Москва. Октябрь
Двери клуба «Ахеронт» были закрыты. Телефон не отвечал, и Смирнову ничего не оставалось, как отложить беседу с диггерами до завтра. Поиски Наны безнадежно застряли.
– Что тебе подсказывает пустота? – спросил он у Евы утром.
Это был ее излюбленный метод: если расследование заходит в тупик, задавать вопросы пустоте. Именно там, по глубокому убеждению Евы, кроются все ответы.
– Пока ничего.
– Прискорбно, прискорбно! – с иронией воскликнул Всеслав. – И что прикажешь мне делать?
– Заняться оперативными мероприятиями! – не осталась в долгу она. – Потопать ножками, пустить в ход знаменитую логику. Дедукция и еще раз дедукция! Желаю удачи, дорогой.
Дедукция оказалась бессильна. Сколько сыщик ни бился в попытках хотя бы наметить дальнейшие шаги, ничего путного в голову не приходило. Придется прибегнуть к обычному способу: изучать окружение Наны. А кто туда входит? Из известных персонажей – Проскуров, родители, проживающие в Тбилиси, Катя Сорокина и Галина Пашина. Со всеми он уже переговорил, кроме четы Метревели. Не ехать же в Грузию?
– Все ли возможное я сделал здесь, в Москве? – с пристрастием спросил себя Смирнов. – Прежде чем тащиться на край света…
И тут его осенило. Он же не побывал в квартире Эдика, где жила Нана перед тем, как исчезнуть, – не осмотрел ее вещи, ее записные книжки. Как он мог допустить такую грубую оплошность? Доверился Проскурову, который якобы сам искал блокнот жены и сделал вывод, что она унесла его в своей сумочке.
– Эдик, – набрав номер товарища, сказал сыщик, – могу я напроситься к тебе в гости? Хочу посмотреть, что окружало твою жену.
– Без проблем, поехали сейчас. Я пару бумаг подпишу и буду к твоим услугам.
Проскуров не обманул: через сорок минут его «Ауди» уже стояла в условленном месте.
– Классная машина, – оценил Всеслав. – Нана любила… любит на ней ездить?
Его мрачная оговорка не укрылась от Эдика.
– Только не говори мне, что ее нет в живых! Дай Олега похоронить… Господи! Тетка совсем ума лишилась от горя. Кстати, я звонил в морг и в полицию, просил разрешения забрать тело. Вскрытие показало, что Олег в момент смерти был трезв и здоров.
– Значит, предположение о потере сознания или сердечном приступе отпадает, – задумчиво произнес Смирнов. – В общем, я и так это знал. Гайка…
– Она могла сама раскрутиться, – перебил его Эдик. – Мне гаишники сказали.
– Послушай, ты же водитель. Не обманывай себя! «Хонда» – фирма надежная, и чтобы гайка крепления переднего колеса ослабилась, надо как минимум убрать фиксатор.
Проскуров понуро молчал.
– Не трави душу, – выдохнул он уже у самого дома. – Понимаю, что ты прав, а соглашаться не хочу. Кому понадобилось убивать Олега? У меня голова кругом идет. Нана пропала, брат погиб, тетка едва дышит, мать голосит, отец лекарства глотает. Еще похороны как-то пережить надо.
– Да, конечно.
Они поднялись в лифте на пятый этаж. Эдуард возился с замками, руки дрожали.
– Нервы ни к черту, – оправдывался он. – Ночь не спал, выпил лишнего. Входи.
Квартира Проскурова ничем не напоминала квартиру Смирнова – гораздо более просторная, обставленная современной мебелью, много стекла, много света, прозрачные гардины на окнах, цветы на полу в керамических горшках.
– Видна равнодушная рука дизайнера, – неодобрительно хмыкнул сыщик. – Если б я случайно зашел, ни за что не догадался бы, кто здесь живет. Безликий интерьер.
– Не буду отрицать. Внутреннее убранство помещений не по моей части. Думал, Нана переделает все по своему вкусу, а ее тоже не особо интересовал домашний уют. Чисто, удобно – и ладно.
