Из «Стихи о жизни, которая продолжается»
О природе:
Собираем виноград,
Винограду каждый рад.
Кисть огромная висит,
Нагоняя аппетит.
Вон, свисает там и тут,
Папа режет, дети рвут.
В тару кисти уложив,
Богу службу отслужив.
Начинаем сок давить,
Чтоб вина потом испить.
Весь собрали виноград,
И не надо нам наград.
Будет крепкое вино,
И наградой нам оно,
Но пока ему стоять
В бочках месяц или пять…
Солнце вижу я в окно,
Будет сладкое вино.
Для хорошего вина
В солнце суть заключена.
Берёзки одиноко, с серёжками на ветке,
Растут среди поляны, как будто птицы в клетке.
Вокруг растут лишь сосны – колючие, большие,
Швыряют свои шишки, смеются, как шальные.
И в полном окружении берёзы от смолы,
В них сосны тычут ветками, царапают стволы.
Растут берёзки милые и, глядя в небеса,
Поют тихонько песенку, лишь выпадет роса.
Вон вырос подберёзовик – от слёз или росы,
Которые всё капали с берёзовой косы.
Грибочков много выросло под пышною косой,
Закрыли землю шляпками, политые росой.
Протоптаны тропинки к берёзам грибниками,
Грибы ножами режут и дёргают руками…
Вокруг спилили сосны, поляна стала шире,
Берёзы зашумели, теперь простор в их мире.
В Летний сад, на выходных —
Вот моя мечта.
Поведу с собой троих,
Маму, дочь, кота.
Кот уже шуршит листвой,
Где-то чует мышь.
Мама с дочерью со мной,
Только ты молчишь.
Вот с утра не позвонил —
Это выбор твой.
А вчера мне говорил:
– Я иду с тобой!
В Летний сад, но без тебя,
Шелестеть листвой.
Это горько для меня,
Но в душе покой.
Всё же листьев красота
Растопила лёд.
Хоть одна сбылась мечта,
Пью озон, как мёд.
Нынче Летний сад закрыт, слёзы, огорчения,
Я в Михайловский пойду, в этом нет сомнения.
Вчетвером побродим мы по аллеям парка,
Хоть и осень на дворе, нам тепло – запарка.
До чего же красота от листвы осыпанной,
На дорожке, на траве, под колонной липовой.
Мы идём, листвой шурша, красотой любуясь
И, что Летний сад закрыт, больше не волнуясь.
Нет тебя опять со мной, занят ты делами,
Нам сегодня выходной, мы гуляем сами.
Дочка, мама, я с котом – тосковать не нужно,
Хорошо нам четверым, весело и дружно.
Осень милая весь парк расписала красками,
Встречные мужчины нам всё стреляют глазками.
Мы на них – эмоций ноль – и проходим мимо,
Где знакомятся и как, знать необходимо.
На лазурном берегу я лежу один,
Волны лижут пятки мне, я им господин.
Ветер пену и песок гонит вдоль камней,
Я любуюсь красотой семь осенних дней.
Загорели руки, лоб, ноги, торс, спина,
Я коричневый совсем, отдохнул сполна.
Полечили волны мне нервы и склероз,
Всё, собрался и лечу – где сейчас мороз.
Пролечил песок теплом весь радикулит,
Вот вчера я лёг на пол, встал и не болит.
Ждёт меня Россия-мать, дом мой и родня,
Нет дороже той земли нынче для меня.
Ностальгия: где леса, тропки и друзья,
Где берёзка, куст лозы – Родина моя.
Где заснеженный лужок, одинокий стог…
Даже в счастье я о них позабыть не смог.
Ах, деревня – старый дом,
Сад с забором за окном.
Вон скворечники в саду,
Я туда гулять пойду.
В палисаднике цветы
Небывалой красоты.
Все красивы и густы,
Рядом белые кусты.
Грядки лука, чеснока,
Огурцов по два рядка.
Есть петрушка, сельдерей,
Нет салатика вкусней.
Воду вёдрами ношу,
Травку сочную кошу.
А коса всё чик да вжик,
Я как истинный мужик.
Сохнет сено на лугу,
Высохло, лежит в стогу.
Сладкий запах от стогов,
Аромат, не надо слов.
В сад я выйду поутру,
Вишни зреют на ветру.
Мне в деревне, как в раю,
Песню про неё спою:
– Ах, деревня Имшана,
Нет ни проса, ни пшена.
Люди пьяные, в дымину,
Прославляют Украину.
Дождик капает весь день,
От забора пала тень.
В лес идти такая лень,
Выпал снег, бредёт олень.
Завтра рано поутру
Я глазёнки как протру.
На работу по ветру,
Снега в туфли наберу.
Я уснул под шум пурги,
Снились снег и сапоги.
Сапоги в снегу хрустят,
На работу не хотят.
Утром выглянул в окно,
А вокруг темным-темно.
Дождь идёт, а снега нет,
Под зонтом идёт сосед.
Я засмотрелась на цветок,
Он был такой манящий.
