Утром он чувствовал себя почти нормально. Если, конечно, забыть о том, что на данный момент, по сути, еще не родился на свет. Положение странное и, согласно почти всем научным теориям, в высшей степени невероятное. В глубине души он лелеял слабую надежду на то, что все-таки спит и видит затянувшийся и запутанный сон.
Если ему повезло, он сейчас в больнице и переживает последствия шока и незначительного повреждения головного мозга. Если же его действительно забросило на двести лет назад в примитивный и непредсказуемый двадцатый век, то ситуация намного серьезнее.
Перед тем как очнуться на диване в доме Либби, он запомнил только одно: он летит в звездолете. Нет, не совсем точно. Он пытается вести звездолет… Что-то случилось… Что – он пока не в силах вспомнить. И все же, что бы там ни было, случилось что-то важное.
Его зовут Калеб Хорнблауэр. Он родился в 2222 году. Вот почему двойка – его счастливое число, вспомнил он, криво улыбнувшись. Ему тридцать лет, он не сочетай, старший из двоих сыновей и бывший офицер Международных космических войск. Он дослужился до капитана, а потом вышел в отставку; последние полтора года работает на себя. Совершал обычный грузовой рейс – доставлял запасы продовольствия в колонию Бригстон на Марсе, а на обратном пути отклонился от курса из-за метеорного дождя. Тогда-то все и случилось…
Приходится признать, что его отбросило назад во времени. Отшвырнуло где-то на двести пятьдесят лет назад. Он, здоровый и умный пилот, очутился во времени, когда люди считали межпланетные путешествия выдумкой писателей-фантастов, но при этом забавлялись расщеплением атомного ядра.
Хорошо, что он не погиб, приземлился в относительно малонаселенном месте, и его спасла пышноволосая красавица.
А ведь все могло закончиться гораздо хуже.
Сейчас самое главное – понять, как ему вернуться в свое время. Причем вернуться живым.
Кэл поправил подушку, поскреб щетину на подбородке. Интересно, как Либби отреагирует, если он спустится вниз и хладнокровно расскажет ей правду.
Наверное, тут же выставит за дверь в одних папашиных пижамных штанах. А может, позвонит властям, и тогда его отвезут в местный аналог клиники для отдыха и реабилитации, если здесь такие имеются. Правда, вряд ли местные клиники представляют собой роскошные курорты.
Жаль, что он в свое время так плохо изучал историю. О двадцатом столетии ему практически ничего не известно. Впрочем, не надо быть гением, чтобы догадаться, как теперешние власти обойдутся с человеком, который утверждает, что его звездолет модели F-27 рухнул в горах, когда он возвращался из грузового рейса на Марс.
Пока он не придумает, что делать, придется держать язык за зубами, с большой осторожностью выбирать слова и рассказывать о себе как можно меньше. Кроме того, придется следить за своими поступками.
Очевидно, вчера он допустил оплошность – и не одну. Он поморщился, вспомнив, как отнеслась Либби к его простому предложению провести ночь вместе. Тогда… точнее, сейчас все совершается по-другому. Жаль, что он не уделял должного внимания старым романам, которые так любит читать его мама.
В общем, пора забыть о том, что красивая женщина ему отказала. Сейчас самое главное найти звездолет и понять, что с ним случилось. Только так он сможет вернуться домой.
Кэл вспомнил, что у Либби есть компьютер. Каким бы устаревшим он ни был, можно подключить к нему свое наручное мини-устройство и рассчитать траекторию. Но сначала он должен принять душ, побриться и позавтракать замечательными настоящими яйцами… если они еще остались у Либби.
Он открыл дверь – и едва не врезался в нее.
Над чашкой кофе, которую Либби держала в руках, поднимался парок; она едва не ошпарила его. Хотя, подумалось ей, он это заслужил.
– Вот, принесла тебе кофе. По-моему, он тебе не повредит.
– Спасибо. – От Кэла не укрылись ее холодность и независимая поза. Если только он снова не ошибается, женщины не так уж сильно изменились. Во всяком случае, они демонстрируют обиду точно так же. – Хочу извиниться, – начал он, награждая ее самой своей дружелюбной улыбкой. – Вчера я… немножко съехал с орбиты.
– И это еще мягко сказано.