Смирнов ходил из комнаты в комнату, не переставая удивляться: на первый взгляд ничто в этой квартире не выдавало присутствия Наны. Женских безделушек не оказалось, косметика хранилась в ящике туалетного столика, там же лежали несколько подаренных Эдиком жене золотых украшений. Вещи Наны аккуратно висели в шкафу.
– Это все я покупал, – сказал Проскуров. – И шмотки, и обувь, и белье.
– У нее что, ничего не было?
– Было, но… мы решили начать новую жизнь, и я предложил ей все старые вещи выбросить. Она не обиделась, засмеялась и согласилась. В общем, почти все оставшееся имущество Наны уместилось в одном чемодане. Она же в Москве квартиру снимала, ничего лишнего не приобретала.
– А книги?
– Они здесь, на полке, – Эдик указал на черный матовый стеллаж. – Все по искусствоведению.
Всеслав бегло просмотрел издания: архитектура древней Индии, китайский фарфор, античность, поздняя готика, ренессанс, маньеризм. Никакой системы. Вкусы и пристрастия Наны по принадлежащим ей книгам определить невозможно.
– Куда делся ее чемодан? – со вздохом поинтересовался сыщик.
– Я его в гараж отнес. Он пустой! – Проскуров не скрывал удивления. – В нем ты точно ничего не найдешь. Разве что стенки двойные или дно. Тряпки Нана отнесла на помойку, а книги перед тобой. Да в чем дело?
Смирнов пожал плечами. Если бы он знал!
– Ума не приложу, где искать твою супругу. Ни одной зацепки. Не в Грузию же лететь к ее родителям и друзьям детства?
– Стариков инфаркт хватит, – испугался Эдик. – Повремени с этим визитом. Может, все выяснится?
– А если нет?
– Чем тебе помогут родители Наны?
Всеслав и сам сомневался, что поездка в Тбилиси окажется полезной. Чутье подсказывало: разыскивать пропавшую жену друга следует в Москве.
– Но ведь неизвестно, за какой кончик потянуть, чтобы узелок развязался? – возразил сыщик. – Тут шашкой не рубанешь, тут тонкость требуется.
Подавленный исчезновением супруги и смертью брата, Проскуров угрюмо молчал. Он по пятам следовал за Смирновым, который выдвигал ящики, перебирал вещи на полках, заглядывал в шкафчики.
– Что ты надеешься отыскать? – не выдержал хозяин квартиры. – Скажи, ради бога!
– Записную книжку Наны, фотографии, письма какие-нибудь.
– Вот, возьми альбом, здесь и наши свадебные фото, и несколько любительских, которые принесла Нана. Ее документы у меня в домашнем сейфе, паспорт, свидетельство о рождении и диплом. А блокнот был у жены в сумочке, я говорил.
– Поставь чаю, – попросил Смирнов, чтобы отвлечь внимание удрученного Эдика от своих действий. – Пить хочется. Сладкое есть?
– Есть. Печенье, конфеты. Любишь трюфели?
– С детства.
Проскуров удалился в кухню, а сыщик сел на диван просматривать альбом. Его не покидало чувство недоумения и растерянности. Чего-то в происходящем он никак не мог понять. Был во всем этом какой-то блеф, какая-то нелепость, фальшь.
Фотографии из альбома запечатлели обычные вещи, сценки институтского выпуска: Нана в скромном облегающем платье лилового цвета, получающая из рук дородного мужчины диплом и памятный сувенир; хохочущие девушки с цветами в волосах; стайка выпускников, прогуливающихся по набережной. А вот свадьба. Нана потрясающе красива в грузинском национальном костюме, Эдик, смущенный и немного неуклюжий, в обычном пиджаке и брюках, рядом с ней. Почему же он не оделся по-грузински? Один из снимков выскользнул и упал на пол. Смирнов наклонился. Где же фотография? Придется лезть под диван.
Он заглянул в пространство между нижним краем дивана и полом. Красивый паркет, дубовый, наверное. Фотография лежала рядом с каким-то предметом. Диван стоял на ножках, и рука свободно прошла, чтобы достать улетевший снимок и заодно забытую под диваном вещицу.