Из Поднебесной лепесток,
Мужчина настоящий.
Когда я выпила бордо,
Цветок мне улыбался.
Схватил меня он за бедро
И соблазнить старался.
Ох, озорные те цветы,
Ну, как и все мужчины.
Флиртуют лишь для красоты,
А сердце словно льдины.
Снова робкий дождь стучит в моё окно,
Стало пасмурно, так мерзко и темно.
Вот капли редкие тук-тук в окошко,
Грусть да тоску навеяли немножко.
Распахнул я свои окна для дождя,
Капли падают на памятник вождя.
Бродят с зонтиками люди под окном,
Я один дышу озоном на весь дом.
Луч прорезался сквозь тучи, облака,
Взмокли волосы мои, моя рука.
Отразился в капле золотистый луч.
Подарил мне этот дождик счастья ключ.
Застыли снежинки на грязном стекле,
Собака копается в тёплой золе.
Кричат петухи и коровы ревут,
Мне нравится наш деревенский уют.
Хрустит под ногами замёрзший снежок,
В проталинах видно зелёный лужок.
Светятся лужи, лучи отражая,
Снег для деревни, сигнал урожая.
Ругаются бабы без всяких причин
Да скалками гонят похмельных мужчин.
Здесь мат-перемат над деревней повис —
Не то что молочное, разум прокис.
Вот ты на даче, уставшая, злая,
Полешь картофель, сорняк вырывая.
Я в интернете сижу и пишу,
Рифмой, стихами, строками дышу.
Я письма пишу всё на почту твою,
Смени свою дачу на рифму мою.
Брось свои грядки, ко мне приезжай,
Мы соберём от любви урожай.
Но ты не приедешь, всё грядки твои,
А слёзы незвано бегут, как ручьи.
Плачу слезами горючей беды,
Будто наелся твоей лебеды,
Что с грядки рвала ты уставшей рукой.
Прошу, приезжай и меня успокой.
Я ведь в солёных слезах утону
И опущусь, словно камень, ко дну.
Но грядки, я вижу, дороже тебе,
Смотри, не погибни в неравной борьбе.
Травка, что полешь, колючий осот,
Пусть убегают в чужой огород.
Надеюсь, когда прочитаешь мой стих,
Поймёшь, что страдаю я здесь за двоих…
Вырастишь, видно, ты репу себе,
Раз не погибла в неравной борьбе.
И всё образумится сразу вокруг,
Притихнет лесок и зелёненький луг.
Птицы притихнут, устав щебетать,
В домик зайдёшь, чтобы мне написать.
За жизнь мою всего, бывало,
Грехов наделал я немало.
Но не был богом отомщён,
Не проклят, но и не прощён…
В лесу быть одному опасно,
И, зная это всё прекрасно,
Но веря в чудо из чудес,
Я направляюсь в тёмный лес.
Вошёл, почти уже темнело,
Моё лицо слегка бледнело,
В полоске неба синевы,
Пугает хруст сухой травы.
Но это было лишь начало,
Опасности пока здесь мало.
А веря в Господа-Отца,
Решил идти я до конца…
Вот темнота накрыла небо,
Достал, жую краюху хлеба.
Но слышу я из тьмы ночной,
Что кто-то следует за мной.
Свои следы не заметая,
Но и коварство зверя зная,
Я сделал первую петлю,
В кустах затих, сижу, смотрю.
И вижу на тропе лесистой
Девицу, всю в одежде чистой.
Лицо и белая коса
Вдруг осветили небеса.
Прохлада от её дыханья
Могилой пахла. Вот свиданье…
А взгляд её, как два угля,
Светился из небытия.
Со страха ноги онемели,
Глаза смертельные горели.
И вдруг исчезла вся краса,
Над головой блестит коса.
У смерти вдруг глаза прозрели
И зорко по кустам глядели.
Смотрю, её костлявый перст
На куст, где я, свой вскинул жест…
Рванув, бежал быстрей газели,
Подошвы подо мной горели.
Две сопки обежал за миг —
И волк меня бы не настиг.
В пещере скрылся, дрожь по коже,
Взмолился: «Всемогущий боже!
За что же мне так рано край1?
Ведь жизнь моя была не рай…»
Но вместо бога голос дочки:
«Проснись, отец, полей цветочки…»
И понял я, что был то сон,
Я жив, и, значит, я прощён.
Нет уж радостных цветов, умер солнца луч,
Или спрятался, шельмец, за громады туч.
Мелкий дождик моросит целый день, увы,
И зияет желтизна, цвет былой травы.
Осень, близится зима, скоро холода,
Если есть любовь у вас, холод не беда.
Холода в душе страшней, чем зимой мороз,
Холод сердца и души доведёт до слёз…
Небо хмурое весь день, и тоска в душе…
Но любовь не вымокнет, как папье-маше.
Ведь любовь согреет вас в стужу и мороз,
Если чувства из души не прогнал склероз.
По небу шарят облака,
Покрылась тиной вся река.