– Я имею в виду, что, в общем, ты была права, а я нет. – Если уж эти слова ее не проймут, значит, он совершенно не разбирается в женщинах!
– Ладно. – Либби вздохнула с облегчением; она не привыкла долго злиться на кого бы то ни было. – Замнем.
– Ты не обидишься, если я по-прежнему буду считать, что у тебя красивые глаза?
Она густо покраснела, и Кэл страшно обрадовался.
– Нет, не обижусь. – Либби улыбнулась одними уголками губ. Она смотрела на него и думала: она была права насчет кельтских корней.
Если предки ее незваного гостя были не ирландцы, ей нужно менять профессию.
Он протянул ей руку:
– Мир?
– Мир. – Едва Либби подала ему ладонь, она поняла, что поступила опрометчиво. Сердце забилось так, словно ей предстояло прыгнуть с моста. Почему от всякого, даже самого невинного его прикосновения у нее так учащается сердцебиение? Она осторожно высвободила руку. Только бы он не заметил, как она на него реагирует! – Пойду приготовлю завтрак.
– А можно мне принять душ?
– Да, конечно. Я покажу тебе, где что находится. – Сразу успокоившись, она повела его в ванную. – Чистые полотенца в шкафчике. – Либби распахнула узкую решетчатую дверку. – Вот бритва, если хочешь побриться. – Она протянула ему одноразовый бритвенный станок и флакон с пеной для бритья. – Что-то не так?
Кэл разглядывал бритву и пену с таким видом, как будто ему продемонстрировали орудия пытки. Либби улыбнулась.
– Ты, наверное, привык бриться электрической бритвой, но у меня такой нет.
– Нет-нет, все нормально! – Он с трудом улыбнулся. Хорошо бы не перерезать себе глотку…
– Зубная щетка. – Делая вид, будто не замечает его замешательства, Либби протянула ему запасную щетку, еще нераспечатанную. – Электрических зубных щеток у нас тоже нет.
– Ничего, обойдусь.
– Вот и хорошо. Бери в спальне одежду, которая подойдет по размеру. Там должны быть джинсы и свитера. А я пока что-нибудь приготовлю. Завтрак через полчаса. Ты как, успеешь?
– Конечно.
Либби вышла, притворив за собой дверь. Кэл еще долго разглядывал странные туалетные принадлежности.
Поразительно! После того как он преодолел естественные страх и недоверие, все происшествие начало казаться ему забавным. Он с ухмылкой повертел в руках картонную упаковку с зубной щеткой, словно мальчишка, который нашел под елкой интересную головоломку.
Кажется, в двадцатом веке такими штуками пользовались три раза в день. Помнится, он что-то читал. У них была специальная паста с разными вкусами, которую они наносили на зубы. Отвратительно! Кэл выдавил на палец пену для бритья и в виде пробы лизнул ее языком. Какая гадость! И как они только терпели? Жаль, что в двадцатом веке еще не изобрели фторатин, который раз и навсегда покончил с заболеваниями зубов и десен.
Вскрыв картонную упаковку, он пробежал пальцем по щетинкам. Интересно! Он посмотрелся в зеркало и скорчил гримасу, разглядывая свои крепкие белые зубы. Может, не стоит и пробовать?
Осторожно сложив туалетные принадлежности на край раковины, он огляделся. Похоже на то, что показывали в старых видеообразах. Ванна овальной формы, неуклюжая; из стены торчит странный душ – единственный. Надо запомнить. Может быть, он, когда вернется – если вернется! – напишет книгу.
Правда, сейчас важнее разобраться с другим. Надо понять, как обращаться с душем. На бортике ванны три круглых белых краника. Один помечен буквой «Г», другой – «X», а на третьем стрелочка, которая указывает вверх. Кэл насупился. «Г» и «X», скорее всего, обозначают горячую и холодную воду; он, конечно, привык к индивидуальным температурным настройкам, но ничего, как-нибудь разберется. Жаль, что нельзя заказать компьютеру каскадный душ с температурой тридцать семь градусов. Придется настраивать все вручную.
Сначала он ошпарился, потом замерз, потом снова ошпарился и, наконец, понял, как управляться с кранами. Смешав воду приятной для себя температуры, он долго стоял под струями теплой воды. Потом нашел флакон с надписью «Шампунь», повертел его в руках, почитал, что написано на этикетке, и выдавил немного на ладонь.