– Что ты делаешь? – воскликнул вернувшийся из кухни с чаем Проскуров. Он чудом не уронил поднос с чашками и сластями.
– Извини, снимок доставал. А там еще вот что валялось.
Эдик, бледный, как стена, не сводил глаз с предмета, извлеченного сыщиком из-под дивана. Это была припорошенная пылью женская кожаная сумочка.
– Дай…
– Что с тобой?
– Это сумка Наны. Я думал… Как это может быть?! Она же взяла ее с собой!
– Минуточку, – Смирнов открыл сумку: она была пуста. Абсолютно. Открывая отделение за отделением, он убедился, что в них ничего нет. – Это сумка твоей жены? Ты уверен?
– Я сам покупал ее… Других у Наны не было. Старую мы выбросили… Боже мой! – Он поспешно поставил поднос на журнальный столик, схватился за голову. – Ничего не могу понять! Как она очутилась под диваном?
Всеслав вспомнил слова Евы: «Ревность! Он убил сначала жену, потом брата…» Безумие! Эдик на такое не способен. А подаренная им Олегу новенькая скоростная «Хонда», у которой вдруг отваливается колесо? А сумочка? Как она попала под диван? И с чем тогда ушла из дому Нана? С пустыми руками? Но если она не собиралась брать сумку, то не стала бы прятать ее под диван. А Проскуров? Зачем ему врать, зная, что сумка валяется на полу в квартире? Если он не знал, то…
Вопросы переполнили сознание Смирнова, он сел, закрыл глаза. Надо успокоиться, разобраться, что к чему.
– Почему сумка пустая? – бормотал Эдик. – Где кошелек, телефон, ключи от квартиры?
– Блокнот, косметичка, – продолжил перечислять сыщик. – И прочие дамские мелочи?
Действительно, в сумочке не оказалось ни одной бумажки, ни одной забытой шпильки – ничегошеньки.
Проскуров схватил сумку, принялся рассматривать ее со всех сторон, словно не веря своим глазам.
– Странно… – бормотал он. – Странно…
– Итак. Картина происшедшего с Наной несколько меняется, – изрек Всеслав. – Можно поставить под сомнение основной тезис: а именно, что твоя жена, Эдик, ушла из дому сама, по доброй воле. Найденная под диваном сумочка противоречит сему факту. Кто-то ее тщательно выпотрошил и забросил под диван, вот только зачем? С какой целью?
– Но дверь была в порядке, замки никто не взламывал.
Смирнов осмотрел входную дверь, замки и вынужден был согласиться с хозяином квартиры.
– Значит, Нана его… или их… сама впустила. Обратись ты ко мне сразу, мы бы смогли изучить следы, оставленные злоумышленниками. Теперь они, конечно же, затоптаны.
– Мои ребята из охраны изучали, – буркнул Эдик. – Ничего существенного не обнаружили.
– Нашел специалистов!
– Один из них в полиции служил. У меня не было оснований не доверять их выводам.
– Ладно, допустим. А почему же вы тщательнейшим образом не обследовали квартиру? Ведь тогда сумочка была бы найдена.
– Вроде обследовали…
– Вроде! Вот и результат!
– Диван мы не отодвигали, – тяжело вздохнул Проскуров. – И не заглядывали под него. Каюсь.
Смирнов предусмотрительно промолчал. Он и сам не полез бы под диван, не попади туда фотография из альбома.
– Почему же сумочка Наны пуста? – не выдержал Эдик. Он и хотел задать этот вопрос, и боялся ответа на него. – Она сама все оттуда выгребла? Может, она хотела оставить мне знак? Намек на то, что ее силой заставили уйти?
– Может, сама, а может, и нет, – задумчиво произнес сыщик. – При любом раскладе сумочка осталась в квартире не случайно. У вас бывали гости?
– Н-нет… мы не успели устроить прием. Честно признаться, Нана и я не относимся к любителям как ходить в гости, так и принимать их у себя дома. У меня близких друзей нет, не сложилось. У Наны тоже, насколько мне известно, задушевных подруг не было. Мы во многом похожи.
– А с Олегом Хованиным ты ее познакомил? И вообще, со своей родней?