В деревне ныне скучно мне —
Тоскую летом по весне.
Летним днём в деревне скука;
И с едой ведь тоже мука.
Ем пока одну картошку —
Ежедневно, понемножку.
Огурцов в салате много,
Мы блюдём диету строго.
А ещё чеснок зелёный,
Вырос нынче он ядрёный.
Соловьи уже отпели,
Бока яблок покраснели.
Лето пик перешагнуло
И жару на нас пальнуло.
Парит так, что вянут уши,
Я такой не помню суши.
Вот хожу, как будто пьяный,
От жары такой румяный.
Сделал душ, не поленился,
Будто в сказке очутился.
Ведь под душем так приятно —
Льются струи аккуратно.
Не страшна теперь жарища,
Будет день и будет пища.
Съел картошку с огурцами,
Всё, не страшно и цунами.
Летом очень хорошо мне, просто благодать,
Можно под оградой ночью на траве поспать.
По росе побегать утром, под дождём стоять
И цветами любоваться, их в букет собрать.
Отнести букет любимой, пригласить в кино
Или просто прогуляться, летом – всё равно.
Накопать в саду картофель, огурцы собрать
И устроить пир горою, бога прославлять.
Можно съездить на рыбалку, заварить уху,
Накормить друзей, знакомых, всё как на духу.
Можно выехать на море, в волны понырять,
Поглотать воды солёной, тоже благодать…
Но сижу я в кабинете и гоняю мышь,
Ни души вокруг, ни звука, лишь сплошная тишь.
Помечтал и, слава богу, написал вот стих,
В кресле мягком развалился, задремав, притих.
Ты на бегу шуршишь листвой,
Не по душе тебе покой.
А осень нежится с тобой,
И просит: не беги, постой.
Смотри, я золотом сорю,
Тебе о счастье говорю.
И краски разные варю,
Палитру осени дарю.
А жизнь все гнёт тебя в дугу,
То в зной бросает, то в пургу.
Но ты всё шепчешь на бегу:
– Я одолею, я смогу!
Ах, осень! Радость через край,
Таким, наверно, будет Рай.
Живи, дыши и не скучай,
От жизни счастье получай.
Жара, хоть лето на исходе,
Лишь матом о такой погоде
Сегодня каждый говорит,
И перегретый мозг творит.
Сидим в тени, боясь угара,
Лучи опасны для загара.
Вода, прогретая до дна,
Как будто плюнул сатана.
Из тени вылезти боимся
И, не стесняясь, материмся.
Пот вдоль спины и у виска,
Не отдых – жаркая тоска…
Прохладный ручеёк средь леса
Расплёл косу, такой повеса.
В ручей одетым я упал,
Ожил и снова бодрым стал.
Утро дождливое осени поздней
Грусть навевает, вселяет хандру.
Но на прогулку я зорькою ранней
Хоть через силу, но всё же бреду.
Мне бы по возрасту, тихо ступая,
Лужи вокруг обойти, не спеша.
Но подмывает душа озорная
Мчаться по лужам, вода хороша.
Зонтик меня укрывает от влаги,
Ветер его вырывает из рук.
Нынче душа не желает отваги,
Сердцебиения слабенький стук…
Наперекор всем – душе, непогоде —
Зонтик закрыл и по лужам иду.
Вновь доверяюсь любимой природе,
В ней и здоровье, и радость найду.
За окошком, как будто пред Богами,
Осень листья швыряет дорогами.
Ночью вышла луна раздражённая,
А под листьями – травка зелёная.
– Эй, вы, листья, немые свидетели,
За осенние краски радетели.
Мне туманом вы душу окутали,
Тополь с ясенем, что ль, перепутали?
Вы упали на плечи, на волосы,
Вдоль тропинок вон жёлтые полосы.
Уж дыхание зимнее слышится,
Будто счастье на ветке колышется.
Небо в тучах ещё не румянится,
Чуть краснеет и будто стесняется.
Пусть немного ещё покуражится,
Всё равно ведь под снегом окажется.
Ветви берёзы грустят под окном,
Лист одиноко дрожит под кустом.
Хмурится небо громадами туч,
Крепок морозец, и ветер могуч.
Холодно, зябко у нас во дворе,
Это неведомо лишь детворе.
Что ей те тучи, плевать на мороз:
Румяные щеки, краснеющий нос.
На лыжах и санках, просто пешком,
В горку – вприпрыжку, с горы – кувырком.
Щебет весёлый и радостный крик,
Глядя на них, вон танцует старик.
Спорят с морозом белки и ёлки,
Мёрзнут в сугробах серые волки…
Чтобы увидеть, что там такое,
Встали медведи, их было трое.
Декабрь, а небо вдруг нахмурилось дождём,
Осень запоздалая за моим окном.
Зябко по-осеннему, сыро, просто жуть,
А природа плачется: подожди чуть-чуть.
Скоро разгуляется, запоёт метель,
Превращая землю всю в белую постель.
Лёд прозрачный, крепенький будет у реки,
Все наденут лыжи вон иль возьмут коньки.