Шампунь пах Либби.
Неожиданно его организм отозвался самым недвусмысленным образом. Его окатило волной желания, горячей, как вода, которая грела спину. Озадаченный, он долго смотрел на лужицу шампуня на ладони. Его отношения с женщинами были всегда простыми и веселыми. Почему сейчас ему больно? Он прижал руку к животу и стал ждать, когда желание пройдет. Не проходило.
Наверное, все как-то связано с аварией, твердил себе Кэл. По возвращении домой, в свое время он пойдет в центр отдыха и сделает полную проверку. Удовольствие от душа пропало. Он наскоро вытерся полотенцем. Запах шампуня – и Либби – был повсюду.
Джинсы оказались немного велики в поясе, но они ему понравились. Натуральный хлопок так невозможно дорог, что вещи из него по карману только богачам. На рукаве черного свитера он заметил дырку и почему-то обрадовался. Кэл очень любил повседневные, удобные вещи. Вот, кстати, одна из причин, почему он ушел из МКВ, – там обожают форму и дисциплину. Очень довольный собой, он побрел на вкусный запах, доносящийся из кухни.
Либби выглядела великолепно. Мешковатые брюки только подчеркивали ее стройность; тонкая ткань не скрывала достоинств ее фигуры. Рукава толстого красного свитера она закатала выше локтей. Кэл сразу вспомнил, какое чувствительное место у нее на сгибе локтя, и снова ощутил желание.
Нет, лучше об этом не думать. Он ведь себе обещал.
– Привет!
Сейчас она его ждала и поэтому встретила спокойно.
– Привет. Садись. Сначала поешь, а потом сделаем тебе перевязку. Надеюсь, ты любишь французские тосты. – Либби протянула ему тарелку, на которой горкой лежали куски хлеба, обжаренные в яйце. Их взгляды встретились; она невольно крепче сжала тарелку. На Кэле был отцовский свитер, но на его мускулистой фигуре он выглядел совершенно по-другому. – Ты не побрился.
– Забыл. – Ему стыдно было признаваться, что он побоялся пробовать. – Дождь кончился.
– Знаю. Ближе к вечеру, наверное, и солнце выглянет. – Она поставила тарелку на стол и заставила себя не дергаться, когда он склонился к ней почти вплотную и понюхал тосты.
– Ты правда сама их приготовила?
– Завтраки мне удаются лучше всего. – Либби вздохнула с облегчением, когда Кэл занял место напротив.
– Смотри, а то еще привыкну.
– К чему? К еде?
Он откусил первый кусочек и зажмурился от удовольствия.
– К такой замечательной еде.
Ел он с жадностью, и совсем скоро тарелка опустела.
– Интересно, что ты ешь обычно?
– В основном полуфабрикаты. – Кэл начитался вчера газет и запомнил нужное слово. Хорошо, что у них есть хотя бы зачатки цивилизации.
– Я и сама почти всегда разогреваю готовое. И только когда приезжаю сюда, на меня нападает охота готовить, рубить дрова, выращивать зелень. В общем, жить так, как мы жили, когда я была маленькая. – Как ни странно, Либби поняла, что ей приятно общество Кэла – хотя она приехала сюда в поисках одиночества. Сегодня утром он уже не казался ей таким опасным, как вчера. Свитер и джинсы ему, безусловно, очень идут. Либби почти убедила себя, что вчерашняя сцена у камина ей приснилась.
– Чем ты занимаешься, когда не попадаешь в аварии?
– Летаю. – Кэл предвидел ее вопрос и заранее обдумал ответ. Он решил, что лучше всего придерживаться правды – насколько возможно.
– Значит, ты все-таки военный.
– Уже нет. – Он взял кофе и плавно сменил тему. – Либби, ты спасла мне жизнь, и мне хочется как-то отблагодарить тебя. Что для тебя сделать?
– Для тяжелого физического труда ты еще очень слаб.
– Если я проваляюсь в постели еще хотя бы день, то сойду с ума.
Она долго смотрела ему в глаза, стараясь не отвлекаться на красиво очерченный мужественный рот. И все же трудно забыть вчерашний поцелуй…
– Цвет лица у тебя нормальный. Голова не кружится?
– Нет.
– Тогда помоги мыть посуду.