– Мы перед отъездом в Тбилиси нанесли визит моим родителям, – слишком официально выразился Проскуров. – Объяснили, что хотим пожениться и сделать все в узком кругу, то есть только вдвоем. Нана высказала такое пожелание, я был не против. Мои старики – лояльные, понимающие люди, они предоставили нам возможность отпраздновать вступление в брак по нашему желанию. И потом, они в наши отношения с Наной не вмешивались.
– Сколько вы прожили вместе? – усмехнулся Всеслав. – Чуть больше месяца? Срок солидный, ничего не скажешь. Вот пройдет лет десять, тогда и поглядим, будут родители вмешиваться или нет?
– Какая разница?! Лишь бы Нана нашлась живой и здоровой. А с родителями я уж как-нибудь разберусь.
– Ты так и не сказал: Олег был знаком с твоей женой?
– Нет, – ответил Эдик. Это признание далось ему нелегко. – Я ревновал! Не хотел сразу знакомить Нану и Олега. Брат хорош собой, по-своему интересен… умеет… умел произвести впечатление на женщин, поболтать о подземельях, напустить на себя этакую романтическую дымку. Искатель приключений! Я не рискнул представить Олега своей жене. Да он и не стремился. Со временем знакомство произошло бы само собой, в семейном кругу.
«Все ясно, – подумал Смирнов. – Ева опять попала в точку. Эдик – ревнивец! Ему удавалось отлично скрывать эту черту характера. Во всяком случае, я не замечал».
Москва. Год тому назад
Восточный танец девушек в «Гюльсаре» заворожил Феодору: дым кальянов и полумрак скрывали лица посетителей, многие из которых располагались в кабинках в мавританском стиле, отделенных от общего зала ажурной колоннадой. Глаза привыкали и различали мелкие детали этой пестрой, пышной, золоченой, изысканной картины. Зато те, кто уже давно сидел на шелковых диванах и подушках, отлично видели каждого вошедшего.
Феодора надела ту самую одежду, которая уже произвела нужное впечатление на Владимира Корнеева – наряд знатной минойской дамы. Здесь, в «Гюльсаре», он естественно вписался в общее убранство, имитирующее помещение сераля. Даже запах розового масла, перебивающий аромат табака, и круглый мраморный фонтан в середине зала будто воссоздавали летнюю беседку – излюбленное место отдыха изнеженных, избалованных обитательниц гарема.
Когда Рябова ощутила на себе пристальный мужской взгляд, она не усомнилась, что это взгляд Владимира. Везение, начавшееся на Крите, не могло оборваться в Москве.
То, что произошло в «Гюльсаре», превзошло самые смелые мечты Феодоры. Словно сама Афродита, пробудившись от вековой дремы, протянула ей руку помощи: молодой Корнеев так стремительно и неудержимо поддался чарам зрелой кокетки, что это удивляло и даже настораживало. Чего-чего, но предложения руки и сердца в первый же совместно проведенный в «Гюльсаре» вечер Феодора не ожидала. Весь ее опыт обещал долгую, изощренную осаду сей крепости. Слишком быстрый успех ошеломил, выбил у нее почву из-под ног, нарушил строго рассчитанный ход действий. Феодора потратила много сил, выковывая свое оружие, а оно ей почти не понадобилось. Младенец Эрот не успел прицелиться, как стрела любви сорвалась с его волшебной тетивы и вонзилась в сердце Корнеева.
Он безумствовал, тогда как Феодора с трудом скрывала недоумение и радость. Ей приходилось играть роль капризной, пресыщенной женщины, привыкшей к любовным атакам состоятельных мужчин. Ослепленный Владимир, к величайшему счастью, не интересовался ни ее родословной, ни ее возрастом, ни родом занятий. Словно бешеный, закусивший удила жеребец он мчался к своей цели – обрести законное право на Ариадну, пусть мнимую. Он уже взял золотой клубок из ее рук и не собирался выпускать заветную нить, которая приведет его… Впрочем, не стоит опережать события. Этот мир соткан из иллюзий, и каждый волен выбирать свое собственное наваждение.