Ну, а дети в саночках, ух, озорники,
С горочки покатятся наперегонки.
Будет звонко, весело разлетаться смех,
Разрумянят щеки им и мороз, и снег.
А пока тихонечко у окна постой,
Не ускорить времени даже нам с тобой.
Пусть декабрь и небо хмурится дождём,
Бродит осень пьяная за моим окном.
Вот снова зима,
За окошком буран.
Ты знаешь сама:
Не бываю я пьян.
Нынче пьянею
От вихрей и снега.
Пьянеть я умею
Ещё от успеха.
Вот ветер в лицо,
А снежинки в глаза.
На трассе «кольцо»,
Но сильны тормоза.
Машины скользят,
Пешеходы идут.
Мутнеющий взгляд
Ищет телу приют.
Быстрее домой,
На уютный диван.
Этой погодой
Лишь мёртвый не пьян.
Зима, и вдруг всё тает, как летом эскимо,
Ручьи бегут, сверкая на солнце, как бельмо.
Вон травка зеленеет под снегом тут и там
И тонкие листочки подставила ветрам.
Вдруг небо голубеет, светлеют небеса,
На травке капли снега как по весне роса.
Кричат на ветках громче вороны, воробьи,
Решают очень шумно они дела свои.
Вот кошка на ступеньках прищурила глаза
И греется на солнце, моргнула два раза.
Свистят пустые ветки на северном ветру,
Чтоб всё увидеть ярче, окошко я протру.
Но это лишь дыханье далекое весны,
Всё ночью замерзает, пока мы видим сны.
Вот скоро, очень скоро вновь зазвенит капель,
Любовь весной проснётся, дремавшая досель.
День и ночь идут дожди,
Заливает двор.
– Туча, плакать прекрати!
Небесам позор!
Лужи встали во дворе,
Булькают они.
Скучно в этой мне дыре:
– Боже, сохрани!
Но рыдают небеса,
Мокры их глаза.
Верю-верю в чудеса,
Божья то роса!
И, себя перекрестив,
Вышел я в садок.
Дождь картофель повалил,
Затопил лужок.
Мокрый ворон на суку
Каркнул пару раз.
Грянул гром, прогнав тоску,
В доме свет погас.
Солнышко сияет, я кошу траву,
А роса сверкает, серебрит листву.
Тяжкая работа, льёт солёный пот,
Но кошу траву я, словно патриот.
Слава Богу, кончил я косить траву,
Ведь роса исчезла, не поит листву.
Проклепал я косу и отнёс в сарай,
Пахнет свежим сеном, ну, не жизнь, а рай.
Мне жена вон квасу принесла бидон,
И на травке нежной раздаётся стон.
Как хорош в деревне ранний сенокос,
Счастье не бывает без любовных слёз.
Листопад, настала осень,
От тумана утром просинь.
Жёлты улицы, дома,
Красота, сойти с ума.
Раз пришла, никто не против,
Аппетит лишь «разохотив»,
Листья падают к ногам,
Осень шепчет по слогам.
Для меня любима осень,
Когда в небе утром просинь.
Листья липнут к сапогам,
Волны шепчут берегам.
К нам пришла такой же осень,
Ветер был «золото-бросень».
Коль любовь приходит к нам,
Осень делим пополам.
Хочу весны хлебнуть глоток,
Ну хоть немножко, хоть чуток.
Пусть на поляне белый цвет
Пришлёт опять весны привет.
Я подойду, взгляну, вдохну
Небес прекрасную весну.
И счастье вновь придёт ко мне,
Оно приходит по весне.
Для женщины – пора любви,
Весна, цветы и соловьи.
Хочу любить, любимым быть,
Все горести навек забыть.
Она давно приходит в сон,
И даже сон – весенний он.
Приди, весна, ну хоть на миг,
Черпаю я весну из книг.
О жизни:
Над оврагом свод небес,
Дом наш на поляну влез.
Так уютно примостился,
Будто с неба опустился.
Рядом Монастырский лес,
Очень много в нём чудес.
Утром светятся верхушки,
У деревьев-то макушки.
Есть в лесу святой родник,
Под крестом давно возник.
Там все воду набирают,
Пьют и бога прославляют.
Ёжик там живет в кустах,
На детей наводит страх.
Он зашипит, захлопает
Да лапками затопает.
Не боимся мы его,
Вот поймать бы одного…
«Ой! Колючий очень ёжик,
А иголки – словно ножик».
Песни, пляски, если пьянка,
Это русская душа.
Свадьба, драка, коль гулянка…
– Ох! Невеста хороша!
Труд – он, до седьмого пота,
Это русская черта.
А любить, так-то забота,
Русской доли красота.
Если в бой, так до победы,
Русских воинов девиз.
Если в космос, хоть сквозь беды,
Наш Америке сюрприз.
Скажем мы Европе вздорной,
Этим – русских не понять.
Где в тайге далёкой, сонной
Проживает Кузьки мать.
Песню я хочу пропеть женской доле,
Детство было всё в трудах, как в неволе.
