообладания, сказал, собрав весь свой английский арсенал:
– Она очень маленькая. Я её большой брат. Ей нужны мои письма.
Тогда спрашивающий ткнул пальцем в письмо и сказал:
– Хорошо. Читай вот здесь! Что ты ей написал?
Накануне Андрей уже пробовал переводить это письмо, поэтому сейчас это было довольно просто. Он начал медленно читать:
Моя дорогая маленькая сестра,
Я рад иметь твое письмо.
Это глоток холодной воды в жарком месте.
Хорошо, что ты в порядке…
На последних словах у парня комок встал в горле. Его голос дрогнул, глаза увлажнились, и он поперхнулся. Сдерживая себя изо всех сил, он продолжил читать и с большим трудом осилил ещё одно предложение, в то время как по его щекам побежали две струйки слез.
Видя, что происходит, Джим, который вёл этот допрос, остановил его и сказал:
– Этого достаточно!
Он постоял какое-то время молча, усиленно потирая себе ладонью лоб, а потом повернулся к Марку, и качая письмом у него перед носом, сказал.
– Хорошо… Хотя это запрещено, …ты …отнеси ей это письмо. …И больше никогда не делай этого перед камерами. Понятно?
– Я понял тебя, парень. – Ответил Марк, и встав, взял письмо и вышел.
Джим какое-то время постоял, думая о чем-то, а потом сказал, обращаясь к Андрею:
– Иди работать и будь осторожен с этим, парень. И благодари Бога, что это был я, а не кто-то другой.
Это было какое-то мрачное утро. Было ощущение, что или из-за туч, или из-за холодного ветра, но день как-то нехотя вступает в свои права, а ночь, напротив, как будто не хочет уходить, и дышит вместе с холодным ветром из-под каждого темного куста и тенистого дерева, огрызаясь на утро и не позволяя ему окончательно воцариться.
Мрачное состояние погоды передавалось на настроение, навевая на него унылость и подавленность.
Проснувшись, Вениамин осторожно вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить супругу, и аккуратно выйдя из спальни, закрыл за собой дверь и прошёл на веранду. Он не был человеком настроения и придерживался точки зрения, что настроение потому и называется настроением, что его можно настроить. Если обстоятельства жизни расстраивали его, он настраивал себя опять, так как это нравилось ему, а не так, как диктовали внешние условия, и поэтому он почти всегда пребывал в бодром и приподнятом состоянии духа.
Будучи музыкально одаренным, он в своё время серьезно увлекался игрой на гитаре, поэтому любил повторять:
«Если у тебя хороший инструмент, и ты его бережёшь, то он реже расстраивается, и меньше времени требует для настройки. Так и твой характер. Если ты к нему правильно относишься, и хранишь его должным образом, он будет как хороший инструмент, настраиваться в два счета».
Итак, несмотря на мрачное утро, Снегов приступил к настройке своего состояния, добиваясь бодрого и позитивного взгляда на все.
Он сделал комплексную зарядку, что включало и физические упражнения, и эмоциональный тренинг, и упражнения для глаз, и несколько позитивных провозглашений, и ещё целый набор всего, что он делал почти каждое утро для поддержания как внутренней, так и внешней формы. Было ли это эффективным? Скорее всего, да, так как он выглядел значительно моложе своих лет, был совершенно здоровым, энергичным, всегда веселым и физически крепким. Его зрение было острым, и он не нуждался в очках несмотря на свои семьдесят девять.
Закончив зарядку, Вениамин радостно прошёл на кухню, чтобы заварить себе чай, и в этот момент вспомнил, что ночью ему пришлось звонить Петру.
Прислушавшись к своим чувствам, он подумал, что теперь ему нужно обязательно проведать Людмилу Строгину.
Ощущение, что с ней что-то не так, было четким, а старый охотник привык доверять своей интуиции.
Включив электрический чайник, он быстро накинул куртку и отправился к соседке. В последнее время они с супругой часто бывали в ее доме, поскольку Людмила из-за пропажи детей очень нуждалась в моральной поддержке.
Однако в этот раз Снегов ощущал нечто непохожее на то, что было раньше. Внутри была неясная тревога и какой-то непорядок, как будто случилось что-то непредвиденное.
Он подошёл к дому и позвонил, надеясь, что Людмила уже встала, поскольку в последнее время из-за постоянной тревоги за детей она мало спала и поднималась чуть свет.
Прошло пару минут, но Строгина так и не вышла. Охотник знал, что звонок у соседки громкий и хорошо слышен во всем доме. Он позвонил ещё раз, а затем, подождав, ещё раз, после чего, не получив ответа, прошёл вдоль ограды к задней части двора где, как он знал, находился замаскированный проем в заборе, через который можно было проникнуть внутрь.
Оказавшись позади дома, он сначала осмотрел все вокруг, стараясь не упустить ни одной детали, и медленно вышел во двор.
Не заметив ничего примечательного, охотник обошёл весь дом, заглянул в каждое окно, и подошёл к входной двери. Здесь на крыльце он обратил внимание на едва заметный отпечаток ноги и склонился над ним, внимательно его рассматривая. След был явно мужского размера и по конфигурации похож на след от туфель. Насколько Вениамин знал, у них в Краевке туфли никто не носил даже на праздники. Петр мог носить туфли, и даже пару раз приезжал домой в костюме и в туфлях, но учитывая, как давно его не было дома, и вспоминая, что, приезжая пару последних раз, он был одет в рубашку, джинсы и кроссовки, охотник подумал, что след, скорее всего, был не его. Можно было, конечно, предположить, что этот отпечаток остался здесь со времени его последнего визита, но насколько Вениамин помнил, тогда стояла жара, не было ни малейшего намёка на дождь, а здесь было видно, что этой подошвой сначала наступили в грязь.
