Вступительная статья
Читателю предлагается известное произведение почти неизвестного автора II века, древнего защитника христианской веры от язычников, Афинагора Афинянина «О воскресении мертвых».
Появление самого жанра защитительной литературы в истории церковной письменности связано в первую очередь с тем, что христианская Церковь во II веке сделала значительные успехи в своей миссионерской деятельности, и свет Благовествования проник во многие, даже отдаленные, уголки огромной Римской империи, выйдя и за ее пределы. Процесс обращения в христианство охватил практически все слои пестрого римского общества, в том числе и высшие. Подобный успех христианского Благовествования вызвал естественную реакцию язычества, которая шла, так сказать, по трем направлениям: государственного неприятия религии Христовой, противления ей со стороны языческой интеллигенции и непонимания ее в массе языческого плебса. К этому добавлялась уже ставшая традиционной враждебность иудаизма к Церкви Христовой. Взаимодействие данных четырех «реакционных факторов» и определило во многом задачи ранней христианской защитительной литературы – апологетики.
Афинагор, являясь одним из самых способнейших греческих защитников христианской религии, был практически неизвестен в церковной древности. Поэтому не случайно, что монография современного ученого Б. Пудрона, посвященная этому апологету, начинается с главы «В поисках неизвестного автора» (A la recherche d’un inconnu)[1]. Мы обладаем лишь двумя краткими упоминаниями об Афинагоре. Первое из них встречается у св. Мефодия Олимпийского (ум. 311–312), который в своем сочинении «О воск ресении» ссылается на защитительный труд Афинагора «Прошение за христиан», цитируя его и прямо называя имя автора. Второе упоминание восходит к малоизвестному церковному историку V века Филиппу Сидету, бывшему одно время диаконом у св. Иоанна Златоуста.
Из сообщения Филиппа Сидета можно выяснить следующее: Афинагор жил во второй половине II века, был родом из Афин, где, вероятно, принадлежал к школе последователей философа Платона; что он собирался выступить с полемическим сочинением против христиан, но вместо этого сам обратился и стал защитником христианства. Скорее всего, Афинагор много путешествовал, и то, что предание о нем сохранилось в малоазийских церквах (св. Мефодий и Филипп Сидет), заставляет высказать предположение: некоторое время этот церковный писатель подвизался и в Малой Азии. Сложнее обстоит дело с сообщением Филиппа относительно Афинагора как родоначальника известного «огласительного училища» в Александрии, ибо высказываться здесь можно лишь только в плане гипотетическом, ибо остальные источники не подтверждают сообщения Филиппа. Можно высказать догадку, что Афинагор некоторое время жил в Александрии и открыл здесь частную «философско-христианскую школу» наподобие школы св. Иустина в Риме. Однако данная школа, скорее всего, являлась лишь прообразом будущего «огласительного училища», имеющего хотя и смутные, но все же заметные формы «церковного учреждения». Можно предполагать также, что деятельность Афинагора в Александрии вряд ли была продолжительной, поэтому она и не оставила заметных следов в предании Александрийской церкви.
Подробных сведений о творчестве этого апологета не сохранилось, но известны два его труда, дошедших до нашего времени. Первое сочинение – «Прошение за христиан» – было направлено римским императорам Марку Аврелию и Коммоду, «соцарствование» которых приходится на 176–180 годы, и, вероятнее всего, произведение было написано в 177 году. Как и некоторые другие христианские апологеты (свв. Аполлинарий Иерапольский, Мелитон Сардийский и др.), Афинагор пытался апеллировать к просвещенному разуму «императорафилософа» (Марка Аврелия), стараясь доказать неразумность и неполезность преследования христиан. Защита христианства здесь строится по трем основным пунктам: 1) опровержение обвинений христиан в безбожии, 2) опровержение обвинений их в людоедстве и 3) опровержение обвинений в кровосмесительстве. По логичной стройности, ясности и четкости языка сочинение Афинагора явно превосходит аналогичные труды предшествующих греческих авторов такого защитительного жанра.