Школа, «нива»2, огород, двор, хозяйство,
Надо матери помочь, жрёт начальство.
А деревня – это труд повседневный,
Ну а если точным быть, ежедневный.
Не завидует никто женской доле,
Замуж вышла, и опять ты в неволе.
Надо ласкою согреть, есть готовить,
Всё помыть, перестирать и не спорить.
Не расскажешь никому про неволю,
Может, только одному небу, полю.
На лице её загар, руки – крюки,
Кто в деревне, все прошли те науки.
Вот и дети подросли, это радость,
Может, нынче отдохнёт, ну хоть малость.
Но куда там, снова труд и забота,
Надо внуков поднимать, вновь работа.
Улетела жизнь, как дым, испарилась,
В повседневной суете растворилась.
Постарела ты в трудах и заботах,
Потрепала тебя жизнь на работах.
Счастья так и не нашла, не случилось,
Видно, солнышко уже закатилось.
Может, плачешь по ночам ты в подушку,
Днём на солнце отнесёшь, на просушку.
А в душе ты молода и задорна,
Пусть в душе твоей растут счастья зёрна!
Нынче еду в гости я к племяшу Сергею,
То отец его подал мудрую идею:
«Помоги ему построить стены с гаражом,
Быть мне дома надоело и глушить Боржом».
Вот начало стройки: блоки, клей, вода, песок,
Вёдра дали и перчатки, даже мастерок.
Блоки я таскал как гири, десять килограмм,
Но душа потеть не хочет, хочет по сто грамм.
Три раза на день кормили, мясо и борщи,
Винегрет, салат и каша – за уши тащи.
Завтрак и обед отменный, не видал щедрей,
Для согрева грамм по двести и глядим бодрей.
Поднатужились, вспотели, солнцем тело жгли,
Но уже большие стены поднялись с земли.
Выше стены, в них влепили двери и окно,
Но закончились все блоки, выпито вино.
Нет пока большой работы, сидя пиво пьём,
Врать не буду – мы устали, пашем-то вдвоём.
Закупили снова блоки, кончен перекур,
Только во дворе широком пёс гоняет кур.
Стены возвели под крышу, проявив сноровку,
Мастерок воткнули в землю, как солдат винтовку.
Ноет вся спина и плечи, рук не чуем, ног,
Только шепчем мы молитву, чтоб господь помог…
Племяннику Сергею мы строили гараж,
Как выложили стены, так крикнули: «Шабаш!»
Ещё мне долго снились те блоки и раствор,
Сбежал я с этой стройки, как от погони вор.
Я в Латвию за жемчугом помчал,
Страна чужая, всё же я нахал.
Есть акваланг, песок с него стряхну,
В пучину моря смело занырну.
Нет жемчуга, достану лишь янтарь,
Мне холодно, ведь на дворе январь.
Ты мимо проходила невзначай
И тянешь кружку, в ней горячий чай.
Я, чая отхлебнул большой глоток,
Ведь перемёрз, дрожу, как лепесток.
Два бутерброда, полкило икры,
Искушал всё, и даже сухари.
Ты посмотрела, поняла – пролёт,
Уж больно много этот русский жрёт.
И, за скалу зайдя, умчалась прочь,
А на меня, как гром, упала ночь.
Бреду я одиноко в той ночи,
А в окнах свет, бальзам и калачи.
Слюна течёт, фырчанье в животе,
В окно я вижу – спишь ты на тахте.
Зачем, скажи, поехал в эту даль?
Ведь не дадут за это мне медаль.
Бреду голодный, так домой хочу,
Когда вернусь, зажгу в углу свечу.
И помолюсь: «Прости, всевышний Бог»,
Чтоб Бог простил, вернуться мне помог…
Сижу я дома, так мне здесь тепло,
Куда-то ездить – просто грех и зло.
Болезненно мысли терзают сознание,
Идея приходит одна за другой.
Нет – это не то. И те мысли в изгнание.
То хмурятся брови, то гнутся дугой.
Уж душу свою отдаёт на заклание,
Но краска неверно ложится на холст.
Иль муза не видит его дарование?
Как будто у творчества длительный пост.
Уж так надоели все эти терзания,
Хоть руки к груди и, как в детстве, рыдай.
В другом проявлю я свои дарования:
«Всё! Баста! Я завтра рисую трамвай».
Шампанского бокал, конфеты,
Пельмени, сыр, икра, бальзам.
Ещё парные две котлеты,
Желудок хочет, я не дам.
Я, захмелевший от бальзама,
Сел написать тебе письмо.
Но вдруг в полу открылась яма,
Как на слепом глазу бельмо.
Туда скользнул я, уповая,
На милость господа отца.
Молюсь, куда лечу, не зная,
Не видно края и конца.
Сквозь пелену я вижу город
В огнях и снежных простынях.
Надеюсь, тут живёт не Ирод?
И принимает всех бродяг?
Я приземлился очень тихо,
Так приземляются во сне.
Со мною не случилось лихо,
Латынью надпись на стене.