Стареющая хищница и молодой повеса пили ликер, закусывали виноградом и засахаренными орехами, обменивались ничего не значащими фразами, старательно обходя тему Крита и кносских развалин. Ни один из них не желал признавать, что нынче иные времена, иные нравы. Он предпочитал не задумываться, как эта женщина оказалась на его пути; она же еще усерднее гнала от себя мысли о возможном разоблачении.
Не зная, как вести себя, Феодора делала вид рассеянной, умудренной опытом светской львицы. Ее кавалер демонстрировал пылкую увлеченность, излишне горячую, учитывая малый срок их знакомства. Она не отклонила его предложение вступить в брак, но и не ответила согласием. Посмеялась, как над забавной шуткой.
– Вам весело? – залился краской обиды Корнеев. – Отчего же?
– Да оттого, что завтра вы пожалеете о своем опрометчивом поведении, – прошептала она, слегка наклоняясь к нему, демонстрируя свою полную, покрытую легким загаром грудь под полупрозрачным газом, закрывающим глубокий вырез тесного атласного жилетика. – Вдруг я поймаю вас на слове? Как вы станете выкручиваться?
– Я никогда ни о чем не жалею! – воскликнул молодой человек, оскорбленный ее недоверием и насмешкой. – И не привык бросать слова на ветер. Теперь вы решаете мою судьбу! Да или нет?
– Нетерпеливый охотник, – усмехнулась Феодора. – Ваши сети, пожалуй, могут оказаться опасными, мой лютый ловчий.
Последнее ее выражение подстегнуло Владимира. Он вскочил, опустился на колени перед Феодорой, прошептал, задыхаясь:
– Это рок. Отдадимся же ему без оглядки!
Она качала головой, ей было жарко, душно от возбуждения, выпитого ликера, от табачного дыма, смешанного с ароматами розового масла и сандалового дерева.
Феодора не позволила Корнееву проводить себя домой, но любезно согласилась дать ему номер своего мобильного телефона. Молодой человек посадил ее в такси и долго стоял, глядя, как машина теряется в ночи, расцвеченной огнями.
На следующий день Владимир сам, не полагаясь на случай, пригласил Феодору в «Гюльсару». Такие свидания ее устраивали. Не зная о близорукости Владимира, она надеялась, что в дымном сумраке ночного клуба мелкие морщинки и другие следы возраста на ее лице менее заметны. Тридцать девять лет – не шутка для женщины, которая хочет выйти замуж за молодого богатого красавца.
Весь день до встречи Рябова провела в лихорадочном волнении. А что, если Корнеев вчера просто много выпил и сболтнул лишнее? Что, если ни о какой женитьбе он и не помышлял и теперь ломает голову, как исправить положение? Что, если он просто не придет на свидание? Она гнала от себя горечь разочарования и мысли о возможном нежелательном повороте в их с Владимиром отношениях. Бурно начавшись, они могли так же молниеносно закончиться. Вспышка электрического разряда на мгновение освещает все вокруг и тут же гаснет.
– Какая я ему пара? – запоздало каялась Феодора, разглядывая себя в зеркале. – Да, хороша! Все еще. Но с каждым годом разрыв между его ослепительной молодостью и моим увяданием будет увеличиваться. О нас станут сплетничать, говорить за спиной обидные вещи.
«К тому времени ты приберешь к рукам денежки, – нашептывал внутренний голос. – Не страшно, что пока они принадлежат его отцу. Это даже к лучшему: целее будут. Владимир – поздний ребенок, его родители не молоды, их жизнь клонится к закату. Корнеев-старший, по слухам, стал прихварывать, в любой момент он может отойти от дел. Единственным его наследником является Владимир. Глупо упустить такой шанс из-за собственной нерешительности. Ты будешь старше супруга всего на тринадцать лет!»
– Всего… – простонала Феодора. – Легко сказать!
«Делай то, что задумала! – приказывал голос. – Там видно будет. Изменятся обстоятельства, изменится и твое отношение к замужеству. Все бренно в этом мире. Лови миг удачи, пока он не выскользнул из твоих рук. Другие могут оказаться проворнее!»
«Хватит терзаться, – решила Рябова. – Лучше позаботиться о наряде, в котором я пойду на свидание с… женихом. Да, с женихом!»