Вениамин аккуратно, стараясь не оставлять своих собственных отпечатков, прошёл по всему двору, внимательно глядя на землю, и нашёл, что искал. Однако не возле калитки, как он подумал вначале, а возле забора на противоположной стороне двора где на дорожку, сделанную из тротуарной плитки, дождем намыло грязь. Сравнив рисунок отпечатка, охотник убедился, что он совпадает, и вздрогнул от предположения, которое у него возникло. Чтобы проверить его, Вениамин окинул взглядом двор и отправился туда, где было самое просторное место. Осмотрев мягкую землю, он снова нашел, что искал; три небольших прямоугольных отпечатка почти в самом центре этого участка двора.
Крякнув от досады, он пошёл к входной двери, просто для того, чтобы убедиться, что Людмилы в доме уже нет.
Как он и думал, дверь была заперта, но он знал где у Строгиных находится тайник, и взяв оттуда ключ, открыл дом и прошёл внутрь.
Остановившись у входа, Вениамин потянул носом воздух и снова почувствовал, что и ожидал, хотя и несколько в неожиданном виде. Присутствие постороннего человека выдавал довольно-таки хорошо различимый запах каких-то дорогих мужских духов.
Охотник осторожно прошёл в спальню, хотя и знал, что дом пуст.
Опять же, он увидел, что и предполагал. Постель Людмилы была лишь наспех накрыта одеялом и фактически не застелена. Зная щепетильность и аккуратность своей соседки, Снегов, глядя на её кровать, лишь убедился в своём предположении; Строгина была похищена.
Он оглядел её комнату и увидел ещё один отпечаток такой же, как и при входе. Но это уже не имело значения, поскольку он и так понимал, что здесь произошло.
Вениамин вышел из дома, закрыл дверь на ключ, положил его обратно в тайник и, пройдя в конец дома, вышел со двора так же, как и вошёл, через тайный проем.
Подойдя снова к калитке, охотник постоял около неё какое-то время, прислушиваясь к своим ощущениям и размышляя, после чего, весело посвистывая, пошёл к себе домой. Зайдя на кухню, он чуть подогрел уже горячий чайник и, как ни в чем не бывало, сел за стол и стал пить свой любимый Строгинский чай с утренним бутербродом, который он заготовил для себя ещё вчера вечером.
Он был уверен, что вскоре ему позвонят, либо Петр, либо Валерий, либо кто-то ещё, и до этого момента ему ничего не нужно делать, и ни о чем не нужно беспокоиться.
Однако, когда он доел свой бутерброд и допил чай, ему захотелось позвонить Валерию самому.
Обдумав свое желание, Снегов взялся за телефон.
Задание у Канни на этот раз не вызвало никакого интереса. Как оказалось, дело касалось все ещё того самого злополучного старшего брата двух подростков, которых в своё время оборотень почему-то оставил в живых.
Ему нужно было отправиться в маленький городок под названием Мураши, где этот Петр скрывался последнее время, войти в дом, где он был, ощутить его запах, и понять, куда он делся, взять след и пойти по нему, или, если не удастся, сообщить Алексу всю информацию, которую только получится раздобыть.
Оборотень не умел водить машину, и не имел права, но ему это было и не нужно. Будучи волком, он мог очень быстро передвигаться и сам, а если ландшафт местности этого не позволял, на место назначения его доставляли на любом доступном наземном транспорте. Так случилось и на этот раз. Когда он вышел из машины, перед ним был маленький домик, окружённый потертым деревянным частоколом, выкрашенным в зелёный цвет.
Дотронувшись до нужного места на шее, Канни доложил:
– Я на месте.
– Да, я вижу, – отозвался Алекс. – Там где-то должен быть ключ от калитки. Сейчас, я посмотрю. Я это записывал.
Оборотень не стал ждать, когда мастер пороется в своих записях, а мысленно отдал приказ своей второй внутренней природе:
«Нюх! Волчий нюх!»
Он даже сам не понял, почему он так сделал, и как у него это получилось, но он тут же ощутил, как его обволокло холодком заклятия, но не полностью, а частично, и особенно в области носа.
Первое, что он почувствовал, было обострение его чутья, которое тут же привычно стало сканировать окружающее пространство. При этом его нос стал влажным, приобрёл форму картошки, и на его верхней части появилась короткая шерсть.
«Надо же! Я даже не знал, что так могу!» – подумал он, и «увидел» носом, что запах человеческих рук и запах металла явно исходит из-под почтового ящика.
– Там должен быть почтовый ящик, – заговорил Алекс. – Под ним снизу есть небольшая ниша. Сверху не видно. Нужно поискать на ощупь. Там лежит ключ от калитки.
«Я уже знаю», – подумал оборотень, и протянув туда руку, достал ключ.
– Взял, – сказал он.
– Это от калитки. Второй внутри, под жестяным подоконником рядом с входной дверью.
«И это я уже знаю, – подумал Канни, успев почуять ключи до того, как ему сообщил об этом хозяин. – Интересно, что я ещё могу?»
– Ты знаешь, что дальше делать, – сказал Алекс, и отключился.
Оборотень вошёл в дом и «осмотрелся». Предполагалось: что внутри он должен обратиться в волка, и только тогда просканировать всё на предмет знакомого запаха Петра и всего, что с ним связано, но неожиданно для себя Канни обнаружил, что может делать это, оставаясь человеком, и лишь частично «включив» природу волка.
«Это как раз то, что демонстрировал главарь, – размышлял он. – Он мог превратить только одну руку в клешню, или сделать так, что из всего драконьего у него были только крылья. Нужно будет поэкспериментировать с этим как-нибудь».