«Balsam». Так это город Рига!
Сюда позвал меня бальзам…
А чем закончилась интрига?
Проснувшись, накатил сто грамм.
Зрелые яблоки манят красотой,
На высокой ветке встали на постой.
Не достать, подпрыгнув. Как же нам тут быть?
Нужно раскладную лестницу тащить.
Урожай прекрасен в нынешнем году,
Любят даже дети летнюю страду.
Вся палитра красок на ветвях висит,
Захрапев у входа, пьяный сторож спит.
Мимо шли тихонько, лестница с собой,
Яблоки все сняли, налетев гурьбой.
Две корзины яблок, две корзины груш,
Мы теперь с достатком и срываем куш.
Их продать хотели, жалко, не смогли,
Западные страны санкции ввели.
Им ответил Путин, наложив запрет,
Как тут выжить вору, дайте нам ответ?
Когда себя ещё не помнил,
Учил отец, твердила мать.
Одну лишь фразу я запомнил:
«Сын, помни. Наших – не сдавать!»
Вот первый класс, впервые драка,
За ту, что должен провожать.
Директор строг: «Кто забияка?»
Молчали. «Наших – не сдавать!»
Бандиты, взрослые разборки,
Сказал «на шухере» стоять.
Учили нас тогда подонки:
«Пацанчик, наших – не сдавать».
И годы дружбе не помеха,
Бывало всякое, и мат…
Отдел особый – не до смеха.
Но знали. «Наших – не сдавать!»
Афган, Чечня, всё на пределе,
Да, мы умели воевать.
Но раненых не оставляли,
Ты русский. «Наших – не сдавать!»
В России жизнь вся колобродит,
Удел не жить, а выживать.
Но победителем выходит,
Кто помнит: «Наших – не сдавать!»
Всё реже мы звоним друзьям,
Всё чаще жалуемся близким.
Несём из уст словесный хлам,
Давлением пугая низким.
А годы быстро так летят,
Мелькают, как в метро вагоны.
Дни, словно листья, отшумят,
Судьбы, стареющей законы.
Как много прожито уже,
А для души нетленной – мало.
Вот на предсмертном рубеже
Пора покаяться настала.
Не только старец с белой бородой
Имеет право дать простой совет:
Не расставайтесь и на миг с мечтой
От юности и до преклонных лет.
Не расставайтесь с юностью душой,
Ведь в юности гораздо меньше бед.
Пусть первая любовь всегда с тобой,
Она для вас, как для святых обет.
Поспорьте с жизнью, рано на покой,
Друзьям звоните, в них источник сил.
Быть молодым, не покидая строй,
Отодвигая мир – крестов, могил.
Поймёте вы через десятки лет,
Когда меня не будет на земле.
Какой желал на свой вопрос ответ
И почему судьба моя – во мгле.
Не понимаем почему родных?
Не согревает умилённый свет.
Советы слушаем, людей чужих
И насаждаем близким, их совет…
Не всё спросил, недосказал, как жаль…
Переносил вопросы на потом.
Теперь меня грызёт тоска-печаль,
Я с ними был бесчувственным скотом.
Прости, отец, прости, родная мать,
Что вас не обнял в тот последний час.
Что не спросил, что не сумел понять,
Хоть в памяти вы живы и сейчас.
Не понимаем почему родных?
Не согревает умилённый свет.
Советы слушаем, людей чужих…
Я сожалею, но ответа нет.
В ноябре рождённые, похоже,
Господом обласканы всегда.
Восседая на господском ложе,
К нам свой взор бросают иногда.
Все их любят, балуют, лелея,
Норовят в друзья попасть скорей.
Кожа их господская, белея,
Вызывает зависть у людей.
Гениальность прёт ещё с рожденья.
Всем известно: «Горе – от ума».
Появились коль в душе сомненья,
Наступает в жизни кутерьма.
Жизнь считают – это раздражитель,
Плюс измены близких и друзей.
Разум их один успокоитель,
Вдруг друзей меняют на зверей.
Заведут собаку или кошку,
Но, бывает, рыжего кота.
А на даче, вырастив картошку,
Понимают: вот где красота.
В ноябре рождённые, похоже,
Господом обласканы всегда.
Восседая на господском ложе,
Теребят прошедшие года.
Нынче спутник запустили, для военных тем,
В небеса ушла ракета тихо, без проблем.
Символ всех удач в полётах, пуски без изъяна,
На ракете пишут имя… Чьё? Твоё – Татьяна.
Кто придумал это делать, вспомнить не смогли,
Но легко уходит в космос спутник от Земли.
Пусть оно прольётся тихо светом и дождями,
Имя милое Татьяна, ты любви цунами…
Все летят ракеты в космос, спутники везут,
С милым именем Татьяна многие живут.
Вот и я на это имя… Да! Имею взгляды…
Но характер у Татьяны, как в стволе снаряды.
За окном сугробы снега и трещит мороз,
Но тепло в моей квартире у китайских роз.