Она выбрала платье свободного покроя, очень светлого розового цвета с жемчужным отливом. Складки у плеча и на линии бедер делали его похожим на хитон. Ткань была тонкой, не скрывающей фигуры, которая угадывалась под перламутровым покровом. На шею и волосы Феодора надела подаренные одним из отставных ухажеров нити японского жемчуга. Прическа на сей раз отличалась простотой и классической формой. Розовая кожаная сумочка и такие же туфли завершили туалет. Получилось превосходно.
Владимир позвонил за полчаса до назначенного времени, предложил заехать за ней. В его голосе звучали дрожь и трепет. Она отказалась. С трудом усмирила сердце, готовое выпрыгнуть из груди в предчувствии полной, сокрушительной победы над мужчиной. Да еще каким мужчиной! Неожиданная победа иногда повергает в замешательство. Феодора прислушалась к себе: что она ощущает? Переживание любви – или триумфа?
– Пожалуй, второе, – честно призналась она.
Владимир провел этот день в беспокойных хлопотах. Несмотря на плохое зрение, он понял, что она старше его и что существует реальная угроза получить ее отказ. Не всякая женщина, тем более такая утонченная, умная и чувственная, как его новая знакомая, пожелает иметь молодого необузданного супруга. Корнеев привык эпатировать публику, самозабвенно предаваясь этому развлечению. Женитьба на Феодоре – именно то, чем он сможет обратить на себя внимание бомонда. И не только. Он не допустит промаха.
Прекрасная, хоть и мнимая Ариадна снова поразила его, явившись в «Гюльсару» с небольшим опозданием. Словно ожил мраморный барельеф, украшающий стену храма, или обрело плоть изображение на старинной греческой вазе – Феодору было не узнать. Уже не минойская принцесса, а исполненная достоинства и зрелой красоты женщина вошла в заказанную Владимиром отдельную «диванную» – небольшое помещение, огражденное с двух сторон резными стенками из красного дерева.
Женщина сразу ощутила разлитую в воздухе тревогу. Ей стало не по себе. Неужели жених откажется от сделанного накануне предложения? Скрывая нервозность, она делала неприступный вид. Пусть не думает, что ее это хоть сколько-нибудь трогает.
Но Владимир и не помышлял ни от чего отказываться. Он читал стихи античных поэтов, рассыпался в комплиментах и как-то странно поглядывал мимо Феодоры, за ее спину. Словно обменивался взглядами с неким невидимкой. Впервые в душу Рябовой вкрался страх, но не от того, что она окажется отвергнутой и ее мечты о выгодном, блестящем браке не осуществятся. Это был необъяснимый страх, не имевший под собой реальной почвы: сродни чутью зверя перед скрытой опасностью.
– Я хочу сделать ответный дар, – вдруг сказал молодой человек, рассеивая ее настороженность. – В обмен на тот чудесный клубок, врученный мне вами среди руин дворца Миноса.
Он достал бархатный футляр и показал Феодоре колье в виде золотой цветущей ветви.
– Надеюсь, оно достойно вашей красоты!
Несколько самых крупных цветов были искусно украшены бриллиантовой россыпью, и у любой женщины при виде такой изысканной драгоценности перехватило бы дух. Феодора не сумела сдержать вздоха восхищения.
Но ни роскошный презент, который подчеркнул неизменное намерение Владимира – ибо такие вещи просто так не дарят, ни французское шампанское, ни дорогие экзотические закуски, ни полные обожания глаза мужчины, ни его слова о любви не могли избавить Феодору от ощущения, будто ее пригласили сюда как на смотрины.
Она постоянно ощущала спиной чей-то пронизывающий, оценивающий взгляд. На миг ей показалось, будто за резной перегородкой притаилось чудовище. Глупость, конечно! Новоиспеченная невеста боролась с накатывающими приступами странного желания: ей хотелось вскочить и бежать отсюда куда глаза глядят.
«Это психоз, – уговаривала она себя. – Я ведь в первый раз выхожу замуж. С невестами случаются истерические припадки. Наверное, на меня свалилось слишком большое счастье. Это пройдет».