– Идет. – Кэл впервые как следует разглядел кухню. Как и ванная, она повергла его в недоумение и одновременно заворожила. Одна стена сложена из камня – в ней небольшой очаг. На полке над очагом медная ваза с сушеными цветами и травами. Из широкого окна над мойкой открывается красивый вид на горы и сосны. Небо серое, но безоблачное и пустое – никаких пробок. Холодильник и плиту он опознал по виду; они оказались ослепительно-белыми. Пол из широких деревянных досок блестел от лака. Доски приятно холодили босые ступни.
– Ты что-то ищешь?
Едва заметно вздрогнув, он повернулся к ней:
– Что?
– Ты так смотрел в окно… словно ожидал увидеть то, чего там нет.
– Да нет, я просто… любовался видом.
Либби улыбнулась и жестом показала ему на тарелку:
– Больше не хочешь?
– Нет. Как здесь просторно!
– Кухня мое любимое место. Конечно, с новой плитой гораздо удобнее. Ты не представляешь, на какой музейной рухляди мы готовили раньше!
Кэл не сумел удержаться от улыбки:
– Да, наверное, не представляю.
– Почему мне все время кажется, что ты над чем-то смеешься, только я не понимаю над чем?
– Не знаю. – Взяв тарелку, Кэл подошел к раковине и принялся открывать шкафчики.
– Если ищешь посудомоечную машину, то тебе не повезло. – Либби быстро поставила посуду в мойку. – До такой степени поступаться принципами мои родители-шестидесятники ни за что не стали бы! Здесь нет ни посудомойки, ни микроволновки, ни спутниковой тарелки. – Она заткнула раковину пробкой и взяла флакон с жидкостью для мытья посуды. – Ты будешь мыть или вытирать?
– Вытирать.
Кэл как завороженный следил за ее действиями. Либби наполнила раковину горячей мыльной водой и принялась мыть посуду. Как приятно пахнет! Он с трудом удержался от того, чтобы не схватить флакон, от которого исходил аромат лимона.
Либби потерлась носом о плечо – руки у нее были в мыле.
– Что с тобой, Хорнблауэр? Ты что, никогда раньше не видел, как женщины моют посуду?
Он решил проверить ее реакцию.
– Нет. Хотя… кажется, в каком-то кино видел.
Усмехнувшись, она протянула ему тарелку.
– Прогресс постепенно избавляет нас от домашнего труда. Лет через сто, наверное, каждая домохозяйка обзаведется роботами-слугами. Роботы будут складывать тарелки и чашки в специальный отсек внутри себя и все стерилизовать.
– Не через сто, а через сто пятьдесят. Кстати, что мне нужно делать? – Кэл с озадаченным видом вертел тарелку в руках.
– Вытирать.
– Чем?
Либби насупилась и кивком указала на аккуратно сложенное полотенце:
– Вот этим.
– Ясно. – Кэл кое-как вытер тарелку и взял другую. – Я собирался взглянуть, что осталось от моего звез… самолета.
– Дорогу почти наверняка затопило. Возможно, «лендровер» и пройдет, но я считаю, на всякий случай лучше выждать еще денек.
Кэл вздохнул с плохо скрываемой досадой.
– Ты покажешь, где он находится?
– Нет. Я сама тебя отвезу.
– Ты и так много для меня сделала.
– Возможно, но ключи от своей машины я тебе не дам, а пешком, да еще по таким дорогам, ты вряд ли доберешься. – Либби вытерла руки уголком посудного полотенца.
Калеб нахмурился, пытаясь придумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы она с ним не ездила.
– Хорнблауэр, почему ты не хочешь, чтобы я посмотрела твой самолет? Даже если ты его угнал, я все равно не догадаюсь.
– Я его не угонял, – возразил он так запальчиво, что Либби сразу ему поверила.
– Тогда ладно, я помогу тебе найти место крушения, как только дорога станет проходимой. А пока садись, я осмотрю твою рану.
Кэл осторожно ощупал повязку.
– Вроде все в порядке.
– Тебе больно. По глазам вижу!
Он покосился на нее. В ее взгляде он прочел сочувствие, тихое, доброе сочувствие, отчего сразу захотелось зарыться лицом в ее волосы и во всем признаться.
– Я осмотрю рану, дам тебе пару таблеток аспирина и, может, сделаю перевязку. Садись, Кэл. – Либби взяла у него полотенце и подвела к стулу. – Будь умницей.