Рождество Христово – праздник христиан,
Каждый должен быть сегодня сыт и пьян.
Вот уже прилично выпил, голова шумит
И меня диван с подушкой тянут как магнит.
Подошёл, присел у края, отдохнуть прилёг,
Слышу смех за моей дверью, и скрипит порог.
Подошёл я тихо к двери и кричу: «Ты кто?»
А в ответ: «Откройте – это просто конь в пальто».
Приоткрыл, робел немного, я входную дверь,
Вижу – на моём пороге неизвестный зверь.
С мордой лошадиной, в сером кожаном пальто,
Вместо ног торчат копыта, что-то здесь не то.
Дверь закрыл обратно резко, и за телефон —
Позвонил «ноль два», но занят почему-то он.
Сейф открылся тихо, молча, вынул два ствола,
Зарядил стволы картечью, тихо, не со зла.
Открываю резко двери, от себя послал,
На бетонную площадку кто-то там упал.
В коридор я вышел, ловкий улучив момент,
На полу валялся пьяный участковый мент.
А над ним, согнувшись, плачут, конь и два козла…
У ментов на праздник этот акция была.
Так они шутили с нами, сделав маскарад,
Думали, что каждый житель приколоться рад.
На меня нарвались эти: лошадь, два козла,
Сунул в харю этим тварям чёрных два ствола.
Полегли бы вместе, кучкой, на пороге том,
Два козла и лошадь во главе с бухим ментом.
Всё, испорчен нынче праздник, двери на запор…
А в мозгу моём кружится: «Всем ментам позор!»
На пути моём не стой,
Я иду за «наркотой» —
Пирожки, в них мак густой,
Лучше рыбки золотой.
Прикупил я их с утра,
Уж чаёвничать пора.
Вкусен с маком пирожок,
Я вприкуску пью чаёк.
Уж второй пирог во рту
С маком сладким на борту.
Просто наслаждение
Это угощение…
Я вчера всплакнула без причин,
Это из-за глупостей мужчин.
Плохо мне, хоть нет тому причины,
Знаю, виноваты в том мужчины.
Жизнь моя безумный, страшный ад,
Птицы съели вишню, виноград.
Объяснений нет, да и нет причин…
Но всё свалю я снова на мужчин.
Что дама в сумочке хранит?
Секрет особой важности.
Узнать ту тайну всех манит
От любопытства, жадности.
Но вот случайно или нет,
Она лежит – открытая.
В ней ключ и проездной билет,
Внутри вся перерытая.
Помада, зеркало, блокнот,
В красивом он плетении.
Похож он на тетрадь для нот…
Стоят все в исступлении.
Блокнот открыт, а там стихи
Поэта незнакомого.
В них столько всякой чепухи
И мата трёхходового…
Что дама в сумочке хранит?
Мы делимся секретами.
Чужой секрет – он нас манит…
Как жулика – монетами.
Едет дама за рулём,
Муж при ней, и всё при нём.
Деньги, лысина, завод,
Из дворянских он пород.
Чуть красивей обезьян,
Вот и весь его изъян.
Входит дама в поворот,
А навстречу ей «урод».
Ни проехать, ни пройти,
Встал, как лошадь, на пути.
Крикнула «уроду»: «Эй!
Отвали, а то взашей!»
Позвонила в МЧС,
Нынче связь, в сети прогресс.
МЧС-никам кричит:
«Тут на встречке чёрт торчит!
Мне проехать не даёт,
Собрался народ, орёт».
Муж храпел, ведь он был пьян,
Это тоже был изъян.
Сзади тысячи машин,
Скоро кончится бензин.
Дама тучная была,
Много ела и пила.
Ближе дама подошла,
Языком чесать пошла:
«Уберись, прошу, «урод»,
Слышь, волнуется народ!»
Но в кабине никого…
«Блин, орала-то чего?»
Вот приехал МЧС,
Разыгрался интерес.
Кто же там стоит, наглец?
И куда ушёл подлец?
Их народ на смех поднял…
Это памятник стоял.
(Полуторке)
Судьба сжигает все мосты,
Возврата нет.
Мечты окажутся пусты,
Сгорел билет.
Где счастлив был, там пепел, дым,
Ответа нет.
Нам не бродить в аллеях тех,
Звучит ответ.
И не поехать на Эльбрус,
Билетов нет,
И не сидеть в маршрутке той
Прошедших лет.
И не держать в своей руке
Твоей руки.
Сгорело всё, и мы в тоске
И далеки.
Я даже во сне никогда не бывал
У Балтии старого моря.
Петру одному покорялся штурвал
На этом янтарном просторе.
Балтийского моря пьянящей тоски,
На дюнах, палящих как пламя.
Улыбкой мостов Даугавы-реки,
Возвысилось Латвии знамя.
Издревле красивая, вся в хуторах,
Не знавшая точной границы.
Но богом помазана там, в небесах,
На должность латвийской столицы.
Твои тротуары, костёлы и храм,
Вдоль каменных улочек старых.