Второе произведение Афинагора – «О воскресении мертвых», которое и предлагается читателю в данной книге. Трактат, вероятно, написан спустя некоторое время после «Прошения» (возможно, в 80-х годах II века). По объему он несколько меньше «Прошения» (25 глав) и распадается на две части: в первой части («отрицательной») автор устраняет аргументы, направленные против учения о воскресении, а во второй («положительной») приводит доводы в пользу этого учения. Значение трактата состоит в том, что он является первым в христианской письменности сочинением, целиком посвященным теме воскресения из мертвых и представляющим этот аспект христианского вероучения в достаточно систематическом виде. Следует отметить, что учение о воскресении из мертвых ко времени написания произведения еще не обрело четких форм в церковном веросо знании, хотя основные контуры данного учения были намечены еще в Ветхом Завете[2]. Позднее святой апостол Павел, опираясь на Ветхий Завет, развил некоторые существенные элементы учения о бессмертии (1 Кор. 15 и др.); ряд других важных моментов этого учения (связь его и христологии, взаимоотношения проблемы воскресения и вопроса о бессмертии души и тела человека и т. д.) получили некоторое раскрытие также в творениях мужей апостольских. Однако пока это были лишь разрозненные элементы, не сведенные в более или менее стройную систему взглядов. Кроме того, нельзя не заметить, что данное учение встретило серьезную оппозицию как извне, так и изнутри Церкви. Она исходила прежде всего от сторонников языческого миросозерцания. Уже «миссионерская» речь святого апостола Павла (Деян. 17, 31–33) ясно показывает, что вера христиан в воскресение мертвых была главным преткновением для язычников. В эпоху Афинагора противление их этому одному из основных пунктов христианского вероучения было не менее сильным. Оно равным образом было характерно как для широких слоев языческих масс, так и для языческой интеллигенции. Реакция языческой массы засвидетельствована в послании Галльских церквей, сохраненном Евсевием Кесарийским (Церк. ист. V, 1). Повествуя о гонениях на христиан в Галлии при Марке Аврелии, оно среди прочего констатирует: «Тела мучеников, всячески поруганные в поучение всем, оставались шесть дней под открытым небом, затем беззаконники их сожгли и смели пепел в реку Родан, протекающую поблизости, чтобы ничего от них на земле не оставалось. Они делали это в расчете победить Бога и отнять у них возрождение. Они так и говорили: “Чтобы и надежды у них не было на воскресение, поверив в которое они вводят странную новую веру, презирают пытки и готовы с радостью идти на смерть. Посмотрим, воскреснут ли они и сможет ли их Бог помочь им и вырвать из наших рук”». Реакция же языческой интеллигенции отчетливо отразилась в «Истинном слове» Кельса – современника Афинагора. Этот образованный языческий философ называет учение о воскресении «мерзостным и невозможным», отмечая, что данное учение не разделяется и некоторыми из христиан[3].
Можно предположить, внутри Церкви и «около» нее также существовало определенное противление учению о воск ресении мертвых. Эта оппозиция исходила преимущественно от сторонников различных гностических сект. Собственно говоря, данные секты были типичным «околохристианским явлением»: паразитируя на Теле Церкви, они увлекали в прелесть ряд нестойких ее членов. Эта прелесть проявлялась двояким образом: либо «псевдогностики» прямо отрицали воскресение тел, как, например, архонтики, утверждающие, что «нет воск ресения плоти, но есть одно воскресение души»; либо отрицали его косвенным образом, считая, что воскреснет «тело духовное», абсолютно чуждое земному телу. Последняя форма «псевдогностического учения о воскресении» нашла выражение в секте валентиниан. В наиболее полном виде оно представлено в одном из сочинений, найденных в Наг-Хаммади, которое носит название «Слово о воскресении» (или «Послание к Регину»). Формально при этом «псевдогностики» опирались на слова апостола Павла: плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления (1 Кор. 15, 50)[4]