Он сел, смерив ее изумленным и слегка раздраженным взглядом.
– Ты говоришь совсем как моя мама.
Она в ответ похлопала его по щеке, а потом вынула из шкафчика чистые бинты и антисептик.
– Сиди смирно! – Она сняла повязку, осмотрела рану и нахмурилась. Кэл заерзал на стуле. – Сиди смирно! – повторила она негромко. Какая уродливая рана, глубокая, с неровными, рваными краями. Вокруг нее багровый кровоподтек. – Уже лучше. Заражения, кажется, нет. Но шрам останется.
Кэл дотронулся пальцами до раны и ужаснулся:
– Шрам?!
«Значит, он все-таки тщеславен», – подумала Либби, и на душе у нее отчего-то стало теплее.
– Не волнуйся, сейчас шрамы в моде. Мне было бы спокойнее, если бы тебя зашили, но боюсь, что моей ученой степени в рукоделии недостаточно для такой важной операции.
– Твоей… чего?
– Шучу. Потерпи, сейчас немножко пощиплет.
Когда она принялась прижигать края раны, он, не удержавшись, громко выругался и, не давая ей закончить работу, схватил ее за руку.
– Пощиплет? Немножко?!
– Крепись, Хорнблауэр! Подумай о чем-нибудь другом.
Кэл стиснул зубы и сосредоточился на ее лице. Жгло так, что он зашипел. Глаза Либби светились состраданием, но руки действовали решительно. Она уверенно промыла рану, нанесла мазь и перевязала ему голову.
Через окно проникал бледный утренний свет. Кэл смотрел на нее и не мог наглядеться. А она в самом деле настоящая красавица! Хотя совсем не пользуется косметикой… да и пластические операции явно не делала. С таким лицом – волевым, решительным и вместе с тем женственным – она появилась на свет. Ему снова захотелось погладить ее по щеке. Он вспомнил, что кожа у нее мягкая, как у младенца. И как она легко краснеет и бледнеет! Все чувства моментально отражаются у нее на лице.
Может быть, очень может быть, она для своего времени обычная женщина, сказал себе Кэл. Но для него она неповторима и невыносимо желанна. Вот почему ему сейчас так больно… Он приказал себе расслабиться. Вот почему он никого в жизни так не хотел, как хочет ее.
Кэл нахмурился. Либби – уроженка двадцатого века. Сейчас она настоящая, реальная. А он кто? Иллюзия, мираж. В двадцатом веке он еще не родился, и все же он никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас.
– Ты часто этим занимаешься? – спросил он вслух.
Огорченная тем, что невольно причинила ему боль, Либби отозвалась рассеянно:
– Чем «этим»?
– Спасаешь людей.
Уголки губ у нее дрогнули, и Кэл снова напрягся.
– Ты у меня первый.
– Вот и хорошо.
– Все, готово.
– Ты забыла поцеловать, чтобы все поскорее прошло! – Когда он был маленький, так делала мама; наверное, так делают все матери во все времена.
Либби тихо засмеялась, и сердце у него словно ухнуло в пропасть.
– Вот тебе – за то, что был таким смелым. – Она наклонилась и прижалась губами к месту над повязкой.
– Все равно болит. – Он взял ее за руку, не дав отойти. – Может, еще разок?
– Пойду принесу аспирин. – Ее рука обмякла. Она могла бы отступить, когда он встал, но что-то в его глазах подсказало ей, что делать этого не стоит. – Калеб…
– Со мной ты волнуешься… – Он провел пальцем по ее ладони. – Это очень возбуждает.
– Я не пытаюсь тебя возбуждать.
– А тебе и пытаться не надо. – Кэл снова удивился. Как она взволнована! Взволнована, но не испугана. Если бы он почувствовал, что она его боится, он бы сразу остановился. Он поднес ее руку к губам и перевернул ладонью вверх. – У тебя замечательные руки, Либби. Мягкие, нежные. – В глазах у нее отражались смешанные чувства: смущение, замешательство, желание. Обрадованный последним, он притянул ее к себе.
– Остановись. – Либби испугалась, так неубедительно прозвучал ее голос. – Я же тебе сказала, я… – Он прижался губами к ее виску, и колени у нее сделались ватными. – Я не собираюсь ложиться с тобой в постель.