Твои флюгера не покорны ветрам,
До небес возвышают твой статус.
Крик чаек летящих, трамвая звонки,
Твой шёпот далёкий прибоя
Спасает зимой от душевной тоски,
А летом – от страшного зноя.
Я славлю столицу и славлю страну,
Отбросив раскола интригу.
Люблю, возвышаю её лишь одну,
Столицу латвийскую – Ригу.
Бальзам твой я пью, как сухое вино,
Любуясь латвийской погодой.
Париж не волнует меня уж давно,
Как Рига волнует природой.
Виват тебе, Латвия! Рига, виват!
Хоть любишь ты больше эстонца.
А рядом Россия, России виват!
Где светят резные оконца.
Здесь кто-то написал: «Он смог»:
Бродить, устав, среди дорог.
«О, пусть любви крылатой бог
Не обойдёт и ваш порог».
Слова хорошие, нужны,
Но для другой, не для жены.
Ведь главное, чтоб в этот миг
Жены той муж вас не застиг…
Мужья – рожденье сатаны.
Футбол милей, чем взгляд жены.
Ох, эти странные мужья,
Палят, как дети из ружья.
В заначку деньги прячет он,
Порою пьёт, как будто слон.
Жена под боком, он же, гад,
На всех соседок пялит взгляд.
Любовь, мужская красота,
Увы – несбыточна мечта.
За что же наказал вас Бог,
Послав вам мужа на порог?
Наш юбилей был в нынешнем году,
Надеялась, что я к тебе приду?
Но я не смог, да, в общем, не хотел,
Виновен пред тобою, пролетел.
Ведь эти годы быстро пронеслись,
А наши судьбы так и не срослись.
Поверь, уже не нужно рисковать,
Ведь я привык бездельничать и врать.
Ведь толку нет с меня уже ни в чём,
Я буду лишь балластом, кирпичом.
Ну, вот представь, я весь такой приду
И навлеку на голову беду.
Забот и так хватает: мама, дочь,
Я в этом вряд смогу тебе помочь.
Работа непростая у тебя,
Стяну на дно балластом, всё губя.
Ты и сама не веришь в жизнь вдвоём,
Ведь не смогу я стать мужским плечом.
Бездарно пролетело столько лет,
Желанья нет и денег на билет.
Вот, проснулся в три утра,
Жду добро, но нет добра.
Так зачем гласит народ:
«Рано встал – и бог даёт».
Для разминки съел арбуз,
Лишь в живот добавил груз.
Кайфа нет, и нет добра,
Только ноют два ребра.
Отлежал я их за ночь,
Без массажа не помочь.
Делать некому массаж,
Не могу войти в кураж.
Сел к компьютеру, и что?
Не пришёл на связь никто.
Все ведь спят и видят сны,
Ночью в полосе страны.
Засыпаю. Вот он – кайф,
Пробежал по телу драйв.
Боже! Рано кто встаёт,
Крепкий сон к тому идёт!
Сижу один, тебя любя,
И жду всегда в эфире.
Нет постоянства у тебя,
Как нет свободы в мире.
От вас не зря сбегал ведь кот,
Устал он ждать мясного.
Сбежал, ведь он не идиот,
От жития такого.
Хозяйка вечно вся в делах —
То дача, то работа.
Бросает, несмотря на страх.
Ну, где её забота?
Вот так и я, сижу и жду,
Упёршись в свет экрана.
Ты появилась раз в году,
Нас держишь за барана?
С котом мы братья навсегда,
Хозяйка нас сроднила.
Но вместо нас купи тогда
Большого крокодила.
Его не бросишь одного,
Потребует заботы.
Коль не покормишь ты его,
Не пустит в дом с работы.
Ему не скажешь: «Потерпи».
Он слов не понимает.
Кого он встретит на пути,
Не разжевав, глотает.
Твоё присутствие – увы —
Не сильно нас балует.
Лишь раз в году поёт хвалы,
Ласкает нас, целует.
Ох, убежим мы от тебя,
Куда глаза глядели.
И не вернём тебе себя,
Укроют нас метели.
В деревне нашей жила старушка,
Но вот по хатам прошёл слушок.
Цена тем слухам порой полушка:
«Пса приютила, зовёт Дружок».
Он вырос быстро, кормила сытно,
Был очень умным, дом сторожил.
С детьми игрался – так безобидно,
И сердце дочки приворожил.
Росла девчонка и замуж вышла,
Но по деревне опять слушок —
Муж изменял ей… Ну так уж вышло.
Остался верным лишь пёс Дружок.
Ласкался, прыгал, лизал колени,
Хвостом виляя, просил играть.
Но тихо горе вошло из тени,
Дружок вот умер. Как ей сказать?
Во двор заходит, не слышно лая,
Тревожно в сердце: «Ты где, Дружок?»
Но нет ответа, судьбина злая,
Потом ей скажут: «Пропал милок».
Тоскливо в доме, себя изводит,
Без друга трудно на свете жить.
Одна надежда – он где-то бродит,
Другой хозяйке ушёл служить.